3.4/ Экологические общины
В гораздо более рациональном и травоядном варианте идеологию "автономных общин как единственного способа пережить близкий конец света" исповедуют многие "глубинные экологи", создающие альтернативные поселения в Европе и США. Их логика такова: когда индустриальная экономика приведет-таки к экологическому апокалипсису, что неизбежно при дальнейшем бездумном росте потребления, на Земле смогут выжить только те, кто был экономически независим от глобального капитализма, то есть жил натуральным хозяйством, не верил медиа, не участвовал в гонке потребления, наладил собственные источники энергии - ветряки, солнечные батареи, термальные источники, перестроил режим питания и стал вегетарианцем и т. п.
Обычно в общинах такого "автономного экосоциализма" живут не более полусотни человек, да и те часто сезонно сменяются. Нередко это городские активисты различных "зеленых" организаций, приезжающие на пару-тройку месяцев пожить "правильной и будущей" жизнью. Зато такая малочисленность позволяет осуществлять внутри общин прямую демократию, отказаться от "представительства чужих интересов" и даже порой подняться до анархистского самоуправления, то есть всеобщего согласия с принимаемыми решениями. Конечно, этих миролюбивых и конструктивных людей трудно сравнивать с "семьей Мэнсона" или гордыми самоубийцами из Джонстауна, и все же идея близкого "страшного конца индустриальной цивилизации" является важным источником их пафоса "организации будущей жизни на коммунитарных основаниях".
Во Франции, например, несколько "экокоммун" объединены в сеть взаимопомощи, которая в последнее время охватила и соседние страны - Италию и Грецию. Проблемы создания новых общин и кризиса общин прежних, внедрение "чистых" технологий и агрокультур, отношения с "экотуристами", которые обожают в эти коммуны приезжать, чтобы недолгое время там пожить и поработать, - все это обсуждается в единой сети, охватывающей несколько сотен постоянных энтузиастов "альтернативной жизни". В США существует аналогичный проект "Кристалл Вотерз", вдохновленный идеями одного из отцов американской демократии - Генри Торо.
Их практика также показывает, что изначальный апокалипсический пафос гаснет постольку, поскольку большое общество относится к ним терпимо, с пониманием, а иногда даже с завистью. Современные "экообщинники" все чаще воспринимают себя не как исключительный эмбрион будущего в обреченной современности, но как одну из форм социального и культурного многообразия. Современный мир оказывается достаточно богатым и гуманным, чтобы позволить себе множество таких вовсе не обязательно конкурирующих форм.
Конечно, по логике экологов, аграрный (авторитарный и циклический) тип сознания в нашей истории сменяется индустриальным и урбанистическим (экспансивно присвоительным, конкурирующим за успех), а после приходит и вовсе новый постиндустриальный человек - биофильский, творческий, не нуждающийся ни в делегированной ему другими власти, ни в полученной от использования других прибыли. Но приход этого нового человека вовсе не обязательно связан с неизбежностью мировой экологической катастрофы. Рост потребностей людей может и без этого развиться в "изменение потребностей", когда возникнет спрос не на вещи и услуги, но на творческие возможности и неотчужденные отношения. "Экологический тип сознания" отнюдь не равен аграрному и не является к нему возвращением, хотя извне жизнь "экообщины" и может напоминать небольшое племя индейцев или других аборигенов. В "экообщине" не просто происходит отказ от городской рыночной "гонки за успехом" и "эксплуатации среды", но, в отличие от маленького древнего племени, всё решают горизонтальные, а не вертикальные связи. Важна способность сотрудничать и учить, а не способность командовать и взыскивать. В них культивируется максимальная индивидуальность и разнообразие, личная ответственность (нет никакой "чьей-то" власти, которая может оказаться виноватой в случае провала) за всё, что происходит в общине. Выбор образа жизни и типа отношений с другими, не в ущерб самому существованию общины, конечно. Поощряется культурное разнообразие и развитие технологий при том условии, что они не вредят, но помогают природе.
