"А туда можно добраться?" - "Добраться? - Он непонимающе уставился на меня. - Конечно, нет. Это вражеская территория. Они разрушили дорогу и заблокировали проезд. Маловероятно, что от города хоть что-то осталось. По ночам слышно, как его обстреливают". - Его больше волновало, чтобы мы доехали до наступления ночи. - "Мы должны выехать из леса до темноты. Успеем, если повезет". - И он гнал, как безумец, грузовик подкидывало и заносило, из-под колес летели камни.
Меня охватило такое уныние, что продолжать разговор я не мог. Ситуация представлялась мне безнадежной. Девушка нужна мне, как жизнь, но я никогда не смогу найти ее. Дороги в город нет, добраться туда невозможно. Кроме того, город постоянно бомбят и, наверно, уже порядком разрушили. Ехать туда не имеет смысла. Она либо эвакуировалась, либо погибла. Меня охватило отчаяние. Похоже, весь этот путь я проделал зря.
Место для передатчика выбиралось с большой тщательностью - окруженное лесом возвышение, прикрытое с одной стороны горным хребтом, было удобно оборонять от наземной атаки. Территория вокруг стройплощадки расчищена, но лес начинался совсем близко. Мы жили в сборном домике, крыша текла, внутри все было сырым на ощупь. Несмываемый слой грязи на бетонных полах. Куда ни глянь, везде болото. Люди роптали на отсутствие удобств и плохое качество пищи.
С погодой тоже творилось что-то не то. В эту пору должно быть жарко, сухо и солнечно, а вместо этого все время лил дождь, было промозгло и прохладно. Густой белый туман лежал, запутавшись в деревьях, небо походило на опрокинутый бездонный котел.
Все это будоражило лесных зверей, они стали изменять своим привычкам. Большие кошки, потеряв страх перед человеком, подходили к жилищу и рыскали вокруг передатчика в поисках добычи. Над ними хлопали крыльями странные неуклюжие птицы. У меня сложилось впечатление, что звери и птицы искали у нас защиты от неизвестной опасности, которую мы выпустили на свободу. Их аномальное поведение казалось зловещим предзнаменованием.
Чтобы убить время и хоть чем-то себя занять, я организовал работы на передатчике. Проект уже близился к завершению, но рабочие пребывали в унынии. Я созвал собрание и постарался нарисовать им картины будущего. Враждующие стороны будут слушать наши передачи и поражаться беспристрастности и точности наших сводок. Трезвость наших аргументов убедит их. Мир будет восстановлен, глобальный конфликт предотвращен. И это станет главной наградой за наш труд. Я разделил всех на бригады, организовал соревнование и учредил призы для лучших работников. Вскоре мы уже были готовы начать трансляции. Я составлял сводки, правдиво описывая положение обеих враждующих сторон, агитировал за мир во всем мире, призывал к немедленному прекращению огня. Министр в письменном послании поздравил меня с успешной работой.
Я не мог решить, переходить границу или остаться. Надежды найти девушку в разрушенном городе не было. Если она погибла, то ехать туда просто незачем. А если она жива и сейчас в безопасности, то тоже смысла мало. Путь туда сопряжен с немалым риском. Хоть я и был лицом гражданским, меня вполне могли пристрелить как шпиона или взять под стражу на неопределенный срок.
Однако теперь, когда все шло как по маслу, меня охватила апатия. Я устал от попыток оставаться сухим в нескончаемый дождь, устал ждать, когда всех нас накроет льдом. Лед день за днем наползал на планету, и ни океан, ни горы не могли его задержать. Не ускоряя своего продвижения, но и не останавливаясь, он неуклонно приближался, захватывая и стирая с лица земли города, заполняя залитые кипящей лавой кратеры. Батальоны ледяных гигантов в безостановочном марше продвигались по земле, круша, уничтожая все на своем пути, и воспрепятствовать их наступлению не было никакой возможности.
