Дотти, шатаясь, добралась до холла, крикнула, вскинув голову:
- Кай-й-й-й… - Долгий, протяжный крик, во многом схожий с завываниями сирены воздушной тревоги.
Нетти пыталась бороться с собакой, потом сдалась. Бенгт продолжал ее лизать. Я схватил пса за ошейник, и мне едва хватило сил, чтобы оттащить его от Нетти. Дотти повернулась ко мне:
- Ты можешь поверить, что он еще щенок?
Я ответил, что не могу, в голосе прорывалось напряжение: Бенгта я удерживал с огромным трудом. Тут она посмотрела на Нетти:
- Ты согласна, Чер, что таких больших яиц, как у Бенгта-младшего, ты еще не видела?
Нетти пробормотала, что полной уверенности у нее нет.
Я уж и не помнил, когда в последний раз заходил в дом Биллингтонов. Может, лет десять назад, на Хэллоуин. А может, в тот раз, когда пришел сказать, что пудели бегают без поводка. Не знаю. Но я помнил темное дерево мебели, золото лепнины, огромные комнаты и запах "Лемон пледж" в холле. И что-то насчет подвала. Хотя никак не мог вспомнить, как я туда попал. Но это было тогда. Теперь всюду висели защитные полотнища брезента, стояли большие ведра, лестницы-стремянки, сильно воняло краской. Само собой, Рагнарссоны затеяли ремонт.
- Извините за беспорядок. - Язык у Дотти по-прежнему заплетался, с ножом в руке она набросилась на лайм. - Сами видите, ремонт в самом разгаре.
Попугай крикнул:
- Привет, Дотти!
Дотти подняла голову, положила нож. Повернулась к болтуну.
- Ты думаешь, пары краски ударили мне в голову, да?
Когда стало ясно, что болтун ей не ответит, Дотти побросала куски лайма в кувшин для кулейда и начала помешивать деревянной ложкой, вымазанной, как мне показалось, в соусе для спагетти.
- Хотите сангрии? - спросила она у нас. Я помог Дотти наполнить стаканы. Нетти захихикала. По ступеням что-то загрохотало. Бенгт-младший зарычал.
- Идеально! - Впервые мы услышали голос Кая. - Сонни и Чер.
Теперь, когда я давно стал взрослым, мне уже наплевать на дизайн интерьера. Дом есть дом, не так ли? Но тогда я не мог поверить, что кому-то придет в голову закрашивать натуральное дерево. Я полагал это кощунством, даже прямым нарушением закона.
- Эй, если ты провел большую часть жизни… торгуя тиком… тебя начинает тошнить… ты устаешь… весь день глядя на дерево… поверь мне! - пробормотал Кай, прежде чем раскурить косяк.
- Это отличная травка, - мечтательно протянула Дотти, подняв косяк и разглядывая его, как стакан вина.
- И хрен с ним! Мне наплевать, красное ли это дерево с Филиппин или карельская береза… что бы ни было, - объяснил он, почему теперь отдает предпочтение серой краске. - Мой эстетический идеал - Bauhaus. Знаете, о чем я говорю? Бау-хауз.
Я понятия не имел, о чем долдонит Кай, но вот Нетти, похоже, знала. Она в этом разбиралась.
- Тогда зачем вы купили особняк в голландском колониальном стиле? - спросила она.
Но Кай ее практически проигнорировал, хотя и пробормотал что-то насчет "деконструкции", прежде чем продолжить свое.
- Я хочу сказать - на хрен все это хипповое дерьмо. Дни мира и любви окончены. Я намерен превратить этот дом в склад… в лабораторию или во что-то еще.
Дотти кивала особенно энергично, когда Кай смотрел в ее сторону.
- Я не знаю… - Кай пригубил сангрию. - Меня просто тошнит от дерева.
Нетти взяла косяк Дотти, послюнявила палец, загасила его.
- Так какие вы намерены проводить эксперименты? - по-деловому поинтересовалась она.
- Эксперименты в любви, - ответила Дотти, делая акцент на последнем слове.
Нетти повернулась ко мне, скорчила гримаску. Этому она научилась от Пенни. Потому что, если имело место быть что-то забавное, Пенни поворачивалась к Джону и корчила ему гримаску. Вот я и рассмеялся. Рассмеялся, как Джон.