3.5/ Атши
В 1990-х годах на территории бывшего СССР было предпринято несколько не очень удачных попыток создать небольшие экологические общины в руинированных и одичавших вымерших колхозах или вообще в дикой природе. Обычно участвовало в каждом таком опыте не более пяти - семи человек, близко знающих друг друга и связанных с "зеленым движением". Ни технических, ни финансовых ресурсов у "общинников", как правило, не было, а такой важный стартовый ресурс, как первичный энтузиазм, быстро иссякал, особенно если община практиковала "пермакультуру" - земледелие без вспашки и химических удобрений. Все это оказывалось затратно, сложно, требовало непривычно много труда и быстро навевало тоску по городской цивилизации, где быть экологом гораздо проще.
Самым заметным и долговременным из таких проектов оказалась коммуна "Атши" в Краснодарском крае, названная так по имени идеальной планеты из утопической прозы Урсулы Ле Гуин, жители которой жили в полной гармонии со средой. Впрочем, символом и идеологом "Атши" с тем же успехом мог стать Снусмумрик из цикла Туве Янсон о Муми-троллях. Коммуна началась как инициативная группа, протестовавшая против вырубки заповедных крымских лесов. И в дальнейшем защита дикой природы оставалась ее важнейшим мотивом и даже источником скромных средств: получаемые активистами на экологические проекты гранты стали базой общинного бюджета.
В идеальном мире своей мечты "Атши" - это такие высоко духовные и равнодушные к материальным благам существа, которые живут в девственных лесах и не позволяют "системе" уничтожать их, некие прекрасные "дикари" из кэмероновского фильма "Аватар". В действительности же, внутри "Атши" как социального проекта, привлекавшего городских неформалов (кришнаитов, растаманов, анархистов, хиппи и т. п.), быстро сложилось устойчивое "ядро" (не более десяти человек, готовых радикально изменить свою жизнь и переселиться в лес) и "река", или "аура", Атши, то есть постоянный поток сочувствующих тусовщиков, которые готовы были пожить такой природной жизнью и побороться за природу некоторое время. Как природоохранный проект "Атши" добилась некоторого успеха, но вот их "автономная коммуна" оказалась "блуждающей" или "мерцающей", то есть вынужденной часто менять место. Ресурсы роста были предельно ограничены, "тусовку" приходилось все время удерживать на расстоянии от "ядра" и т. п. Тем не менее внутри общины быстро сложилась общая этика: потребительский минимализм, самоуправление, запрет на компьютерные игры и т. п.
В идеологии "Атши" легко обнаруживается умеренная апокалипсичность: часто всплывает "обреченность мира", а не просто его бездуховность и несправедливость. Хватает также и гностического пафоса: "в самом восстании и сопротивлении возникает самодостаточный момент свободы". "Противником" объявляется потребительская индустриальная цивилизация, запрограммированная на прибыль и формализовано-иерархическая по своему устройству. Подчеркивается древняя идея чистоты от неправедного мира, столь необходимая для коллективного нарциссизма. И все же "Атши" оказалась мягкой и неустойчивой формой добровольной сегрегации, скорее инициативной группой, совершавшей регулярные, но кратковременные попытки сбежать от большого социума, сохранив в нем при этом роль "представителей интересов природы". Попытки примкнувших к проекту нескольких семей "олдовых хиппи" долговременно поселиться в горной крымской глуши выглядели довольно жалко и мало кого могли привлечь. Община не смогла справиться с воровством и алкоголизмом местных жителей. Сами общинники оказались способными лишь к спорадическим "большим скачкам активности", а не к регулярному тяжелому труду. Соблюдать вегетарианство в таких условиях весьма мучительно, и оно осталось "желательной декларацией", а домашних животных никто в итоге "не контролировал", и дикие хорьки, выходя на ночную охоту, отгрызали головы "общим" гусям, уснувшим "на природе", то есть где попало.
4/ Христианский вариант
Начав с поселения ессеев, мы вспомнили уже об очень многом - гностиках, демонстративной суицидальности еретических общин, апокалипсическом восприятии мира, которое может быть задано, а может и возникнуть в процессе самосегрегации. От этого перебросили мост к современным общинам экологов и неформалов, но совсем ничего не сказали о христианской традиции, доминировавшей на Западе последние семнадцать веков.