И я решил идти. Ничего никому не сказав, в проливной дождь я доехал до блокпоста, откуда пешком пошел по лесистым горам, ориентируясь по карманному компасу. Несколько часов я карабкался вверх, продираясь сквозь мокрые заросли, пока не добрался до заставы, где меня задержал пограничник.
Девять
Я попросил, чтобы меня отвели к правителю. Не так давно он перевел свой штаб в другой населенный пункт. Меня повезли туда в бронированной машине в компании двух солдат с автоматами - "ради моей безопасности". Дождь лил не переставая. Мы с грохотом неслись через стену воды под тяжелыми черными тучами, затянувшими все небо. В город въехали в сумерках. Фары высвечивали знакомые картины опустошения - развалины, завалы, обрушившиеся здания, - все это блестело под дождем. По улицам передвигались войска.
Здания, разрушенные меньше других, были отданы под казармы.
Меня привезли в особо охраняемое помещение и оставили в маленькой комнате, где ожидали еще двое. Кроме нас троих никого не было. Они уставились на меня, но ничего не сказали. Ждали молча. Только дождь стучал по крыше. Те двое сидели на одной скамейке, я, завернувшись в плащ, напротив. Другой мебели в грязной комнате не было, на стенах и на полу - толстый слой пыли.
Через какое-то время они начали перешептываться. Насколько я понял, они пришли хлопотать о какой-то освободившейся должности. Я встал и принялся ходить из угла в угол. Меня грызло нетерпение, хотя я заранее предполагал, что ждать мне придется. Я не слушал, о чем они говорили, но один из них повысил голос, так, чтобы я расслышал. Он был уверен, что место достанется ему, и хвастался: "Меня учили убивать голыми руками. Любого здоровяка я завалю тремя пальцами. Я знаю все смертельные точки на теле и могу ребром ладони расколоть бревно". Его слова повергли меня в тоску. Вот какие люди теперь требовались. В конце концов их обоих вызвали на беседу, и я, оставшись один, приготовился ждать дальше.
Впрочем, довольно скоро пришел гвардеец, чтобы отвести меня в офицерскую столовую. Правитель сидел во главе высокого стола. За другими - длинными - столами народу сидело больше. Меня усадили за стол правителя, но на расстоянии, исключавшем возможность вести беседу. Прежде чем занять свое место, я подошел к правителю поздороваться. Он выглядел удивленным и на мое приветствие не ответил. Я заметил, что окружающие пригнулись друг к другу и принялись вполголоса переговариваться, украдкой поглядывая на меня. По-видимому, я произвел неблагоприятное впечатление. Я-то полагал, что он меня узнает, а он будто впервые увидел меня. Напоминание о наших взаимоотношениях в прошлом могло лишь осложнить ситуацию, поэтому я молча уселся на отведенное мне место.
Я слышал, как он дружелюбно беседует с офицерами, сидящими подле него. Они говорили об арестах и побегах. Меня это не интересовало, пока он не стал рассказывать историю собственного бегства, где упоминались и большая машина, и метель, и сорванные на границе ворота, и пули, и девушка. При этом он ни разу не взглянул в мою сторону и вообще никак не реагировал на мое присутствие.
Время от времени снаружи доносился топот марширующих солдат. Внезапно прогремел взрыв. Потолок частично обвалился, свет погас. Принесли фонари и расставили по столам. В их свете видны были обломки, упавшие меж тарелок. Еда была вся в пыли и кусках штукатурки. Тарелки унесли, последовала долгая, утомительная пауза. В итоге перед нами поставили миски со сваренными вкрутую яйцами. Время от времени новые взрывы сотрясали здание, в воздухе повис туман белесой пыли, на всем осели мелкие частицы.
