Марченко слушал песню, прислонившись спиной к яблоне. Он смотрел на Наташу, которая в глубине сада укладывала в сумку медикаменты. Ему казалось, что песня сложена про него и Кузьмич нарочно подобрал такую:
Лишь один-то из них
Добрый молодец
Призадумался,
Пригорюнился.
Жилы на тонкой шее Кузьмина натягивались балалаечной струной. Шахаев подумал, что это они, вибрируя, издают такой сильный и приятный звук. Порой, когда Кузьмич брал невозможно высокую ноту, Шахаеву становилось страшно за певца: он боялся, что жилы на худой шее ездового вот-вот лопнут. А увлекшийся Кузьмич забирал все выше и выше. Думалось, сама душа взбунтовалась в нем и теперь рвалась на волю.
Ах, о чем же ты,
Добрый молодец,
Призадумался,
Загорюнился? -
спрашивал он страстно и вдохновенно. И хор тихо отвечал ему:
Загорюнился о ясных очах.
Я задумался о белом лице,Все на ум идет
Красна девица,
Все мерещится
Ненаглядная.
Еще ниже склонилась седая голова Шахаева. Плотно закрылись его черные глаза. А там, у повозки, нервно скрипнули офицерские ремни.
Эх вы, братцы мои,
Вы товарищи,
Сослужите вы мне
Службу верную, -
выводил, подрагивая рыженькими усами, Кузьмич. Хор бросал требовательно и просяще:
Скиньте, сбросьте меня
В Волгу-матушку,
Утопите в ней
Грусть-тоску мою.
Марченко поник головой, стоял тихий и какой-то растерянный. А песня лилась в его сердце, обжигая:
Лучше в Волге мне быть
Утопленному,
Чем на свете жить
Разлюбленному.
Хор смолк. Оборвалась хорошая песня.
Дымной наволочью подернулись выпуклые глаза Ванина. Пение растеребило и Сенькино сердце. Помрачнел лихой разведчик, опустил когда-то беспечальную голову и не смел поднять ее, взглянуть на Наташу, словно чувствовал свою большую вину перед ней. Непокорный вихор сполз на опаленную солнцем приподнятую правую бровь. Потом он резко вскочил на ноги, зачем-то быстро взобрался на самую высокую яблоню, в кровь исцарапан руки о маленькие колючие сучья, невидимые в темноте. Ветер сорвал с его головы пилотку, растрепал густые мягкие волосы.
Сенька слез на землю, подсел к Шахаеву. Тот уже давно наблюдал за ним.
- Что с тобой, Семен?
Обрадовавшись этому вопросу, Сенька, однако, ответил не сразу. Лишь проворчал невнятное:
- Черт знает что… Вот тут… ерунда какая-то, - ткнул раза два себя в грудь.
- Об Акиме вспомнил?
- Угу, - угрюмо выдавил Ванин и, помолчав, начал торопливо и горячо: - Не увижу его больше - вот беда. Решил, поди, что я плохой товарищ… издевался над ним…
- Тебя беспокоит только это?
- Ну да…
- A ты всегда был прав в споре с Акимом? - в узких щелках припухших век кусочками антрацита поблескивали чуть косящие глаза. - Как ты думаешь?
- Не знаю…
- Вот видишь. Не так важно, Семен, что вы не успели помириться с Акимом. Важно другое - чтобы ты нашел мужество сказать себе: "Да, я не всегда был прав, обвиняя товарища. Я понял это. И больше не допущу ничего подобного по отношению к своим боевым друзьям". Акиму уже сейчас все равно: помирились вы с ним или нет. А вот для нас, живых твоих товарищей, очень важно, чтобы ты, Семен, сделал для себя такой вывод.
