8
Не знал Панас, что его особой интересуется не кто-нибудь, а сам войт Василь Бусыга. Войту надо знать, что у кого на уме, проследить и выведать, куда делся дед Талаш и какие у него намерения. Войт - начальство. А у начальства бывают такие мысли, что о них не должны знать подначальные, и особенно такой ненадежный человек, как дед Талаш. Дед ни в грош не ставит панов и новых начальников, да еще на чужое добро зарится. И вообще он враждебно относится к таким солидным хозяевам, как Василь Бусыга, Кондрат Бирка и им подобным. Это он подговаривал разных голодранцев, чтобы они забирали землю у зажиточных хозяев и поделили ее, - недаром у него в доме поселился большевистский командир. И наконец, дед Талаш с топором бросился на легионеров. Короче говоря, дед весь пропитался большевистским духом. И теперь он наверняка в сговоре с большевиками. Кто может поручиться за то, что он не привёдёт сюда красных? Нет, пока дед Талаш скрывается неведомо где и неведомо с каким умыслом, не может быть спокоен Василь Бусыга. Это не значит, что он боится деда Талаша, нет. Войт - начальство и стоит на страже закона и порядка. Недаром высшее начальство - уездный комиссар приказал ему брать на заметку тех, кого обуял дух возмущения и непослушания. А что касается красных, то Василь Бусыга мало тревожится: за спиной легионеров-захватчиков стоят крупные иностранные державы. Но красные могут доставить еще много хлопот: до ушей войта доносятся слухи, что по лесам слоняются какие-то люди, сговариваются, к чему-то готовятся, что-то замышляют. Лишняя предосторожность вреда не принесет. Но быть начальником - не такое простое дело, как это может показаться со стороны.
В первую очередь надо приняться за деда Талаша.
С одной стороны, хорошо, что хата Талаша стоит на отшибе: каждый, кто идет туда или оттуда, сразу бросается в глаза. Но есть и неудобство: если сам будешь слоняться поблизости, то и тебя заметят. Наблюдая время от времени за хатой Талаша, Василь Бусыга заметил, что Панас то и дело отлучается из дому. Интересно, куда он ходит? У войта мелькнула догадка: не есть ли Панас тот ключ, которым можно открыть убежище деда Талаша. С Панаса и надо начинать, но как? Поручить разве кому-нибудь проследить за ним, приставить к нему специального человека? Нет, это способ неподходящий: рискованно вмешательство третьих лиц в такое дело - они могут оказаться при других обстоятельствах лишними свидетелями против него самого. Кроме того, нет уверенности, что все это останется тайной. Василь Бусыга принял другой план. Он доложил куда следует, как и через кого можно получить сведения о деде Талаше, а там пусть разыскивают его сами… И сено будет цело, и овцы будут сыты.
Накануне того дня, когда Панас должен был встретиться с отцом под дубом у Сухого поля, среди ночи вдруг раздался стук в дверь хаты. Первой проснулась бабка Наста. Подняла в тревоге голову, прислушалась. Стук повторился с большей силой и настойчивостью.
- Ой, кто же это стучит? - в испуге произнесла бабка Наста.
Максим, накинув тулуп, выбежал босой в сени.
- Кто там?
- Открывай, - властно и сердито крикнул кто-то снаружи.
- А кто там? - допытывался Максим.
- Открой, Максим, это паны и начальники.
Максим узнал по голосу соседа Микиту Целеха и отодвинул засов.
Топот нескольких пар ног раздался в сенях, и сноп яркого света ворвался в хату. Откормленный, толстомордый рыжеусый человек зверского вида держал в руке электрический фонарик, освещавший убогую обстановку хаты. Максим зажег керосиновую лампу. Черные тени еще больше сгустились в углах приземистой хатки. Испуганные тараканы побежали по стенам к печи, прячась в щели. Видно, и их всполошил страшный гость со своим электрическим фонариком. Неожиданных гостей было четверо: три легионера и Микита Целех, который был понятым.
Бабка Наста, трясясь от страха, как в лихорадке, накинула на себя какую-то рвань и в ужасе глядела на незнакомых посетителей. Панас лежал неподвижно, охваченный смутным страхом.
