* * *
Приходим к Монголу к пяти часам. В комнате сидит уже человек двадцать. Кто-то на стульях или на диване, но, в основном, все на полу. Монгол – "старый" пацан, лет двадцать, невысокий, черный, узкоглазый: настоящий монгол.
Отдаем ему деньги, здороваемся с пацанами – почти все знакомые, со своего района – и садимся на полу.
– Сегодня два фильма, – говорит Монгол. – Сначала "Молодой бизнесмен", это порно, а потом боевик про Брюса Ли.
Порнофильм черно-белый, и запись довольно херовая. На экране какой-то мужик – наверное, это и есть бизнесмен, – приводит к себе баб и ебет. Снято обычно снизу, видно только, как его хуй ходит у нее в пизде, как будто и не ебля, а физкультура какая-нибудь. Смотреть на это скоро остопиздевает. В конце какая-то баба берет у него в рот, а он хватает ее за голову и не дает слезть с хуя, пока она не задыхается.
Фильм про Брюса Ли – намного интереснее: в нем драки классные.
Выходим с Вэком от Монгола и встречаем Быка. Втроем гуляем по району.
– Я, наверное, себе в кулаки забью вазелин, – говорит Вэк.
– Захуй? – Бык делает свою обыкновенную тупую морду.
– Как захуй? Кулак потом твердый становится, и пиздиться знаешь как хорошо? Если кому-нибудь въебешь, то лучше, чем кастет. А еще пацаны в хуй вазелин загоняют – чтобы больше был.
– Пиздишь.
– Вот тебе зуб. На Пионерах есть один мужик-таксист, так он, мне говорили, уже пять кубов вазелина загнал. Он у него в литровую банку чуть влазит, когда стоит. Бабы на него сами лезут.
– А если он банку на хуй наденет, а он у него встанет? Он же ее не снимет потом?
– Ебнет банку обо что-нибудь – и все. А еще загоняют шарики из подшипников.
– Куда? – спрашиваю я.
– Как куда? Тоже в хуй. Баба знаешь, как тащится, когда ее таким хуем порют? Хочешь себе загнать? Бабы будут сами тебя просить, чтоб выебал.
Я мотаю головой:
– На хуй надо.
– Ссышь. А кто не ссыт, тот всех баб ебет.
* * *
– Я с Кузьминой начал ходить из восьмого класса, – говорит мне Клок. Мы идем по району и ищем, где бухнуть.
– Зачем тебе она?
– Как зачем? Нормальная баба. Правда малая еще, ну и ладно.
– Ебется?
– Ты что, охуел? Ей еще пятнадцать лет только.
– А зачем она тебе?
– Так, погулять. Я ж говорю – нормальная баба. Красивая. Или скажешь – нет?
– Ну, вообще красивая. Отличница, кстати.
– Я знаю. А хули мне – отличница, двоечница? Баба есть баба.
– А как ты снял ее?
– Обыкновенно. Ехал из учила, и они откуда-то ехали классом. Ну, я подошел поговорить с пацанами, а там и она стоит. Поглядывает там, улыбочки. Потом смотрю – она выходит на Магазине. Ну, я тоже вышел на Магазине, типа по дороге. Побазарил. Говорю – пошли в кино завтра. Она говорит – пошли. Ну, сходили, потом в коктейль бар само собой – по сто пятьдесят мороженого с сиропом, коктейль, пирожное. Потом сосались в подъезде…
– Она умела?
– Нет. Ты хуйню говоришь – кто ее научил?
– А потом что?
– Потом ничего. Пошла домой.
– Ты пиздишь, что это так, погулять. Ты хочешь ее выебать. Целку сломать.
– А если и хочу, что тут такого? Ты все завидуешь и злишься, потому что ты еще "мальчик". Но ты сам виноват. Баб кругом много, а ты ни хуя не делаешь, хочешь, чтобы тебе бабу привели и сказали "еби".
– Да нет баб нормальных.
– Не пизди только, хорошо. В классе у тебя сколько баб?
– Что, я со своего класса буду снимать бабу?
– Ну, не хочешь со своего – сними с другого. Или, ты вон на УПК ходишь. Там что, не можешь снять?
– Там такие бабы все крученые – не доебешься.
– Ну, как хочешь. Нравится дрочить – дрочи. А трусы сам стираешь или мамаша?
– Я счас ебну.
– Ладно, не злись. Это я так.
* * *
На школьную дискотеку со мной приходят Вэк и Клок с Кузьминой – она накрасилась, как блядина какая-нибудь, но все равно видно красивая баба, хоть и малая. Садимся на стулья, смотрим, как бабы и пацаны крутят жопами, топчутся и махают руками, обсираем их.
– Расскажи им про физика, – говорит Клок Кузьминой.
– Ай, не охота.
– Расскажи. Тут все свои люди.