Сенька молчал. А Шахаев, положив на его плечо свою короткую тяжелую руку, неторопливо продолжал:
- Аким был прав в одном: нельзя валить в одну кучу убежденных фашистов и немцев, обманутых и развращенных фашизмом. А ты смешиваешь. Для тебя все они одинаковы. Немцы - и все. И их надо уничтожать везде, как ты часто говоришь. Аким не соглашался с тобой в этом, и он был прав. Надо глядеть вперед, Семен, а не назад. Кто знает, может, когда-нибудь немцы тоже построят у себя новую жизнь и встанут в один ряд с нами…
Сенька слушал и не верил ушам своим. Тот ли это Шахаев говорит такие слова? Не он ли учил молодых бойцов быть беспощадными к врагам? Разве не сам Шахаев вот совсем недавно, на Курской дуге, лично убил восемь немцев? Нет, тут что-то не то…
- Как можно говорить такое, товарищ старший сержант? - начал Ванин запальчиво, обжигая парторга зеленым блеском своих округлившихся глаз. - Я вот вас опять не понимаю. Что я, к примеру, должен делать, когда на меня прет целая цепь немцев? Сидеть и ждать? Ведь все фрицы как фрицы, в плоских касках с чертенячьими рожками, в зеленых мундирах, - разберись, который из них убежденный и у которого этого убеждения нет. На лбу не написано, а ежели и написано у какого, так издали не увидишь. Пока будешь разбираться, они тебя прихлопают. Доказывай потом, что ты не верблюд…
Шахаев улыбнулся:
- Ай, Семен, Семен! Упрямая твоя головушка! Кто же тебе сказал, что в бою не надо убивать. Бой есть бой. Там против тебя только враги. И ты прав, когда говоришь, что на войне надо быть злым. Добряки тут ни к чему…
- Во-во!.. - подхватил Ванин и победно посмотрел на парторга. - Но Аким не понимал этого. А я хотел его на путь истинный направить. Друг же он мой. А в уставе сказано: помогай товарищу словом и делом, удерживай его от дурных поступков. Я действовал согласно уставу. Словом удерживал… Ведь это факт, что Аким пожалел предателя, не убил гадину такую!..
- Ну, это еще неизвестно, пожалел или нет.
- Ясное дело - пожалел!..
- А по-моему, тут что-то другое.
- Значит, я был не прав?
- А ты сам-то как думаешь?
Сенька не ответил.
Вокруг было тихо. Только на вершинах яблонь и груш чуть слышно роптали увядающие листья. Изредка они срывались и, невидимые, мягко ложились у ног и на головы присмиревших солдат.
У плетня, в сухой прошлогодней крапиве, сопя и фырча, бегали ежи, гоняясь за мышами и другой мелкой тварью. В воздухе неслышно носились нетопыри, и трассирующими пулями бороздили ночной мрак светлячки.
Ванин прислушивался к возне у плетня: с необычайной ясностью припомнился ему окоп - тот, на Донце: еж, колючим комком скатившийся по его спине на дно окопа; острый запах человеческого пота; хриплое дыхание; белоглазый, с рыжей подпалиной густых бровей немец, его искусанная нижняя губа и хрусткий звук вонзившегося в грудь ножа; ястребиный нос Акима и сам Аким, изогнувшийся над врагом…
"Неужели я был не прав?" - Сенька прищемил зубами нижнюю губу.
- Хороший парень был все-таки Аким, - сказал он, подумав. - Умный… Умнее меня, - признался он с неожиданной самоотверженностью и добавил упавшим голосом: - А расстались как враги. И все я…
Ванин замолчал и больше уже не решался заговорить, будто боясь спугнуть то глубокое и необыкновенное чувство, которое родила в нем эта короткая беседа.
От майора Васильева прибежал посыльный, что-то сообщил Марченко, стоявшему в глубине сада, и оттуда послышался голос лейтенанта:
- Забаров, строй бойцов!
Разведчики вскочили и привычно построились.
В саду сгустилась темнота, поглотила деревья. Лиц разведчиков не было видно. Сенька стоял рядом с Шахаевым, облачившись в маскировочный халат. На левый фланг с санитарной сумкой встала Наташа. Возле нее - Камушкин. Чуть поодаль находился со своей повозкой Кузьмич. Лошади его уже были запряжены. Отбиваясь от насекомых, они встряхивали гривами, сучили задними ногами, отмахивались хвостами. Подальше, у другой повозки с трофейными битюгами, белел колпак Лачуги. Повар с помощью двух молодых разведчиков укладывал котел и провизию.