- Эй, она не шутит! - Кай достал новый косяк. - Дотти - настоящий исследователь секса.
Мы посмотрели на Дотти. Она улыбнулась.
- Что я могу сказать? Я просто люблю трахаться. - И вновь акцент на последнем слове, как раньше на "любви".
Мы просто обалдевали. Но ничего не могли изменить. В честь нашего примирения последние пару недель мы с Нетти постоянно курили травку, поэтому небольшие дозы нас не брали. К сожалению, я не мог сказать такого про Кая и Дотти, которые теперь балансировали на границе сознания. Но не забывайте, они были старше. И возраст, несомненно, играл против них. Я хочу сказать, мы не могли поверить, что им только по тридцать два. Казалось, они болтались на этом свете много, много дольше.
Приблизительно в половине десятого вечера Кай и Дотти все-таки отключились. Я хотел уйти, успеть на вечеринку в "Китсе", но Нетти настояла на том, чтобы мы провели разведку.
- Давай поглядим, что еще задумали Рагнарссоны. - Она сняла с проигрывателя пластинку "Крафтверк", поставила Боуи.
Потом мы спустились в подвал. Туда реконструкция еще не добралась. Мы увидели бетонный фундамент и деревянные балки. Что-то в их массивности возбудило меня. Но я не мог сказать, что именно. В той части подвала, где, должно быть, находился винный погреб, мы нашли настольный хоккей. Сыграли пару-тройку раз - у Нетти получалось отлично, - потом пошли проверить наших хозяев. Я не сомневался, что поднятый нами шум их разбудил, но нет, они еще не вернулись в мир бодрствующих. Бенгт-младший прошествовал мимо и как-то странно глянул на нас. Мы наблюдали, как он подошел к винтовой лестнице, остановился, повернул к нам морду.
- Тебе не кажется, что он хочет, чтобы мы последовали за ним? - спросил я.
- Пожалуй, - ответила Нетти.
- Послушай! - воскликнул я, когда половина лестницы осталась позади. - А может, нам стоит заняться этим в их кровати?
Нетти улыбнулась:
- В качестве эксперимента. Все-таки мы находились в лаборатории.
Я заглянул в комнату, окна которой выходили на лужайку перед домом. По моему разумению, это был в свое время кабинет Биллингтона. Теперь здесь стояли ящики с пластинками. "Стили Спэн", "Стили Дэн", "Стикс"… Я предположил, что скоро Кай их выбросит, заменит "Крафтверком", группами, в большей степени подпадающими под его описание Bauhaus. Нейл Янг, Френк Заппа, Уоррен Зевон… Я достаточно хорошо знал творчество этих музыкантов, чтобы представить себе, как обкурившийся Кай слушает их композиции. Даже задался вопросом, а не воспринимает ли он Дотти как Коричную девушку, о которой мечтал Нейл Янг. Я процитировал стихи, позволив им кружиться вокруг юной Дотти, превращая ее во что-то экзотичное. Пожалуй, сам уже начал впадать в транс и уже был готов погнаться за "лунным светом", когда Нетти громким шепотом потребовала, чтобы я незамедлительно пришел в спальню.
Такого я еще не видел. Огромную комнату выкрасили в серебро. Из мебели - только круглая кровать невероятных размеров. Над ней некая металлическая конструкция, словно каркас под полог. Я присмотрелся, Нетти прибавила света. Может, это садомазохистская дыба? Как в книге о маркизе де Саде, которую я видел у Нетти. Хромированные наручники и ножные кандалы, плети, напоминающие змей из джунглей. Миниатюрная булава на отдельном крюке. Я вскинул голову и увидел себя. Ну и зеркало! Во весь потолок.
Нетти ткнула меня локтем:
- Хочу тебе кое-что показать… ты готов?
Я кивнул. Заметил: она что-то прячет за спиной. Попытался заглянуть, но Нетти отскочила.
- Смотри! - Она показала мне розовый дилдо, прикрепленный к широкому кожаному поясу. Покачала. Размеры члена впечатляли. Потом Нетти удивила меня: засунула искусственный член себе в рот чуть ли не на всю длину.