Правитель решил меня удивить. Когда трапеза уже заканчивалась, он подал мне знак и произнес: "Мне нравятся ваши передачи. У вас к этому талант". Я был поражен тем, что он знает о моей деятельности. Тон был дружеский, он говорил со мной как с равным, и на секунду я почувствовал, что мы чем-то необъяснимо связаны. Потом он сказал, что я прибыл очень вовремя. "Скоро заработает наш собственный передатчик, а ваш - выведен из строя". Я неоднократно обращался в вышестоящие органы, убеждая, что нам необходим более мощный аппарат, что появление установки, которая будет способна нас заглушить - вопрос времени. Он предположил, что я в курсе дела и решил переметнуться на другую сторону. Он хотел, чтобы я делал пропагандистские передачи для него, на что я готов был согласиться, если бы он, в свою очередь, сделал кое-что для меня. "Все то же?" - "Да". Он изумленно взглянул на меня, в глазах промелькнуло подозрение. Тем не менее он произнес, как ни в чем не бывало: "Ее комната этажом выше. Можем навестить ее" - и направился к выходу. Когда же я сказал: "Мне нужно сообщить ей сведения личного характера. Могу я повидаться с ней наедине?" - он не ответил.
Мы прошли по одному коридору, поднялись по лестнице и двинулись по второму. Луч мощного фонаря прыгал по усеянному мусором полу. В пыли оставались следы, среди которых я искал отпечатки меньшего размера. Он открыл дверь в тускло освещенную комнату. Она вскочила. Ее бледное лицо выражало испуг; большие глаза уставились на меня из-под блестящих волос. "Опять вы!" Она стояла в напряженной позе, схватившись за стул, словно желая защититься, руки вцепились в спинку так, что побелели костяшки пальцев. "Что вам нужно?" - "Только поговорить". Переводя взгляд с одного на другого, она воскликнула: "Да вы заодно!" Я стал оправдываться, хотя в этом обвинении была, как ни странно, доля истины… "Да, конечно, заодно. Иначе, он бы вас сюда не привел".
Правитель подошел к ней с улыбкой. Еще никогда я не видел его таким благожелательным. "Да будет вам, разве так нужно встречать старых друзей? Неужели нельзя просто мило побеседовать всем вместе? Вы же мне так и не рассказали, как и где вы познакомились". Стало ясно, что оставлять нас наедине он не собирается. Я молча поглядывал на нее, но не мог заговорить в его присутствии. Его сильная личность подавляла нас. В его присутствии она была напряжена, настроена ко мне враждебно. Между нами встала преграда. Не удивительно, что он улыбался. Я мог бы ее и не искать. Отдаленный взрыв сотряс стены; она смотрела, как белая пыль сыплется с потолка. Чтобы сказать хоть что-нибудь, я спросил, не беспокоят ли ее бомбежки. Ее лицо ничего не выражало, а то, как она покачала головой, могло означать что угодно, или вообще ничего не означать. Волосы ее сияли.
Правитель сказал: "Я пытался уговорить ее переехать в более безопасное место, но она отказывается". Продемонстрировав свою власть над ней, он самодовольно улыбнулся. С этим я смириться не мог. Я оглядел комнату: стул, маленькое зеркало, кровать, несколько книжек на столе, повсюду пыль, толстый слой штукатурки на полу. Ее серое пальто на крючке. Кроме расчески и початой плитки шоколада в надорванной фольге, личных вещей я не обнаружил. Я отвернулся от него и обратился к ней напрямую, стараясь говорить так, будто его в комнате не было. "Вам, похоже, здесь не слишком удобно. Почему бы вам не переехать в гостиницу, куда-нибудь подальше от линии фронта?" Она слегка пожала плечами, но ничего не ответила. Наступила тишина.
Под окном маршировали солдаты. Он подошел к окну, раздвинул жалюзи и посмотрел вниз. "Я только хочу вам помочь", - быстро пробормотал я и протянул к ней руку, она отпрянула. "Я вам не доверяю. Я не верю ни единому вашему слову". В широко распахнутых глазах был вызов. Я знал, что пока он рядом, мне ни за что не достучаться до нее. Оставаться более не было смысла, я ушел.