- Ну, как у тебя там, Михаил? - спросил Кузьмич.
- Готово! - ответил тот.
- Выезжай на дорогу. Едем к Днепру.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Дожди сменились ясной погодой. Стояло настоящее "бабье лето" с белым, летучим тенетником. Листья тополей, вспугнутые орудийными вздохами, долго кружась в воздухе, желто-красными парашютиками спускались вниз, укрывая багряным одеялом засыпающую землю. Еще под бледно-синим куполом неба не раздавался плач журавлей, но уже было ясно, что пройдет денек-другой и польется сверху прощальное курлыканье, наполняя человеческое сердце грустью и неистребимой жаждой бытия.
В один из таких дней дивизия генерала Сизова, заняв вместе с другими частями поселки Новый и Старый Орлик, что юго-восточнее Кременчуга, вышла к Днепру.
Взорам бойцов открылась великая река. Днепр спокойно катил к морю свои воды, был светел и приветлив.
Генерал Сизов и полковник Демин с командирами частей и офицерами штаба укрывались в прибрежных тальниках, осторожно ходили вдоль реки, выбирая места для переправы. Комдив бросал короткие вопросы.
- Артиллерия подтянулась? - спрашивал он полковника Павлова.
- Подтянулась, Иван Семенович. Батареи занимают позиции. Производят привязку целей. Гунько уже засек до десятка пулеметов.
- О взаимодействии с соседями договорились?
- Так точно.
- Как со снарядами?
- По два боекомплекта на орудие. Скоро еще подвезут.
- Проверьте еще раз.
- Слушаюсь.
- Как с переправочными средствами? - генерал обернулся к высокому черноусому и краснощекому офицеру.
- Понтонеры еще не подошли, товарищ генерал. А лодок набралось порядочно. Сейчас саперы сооружают плоты для артиллерии. Особенно много лодок собрано в полку Баталина.
- У меня один старшина Фетисов раздобыл где-то штук десять, - вставил довольный Баталин.
- Вы представили его к награде? - спросил генерал.
- Нет, еще не представлял.
- Представить сегодня же! - коротко сказал комдив и, обернувшись к Демину, добавил: - А вас, Федор Николаевич, прошу передать редактору: пусть напишут о Фетисове хорошую статью! - Комдив был сосредоточен и суров, как всегда перед большим делом. - Тюлин! - позвал он.
- Я вас слушаю, товарищ генерал!
- Как только разведчики зацепятся за тот берег, начнете переправлять свой полк. Поняли?
- Слушаюсь, товарищ генерал. Спасибо за доверие! - взволнованно проговорил офицер. Он не забыл еще своего неприятного разговора с комдивом на НП под Харьковом. Генерал строго внушал молодому командиру полка о необходимости непрерывной учебы. - Спасибо!.. - еще раз повторил он, не зная, куда деть свои неловкие руки.
После слов генерала Баталин нахмурился и сердито посмотрел на комдива.
"Больно ему, - подумал начподив. - Решил, что не доверяет генерал. Другого первым посылает на правый берег".
- А ваш полк, - Сизов взглянул на Баталина, - будет форсировать реку южнее Тюлина… одновременно с ним, - добавил он; в углах плотно сжатых губ чуть дрогнула улыбка.
Баталин воспрянул духом и с благодарностью посмотрел на командира дивизии; ему очень хотелось, чтобы тот улыбнулся, но генерал вновь стал непроницаем.
- Развивайте продвижение вглубь и расширяйте плацдарм, - говорил Сизов, когда место для переправы было окончательно выбрано. - Действуйте смелее, за фланги не очень беспокойтесь. Левее и правее нас этой же ночью переправляются соседние дивизии. Если врагу удастся окружить нас, будем драться в окружении. Но назад пути нет. Вслед за нами переправится дивизия, совершенно свежая. Юго-восточнее Кременчуга уже сосредоточивается ударная танковая группа. Бой за Днепр развертывается от Киева до самого моря. Разумеется, это вовсе не значит, что нам не будет тяжело. У немцев здесь много авиации. Переправлять боеприпасы, технику и пополнение придется в основном только ночью.