- Эй! Ты не знаешь, где он до этого побывал. - Я встревожился, как бы она не подхватила какую-нибудь заразу.
Она сделала вид, будто ее рвет, бросила дилдо с поясом на кровать. Я поднял его и велел положить туда, откуда она его взяла. Нетти согласилась. Положила дилдо чуть левее.
- Вот. Тут я его нашла. Где его бросил Бенгт.
На душе у меня чуть полегчало.
Мы решили повременить с сексом и спуститься вниз, может, покурить травку, может, поиграть в настольный хоккей, может, пойти на вечеринку. Я последний раз огляделся, уже собрался погасить свет, как вдруг увидел - это же надо - мать. Я видел ее сквозь листву тополей, в ее спальне. Она вернулась домой, снимала сережки. Первой мелькнула мысль: а если она нас засекла? Но как только я погасил свет, меня уже занимало другое: хорошо ли она провела время? Потому что она того заслуживала. Она никогда не получала особого удовольствия от этих глупых свиданий.
Я проиграл в четвертый раз подряд. С каждой игрой Нетти только совершенствовала мастерство. При том, что прилагала все меньше и меньше усилий. Пятью годами раньше меня бы это взбесило. Теперь особого значения не имело: это всего лишь настольный хоккей. Я ей так и сказал. Нетти ответила, что я потерял соревновательный дух. Так и заявила. Добавила, что теперь у меня есть возможность исследовать другую сторону жизни, потому что, лишившись соревновательного духа, я стал вдвое восприимчивее к новизне, больше не ставлю заслон перед тем, что представляется угрожающим. Что-то в этом роде. Я спросил, где она все это почерпнула, и она ответила, что из книги по психологии, у Юнга или у кого-то еще. Точно она не помнила. Не могла утверждать однозначно. Но значения сие не имело. Я поблагодарил ее. И тут она сказала, что ее это страшно возбудило, моя благодарность, что, в свою очередь, страшно возбудило меня: ее восприимчивость к моей благодарности. В последнее время мы частенько вот так говорили. Не употребляя нехороших слов.
Бетонный пол подвала, однако, не возбуждал. К счастью, Нетти нашла куски ковра, которые мы подложили под колени. Расстегнули штаны, поиграли друг с другом. Очень скоро у меня встал, а у Нетти намокло. Я попытался завалить ее на спину, но она сказала, что на этот раз хочет попробовать сзади, поскольку раньше по-настоящему не доводилось. "Странно, - подумал я. - А как же вся эта похвальба в письмах? Все эти ахи и охи насчет роскошной сексуальной жизни? И что значит по-настоящему?" В общем, мои колебания навели ее на мысль, что я не готов трахать ее сзади. И Нетти повела себя так, словно меня требовалось убеждать: напомнила, что это ночь экспериментов. Как бы между прочим, словно мы тренировали удары по воротам в парке или курили, сидя в "Большом ковше". Что-то в ее тоне возбудило меня еще сильнее. Хотелось бы мне описать словами мои чувства. Один из тех считанных случаев, когда я мог кончить, не касаясь женщины.
Нетти повернулась ко мне спиной, спустила слаксы и трусики. Наклонилась вперед, перенеся вес на локти, подняла свою большую задницу. Я помню, как выгнулась ее спина, а футболка сползла к лопаткам, обнажив поясницу. Как каждая ягодица поднялась и отвалилась в сторону, открыв коричневую полосу и маленькие темные волосики, которые охраняли ее снизу. И разумеется, анус. Такой сморщенный. Цвета лакрицы, мускатного ореха, корицы. А в его центре - маленькая черная точка, источавшая едва уловимый запах говна, теряющийся в запахах киски, пудры и пота. Мне это нравилось.
Она наблюдала за мной, глядя через плечо. Наблюдала, как я прижал член к расщелине между ягодицами, поводил вверх-вниз, ухватил ягодицы ладонями, начал тереть их большими пальцами. Вот тогда она улыбнулась, закрыла глаза и отвернулась, медленно, очень медленно, как старая черепаха, которую я однажды видел по ти-ви.
- М-м-м-м, - промурлыкала она. - Не дразни меня.