Уже за дверью я услышал, как он засмеялся и, пройдясь по комнате, произнес: "Этот-то чем вам не угодил?" И затем ее голос - переменившийся, пронзительный, истеричный. "Он лжец. Я знаю, он работает на тебя. Он такой же, как ты, - жестокий, подлый эгоист. Лучше бы я вовсе не знала ни тебя, ни его. Ненавижу вас! Однажды я убегу… и вы не увидите меня больше… никогда!" Я шел по коридору, спотыкаясь об обломки, отбрасывая их ногами. Фонариком я не запасся.
Следующие несколько дней я раздумывал о том, как увезти ее в нейтральную страну. Теоретически это было вполне осуществимо. Суда хоть изредка, но все еще заходили в местный порт. Дело было за четким планированием и за тем, удастся ли все быстро осуществить в обстановке полной секретности. Успех зависел от того, успеем ли мы добраться до моря прежде, чем начнется погоня. Я стал с осторожностью наводить справки. Но сложность была в том, что никому нельзя было доверять. Человек, которому я платил за информацию, мог продать меня тому, кто был на содержании у правителя. Поэтому затея была чрезвычайно опасна. Я нервничал, не хотел рисковать, но иного выхода не было.
Голоса нашептывали секретные сведения: имена, адреса, место назначения, время отправки. "Идите туда-то… спросите того-то… будьте в постоянной готовности… документы… подтверждение… достаточные средства…" Прежде чем перейти к следующей стадии подготовки, нужно было поговорить с ней. Я пришел. Послышался выстрел, я не обратил на него внимания: на улицах все время стреляли. Вошел он, закрыл за собой дверь. Я сказал, что хочу с ней увидеться. "Это невозможно". Он повернул ключ, положил его в карман, бросил пистолет на стол. "Она мертва". В меня вонзили нож. Все другие смерти мира меня не касались; а эта вошла в мое тело, как штык, будто умер я сам. "Кто ее убил?" Только я мог это сделать. Когда он ответил: "Я убил" - я тронул рукой пистолет. Ствол был еще горячий. Я мог схватить пистолет и пристрелить его. Это было бы просто. Он не пошевелился, просто стоял и смотрел на меня. Я взглянул в его надменное костистое лицо; глаза наши встретились.
Взгляды необъяснимым образом слились, сплавились. Казалось, я смотрю на свое отражение. Я вконец запутался и уже не понимал, кто из нас кто. Мы были как две половины целого, сочлененные в некоем мистическом симбиозе. Я изо всех сил старался сберечь свое "я", но все мои усилия не могли разъединить нас. С каждой секундой я все отчетливее понимал, что я - это не я, а он. В какой-то момент мне показалось, что на мне его одежда, и я в смятении выбежал из комнаты. Позднее я не мог вспомнить, что же тогда произошло, и произошло ли вообще что-либо.
В другой раз он встретил меня у двери в комнату и сразу сказал: "Вы опоздали. Птичка улетела". Он ухмылялся, лицо выражало откровенное злорадство. "Она ушла. Убежала. Исчезла". Я сжал кулаки. "Вы отослали ее, чтобы я не мог ее видеть. Вы специально разлучаете нас". Я в ярости двинулся на него. И тут наши взгляды снова слились, сплавились, и снова меня охватило смятение, я утратил представление не только о своем "я", но и о времени и пространстве. Сияние холодных синих глаз, синие вспышки кольца, крючковатые холодные пальцы маньяка. Он ходил на медведей и брал их голыми руками. Не мне равняться с ним силой… Уходя, я слышал, как он глумится: "Так-то оно вернее. Целее будешь".