Генерал замолчал и долго всматривался в правый берег. Там, под кручами, приветливо белели домики большого села Бородаевки. Тишиной и покоем веяло от соломенных крыш, кирпичных труб да старых колодезных журавлей. Но никого не могла обмануть эта тишина.
- Притаились немцы, - как бы размышляя вслух, заметил Сизов.
- Притаились, конечно, - подтвердил Демин. - Как думаете, послать вначале одних разведчиков?
- Да, разведчиков. Кстати, Васильев, они продолжают свои наблюдения?
- С самого утра, товарищ генерал. Двоим удалось на зорьке пробраться даже на остров. Вон на тот, видите?
Майор Васильев показал на покрытый зеленым тальником небольшой клочок земли, который находился почти на самой середине реки.
- У них там рация есть?
- Есть, товарищ генерал.
- Пусть наблюдают до самой ночи.
- Слушаюсь.
- Пока пошлю разведчиков, саперов и с ними одну стрелковую роту. Старшим назначаю лейтенанта Марченко, - продолжал генерал, отвечая на вопрос Демина. - Вот эта группа и поплывет первая. Быстров, видите, сколько лодок приготовил!
Демин оглянулся назад. Весь прибрежный лес был завален рыбачьими лодками, деревянными воротами, колодами из конюшен, небольшими плотами и даже связанными между собой плетнями. Тут же валялись пустые железные бочки с отверстиями, плотно забитыми деревянными пробками. Саперы прикрепляли их к плотам.
Надо послать с разведчиками батарею Гунько, Иван Семенович. Он очень просил меня об этом, - предложил полковник Павлов. - У него с разведчиками старая дружба.
Генерал быстро согласился с Павловым.
- С разведчиками переправится капитан Крупицын, - сообщил Демин.
- Хорошо, - одобрил генерал и снова посмотрел на правый берег Днепра, над которым кружились два наших самолета-разведчика. - Крупицын - под стать разведчикам. Молодой, энергичный. И, кажется, они с ним старые друзья, так же как и с Гунько. Это очень хорошо. - И комдив вновь стал следить за самолетами. Наблюдали за ними и остальные офицеры.
- Странно, что немцы не стреляют по самолетам, - наметил Васильев. - Может быть, у них тут и зениток-то нет?
- Вы думаете? - повернулся к нему Сизов.
- Мне кажется, товарищ генерал.
- Эх, разведчик! - комдив улыбнулся. - Немцы не такие уж дураки, чтобы из-за двух самолетов, к тому же прилетевших с целью разведки, открывать свои огневые точки. Вот что, майор, передайте разведчикам, чтобы связь держали постоянно. Пусть еще раз проверяют радиостанцию.
Васильев ушел.
Генерал вынул из кармана пачку папирос.
Демин посмотрел на него с удивлением: генерал был некурящим…
Отпустив офицеров в полки, комдив и начальник политотдела еще долго оставались на берегу, всматриваясь в противоположную сторону. Сизов казался спокойным, но Демин знал, что это не так: огромная ответственность вновь легла на плечи стоявшего рядом с ним высокого и худого человека.
Генерал повернулся и неторопливо зашагал от берега. Демин пошел за ним. Вскоре они услышали солдатский разговор.
- Оно бы только зацепиться, а там пойдет, - звучал чей-то немного простуженный голос.
- Зацепимся. Как на "пятачке", помните?
- Ну, брат, тут тебе не Донец! Похлеще, пожалуй, "пятачка" будет!..
- …А я ведь, товарищи, и плавать-то не умею. Честное слово. В наших краях негде было поучиться плавать. Пустыня кругом. Буду пузыри пускать.
- Ничего. Прокофьев тебя на спине перевезет, коли тонуть соберешься. У Ваньки спина что палуба…
- А Днепр-то, хлопцы, того… широк!