Первые монастыри появились в Сирии и Египте в III–IV веках. Обычно сценарий их возникновения описывается так: желая освободиться от скверны и соблазнов мира, одинокий святой уходит в далекое труднодоступное место, чтобы там каяться во грехах, спасать свою душу постом и молитвой и общаться только с Богом. Первыми, кто его "замечает", становятся птицы и животные. Вороны приносят отшельнику хлеб, лев помогает ему строить дом в пещере, собака или кот становятся вместе с ним на молитву, а скорпионы и змеи защищают его от разбойников и прочих лихих людей. "Созданная Богом" природа признает отшельника чем-то лучшим, чем она сама, обладающим особенной благодатью. В свою очередь отшельник вынимает у львов занозы из лап и проповедует птицам и насекомым христианство, рассказывая им историю жизни Спасителя и передавая его слова.
Услышав об отшельнике, вокруг него собираются первые ученики, которые видят в нем подобие Христа, а свою жизнь хотят уподобить жизни апостолов. Очень часто само появление этих людей (в отличие от животных) вызывает гнев и неприятие отшельника. Он называет себя грешником, не достойным быть их учителем, и прогоняет их прочь либо сам пытается уйти еще дальше: "я не звал вас и не хотел". Это важная часть сюжета, потому что в будущем именно она будет оправдывать абсолютный авторитет учителя и его преемника, а также абсолютную неизменность оставленного им "общежитийного устава".
С самого начала монастырская община признает себя чем-то пассивным, объектным, нуждающимся в правильном управлении, формы которого никем не обсуждаются и никогда не меняются. Всякая внутренняя демократия в такой общине исключена, это маленькая мистическая монархия. После долгих уговоров и увещеваний пустынник все же соглашается возглавить общину и дать ей правила спасения. Кроме беспрекословного соблюдения этих правил, моделью монастырского поведения является подражание учителю во всем, насколько это возможно. Теперь он не просто одухотворяет природу, но и становится примером альтернативной, "не мирской" жизни для самых духовно чутких из людей. Весь этот "египетский" сюжет в деталях был перенесен на русскую почву и ровно через тысячу лет лег в основу жития Сергия Радонежского, которому медведи в лесу помогали строить его первый уединенный скит, основателя самого известного монастыря и автора самого распространенного монастырского устава.
Логика первых монастырских общин такая: большое общество (то есть на тот момент не принимавшая христианства или едва терпевшая его Римская империя) полностью находится во власти "князя мира сего" и "врага рода человеческого". Один спастись от него ты вряд ли сможешь. Общество как целое, даже если оно внешне примет "правильную религию" (что и происходило на глазах пустынножителей IV века), качественно не изменится. Как целое общество не способно к сопротивлению власти сатаны и отказу от его соблазнов. Остается маленькая община, которая обособила себя от слепой толпы, чтобы иметь то, за что бесполезно бороться в большом обществе.
Монастыри оказались гениальным социальным изобретением, позволившим на огромной территории всей Европы и Ближнего Востока спасти античную культуру (в христианской упаковке) во времена крушения империи и последующих нескольких веков непрерывных войн и нестабильных ранних варварских королевств. Только когда в VIII–IX веках европейские королевства относительно стабилизировались, непосредственно от монастырей произошли первые университеты, но до этого момента монастырь оказывался единственным центром культуры, мастерской "высоких" сакральных искусств, библиотекой и школой. Запрет на сексуальную жизнь, а также однополость общин накапливали в монахах или монахинях достаточную энергию для развития иконописи и зодчества, непрерывного переписывания древних книг, усердного изучения латыни и греческого. В большинстве монастырских общин разрешалось иметь скромное количество личной собственности: у тебя может быть твой крест и твоя Священная Книга, но не может быть "твоего" хлеба и "твоей" кельи.
Монастырь был коллективным собственником земли, зданий, утвари и даже одежды монахов. Однако в процессе институциализации церкви, "пережившей империю", и превращения ее в многоступенчатую международную иерархию с огромным политическим и экономическим влиянием, даже эта коллективность собственности утратилась, потому что монастыри стали во всем подчиняться папе (или патриарху, главе ордена и т. п.). Теперь судьба общины и даже кандидатура настоятеля решались церковным начальством далеко за стенами монастыря. Появилась "специализация" монастырей, одним отводилась роль тюрем для высланных из столицы лиц, другим роль преуспевающих феодальных хозяйств, эксплуатирующих окрестных крестьян, а третьим - роль художественных мастерских, обеспечивающих дворцы и столичные соборы предметами роскоши.