– Ладно. Ну, короче, я была дежурная, и он мне говорит – останься после урока, поможешь отнести приборы в лаборантскую. А Ленки не было тогда, так что я одна. Ну, ладно, понесла эти приборы его в лаборантскую. Поставила на стол и хотела уже выходить – тут он заходит. Спасибо, молодец. И улыбается. Потом говорит – хочешь я тебе что-то покажу. Ну, ладно, говорю, показывайте. Он достает из шкафа карты. С голыми женщинами.
– Перефотографированные? – спрашиваю я.
– Нет, настоящие. Цветные. И дает мне их. Я посмотрела, потом говорю – все, можно идти? А он опять улыбается и говорит – а можно тебя о чем-то попросить? Я говорю – смотря о чем и улыбаюсь: ну, что он мне сделает? А он мнется. Я опять – ну что? Он тогда говорит – я хотел бы посмотреть на тебя обнаженной…
– Так и говорит?
– Да, так и говорит. Не бойся, говорит, я даже близко не подойду, на три метра. У тебя, говорит, интеллигентное тело, не то, что у этих колхозниц.
– А ты что?
– Спрашиваю – а что я с этого буду иметь? А он – могу дать тебе двадцать пять рублей. Я ему тогда – это вы меня во столько цените, Петр Михайлович. И вышла.
– И как он после этого с тобой.
– А никак. Обыкновенно. Как всегда.
– Смотри, вон Гулькина, – показывает Вэк. Я давно не видел ее. Она с какой-то подругой не с нашего района.
– Где она теперь? – спрашиваю я.
– В тринадцатом училе. На швею. Слушай, иди побазарь с ней. Скажи, что я хочу с ней поговорить.
– Так сам иди и побазарь.
– Нет, так не солидно. Надо, чтоб кто-то другой.
– Ну, ладно.
Я подхожу к бабам.
– Привет.
– Привет, – говорит Гулькина. Какая встреча. Ты где, в девятом?
– Да. А ты?
– В тринадцатом училище.
– Слушай, с тобой Вэк хочет поговорить.
– О чем?
– Ну, он сам тебе скажет.
Я махаю ему рукой, а сам отхожу. Ее подруга тоже отваливает. Они базарят минут пять, из-за музыки я не слышу, о чем. Потом Вэк идет к нам.
– Ну, как? – спрашиваю я.
– Заебись. Забил стрелку на завтра. Пойдем в кино, потом мороженое и все остальное. По полной программе, – Вэк ухмыляется.
* * *
После дискотеки Клок ведет Кузьмину провожать домой, а мы с Вэком – на остановку. Там сидят Бык, Суша и еще несколько пацанов. Мы выкуриваем по сигарете, потом всей бандой идем гулять.
Из ментовки выходит Миша Горбатый с другим ментом. Мы орем:
– Менты – пидарасы, козлы, хуесосы.
Горбатый машет нам дубинкой, но нам все по хер, и мы орем дальше:
– Хуй вам в рот, ментам поганым, скоро всех вас передушим.
Они стоят, смотрят, ухмыляются – типа, вот молодежь оборзела – потом кидаются на нас. Мы – удирать. Они – за нами. Бык бежит последним: он плохо бегает, потому что толстый, и Горбатый хватает его за куртку. Они вдвоем валят Быка на тротуар и начинают мочить дубинками. Мы останавливаемся и смотрим.
– Что, вы тоже хотите? – кричит Горбатый. Мы отходим подальше. Менты волокут Быка в свою контору, взявшись с двух сторон.
Настроение поганое, делать нечего, и мы расходимся.
Возле дома ко мне подваливает Дима – алкаш из нашего подъезда.
– Привет. Можно тебя на минутку?
– Что тебе?
– Так на минутку.
– Ну, что ты хочешь?
Дима бухает каждый день и уже стал похож на бича: морда – красная, ебло опухшее, волосы – грязные и со струпьями перхоти. Я не знаю, сколько ему лет – может, тридцать пять, может, пятьдесят. Он живет один в однокомнатной квартире, такой как у нас, только на первом этаже. Говорят, жена давно от него ушла.
– Понимаешь, они нас не задавят. Мы не сдадимся.
– Кто – они?
– Как кто? Ты что не понимаешь?
– Нет.
– Жиды. Это наши враги.
– И что они тебе могут сделать?
– Все могут. Убить, зарезать. Но мы не сдадимся. На силу есть сила.
– Правильно.
Дима сует мне руку, я жму ее и хочу забрать, но он не отпускает. Смотрит на меня, как шизанутый.
– Ладно, все. Мне надо идти, – говорю я.
– Иди. Но на силу есть сила. Ты понял?
– Понял. До свидания.
Я захожу в подъезд, оборачиваюсь и смотрю на Диму. Он ссыт, повернувшись к дереву.