Я не знал, что дразню, но все равно кивнул. Собственно, я вообще не знал, что делаю. Просто мне казалось, что вставлять сразу - неправильно. Без того, чтобы посмотреть друг другу в глаза. Без поцелуев. Вот я и сделал то, чего мне всегда хотелось. Что на тот момент представлялось очень даже экспериментальным. Я наклонился и стал целовать расщелину Нетти. Верх и низ. От киски до ануса, от дырки к дырке. А вскоре уже не целовал, а лизал. И вот тогда Нетти начала покачиваться. Тогда так выгнула спину, что я подумал: или у нее треснет позвоночник, или разойдется шов.
- О черт. Вставь его в меня, сейчас. - Она осипла, голос дрожал от напряжения, словно она на меня злилась.
Я, однако, вновь прижался к ее расщелине. Сжал ягодицы как мог и трахал ее языком. Трахал бы и трахал, но рука Нетти уже лезла мне между ног, хватала мой член, пытаясь направить его в свою киску. Вот я ее и отпустил, откинулся назад, позволив члену свободно покачиваться. Я от этого балдел, наблюдая, как один ее пальчик, казалось, сообщал другому о местонахождении моего органа. Как все вместе они пытались сомкнуться на нем, но я напрягал член, и он выпрыгивал из ее руки. Всякий раз, когда я это проделывал, Нетти рычала, еще сильнее выгибала спину, мотала своей большой задницей. Но потом что-то случилось: я уже не наслаждался этой игрой - чувствовал себя суперговнюком, Не потому, что злил ее… дразнил… но потому что… не знаю… мне казалось, будто я что-то предавал. Потому что теперь она была мне дорога. Потому что игры кончились. И этот день отличался от того, другого, в зарослях ежевики. Даже если мы впервые собирались сделать это без поцелуев.
"Момент, - думал я, - требует медленных, плавных движений". Но Нетти сразу потребовала, чтобы я долбил ее изо всей силы. Что меня удивило. Тем не менее я подчинился. Положил руки ей на плечи, быстро притянул ее к себе, мои яйца колотились об эластик ее колготок. Я чувствовал, что вот-вот кончу, и сказал ей об этом. И это было непривычно: раньше я никогда ничего такого не говорил. Нетти ответила, что все нормально. Но мы сбавили темп. На этот раз я протянул руку, чтобы поиграть с ее киской, и впервые не сомневался в том, что нащупал ее клитор. А понял я, это клитор, потому, что она аж подпрыгнула, когда я коснулся его. Вот тут пришла ее очередь остановиться. Я не возражал. Позволил ей взяться за мою руку, разделить пальцы посередине. Позволил установить их так, как ей более всего хотелось, как, по ее словам, максимально возбуждало. И я почувствовал, что меня хвалят, когда она убрала руку, оставив самостоятельно делать то, чему научила. То есть я выучил еще один урок. Подумал, что мы могли бы заниматься этим вечно. И мы занимались, пока не кончили.
Уже поднимаясь по лестнице, Нетти дала мне знак остановиться. Вроде бы услышала какие-то голоса. Мы прислушались. Как выяснилось, Дотти что-то бормотала во сне. Мы тихонько вошли в гостиную. Дотти, свернувшись калачиком, лежала на диване. Бенгт-младший лизал ей подошвы. Прекрасно. Прекрасное зрелище. Но где Кай? Неожиданно Бенгт-младший застыл. Снаружи донеслось урчание мотора. Заскрипели тормоза. Бенгт-младший промчался мимо нас, взбежал по лестнице на второй этаж. Мы отправились на кухню и выглянули из окна. "2002" Кая стоял на подъездной дорожке, мотор на холостых оборотах работал практически бесшумно.
- Хочешь остаться? - спросила Нетти.
Прежде чем я успел ответить, Бенгт-младший уже сбежал вниз по лестнице. Повернувшись, мы увидели, как он мчится к двери, а из пасти торчит кожаный пояс с искусственным членом.
- О, так твоя мамочка уже дома? - во сне пробормотала Дотти.
Мне с трудом удалось сдержать смех. Нетти схватила бутылку "Матеуса", и мы вышли через парадную дверь. Плевать мы хотели, увидит нас кто-нибудь или нет.