Монастырская община - это такая форма добровольной сегрегации, в которой изоляция от соблазнов мира, конечно, есть, но способность к социальному творчеству заблокирована неизменным уставом и непререкаемым авторитетом сакральной власти, и остается только творчество религиозное, например иконопись или церковное пение, но опять же постоянно сверяемое со старинным каноном. В этой консервативной форме добровольной сегрегации, фактически в "микромонархии", запечатлен свойственный аграрной эпохе культ неизменности и повторяемости событий, необходимых для спасения души. Со временем мало что осталось от "автономии общин", монастыри стали просто специфической частью культурной политической и экономической Большой Системы. Традиция же более творческих общин, допускавших экономический, культурный и педагогический эксперимент, досталась вышеупомянутым еретическим сектам и тайным обществам, а затем и светским коммунам социалистов, экологов и неформалов.
5/ Исламский вариант
5.1/ Аламут
Внутри мусульманской цивилизации никакой "уход общины от мира" вообще-то не задан, и потому там нет никаких, в строгом смысле слова, монастырей. Ислам как политическая доктрина обращен ко всему обществу, которое должно быть "правильно" организовано, а вовсе не к "общине избранных". Основатель этой религии, до того как встретил ангела на горе, был успешным торговцем-караванщиком, а после, создав вокруг себя преданную армию, завоевывал города. Пафос обособления от мира исламу не свойствен, мир не является "плохим", общество не является "помехой", и человек от рождения не имеет на себе никакого "первородного греха", который он должен "искупать", отказываясь от благ мира и социальных связей. Однако, как только исламская цивилизация включила в себя миллионы людей, объективное стремление многих к самосегрегации неизбежно породило специфические и очень интересные формы автономных общин, самая известная из которых Аламут в иранских горах (XI–XII века).
Их харизматический лидер Хасан ибн Саббах планировал создать целую сеть подобных крепостей, в которых некачественный "человеческий материал" переплавлялся бы в "сверхлюдей", занимающих промежуточное положение между ангелами и людьми, в "воинов между землей и небом". Эта тайная элита должна была негласно управлять миром, то есть отдавать всем правителям приказы, за невыполнение которых полагалась смерть. При этом она должна быть радикально отрезана от мира и не связана ни с одним народом или государством, чтобы не потерять понимания мудрости, данной пророку-харизматику в откровениях, а также записанной в "неразглашаемых свитках", доставшихся лидеру, согласно их вере, от древнееврейского царя Соломона (Сулеймана Премудрого), построившего храм на иерусалимской горе. Свитки эти показывались лишь самым совершенным, прошедшим до конца путь "отказа от себя ради Аллаха", копировать их запрещалось. Что касается той части знания, которая передавалась непосредственно от пророка, то записывать ее вообще не разрешалось, и эти сокровенные слова передавались устно. Насколько известно, это были в основном необычные, "более глубокие" трактовки "обычного" ислама, авторская расшифровка Корана и сунны, которая открывается единицам. Например, очень сложная концепция нахождения души не в голове и не в сердце, но в "говорящем горле" человека и т. п. Самый простой и эффективный способ создать тайный язык для посвященных - это наделить всем с детства известное поразительным и крамольным смыслом.
Политической целью "общины горного старца" была загадочная "отмена всех законов" в соответствии с аламутским лозунгом: "нет истины на земле и все дозволено на ней". Конечно, уход в горную крепость означал обрыв всяких семейных и вообще "прежних" связей. Вход женщин в Аламут в любой роли был запрещен под страхом смерти. Хасан ибн Саббах сделал следующий радикальный шаг в практике социального инобытия, усилив свою власть над сознанием общины до максимума за счет нового тезиса: "у тебя не просто не может быть ничего своего, но и само твое тело, казалось бы, неотъемлемое от рождения "твоё", больше тебе не принадлежит и управляется извне". Даже в состоянии полного "братства имуществ" отдельность человеческих тел мешает реализовать утопию о тайном ордене сверхлюдей. Право на тело как минимальная основа индивидуальности мешает "войти в пророческий луч", в котором все принадлежит Богу, а воля Бога транслируется через харизматического лидера. Поэтому тело, как и сознание "братьев" из горной общины, должно было полностью контролироваться учителем.