Я не стану приводить здесь и характеристики большевиков, подобных Владимиру Ленину или Михаилу Покровскому, по понятным соображениям. Что могут сказать разрушители храмов и сторонники насилия об обер-прокуроре Святейшего синода, если они без суда казнили императора Николая II и умертвили его детей, в том числе и несовершеннолетних, причем осуществили сие деяние вполне сознательно и пытались затем скрыть отвратительное и ничем не оправданное преступление! Никакое приближение колчаковских войск не может служить объяснением расстрела - провозвестника будущих сталинских расстрелов, которые часто носили маску гаранинских, ежовских или бериевских. Я приведу лишь несколько фрагментов из сочинений наших современников, комментировавших деятельность Победносцева в эпоху, когда коммунистический режим близился к запоздалому, но закономерному и позорному краху или уже рухнул, когда стало ясно многим, что предостережения Константина Петровича Победоносцева не были пустым и реакционным словоизвержением. В финале я приведу, скорее, не воспоминание, а имитацию воспоминания человека, жившего с обер-прокурором в один исторический период, и, полагаю, это будет убедительная точка. Кто бы говорил об обер-прокуроре! Кто бы говорил… Все выдержки, кроме одной, анонимны. Возможно, авторы сами себя обнаружат, в неразумном гневе бросившись выискивать в моем повествовании недостатки и ошибки, которых нелегко избежать в любом объемном и значительном деле, а повествование о Победоносцеве и из скромности иным не назовешь.
Скверная нелепость
На улице застойные - брежневские - времена, не бесшабашные ленинские, не гробовые сталинские и не лицемерные хрущевские, и, казалось бы, пора одуматься, но вот что нам сообщает почтенный ученый муж и усердный читатель Победоносцева в грубо сколоченном, многостраничном труде: "Мировоззрение Победоносцева мало оригинально и эклектично. Победоносцев больше политик и практик, чем идеолог". Я не стану комментировать написанное сплеча и наотмашь этим автором, Что заняло бы слишком много времени и бумаги. Замечу, что к каждой фразе уместно было бы сделать примечание. Ведь Победоносцева все и всегда называли идеологом русского самодержавия, что, между прочим, совершенно соответствует истине. Он прежде всего идеолог и разработчик идеологии самодержавия двух последних царствований. Однако двинемся дальше и более не позволим разомкнуться до поры собственным устам.
"Он теолог и метафизик, - продолжает наш чувствующий собственную безнаказанность зоил и гонитель, а мы попытаемся удержаться от возражений, что все-таки довольно тяжело, - но религию он рассматривает как орудие политической власти. Политическая роль церкви, ее влияние - вот что важно для Победоносцева". И здесь есть что возразить малоосведомленному автору. Противоречие заключено в самом утверждении, и это выглядит нелепо. Искренность веры Константина Петровича не подлежит сомнению. Он считал религию первоосновой мировоззрения. Историзм обер-прокурора как раз и заключается во взгляде на православную церковь. Она является ведущей в культурной традиции и только в последнюю очередь служит фундаментом политической системы государства. Как верующий и юрист Константин Петрович был прав. Теология не занимала главенствующего места в религиозном творчестве обер-прокурора. Но дальше, дальше, как говаривал Михаил Афанасьевич Булгаков, за мной, читатель, и ты познакомишься с неудивительным образчиком советской диффамационной критики.
"В борьбе с расколом, с Толстым его интересует не догматика, а опять-таки ослабление мощи церкви и государства". Нет, не правда, прямая ложь или абсолютное непонимание точки зрения обер-прокурора. Его интересовала в первую очередь именно "догматика", если использовать термин автора. В подрыве догматики, в нежелании ей следовать он видел пренебрежение традицией, что расшатывало нравственные устои в душе человека, расчищало дорогу для подлых нигилистических тенденций и открывало простор неуправляемому насилию. Если нет Бога, то позволено все. Традиция поддерживала веру, в традиции он видел спасение. Так думал и Федор Михайлович Достоевский. А Лев Николаевич Толстой к догматике подходил прямолинейно и в достаточной мере примитивно, отчего страдал и сам. Он наивно устранял понятия историзма и традиции из догматики и стремился к правдоподобию веры, противопоставляя ее движению времени и достижениям научной, технической и философской мысли. Правдоподобие в вере он рассматривал на современном ему уровне, что устраняет само понятие историзма, разрушает традицию и замораживает динамику временных процессов. Вообще с историей и современностью у Льва Николаевича Толстого существовали своеобразные отношения. Если Тургенев и Достоевский в своем творчестве отразили революционное брожение, охватившее Россию, то Толстой совершенно игнорировал его.
