Трагическая история Боснии с наибольшей полнотой и последовательностью раскрыта в двух исторических романах Андрича - "Травницкая хроника" и "Мост на Дрине".
"Травницкая хроника" - это повествование о восьми годах жизни Травника, глухой турецкой провинции, которая оказывается втянутой в наполеоновские войны - от блистательных побед на полях Аустерлица и при Ваграме и до поражения в войне с Россией.
"Мост на Дрине" - роман, отличающийся интересной и своеобразной композицией. Все события, происходящие в романе на протяжении нескольких веков (1516–1914 гг.), так или иначе связаны с существованием белоснежного красавца-моста на реке Дрине, построенного в боснийском городе Вышеграде уроженцем этого города, отуреченным сербом великим визирем Мехмед-пашой.
Вступительная статья Е. Книпович.
Примечания О. Кутасовой и В. Зеленина.
Иллюстрации Л. Зусмана.
Содержание:
Иво Андрич - Травницкая хроника - Мост на Дрине 1
Исторические романы Иво Андрича 1
Травницкая хроника - Консульские времена 4
Мост на Дрине 99
Примечания 176
Объяснительный словарь 176
Примечания 177
Комментарии 177
Иво Андрич
Травницкая хроника
Мост на Дрине
Перевод с сербскохорватского
Исторические романы Иво Андрича
Творчество Иво Андрича - крупнейшего мастера слова Югославии - хорошо знакомо советскому читателю. Романы "Травницкая хроника", "Мост на Дрине", "Барышня", рассказы и повести, среди которых есть такие шедевры мировой новеллистики, как "Проклятый двор" или "Повесть о кмете Симане", - все эти произведения неоднократно издавались в нашей стране. Иво Андрич принадлежит к тем художникам, чей творческий путь последователен и лишен скачков или срывов. Начиная от ранних своих рассказов и до произведений последних лет, он как бы кругами поднимается все выше и выше над хорошо ему известной жизнью и историей родной страны, расширяя плацдарм своих наблюдений, углубляя знания, умножая обобщения. В романах, повестях и рассказах Андрича вновь и вновь возникают города его детства и юности - Травник, Вышеград. Сараево и окружающие их хутора и селения, по-новому осмысляются схожие человеческие судьбы, а иногда и судьба одного и того же героя.
Иво Андрич в творчестве своем навсегда остался верен миру родной Боснии, хотя он много странствовал по свету и много видел и узнал.
Сын ремесленника из города Травника. Андрич провел в Боснии детство и раннюю юность. В рассказах о первых жизненных впечатлениях и первых невзгодах ребенка из бедной семьи - таких, например, как "Книга" или "Панорама", - вероятно, есть автобиографические черты. Образование Иво Андрич получил в Загребе, Вепс, Кракове, Граце. Рано начал участвовать в национально-освободительном движении; время первой мировой войны провел в тюрьме и ссылке.
После окончания войны и раздела Австро-Венгерской монархии в получившей национальную независимость родной стране Иво Андрич быстро нашел свое место не только как художник, но и как дипломатический работник, занимавший различные должности (вплоть до посла) в Риме, Мадриде, Бухаресте, Женеве, Берлине.
Печататься Иво Андрич стал очень рано, еще будучи гимназистом. Первые книги его - лирическая проза - вышли в 1918–1919 годах. Его известность росла последовательно в 20-е и 30-е годы, по мере выхода все новых и новых сборников рассказов. Мировую славу принесли Иво Андричу три его романа "Мост на Дрине", "Травницкая хроника", "Барышня", написанные в оккупированном Белграде во время второй мировой войны.
В 1961 году ему была присуждена Нобелевская премия по литературе. Традиционную речь в день вручения ему Нобелевской премии Иво Андрич посвятил не автокомментариям к своему творчеству, а "проблеме повествования вообще". "На тысяче различных языков, - говорил он, - в самых различных условиях, из века в век, начиная с древних патриархальных бесед в хижинах возле костров и вплоть до произведений современных повествователей, книги которых в эту минуту выходят из типографий в больших мировых центрах, прядется нить рассказа о судьбе человека, о ней без конца и края люди рассказывают людям".
В чем же заключается для Иво Андрича смысл этого многотысячелетнего повествования? Быть может, говорит он, с его помощью современник начинает понимать сущность событий своей эпохи? А может быть, рассказчик, как ребенок, заблудившийся в лесу, всего лишь напевает песенку, чтобы отогнать ночные страхи? Или в рассказах его обретают дар речи те, кто был раздавлен злыми силами истории и не смог выразить себя? Ответ на эти вопросы, связанные с "проблемой повествования", содержится во всем творчестве Иво Андрича - в его романах, повестях, рассказах, в его эссе о литературе и искусстве.