- Кто тут ночует? - спросил рыжеусый.
Вопрос был таким бессмысленным и неожиданным, что в первую минуту никто не нашел ответа.
- Кто ночует тут? - не унимался рыжеусый.
Казалось, испуг людей придавал еще больше напыщенности его голосу.
- Все… свои, - заикаясь от страха, ответил Максим.
В это время другой легионер, юркий и вертлявый, тоже зажег фонарик и забегал по хате, заглядывая на печь, за печь и под нары. Третий стоял молча и наблюдал за происходящим.
- Все дома? - спросил рыжеусый.
Никто ему не ответил.
Тогда рыжеусый подошел к лежанке Панаса и толкнул его кулаком в плечо.
- Ну, ты… поднимайся! - приказал он.
Панас покорно привстал на постели.
- Ты ходил к отцу?
Словно ножом полоснули Панаса эти слова. В голове вихрем закружились мысли. Если он задал такой вопрос, значит, знает, что Панас ходил к отцу.
Первый приступ Страха прошел.
- Ходил! - решительно ответил Панас после короткой паузы.
Рыжеусый похвалил его за то, что он говорит правду, и спросил уже более спокойно:
- А где твой отец?
- Не знаю.
Рыжий строго взглянул на Панаса, покачал головой.
- Как это не знаешь? Ты же сегодня собирался идти к отцу, ну?..
Что было сказать Панасу? Он действительно собирался идти к отцу. Но вдруг у него мелькнула мысль - не хитрит ли с ним этот рыжий дьявол? Он в свою очередь пустился на хитрость:
- Днем я к отцу не хожу.
- Врешь! - крикнул рыжеусый. - А куда же ты ходишь днем? - Он уже решил, что поймал Панаса с поличным, но Панас без смущения ответил:
- Хожу на болото лозу резать: скотину кормить надо. У нас забрали сено.
Эти слова сбили рыжеусого с толку.
- А что тебе сказал отец?
- Сказал, чтобы я к нему больше не ходил.
- А где ты с ним встречался?
- В лесу.
- О чем же вы говорили?
- Обо всем: о скоте, о кормах…
- А еще что сказал отец?
- Сказал, что до весны домой не вернется.
- Врешь, чертов сын! - заорал рыжий.
- Паничок! - сказал Максим. - Отец наш старик. Ему семьдесят лет. Погорячился, сам страху набрался, а теперь боится домой вернуться.
- Го-о, боится! А большевик почему стоял тут на квартире?
И еще громче крикнул Максиму:
- Отвечай, где старый пес?
Бабка Наста кубарем скатилась с печи и упала в ноги рыжему:
- Паничок! Золотенький! За что на нас напасть такая? Последнее сено забрали, скотина с голоду дохнет. Старик из дому сбежал. А он же не виноват. Его били, швыряли… И за что вы нас мучите?
Рыжеусый с важностью наклонил свою разбойничью физиономию и презрительно взглянул на бабку Насту. Но не обмолвился ни словом, будто бабка и не заслуживала того, чтобы откликнуться на ее мольбы, а когда она снова начала умолять его, крикнул:
- Молчать!
И на этом закончил разговор.
- Ну, парень, - обратился он к Панасу, - собирайся!
А когда Панаса выводили из хаты, он сказал, отчеканивая каждое слово:
- Придет к нам отец, выпустим парня на волю.
9
Дед Талаш и Мартын Рыль, рассказав друг другу о своих злоключениях, стали совещаться, что предпринять, куда направиться. Деда тревожили мысли о доме, но особенно беспокоил вопрос, отчего не пришел Панас. Тревога эта легла тяжелым камнем на сердце деда.
Мартын Рыль тоже думал о доме, жене и детях, о своем хозяйстве. Им обоим нужно было на что-то решиться, выяснить свое положение, покончить с неуверенностью в завтрашнем дне.