"Его исторические взгляды неоригинальны, - мы продолжаем авторский фрагмент о Победоносцеве, - он берет у Чичерина, у Соловьева то, что ему нужно для обоснования самодержавия как единственно допускаемой им формы власти в России, но он отбрасывает прогрессивную сторону взглядов Соловьева, его веру в прогресс, его сближение с западничеством. Полицейское государство николаевского времени - вот идеал Победоносцева". Здесь вранье на вранье) извините за резкость, и враньем погоняет. Ничего он не брал ни у Бориса Николаевича Чичерина, ни у Владимира Сергеевича Соловьева. Последний не сближался "с западничеством", а, бросая взгляд на Запад, предлагал использовать его опыт в широком смысле слова. Победоносцев жил в период кровавого террора, развязанного революционерами, и, естественно, ограничительные принципы в государственном управлении занимали в логически отточенных рекомендациях определенное место. Эпоха правления императора Николая I никогда не являлась единственным примером для Победоносцева, хотя идеология пушкинских "Стансов" 1826 и 1828 годов была ему близка, о чем я уже говорил.
Трудно удержаться от возражений, когда скверная нелепость так и лезет из всех щелей. Но попробуем справиться с собой.
"Глубокой ненавистью дышат его высказывания о народоправстве, о парламентаризме…" Не большей, скажем так, чем у Николая Михайловича Карамзина и Александра Сергеевича Пушкина. "Официальная народность - основной догмат его мировоззрения. Но неверно было бы сближать Победоносцева с славянофилами; у них он, как и у Соловьева, берет только то, что для него политически приемлемо - их ненависть к демократизму, к революции". Нет, сложно смолчать! Ненависть к революции у обер-прокурора была не заемной, а вполне оригинальной и обладала не славянофильским оттенком и не славянофильскими корнями, а вполне продуманным историко-юридическим фундаментом, базирующимся на анализе европейского прошлого и европейской ситуации. Парламентаризм для России он отвергал, закономерно считая страну неподготовленной к подобной государственной институции. Константин Петрович был Русским с большой буквы, любил Отечество, но он также правильно оценивал низкий уровень общественного сознания русского социума и знал, на что способны его разночинные элементы. Как правовед он весьма осторожно подходил к изменению status quo.
"В своих высказываниях об аксаковском кружке он ярко подчеркивает реакционную сторону славянофильского движения, ему близкую, не всегда соглашаясь, однако, с имевшимися у них иногда оппозиционными нотами по отношению к крайностям правительственной политики…"
Здесь сдержу слово и далее тоже промолчу.
"Вера у Победоносцева подменена ханжеством…" Но это ведь ложь! И скрытые недоброжелатели, и упрямые противники, и даже злобные, но честные враги отмечали его искреннюю веру! В чем же усматривается ханжество? В нежелании защитить первомартовцев от приговора суда? Не здесь ли автор видит отступление от христианской заповеди?
"…А разглагольствования о народности являлись простым лицемерием". Утверждение на уровне обвинений в краже кошелька.
Гибельное оружие
"За этой маской все более открыто выступает лицо запуганного крепостника…" Ни Победоносцев, ни его отец, ни дед не владели ни землей, ни крепостными. Он никогда ничего не получал, кроме полагающейся ему по должности заработной платы. Обер-прокурорский оклад - двадцать две тысячи рублей. Какой уж тут крепостник!!! И немалая семья населяла обер-прокурорский дом на Литейном. Кроме того, автор просто противоречит общеизвестным фактам.
Но продолжим: "Лицо запуганного крепостника, теряющего свои позиции, ненавидящего всякое проявление прогресса. Победоносцев отчетливо видит грозящую самодержавию опасность, не идеализирует положение вещей, он предупреждает, бьет в набат, но спасение своего класса видит в самодержавии". Последняя фраза, пожалуй, не вызывает возражений, правда, с определенными оговорками. А любопытно все-таки, к какому "классу" принадлежал обер-прокурор? И не лучше ли в данном случае иметь в виду спасение России как государственного образования?
"Сохранить абсолютизм, укрепить его позиции с помощью церкви и силой искоренить, уничтожить, предупредить наступление врагов самодержавия - таковы идеи, пронизывающие все мировоззрение Победоносцева, которые ставят его в первые ряды защитников самодержавия". Еще бы, он воспитал двух императоров! И вовсе не стеснялся своей приверженности к существовавшей форме правления. Пора бы, однако, и Владимиру Ильичу появиться, чего настоятельно требуют подобные аранжировки. И точно!