Да, Иво Андрич и наблюдатель, рассматривающий с пристальным вниманием тот "пестрый ряд картин", который развертывают перед ним история и современность. Сотни человеческих судеб в прошлом его родной Боснии помогают ему понять, как рождались черты национального характера его соотечественников - в пассивном или активном сопротивлении по-разному жестокой власти турецких феодалов или австрийских чиновников, в тяжелом труде, в сложных перипетиях социальных и национальных взаимоотношений. И все-таки только наблюдателем, умным и бесстрастным, Иво Андрича никак не назовешь. Основная тема его творчества, воплощенная в десятках судеб и характеров, - это тема "неосуществленного человека", сломанной судьбы, загубленных социальным и национальным гнетом возможностей трудового народа. Так, над всеми элементами идейно-художественной системы творчества Иво Андрича поднимается его ведущее начало - гуманистическая тема - любовь и сострадание к человеку, скрытые за печальной и чуть скептической усмешкой. И, может быть, такая сдержанность в повествовании о судьбах родной страны объясняется характером истории родного края Андрича - Боснии.
Века турецкого ига, двойного - социального и национального - гнета, произвола властителей, поставленных Оттоманской империей, бесправия боснийцев-христиан, - все это создало в Боснии сложную и трагическую обстановку, в которой деление на социальные группы совпало с делением национальным и религиозным.
Внутренние разногласия, разобщенность антифеодальных и антиоттоманских сил, политика европейских держав привели к тому, что после свержения турецкого ига Босния была оккупирована Австро-Венгрией и вошла в состав "лоскутной монархии" Габсбургов. Несомненно, форма социального и национального гнета стала иной, чем при турецкой власти, однако угнетение и эксплуатация европейскими способами еще на сорок лет задержали нормальное социальное, экономическое, культурное развитие родного края Иво Андрича.
Трагическая история Боснии с наибольшей полнотой и последовательностью раскрыта в двух исторических романах Андрича - "Травницкая хроника" и "Мост на Дрине".
Первый из них - это повествование о восьми (1807–1814) годах жизни Травника, глухой турецкой провинции, которая оказывается втянутой в такие события, как вся эпопея наполеоновских войн - от блистательных побед на полях Аустерлица и при Ваграме и до поражения в войне с Россией. Одновременно в Боснии эхом отдаются события в Стамбуле. Возвышение и падение султана-реформатора Селима III, который пытался покончить с феодальной раздробленностью Оттоманской империи, естественно, сказывается на судьбе боснийских визирей - ставленников Селима - Мехмед-паши и Ибрагим-паши.
Это мир национальных и социальных противоречий, жестокости и произвола турецких правителей, угнетения немусульманских народов.
И в этот странный и страшный мир окраины мусульманского Востока попадают представители Запада - французский консул Давиль, его помощник, "молодой консул" Дефоссе, а затем и австрийский консул фон Миттерер и сменивший его фон Паулич.
Столкновение двух мироощущений - "западного" и "восточного" - показано в романе отчетливее всего на судьбе двух представителей французского консульства. Личные отношения этих людей раскрыты как антагонизм отцов, переживших революцию 1789 года, и сыновей, то есть революционного и послереволюционного поколения. И это различие определяет их восприятие чужого им, людям Запада, мира.
В реакции обоих на проявления этого "чужого" есть и своя сила, и своя слабость - отражение сложной диалектики революционного и послереволюционного периода жизни Франции и всей Европы.