11.6
- После этого вы часто виделись с Каем и Дотти?
- Скорее нет, чем да. Но после той ночи вечеринок больше не устраивали.
- Как они уживались с соседями?
- Люди держались от них на расстоянии. В Шогнесси они своими так и не стали.
- Должно быть, в "Китс" они чувствовали бы себя как дома.
- Да, пожалуй. Там они бы никого не удивили.
11.7
"Китс" - сокращение от "Китсилано". И когда я говорю, что кто-то пошел или поехал в "Китс", я подразумеваю, что они пошли или поехали в "Китсилано-секондери". И когда я говорю, что мы собрались на вечеринку в "Китс", это означало, что мы собирались доехать на автобусе до Бродвея, а потом пройти четыре квартала до Ларч. Для таких, как мы, добраться туда - сущий пустяк.
В отличие от других школ западной части Ванкувера, школ для богатых вроде "Мейджи", школ для нуворишей вроде "Принца Уэльского" или школ для среднего класса вроде "Пойнт-Грей", "Китсилано" - это микст. В ней учились дети и богачей, и среднего класса, но очень многие были из рабочих семей. А поскольку "Китс" являлась центром всего этого хиппового дерьма шестидесятых, там тусовалось и множество посторонних. По терпимости равных ей не было. Особенно если ты не был хонки. Но даже белые здесь выглядели иначе, потому что большинство из них составляли греки. Отсюда и намеки на то, что "Китс" - то самое место, куда идешь, если хочешь, чтобы тебя трахнули в жопу. Ничего другого я и не мог ожидать от школ, где анальный проход берегли пуще всего, таких как "Мейджи", "Принц Уэльский" или "Пойнт-Грей".
Так что мне "Китс" нравилась. "Китс" мне нравилась, потому что люди, приходившие туда, плевать хотели, какие спортивные трофеи выставлены в моей школе. У учеников "Китс" был свой особый язык, своя особая жизнь. Ни оценок за поведение, ни кланов, ни притворства. Плюс девчонки вели себя очень свободно, а парни могли предложить отличную травку. Да, в "Китс" все делали по-своему, без того дерьма, что выплескивалось у нас. В "Китс" все напоминали мне Нетти. И что важнее, никто не напоминал Бобби Голтса. Возможно, во всем мире не нашлось бы лучшего места, куда я мог пойти с такой, как Нетти. У меня "Китс" ассоциировалась с реальным миром.
Девушка, которая устраивала вечеринку, была типичной ученицей "Китс". Звали ее Дана Феррис, и познакомился я с ней через Робина Лока, первого моего приятеля не из Шогнесси и Керрисдейла.
Робин Лок жил в родительском подвале за Бродвей-Дайри-Куин. Мы встретились пару лет назад, когда он работал в музыкальном магазине "Эй энд Эй рекорде" в Гренвилле.
Робин бросил школу несколькими годами раньше, в музыке разбирался куда лучше меня, и я всегда советовался с ним, когда подходило время пополнить коллекцию. Именно он продал мне первый альбом - "Трансформер" Лу Гида, музыканта, на которого он сам был чуточку похож. Но не важно. Робин был первым встреченным мной наркоторговцем, который продавал только гашиш, и я счел, что это круто, поскольку это говорило о его приверженности одной-единственной идее. Опять же у меня были основания полагать, что Робин - гей, что тоже отдавало крутизной. До него я знал только одного гея - Биллингтона, но тот скорее тянул на педофила, чем на настоящего гомосексуалиста.
Но вернемся к Дане. Умной, забавной, с отменными торчащими сиськами, к тому же сверхчувствительными. Так уж получилось, что всякий раз, приходя к Робину, я видел там Дану. Мы как-то сразу нашли общий язык. Я помню, что в первую нашу встречу она сидела на подоконнике и читала "Сиддхарту". Меня сразу потянуло к ней. Не потому что польстился на ее прелести: просто у меня в адидасовском рюкзаке лежал "Степной волк". Я вытащил книгу и показал ей.
- Вау! - воскликнула Дана. - Это единственный роман Германа Гессе, который я не смогла найти.
На что ответил:
- Когда закончишь "Сиддхарту", мы сможем поменяться.