"Характеризуя реформы 60-х годов, Ленин назвал их первым шагом по пути к буржуазной монархии. Сделать этот шаг как можно умереннее, удержаться на этом первом шаге, а затем в условиях поражения второй революционной волны повернуть вспять [наверное, по мысли автора, к доисторическим временам, к временам Митрофанушки и Салтычихи!] - именно такова была позиция Победоносцева", - особенно после того, как он посетил Европу более двадцати раз, добавим мы, и восхищался английским законодательством. Ну просто в изображении автора Константин Петрович вел себя как советский дипломат или торгпред, который рвался на Запад, проклиная его на собраниях коммунистической ячейки и подтверждая до сердечного колотья и до гробовой доски верность режиму, совершенно равнодушному к судьбам народа, получающему колбасу в очередях по талонам в непосредственной близи от процветающей Европы.
"Эта попытка была не только реакционна, но и утопична и потому обречена на провал, - констатирует автор цитируемого поверхностного фрагмента из не менее поверхностной книги. - Она могла лишь временно затормозить, задержать ход общественного развития, затруднить его, но отнюдь не приостановить". И никому в голову не приходила мысль, что динамика нормального общественного развития была приостановлена в действительности, но не Победоносцевым, а революционным террором, ввергнувшим страну в хаос. Именно люди с лозунгами на устах, заведомо несбыточными и фантастичными, которые двигались в первых рядах, пролагая путь бомбометателям и убийцам, разорвали живое тело исторического процесса, создали обстановку столпотворения и не позволили государственному аппарату правильно функционировать, чтобы наладить хоть какое-нибудь сносное существование многомиллионному населению. С появлением на сцене социума мятежников и насильников "ход общественного развития" исчез как категория. Разве смертоносные свертки способны ускорить движение к благой цели? Именно народовольцы, эсдеки с эсерами и анархо-коммунисты выступили в качестве контрреформаторов и в конце концов похоронили Великие реформы.
"Больше того, - утверждает поборник советского режима и коммунистического взгляда на прошлое нашего государства, - классовые противоречия в пореформенной России обострялись, углублялись, и взрыв их неизбежно должен был быть еще глубже, ярче, революционней, чем раньше".
Упомянутые "классовые противоречия" не углублялись, а их углубляли те, кто звал Русь к топору, кто орудовал в темных и пыльных кулисах истории как заговорщик и кого совершенно справедливо подвергали гражданской казни, позорному столбу и ссылке. Защищая себя от справедливых обвинений, заключенный в Петропавловскую крепость Николай Чернышевский в письме к Александру II клялся и божился в своей невиновности, ссылаясь на то, что ему незачем призывать к свержению монархии, так как он вполне обеспеченный человек, зарабатывающий несколько десятков тысяч в год. По-человечески мне жаль и Чернышевского и его подельников, но на них кровь миллионов людей, кровь, пролитая моими близкими, страдания моего отца и горе моей матери. Никакой царизм не поиздевался над моей семьей так, как сталинский большевизм, которому вольно или невольно, что не имеет значения, открыли путь в Кремль радетели за счастье народное, а большевизм в свою очередь отплатил им незаслуженными овациями, памятниками, наградами, пенсиями и прочими знаками отличия, стремясь одновременно превратить все отрасли интеллектуальной деятельности, в том числе и литературу, в гибельное оружие против традиционно существовавшего строя, используя любую конфликтную ситуацию и обращая ее себе на корысть. Более глупую реакционную политику, более антигуманную, преступную и античеловеческую деятельность трудно представить. Ныне декабристов, Герцена, Буташевича-Петрашевского, Чернышевского и прочих ниспровергателей пытаются отделить от Нечаева с его уголовной бандой, заляпанных кровью народовольцев, эсеровских террористов и меньшевиков типа Юлия Мартова, а также тонкого слоя псевдоинтеллигентных большевиков вроде Льва Каменева или какого-нибудь любителя электричества Красина. Но это попытка с негодными средствами. В преступлениях революции прежде остальных виноваты осужденные николаевским судом мятежные офицеры и идущие вслед за ними люди с помутненным рассудком, ибо только помутненный рассудок ни во что не ставит чужую жизнь и неспособен понять, к чему приводит призыв - к топору! Звать к топору Русь?! Этому нет оправдания. К оружию, граждане?! Нет, нет и нет! Прощай, оружие! Навеки прощай!
Не удалось мне сдержать слово и воздержаться от комментариев, быть может, слишком рано открыв читателю доступ в мир своих мыслей и идей.
С Дмитрием Ивановичем этим ребятам не справиться
"Говоря о мировоззрении Победоносцева, необходимо особо остановиться на "Московском сборнике", изданном в 1896 году, когда уже многие из идей и планов Победоносцева были реализованы царизмом". Ну, здесь автору ответил Дмитрий Иванович Менделеев, умерший, кстати, в один год с Победоносцевым. Он безошибочно уловил-огромный нравственный потенциал очерков, помещенных в одной книге, пытаясь привлечь внимание взбудораженной общественности к одинокому, но внятному голосу. Менделеев продемонстрировал, что сказанное дряхлеющим обер-прокурором Святейшего синода вовсе не противоречит научному и техническому прогрессу, сравнив сборник с Нижегородской ярмаркой - убедительным свидетельством того, куда идет и на что нацелена передовая Россия.