Мартын Рыль встречался с разными людьми, и все в один голос рассказывали о жестокостях легионеров, об их бесчеловечных поступках. Эта жестокость вызывала возмущение повсюду, где захватчики наводили свои порядки, беспощадно расправляясь с беднотой и с теми, кто активно выступал с большевиками. Возмущение против панов и легионеров кое-где выливалось в восстания, и оккупанты прилагали все усилия, чтобы усмирить непокорных. А разоружение конвоя, в котором принял участие Мартын Рыль, несомненно еще подольет масла в огонь, захватчики станут бдительнее и безжалостно расправятся со всеми, кто покажется им подозрительным. Слушал дед Талаш эти, невеселые, рассказы, и гнев против легионеров-захватчиков заполнил его сердце, проник во все тайники его души. Он не находил слов, чтобы выразить свою смертельную ненависть захватчикам.
- Резать, рубить, жечь их, гадов!
Но сейчас положение было такое, что прежде всего надо было остерегаться, как бы не попасть в руки злодеев.
Вепры, где жил Мартын Рыль, находились дальше села деда, до которого было километра четыре. Вдвоем им идти было веселее и спокойнее, особенно если принять во внимание карабин Мартына. Вот почему они приняли такое решение: зайти к деду Талашу, разузнать, как обстоят дела, поесть и заночевать, если представится возможность. А уж там видно будет, что делать потом.
Сквозь ночную темень, по глухим тропинкам направились изгнанники к своим очагам.
Не доходя километра полтора до села, они обогнули болото у самой околицы, сделали большой круг и медленно двинулись к хате Талаша, часто останавливаясь и настороженно прислушиваясь.
Была уже глубокая ночь, пугавшая путников своим затаившимся безмолвием. Там и сям мерцали тусклые огоньки в окошках, навевавшие тоску и тревогу. Эта пустынность и тревожная тишина делали особенно невыносимым бесконечное завывание собаки где-то вдали. Вскоре к ней присоединился лай других собак, тонкий, пронзительный и сердитый. Наконец собачья свора унялась, и над селом воцарилась гулкая тишина.
Дед Талаш и его спутник молча ждали, пока не прекратился собачий лай. Они притаились в кустах. Вдали неясно вырисовывался черный силуэт дедова двора.
- Постой, голубь, здесь, а я разузнаю, как та и и что, потом дам тебе знать.
Мартын остался в кустарнике, а дед Талаш скрылся в темноте. Осторожно приблизившись к низенькому окошку своей хаты, дед прислушался, потом тихонько постучал в замерзшее стекло. Бабка Наста не спала. Горькие думы о Панасе и деде Талаше не давали ей покоя. Робкий, осторожный стук сильно взволновал ее, заставил учащенно забиться сердце: этот стук она слышала не раз за долгие годы совместной жизни с Талашом. Она быстро, насколько позволяли силы, подбежала к окошку и так же тихо постучала. Троекратный ответный стук снова донесся до ее слуха.
У бабки Насты сомнений больше не оставалось. Она набросила на плечи тулупчик, надела на босу ногу шлепанцы и на ходу растолкала спящего Максима.
- Отец пришел! - сказала она только и бросилась отворять дверь, стараясь не шуметь.
Переступив порог своего дома, Талаш остановился.
- Что слышно? - спросил он бабку Насту.
Она ответила не сразу.
- Панаса забрали.
Дед вздрогнул. Острая боль подступила к самому сердцу.
- Когда его забрали?
- Вчера ночью. Ворвались в хату, все перетрясли, мучили нас, допытывались, где ты.
- А за что его взяли?
- Донес кто-то, что он к тебе ходил в лес, - сказал Максим, одевшись на скорую руку.
- И все добивались, где ты, - повторила бабка.
Она не отважилась сказать страшную правду: Панаса выпустят тогда, когда к ним придет дед Талаш.
Пусто стало в душе деда. Тоскливое безмолвие воцарилось в хате.
Бабка Наста собралась зажечь лампу.
- Завесь сперва окна, - тихо сказал Талаш.
Блуждание по лесам сделало его осмотрительным.
- Со мной Мартын Рыль. Он тут - в кустах ждет. Тоже скрывается. Пойду кликну его. А ты, Максим, покарауль во дворе.