Дома мама, как всегда, начинает наезжать:
– Где ты был? Что делал?
– Я уже не в первом классе. Что хочу, то и делаю.
– Если ты такой взрослый, то иди и заработай себе на жизнь. Думаешь, это легко: прожить на то, что я зарабатываю? Плюс копейки, что отец приносит? Он, можно сказать, себе на выпивку работает.
– Я ничего особенного не прошу.
– А о чем особенном может идти речь, когда на самое необходимое не хватает?
– Ладно, ты всегда так говоришь. А у самой три тысячи на книжке.
– Эти три тысячи, если хочешь знать, для тебя лежат. Ты ведь женишься когда-нибудь, надо будет хозяйством обзаводиться. К тому же, эти деньги – наследство от бабушки, за ее дом. С моей зарплатой столько за всю жизнь не скопишь.
– Мне эти деньги не нужны. Лучше их сейчас потратить, чем ныть, что денег мало.
– Это я-то ною? Как ты с матерью разговариваешь?
Я молча смотрю в окно. Она еще бубнит, потом уходит на кухню.
* * *
– Ну, как? – спрашиваю я на следующий день у Быка.
– Хуево. Всю ночь сидел у них в ментовке, пиздили. Грозились в жопу торпкануть и завафлить. Утром дали пятьдесят рублей штрафа и говорят – пиздуй отсюда.
– А штраф за что?
– Как за что? Хулиганство, блядь. Ну, пидарасы, блядь. Встретить бы, блядь, Горбатого где-нибудь одного, и чтоб он без дубинки и пистолета – я бы его убил на хуй.
– А Гулькина как?
– Заебись.
– Что заебись?
– Все заебись. Дала. Я пошел к ней утром, прямо из ментовки, домой не заходил. Одна дома, училу засимуляла. Ну, хуе-мое, привет, привет, мы же на вечер договорились. Ну, я говорю, типа, зачем ждать вечера, когда можно сейчас. Ну, посидели, попиздели, потом легли.
– И она сама?
– Ну, как сама? Я взял ее за жопу, говорю – пошли. Она – нет, не сейчас, давай потом. Я говорю – не пизди, давай сейчас, ну и все такое. Поебались, потом легли спать, потом я еще ей палку поставил. Пожрал и пошел домой.
– Ну и как она?
– Заебись. Умеет ебаться. Ее, наверное, после школы уже полгорода переебало. Но мне насрать.
– А если я к ней подвалю?
– Ни хуя не будет. Она сейчас меня любит и тебя пошлет на хуй. Знаешь, что мне рассказала? Что хотела с Бырой поебаться.
– Пиздишь.
– Зуб даю. Сама сказала – зачем ей пиздеть. Только просила, чтобы никому не говорил. Так что, ты тоже никому.
– Нет, все равно не верю. Он же весь восьмой класс к Анохиной доколупывался, с ним еще Обезьяна разбирался до всей этой херни.
– Я сам чуть не охуел, когда услышал. Говорю – ты что, Быра же такой урод, зачем он тебе? А она говорит – вы, типа, пацаны, не разбираетесь. У него глаза красивые, говорит, и жопа.
– Надо с пидарасами его познакомить.
– Ну, ты и знакомь. Это у тебя их, наверное, море знакомых, раз уже в троллейбусе приебываются…
– Ладно, не пизди. Лучше расскажи про Быру.
– Ну, короче, он привел ее к себе – бабы дома не было, она в больнице была. Они ее с мамашей отпиздили так, что в больницу отвезли.
– За что?
– Не знаю. Тебе не все равно? Короче, они там выпили, хуе-мое. Потом зажимались и она говорит – ну, я сейчас приду, типа. И пошла в ванную. А Быра музон врубил на всю катушку. И думает – а что, если не встанет? Первый раз, все-таки. Решил задрочить. Сел на кресло и дрочит. А тут его мамаша пришла. И представь картину – музон бомбит, Быра в кресле дрочит, а тут Гулькина из ванной голая выходит.
– И что потом?
– Ничего. Мамаша ей говорит – уходи, ну, она оделась и ушла. А ему, наверное, пиздюлей навставляла.
* * *
После школы закидываю сумку домой и иду на остановку. Подходит Бык. У него есть бабки – стипуха, и он берет нам по бутылке пива.
– Смотри, ни хуя себе, – говорит Бык. Неформал прет к остановке с какой-то красивой бабой. Я ее уже несколько раз видел на районе, но появилась она здесь недавно.
– Она в евонном доме живет, – говорит Бык. – Недавно переехали.
– Пошли, подойдем?
– Ну их на хуй, потом.
Они стоят на остановке, о чем-то базарят, ржут. Она в джинсах и джинсовой куртке, волосы белые, длинные.
– Как ты думаешь, он ее ебет? – спрашивает Бык.