- Гоголь вроде писал, что птица только до середины долетает…
- Ну, Гоголь тут немножко того…
- Чудачье! Это же он образно выразился!.. Романтик!
Заметив генерала и полковника, солдаты быстро вскочили на ноги и стали торопливо одергивать на себе гимнастерки, стряхивая с них песок. Генерал, улыбаясь, направился к ним.
- Значит, зацепимся, говорите, а? - спросил он, подойдя к бойцам.
Солдаты просияли.
- Зацепимся, товарищ генерал! - отметили хором.
- А ведь трудно, товарищи, будет.
- Понятно, что трудно.
- А если кому придется вплавь?
- И вплавь доберемся, товарищ генерал!
- Петренко добрэ казав: и вплавь одолеем. Тильки б скорийше приказ був.
- За Днепром, наверное, дом? - спросил украинца Демин.
- Ни. Я з Полтавщины.
- Был дома-то?
- Був. Все погорело як есть… - и застенчиво улыбнулся. Глядя на товарищей, торопливо закончил: - Поправится колысь. Построим заново…
- Конечно, построим, - подтвердил начальник политотдела и добавил: Гитлеровцев только надо поскорее гнать.
- Погоним, да еще как! - уверенно проговорил Петренко, прокашлявшись. - А скоро, товарищ генерал, прикажете плыть-то туда? - осмелев, спросил он.
На него зашикали.
- Не твое дело. Все бы он знал.
- Скоро. Очень скоро, - сказал генерал и пошел дальше.
Сейчас он был вновь серьезен и суров. За всех вот этих хороших людей, одетых в солдатскую форму, был он в ответе. От принятого им решения во многом зависела их судьба.
Сделай генерал опрометчивый шаг, и может не только сорваться операция, но и напрасно погибнут десятки и сотни безропотных, доверчивых и добрых людей, за которых он отвечал и перед страной, и перед командованием, и перед их семьями, и перед ними самими - этими великими жизнелюбцами! И как же нужно было все взвесить, все учесть и спланировать, чтобы успешно выполнить боевую задачу и побольше спасти драгоценнейших жизней!
Прибрежный реденький лесок был полон возни. Тут устраивались артиллерийские батареи, на вершинах старых дубов сидели артиллерийские разведчики-наблюдатели, записывали что-то в свои журналы, придерживая их на согнутых коленях; связисты, как пауки, тянули в разных направлениях тонкие нитки кабеля, опутывая ими деревья. Зарывались в желтый, шафранного цвета, песок тяжелые танки, которым сейчас делать было нечего. "Катюши", притихшие, как всегда овеянные таинственностью, стояли за лесом в колхозном саду.
Шла непонятная на первый взгляд, но привычная для фронтового люда мудрая работа перед большими событиями.
2
На задание уходили все разведчики. Шла впервые в бой и Наташа. На этот раз бойцы не сдавали документы старшине. Коммунисты и комсомольцы получили от Пинчука для своих партийных и комсомольских билетов по листу пергаментной бумаги. Это растрогало солдат.
- Эх, Тарасыч!.. - отбросив официальность, расчувствовался Сенька. - Умную голову дал тебе твой батька! Все-то ты предусмотрел, обо всем позаботился… Были бы у нас все такие старшины, давно бы Гитлеру каюк!..
Пинчук, обычно относившийся с большим подозрением к Сенькиным похвалам, на этот раз был польщен и взволнован. Он понимал, что паренек сказал такие слова не ради простой шутки. Потеплевшие взгляды разведчиков, с которыми встречались глаза Пинчука, тоже говорили о многом.
Был сегодня очень доволен и Вася Камушкин. Его круглое, усыпанное веснушками лицо сияло счастливой улыбкой. Шутка ли дело - с ними поплывет сам капитан Крупицын!.. Обрадовались капитану и остальные бойцы.
- Вот, значит… едем… плывем то есть… - смущенно проговорил Крупицын.
Всегда такой речистый, он сейчас не нашелся что сказать. Но и эти его скомканные волнением слова понравились разведчикам. Крупицын мял в своих руках полевую сумку.
В конце концов он овладел собой.