В хате осталась одна бабка Наста. Она тщательно завесила окна и развела огонь в печке, чтобы приготовить ужин неожиданным гостям. Ее охватила тревога: "Что, если нагрянут легионеры?" Страх не покидал ее ни на минуту, пока в хате оставались дед Талаш и Мартын Рыль.
Они сидели за столом и ужинали.
Весть об аресте Панаса глубоко взволновала деда. Он сидел, наморщив лоб, в глубокой задумчивости.
- Есть только один способ выручить Панаса, - сказал он, подумав, - самому отдаться им в руки. Панаса они взяли с таким расчетом.
Бабка Наста тяжело вздохнула.
На минуту снова стало тихо.
- Есть и другой способ вызволить парня, - нарушил молчание Мартын Рыль, - о нем и надо думать.
Дед Талаш оживился.
- Правда твоя, Мартын! - Дед Талаш порывисто потряс Мартына, схватив его за плечи. - Но скажи, как это сделать?
- Подумать надо, - уклончиво ответил Мартын, но по лицу его видно было, что у него уже созрел план.
- Знаешь, дядька, - сказал он, взглянув на деда, - являться к этим разбойникам нельзя. К кому являться? К таким прохвостам? Посадят тебя самого, а выпустят ли Панаса - еще неизвестно. Нельзя им, подлецам, верить. И покоряться не надо. Сто болячек им в бок!
- И я так думаю, голубь… Да-да! Так или иначе, а жить нам спокойно не дадут. Ни тебе, ни мне оставаться дома нельзя.
Понизив голос, дед взволнованно прошептал:
- Надо в лес податься, да не сидеть там сложа руки, не поглядывать спокойно со стороны, как эти разбойники здесь хозяйничают и командуют нами.
Ни дед Талаш, ни Мартын Рыль не договаривали своих мыслей до конца, но они хорошо понимали друг Друга.
- Ничего другого не остается нам, дядька, - сказал Мартын.
- Эх, ружья хорошего нет у меня! - пожаловался дед Талаш.
Мартын промолчал: он себя чувствовал неловко перед дедом, оттого что у него такой отличный карабин, из которого можно выстрелить семь раз подряд.
- Но я раздобуду хорошее ружье! - Дед Талаш слегка стукнул кулаком по столу и, немного помолчав, сказал, словно отвечая на свой вопрос: - Только одного ружья еще мало… Мало, братец, одного, даже самого лучшего ружья!
- Правда, - согласился Мартын, кивнув головой.
В хату вошел Максим.
- Тихо и спокойно, - доложил он.
Мужчины недолго совещались. Усталость склоняла их к мысли заночевать здесь и перед рассветом отправиться в путь. Так и сделали.
Максим снова пошел на свой пост, а дед Талаш и Мартын Рыль легли не раздеваясь.
Хотя дед был сильно утомлен, но заснул не сразу. Поговорил еще с бабкой Настой, а потом долго думал о Панасе, о том, как освободить его из панской неволи, да еще о том, как достать хорошее ружье. Наконец крепкий сон прервал его мысли.
Перед рассветом дед и Мартын ушли. Они направились в лесную пущу. Леса и болота. Полесья станут отныне их пристанищем и домом.
10
Недвижимо стоял густой замерзшей лес; верхушки деревьев плотно примкнули друг к другу; переплелись ветки под узорчатым покровом хрупкого, звенящего инея. Ни человек, ни зверь, ни птица не нарушали покоя раннего утра. Только сухо потрескивал мороз, словно что-то лопалось на застывших ветвях деревьев.
Светало. В сумраке вырисовывались стройные стволы осин, кряжистые дубы, прихотливо изогнутые березы, а среди них выделялись, как призраки, расщепленные бурей высокие деревья. Спиленные пни с белоснежными круглыми шапками торчали на прогалинах.
Затвердевший снежный наст хрустел под ногами деда Талаша и громоздкого Мартына Рыл я. Шли они неторопливо, выбирая самые глухие лесные стежки, обходя опасные места. Шли молча, углубившись в свои невеселые думы.