– Вряд ли. А какая тебе разница?
– Ну, все-таки баба ничего. Не могу понять, зачем ей этот неформал сраный.
– Она сама такая.
– Наверное.
Неформал с бабой садятся в троллейбус и уезжают. На остановку припирается Вэк с приминой во рту.
– Слышали, что Быру посадили?
– Нет. За что?
– Навставлял кому-то. Ехал пьяный в троллейбусе и доколупался до мужика с бабой. Мужик ему что-то объяснял, а Быра начал его пиздить. Нос сломал. Приехали на Рабочий, а там Миша Горбатый. Ну, они к нему. Быра съебываться – но пьяный, куда он убегит? Горбатый словил его и отпиздил палкой, а мужик заяву написал. Потом машину вызвали, и Быру – в районную ментовку. А там видят, что ссуль и фраер – и начали пиздить. Хотят все, что у них есть, на него повесить. Типа, если не признаешься, упиздим. Ну, он и признался.
– И что теперь?
– Жопа ему теперь. Ему уже восемнадцать – пойдет не на малолетку, а в нормальную зону.
– Пошли в "контору". У меня есть ключ, – говорит Вэк.
– Откуда? – спрашивает Бык.
– Обезьяна дал.
– Ты что, там уже за хозяина?
– Да нет. Так просто. Ладно, пошли.
Заходим на "точку", покупаем на деньги Быка бутылку самогонки, потом – в "контору". Закуски нет.
– Ладно, выпьем так. Что, мы целки какие-нибудь? – говорит Вэк.
Разливаем, пьем.
– Ну, Быра, конечно дурак, – трындит Бык. – Теперь ему точно жопа. Сядет лет на пять, а раз он фраер, то на зоне ему пиздец.
– Да, Быра, конечно, гондон, – говорю я. – Только до дохлых доебываться мог – типа здоровый.
– Ну что, еще по одной? – спрашивает Бык.
– Разливай.
Допиваем сивуху и идем гулять. Дало неслабо, особенно Быку. Он идет, шатаясь, и все время куда-то пропадает.
– Где Бык? – спрашиваю я Вэка.
– Хуй его знает. Может, ссыт под забором и ли домой пошел. Да хуй на него – на своем районе ничего с ним не станет.
– Может, поищем его?
– Ну, на хуй.
Доходим до остановки, садимся на лавку. Откуда-то вылезает Миша Горбатый с двумя дружинниками. Я знаю одного: это папаша Севастьяновой. Она с нами училась до девятого, потом ушла в техникум. Говорят, мужик хотел стать следователем, но что-то там не получилось, и вот теперь ходит дружинником с ментами.
– Ага, в общественном месте в нетрезвом состоянии, – Миша Горбатый махает дружинникам. – Идите сюда. Забираем их.
Папаша Севастьяновой берет меня за руку, второй дружинник – Вэка. Но мне уже на все насрать.
* * *
Они приводят нас в ментовку. Я здесь ни разу раньше не был. В первой большой комнате – два стола и черно-белым телевизор. По телевизору показывают Юрия Антонова. Из-за помех его свиную рожу едва можно разобрать.
За столом сидят еще двое дружинников и пьют пиво.
– Веди его в детскую комнату, – говорит Горбатый Севастьянову, и он ведет меня к двери в другом конце комнаты. За ней – коридор, а в нем еще несколько дверей. На одной ободранная табличка "Детская комната милиции". Севастьянов открывает дверь и толкает меня внутрь.
– Смотри, чтоб без глупостей, – и закрывает дверь.
В комнате горит тусклая пыльная лампочка без абажура. В другом конце – стол, над ним – портрет Ленина. У стены – несколько стульев. Я сажусь.
Минут через десять приходит Горбатый.
– Ну, что? Отправить тебя в вытрезвитель?
Я кручу головой.
– Ты разговаривай, а не мотай головой.
– Не надо, – говорю я. Язык как будто распух, и голос вообще чужой.
– А ведь мы можем. И еще штрафу тебе ввалим – появление в общественном месте в нетрезвом виде, а это уже мелкое хулиганство. Ты это знаешь?
– Нет.
– Ну, теперь будешь знать.
Он смотрит на меня. Я смотрю в стену.
– Ну, что с тобой делать?
– Отпустите.
– А губа у тебя не залупится? Если бы мы всех отпускали… Где учишься?
– В семнадцатой.
– В каком классе?
– Девятом.
– А родители кто?
– Мама – бухгалтер, отец – культпросветработник.
– Ну, вот. Нормальная семья. А зачем тебе эта шпана?
Я ничего не говорю.
– Ладно, составим бумагу в школу, пусть тебе там мозги пропесочат. Посидишь здесь, протрезвеешь, потом пойдешь тихонько домой. И смотри – чтоб без глупостей.
– Хорошо.