В качестве "отца", представителя старшего поколения, Иво Андрич выбрал лично очень доброго и порядочного либерала и обывателя. В нем равно вызывают слезы восторга в детстве - Людовик XVI, в юности - Мирабо, в зрелые годы - Наполеон. Не лишенный способностей журналист, чью бойкость пера оценил Талейран, автор длиннейшей и неоконченной классицистической поэмы (где походы и победы Александра Македонского проецируются на историю наполеоновских войн), почитатель поэзии столь презираемого Пушкиным аббата Делиля - консул Давиль ничего не хочет и не может понять в том странном мире отуреченной Боснии, куда его забросила судьба. По уровню своему Давиль, конечно, не годится для роли героя своего бурного и сложного времени. И вместе с тем время с необычайной отчетливостью "вылепило" его судьбу, характер, его несчастия, сказали бы мы, если бы в данном случае подходило столь прямое определение. По мысли автора, беда травницкого консула заключена в его заурядности, в органически присущем ему стремлении прилепиться к какому-нибудь вершителю судеб, чтобы спокойно, подобно моллюску на днище корабля, плыть вместе с "хозяином" в неизвестность. "Средний путь", третий путь - ни революция, ни старый режим, - вот мечта зрелых лет Давиля, исправного чиновника, примерного семьянина, на время воплотившаяся для него в империи Бонапарта. Увы, ненадолго. "Казалось, - говорит автор, - что после каждой победы Первого консула, а потом императора Наполеона впереди открывался твердый и определенный спасительный средний путь, а несколько месяцев спустя он снова оказывался тупиком. На людей стал нападать страх. Все шли вперед, но многие начали озираться. За несколько месяцев, проведенных в Париже до назначения консулом в Травник, Давиль мог в глазах своих многочисленных приятелей, как в зеркале, видеть такой же точно страх, какой постоянно испытывал он сам, хоть и не признавался в этом и старался подавить его".
Умнейший циник Керен, крупный чиновник министерства иностранных дел наполеоновской Франции, как бы обобщает смысл этой возникающей в бурные времена "трагедии заурядности".
"Жан Давиль, - говорит Керен, напутствуя будущего помощника травницкого консула - Дефоссе, - появился на свет человеком прямолинейным, здоровым и - заурядным. По своей натуре, происхождению и воспитанию он был создан для обыкновенной, спокойной жизни… Спокойные времена и уравновешенные обстоятельства делают таких заурядных людей еще более заурядными, а бурные времена и великие потрясения создают из них весьма сложные характеры".
В чем же видит Керен сложность Давиля?
"Не будучи в состоянии и не умея быть бесцеремонным, жестоким, бессовестным или двуличным, Давиль, чтобы удержаться и защищаться, стал боязливо скрытен и суеверно осторожен. Из здорового, честного, предприимчивого и веселого он постепенно превратился в чувствительного, колеблющегося, медлительного, недоверчивого и склонного к меланхолии человека… Короче, он один из тех людей, которые оказались своего рода жертвами великих исторических событий… Случай в наши времена весьма распространенный, - закончил Керен".
Этот "видоизмененный" человек, который субъективно сыт историей по горло, с трудом воспринимает и не в силах объяснить то, что открывается ему в той новой действительности Ближнего Востока, с которой его свела беспокойная судьба. Босния для него - это сплошное варварство, противное чувству и разуму. И под этой "оболочкой зримой" он не хочет и не может увидеть сложное сплетение и движение исторических сил и тенденций.
Вместе с тем в силу естественной доброжелательности он становится почти другом обоих визирей, сменившихся за его восьмилетнее пребывание в Травнике. Просветительское отвращение к шовинизму сделало Давиля другом и заступником евреев Боснии, равно чуждых и угнетателям-туркам, и угнетенному местному населению.
Визири Мехмед-паша и Ибрагим-паша весьма непохожи друг на друга. Первый из них - ловкий дипломат, умеющий "заговорить зубы" вместо того, чтобы выполнить просьбу, человек приветливый и вежливый, способный, однако, тихонько отправить на тот свет того, кто для него опасен. И окружен он людьми тоже внешне легкими, молодыми. "Все это были люди недалекие, но расторопные, безусловно преданные и верные Мехмед-паше, и все они походили друг на друга, как тридцать два мамелюка визиря, которые, подобно куклам с лицами, лишенными выражения, были все одинаковой внешности и одного возраста".
Ибрагим-паша - "человек родовитый", двор которого включает "скопище рабов", унаследованное еще от отца и деда, - сам по внешности не менее фантастичен, чем тот "музей уродов", который его окружает.
Но этот больной, умный и мрачный человек собрал вокруг себя и людей незаурядных, таких, например, как Тахир-бег - "правая рука и перо в руке визиря". Тахир-бег "своими знаниями и умом делился щедро и бескорыстно, как человек, обладающий этим в избытке и привыкший давать, ничего не требуя взамен. Он одинаково хорошо знал и мусульманское право, и военное дело, и финансы. Владел персидским и греческим языками. Прекрасно писал, и у него был сборник стихов, которые султан Селим знал и любил". Однако этот мудрый государственный деятель - физически калека, и энергия его питается наркотиками. И его отнюдь не смущает та чудовищная жестокость, с какой - по приказу Ибрагим-паши - чинится расправа над восставшими сербскими крестьянами.