Дед Талаш - человек замкнутый. Своими мыслями он не с каждым поделится и все обдумывает не спеша, основательно. Важные вопросы и замыслы свои вынашивает долго. Зато, если уже примет решение, не успокоится, пока не добьется своего. Так и теперь. Выпестовал свою неспокойную думу дед Талаш, как мать любимое дитя. Вначале она была смутной и робкой, но понемногу становилась более отчетливой, все чаще занимала его, принимала уже вполне реальную форму и настойчиво требовала своего осуществления. Значительно способствовал этому и арест Панаса. Сейчас у него назрела потребность поговорить о своем решении с другом, который понял бы его и пришел на помощь в трудную минуту. Замысел деда Талаша был таков, что требовал участия и помощи отважных людей.
- Как ты думаешь, - нарушил молчание дед Талаш, начав немного издалека, - можно ли подобрать подходящих людей… ну, для небольшого военного отряда?
Мартын взглянул на деда. Он догадывался, куда гнет старый, и хотел узнать, как представляет себе это дело дед Талаш.
- Поищешь - люди найдутся, - уверенно ответил он и добавил: - Да вот ты и я - уже нас двое.
- Ну да! - отозвался дед Талаш, устремив глаза куда-то в глубь леса.
- Люди, дядька Рыгор, есть. Надо их только собрать, указать правильный путь и дать им хорошего командира.
- Об этом я и думал.
Они умолкли, задумавшись. Мартын ждал, чтобы дед высказался до конца.
- Если будет достаточно людей, то подходящий командир найдется, - повторил Мартын.
- Иногда один человек дороже десятков.
- Это верно… Но один человек без поддержки общества - малая сила.
Снова умолкли.
- А слышал ты, - немного спустя спросил дед, - что в лесах много оружия люди спрятали после войны с немцами?
- Ходят такие слухи… Наверное, есть… Говорят, и пулеметы припрятаны… Кое-что и люди забрали, во дворах прячут.
- Кабы собрать людей, - продолжал дед развивать свою мысль, - то и оружие нашлось бы.
Понизив голос, он стал излагать свою сокровенную мысль:
- Слушай, голубь! Слоняемся мы как неприкаянные, прячемся, как тараканы в щелях, в свою хату, как воры, крадемся. А что мы сделали? В чем провинились? За что нас терзают, жить не дают? За что?
- Погоди, дядька Рыгор, придет весна, всколыхнется трясина на болотах, зашумит лес, да так, как он еще никогда не шумел.
- Но само по себе это не сделается, Мартын.
И, понизив голос до шепота, дед Талаш проговорил горячо, от всего сердца, стиснутого болью:
- Давай, Мартын, возьмемся за дело!
- Ну, что же, я согласен, только не знаю, что ты надумал.
- Народ собирать, поднять его на великий бунт против палачей, насильников! За что мы их терпеть будем? На что надеяться? Ждать, пока нас переловят по одному? Что мы, разбросанные одиночки? Пыль, сухие листья, что ветер по полю носит. И первое, что я хочу сделать и в чем прошу твоей помощи, это вызволить Панаса. Он ведь еще дитя… - голос деда задрожал. - За что же, он мучится? У меня не будет спокойного часа, и хоть голову сложу, но вырву из злодейских рук Панаса. А как его освободить? Силой! Люди нужны. Хотя бы десяток смелых, вооруженных людей. Я пойду их искать, но и ты ищи их. И боже тебя сохрани кому-нибудь об этом обмолвиться, кто не заслуживает доверия… Тогда мы пропадем!
Мартын с невольным смущением взглянул на деда. Дед говорил не на ветер. Глаза его горели зловещим огнем и покоряли Мартына.
- Дядька Рыгор! За пятерых я ручаюсь. Скажи только, где найти тебя и когда.
Дед Талаш сдвинул со лба шапку, точно она мешала ему думать, нахмурил брови; взор его вновь устремился в далекие просторы, как бы оглядывая картины будущих событий, и после короткого раздумья он сказал:
- Отсчитай от сегодняшнего утра ровно три дня. На третий день, когда совсем стемнеет, приходи на Долгий Брод и жди, пока не услышишь, как завоет волк: это буду я. (Дед Талаш хорошо умел выть по-волчьи). Вой повторится три раза с небольшими промежутками. Так ты найдешь меня. Запомни же твердо!