"В этом сборнике он попытался привести свои взгляды в систему, придать им большую остроту и отточенность. Этот сборник свидетельствует о том, что у Победоносцева не было значительных внутренних кризисов, - подводит итог так ничего и не понявший в своем герое автор. - В условиях 80-х годов, когда самодержавию удалось расправиться с народовольцами, когда в рабочем классе еще не было сколько-нибудь организованного движения, реакционные черты мировоззрения Победоносцева, наметившиеся еще в его трудах 60-х годов, конечно, усиливаются и находят еще более яркое выражение в "Московском сборнике".
Как мы уже говорили выше, теология была основой мировоззрения Победоносцева, которое зиждилось не столько на классической философии конца XVIII - первой половины XIX века, сколько на средневековой схоластике и метафизике. Для Победоносцева характерно полное подчинение разума вере. Для Победоносцева истина есть только истина непознаваемой веры…"
Хватит, достаточно! Далее на многих страницах следует предвзятое и извращенное толкование того, что автор называет мировоззрением Победоносцева. Толкование это отдает марксистско-ленинскими бреднями и, что еще хуже, пятой главой сталинского "Краткого курса истории ВКП(б)", которую до сих пор лучшие умы человечества не в состоянии ни понять, ни объяснить ни себе, ни изумленному демосу. А еще лет пятьдесят назад за нежелание вызубрить эту несуразицу научные работники, инженеры, литераторы, режиссеры, студенты и лица, "самостоятельно изучающие марксизм-ленинизм", отправлялись на каторгу, а то и в лагерь без права переписки, то есть на тот свет.
Шли годы, как сказал поэт, бурь порыв мятежный развеял прежний дурман. Коммунистический режим рухнул. Не будем здесь останавливаться, при каких обстоятельствах он пал и какими явлениями сопровождается неизбежно тяжелый выход из коммунизма. Так или иначе, цензура вместе с марксистско-ленинской философией и мировоззрением наконец канули в Лету. И что бы вы думали? Охотники подзаработать на наследстве Победоносцева не перевелись. Он по-прежнему в моде, как и в самом начале 20-х годов после революции. Разумеется, пришлось несколько подправить взгляд на неугодного, как и раньше, обер-прокурора. Но обвинительный уклон окончательно не исчез. Презренную инвективу сменяет так называемый сбалансированный анализ, внутренне опирающийся на негативное мнение о деятельности обер-прокурора, сформированное еще до Февраля и Октября. Если при господстве коммунистических лидеров Хрущева и Брежнева в оценке деятельности Константина Петровича Победоносцева превалировали примитивизм и грубость, то в середине 90-х годов им на смену появилось…
Впрочем, судите сами, что им появилось на смену.
"Фанатичный враг прогресса, воплощенная ненависть к вольной мысли, коварный и циничный, жестокий и бездарный - таким он нарисован в мемуарах либералов и консерваторов, литераторов и придворных дам, мелких чиновников и влиятельных министров", - пишет автор во вступлении к публикации писем Победоносцева к сестрам Анне Федоровне и Екатерине Федоровне Тютчевым.
Это не совсем так. Это неправда. Есть достаточно отзывов о Победоносцеве совершенно иного рода. Докончив цитирование, я возвращусь к другим характеристикам, где наряду с жесткой критикой содержится признание выдающихся душевных и интеллектуальных качеств обер-прокурора. Безапелляционное утверждение автора о данном современниками портрете Победоносцева страдает односторонностью и предвзятостью.
"И хотя этот портрет наделен чертами фольклорного злодея, таким Победоносцев вошел в нашу память - репутация его непоправима", - самоуверенно заключает автор.
Да, но что бы эти ребята обоего пола ни писали о Победоносцеве, им с Дмитрием Ивановичем Менделеевым или Борисом Николаевичем Чичериным не справиться. Вообще, эти ребята ничего хорошего в советскую философию, критику и политику не привнесли. Когда молодых ученых - философов и политологов - при Сталине кооптировали кого в академики, кого в члены-корреспонденты, вождь, рассказывают, поморщившись, одобрил: "Пороху они, конечно, не выдумают, но ребята хорошие!"
Источник сей байки - Марк Борисович Митин, человек неглупый и циничный, главный диалектик страны, досидевший на Волхонке в кресле директора Института философии почти до самой смерти, надолго пережив своего рекомендателя.