Я зашел в пустую комнату. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя. Я был совершенно выбит из колеи, я страдал без девушки, не мог перенести потери. Я думал о путешествии, в которое планировал отправиться с ней вместе, и которое никогда уже не состоится. Лицо мое было мокрым от дождя, капли, стекающие в рот, были солеными на вкус. Я прикрыл глаза платком и чудовищным усилием воли взял себя в руки.
Надо было снова пускаться на поиски. Снова и снова - это было похоже на проклятие. Я вспомнил о спокойных голубых морях, тихих островах вдали от войны. Я думал о лемурах индри, счастливых созданиях, символах мирной жизни, существования высшего порядка. Я мог бы сорваться и поехать к ним. Но нет, это невозможно. Я был связан с ней. Я думал о ползущих по миру льдах, которые отбрасывали тень надвигающейся смерти. В моих грезах с рокотом приближались ледяные утесы, громыхали взрывы, рушились айсберги, вздымая в небо огромные льдины, как ракеты. Ослепительные ледяные звезды направляли на землю лучи и, вонзаясь в нее, наполняли почву мертвенным холодом, и надвигающийся лед лишь усиливал его. А на поверхности нерушимый ледяной массив неуклонно полз вперед, неумолимо истребляя всякую жизнь. Я чувствовал необходимость действовать безотлагательно: нельзя терять ни минуты, для меня начиналась ужасная гонка со льдом. Ее белые волосы, сиявшие ярче лунного света, осветили мои грезы. Я видел, как мертвенный лунный свет пляшет на гранях айсбергов в преддверии конца всего живого и как она смотрит на это из-под навеса сверкающих волос.
Я мечтал о ней во сне и наяву. Я слышал, как она кричит: "Когда-нибудь я убегу… и вы меня больше не увидите…" Меня она уже покинула. Убежала. Она бежала по улице незнакомого города. Но выглядела она теперь иначе: более уверенной, не встревоженной. Она точно знала, куда ей идти. В огромном здании госучреждения она сразу направилась в комнату, где было столько народу, что она с трудом открыла туда дверь. Лишь крайняя худоба позволила ей проскользнуть меж высоких молчаливых фигур, неестественно молчаливых и нереально высоких, отворачивавшихся от нее. Тревога стала возвращаться, когда она увидела, что они столпились вокруг нее, окружили, как темные деревья. Она почувствовала себя среди них маленькой, потерянной и сразу испугалась. Уверенности как не бывало. Теперь она хотела только одного - убежать. Глаза ее заметались в поисках двери, но выхода не было. Она попала в западню. Безликие, похожие на деревья фигуры обступали ее, протягивали руки-ветви, преграждали путь. Она глянула вниз, но и там выхода не было. Крепкие стволы стояли повсюду. Пол стал темной почвой в узловатых корнях и валежнике. Она бросила быстрый взгляд на окно, но увидела лишь белую снежную сетчатую ткань, скрывающую свет. Тот мир, который она знала, больше не существовал, реальность исчезла, она осталась наедине с грозным кошмаром древесных фантомов, высоких, как растущие в снегах ели.
Ситуация в мире все осложнялась. Разрушения продолжались, не было никаких оснований полагать, что лед замедлил свое неумолимое наступление. У людей практически не осталось возможности выяснить, что же происходит в действительности, никто не знал, чему верить, - надежного источника информации просто не существовало, и это порождало всеобщую деморализацию. Из-за границы - с учетом всех возможных версий происходящего - поступало совсем мало новостей; а из некогда могущественных стран, которые просто перестали существовать - и вовсе никаких. И вот это неумолимое наступление стихии безмолвия более всего лишало людей мужества и подрывало общественную мораль.
В некоторых государствах гражданское неповиновение привело к тому, что к власти пришли военные. В последние несколько месяцев произошел ощутимый сдвиг к милитаризму, приведший к диким, достойным сожаления последствиям. Частыми стали вооруженные конфликты между гражданским населением и армией. Убийства полицейских и солдат и вызванные ими карательные операции и казни стали обычным делом.