Для Давиля общение с окружающим его миром почти исключительно ограничено "правящей верхушкой" Травника.
Дефоссе - это представитель "сыновей", или, как говорят "отцы", "анамализированного" поколения, - человек без рефлексии, без сомнений и без колебаний, прагматист по всем своим устремлениям.
На первый взгляд может показаться, что он гораздо ближе, чем Давиль, подошел к познанию окружающей его действительности.
Дефоссе учит язык "простолюдинов" Боснии, он не прочь потолкаться в толпе на базаре, он с интересом просвещенного этнографа изучает внешнюю сторону жизни страны. Дефоссе - человек умеренный, лично порядочный, бескорыстный, лишенный страстей и противоречий Растиньяка или других героев классического романа Франции XIX века. Дефоссе доброжелателен, в отношениях с женщинами он отдаст дань юношеской наивности и неискушенности. И вместе с тем такое сочетание буржуазного прагматизма с уравновешенностью, как мне кажется, не очень соответствует исторической и социальной сущности поколения "сыновей".
Прагматизм принимает в ту пору формы очень агрессивные. Что же касается бескорыстия и порядочности, то они обычно рождали ту "рефлексию", то сомнение в "прагматической правде" буржуазного общества, которые лежали в основе характера разочарованных "детей века".
Исторически достоверно воссозданы в романе оба представителя Австрии. И если фон Миттерер - чиновник старой школы - еще обладает многими человеческими чертами, то второй, сменивший его австрийский консул фон Паулич - это уже весьма совершенный бюрократический автомат империи Габсбургов, предшественник тех администраторов, которые через несколько десятилетий принесли в Боснию новые, "европейские" методы гнета и эксплуатации.
Живое очарование роману придает его "активный и существенный фон" - десятки различных человеческих судеб, жизней, протекающих где-то рядом с замкнутым бытом обоих консульств.
Среди этих людей есть и такие, которые, как два толмача консульств - Давна и Ротта, аккумулируют в себе все дурные стороны "Востока" и "Запада". Есть и такие, как юная Йелка - воплощение женственности и простоты, героиня несостоявшегося романа "молодого консула" Дефоссе, или такие, как врач Лука Дафинич, бескорыстный помощник всех страдающих, столь страстный защитник жизни, что он не смеет посягнуть даже на мышь, поедающую его снадобья, - ведь и она тварь господня.
Этот пестрый, движущийся мир простых тружеников-чудаков - их Иво Андрич всегда изображает с большой любовью, - людей самых разных и странных профессий, своей упрямой, почти "растительной" волей к жизни, труду, мирному существованию живыми волнами как бы омывает две "крепости", где засели представители двух держав, пытающихся в своей деятельности, как говорит автор, выдать бурю в стакане воды за битву гигантов.
В общем, после падения Наполеона оба консульства закрываются. Всем консулам - и французам и австрийцам - уготована в дальнейшем вполне благополучная судьба.
Дефоссе напишет толковую, богатую информацией книгу о стране, где он прожил несколько не очень легких лет.
Фон Миттерер - вместе со своей супругой, увядающей и истеричной красавицей, - продолжит в другом месте свой труд на пользу старым австровенгерским традициям.
Блестящую карьеру на стезе нового бюрократизма сделает фон Паулич.
Все сложится удачно и для Давиля. Талейран де Перигор, всемогущий князь Беневентский, вспомнил о нем и предоставил ему хорошую должность. Супруга консула - трудолюбивый муравей - будет и в другом месте воспитывать детей, вести дом, выращивать белые гиацинты и зеленый горошек.
А сам Давиль? Сколько бы мягкой иронии ни вкладывал автор в изображение исторической ограниченности, отвлеченности, порою почти комических сторон характера французского консула, все же он один способен думать о будущем, пытается заглянуть в будущее человечества и человека. Вот в ночь перед отъездом он разбирает и укладывает свои бумаги. "Машинальную работу сопровождала, как навязчивая мелодия, неопределенная, но настойчивая мысль: должен же где-то быть этот "настоящий путь", на поиски которого он потратил всю свою жизнь; когда-нибудь человек найдет этот путь и укажет всем. Он сам не знал - как, когда и где, но его обязательно найдут либо его дети, либо его внуки, либо его более далекие потомки. Эта неслышная внутренняя мелодия облегчала ему работу".