Грозная Слава
Гостеприимство - один из видов обмана. На самом деле - один из лучших. Доказательство - пудинг, разлетевшийся на моём бледном лице одним бодрым весенним днём в году от Рождества Христова 1928. В то утро я проснулся с привычным криком, отбив атаку призрачных церковников.
- Ох, оказаться в Англии в самый суровый месяц, сэр, - объявил Гувер, входя с чайным подносом и устанавливая его в стороне. - Я знаю, для человека нет милее зрелища, чем гибель его страны. - Он вцепился в занавески и распахнул их. Солнечный свет ворвался в комнату, будто вклинился в драку.
Гувер принёс с собой серебряный поднос с чаем "Эрл Грей", который я привык принимать внутривенно.
- Сэр кажется утомлённым, как листообразный морской конёк, - объявил он, - если сэр не будет возражать против моего замечания.
- Совсем нет, Гув, - сказал я, садясь. - Ты, как обычно, больше всего похож на пингвина. И я недавно слегка отстал. Моя жизнь - не тотальная фиеста, как представляют некоторые ублюдки, двадцать пять лет взросления, а дело просто висит передо мной, как шимпанзе.
Гувер и ближнее кресло обменялись снисходительными взглядами безразличия.
- У тебя сейчас волнующий период, Гувер? Говорят, жизнь начинается в сорок.
- Напротив, сэр, жизнь начинается там же, где и кончается - в пустоте.
Эта чёрная оценка моих шансов заставила меня ещё больше жаждать чая, и с помощью шприца размером с каноэ скоро я был удовлетворён так, что и представить нельзя. И только тогда я оделся и устроился в гостиной, дабы войти в колею с нелепой массовой индустрией, когда зазвонили в дверь. Мне пришлось опустить газету и спросить Гува, как он считает, какого лешего и кто припёрся.
- Это, как пить дать, ваш дядя Фибиан, сэр, который угрожал прийти в этот день и час.
Фибиан! Чуть ли не раз в неделю это бредящее двустворчатое заваливалось ко мне домой, принося с собой целый ад печенья и ясную очевидность. Мужик носил бетонную бабочку и штаны на шарнирах из олова. Считал одолжением позволить вам наблюдать за штопором своего рассудка. Что на миллион выжженных миль отстояло от моего представления о жизни. Я так же радовался ублюдку, как крысе на подушке.
- Я не собираюсь выслушивать нотации от человека, чей нос одного цвета с глазами, - объявил я, но Фибиан уже вошёл и стоял, позируя, как Избранный.
Три прогруженных часа спустя я сидел и хладнокровно внимал, тонкий, как паутинка, а Фибиан тем временем детализировал свою кукольно-ясную философию. Он с устрашающей эрудицией говорил про профессию бальзамировщика, делая паузы только, чтобы ухватить себя за бакенбарды, ну и изредка меня. Его голос скатывался до шипящей тишины, он говорил про человека, который возродит величие этой нации, невзирая на поедание свиного сала, а потом делал такое лицо, как будто подразумевалось, что он и есть тот самый человек.
Среди прочих свойств у меня в то время была предрасположенность отрубаться в некоторые моменты, если конкретнее, - в моменты кипящей ярости. Конечно, мы все при случае видим кроваво-красную тряпку, но, полагаю, в то утро я увидел её слишком отчётливо. Внутри всё превратилось в дрожь хвостика ягнёнка, и я стоял, трепещущий и затаивший дыхание, посреди обломков мебели, а Фибиан стелился по полу, шея сломана под непристойным углом, и поверх - аккуратный свет из окна. Сам Вермеер отказался бы рисовать эту сцену.
- Я убил его - убил дядю Фибиана! Гувер появился из кладовой.
- Он производит впечатление похвально экономного в дыхании, сэр.
- Будь проклята экономность! Он мёртв - мёртв, как окровавленный мусорный бак! - И я задвинул лицо и уши под каминную полку.
- Дверная ручка, сэр, - объявил Гувер, опускаясь на колени рядом с телом. - Мёртв. Как дверная. Ручка. - Он выпрямился с видом иссыхающего уведомления. - Что вы собираетесь делать дальше, сэр?
- Дальше? - возопил я.
Мой мозг работал с рёвом, представляя на обозрение дюжину бесполезных вариантов.
- Придумать, как извлечь из ситуации выгоду?
- Едва ли это срочно, сэр.
- Жить, ни в чём себе не отказывая?
- Я так вижу, мне придётся самостоятельно представить идею, сэр.
И это оказалась такая надувная свинья мира идей. Она заключалась в следующем: немедленно покинуть сцену, а старый Гувер обо всём позаботится путём вытаскивания тела и бросания его перед проезжающей машиной плюс урвёт причину, время и автора смерти.
- Всегда рад переложить проблему на Гува, - я выскочил за дверь, как борзая из ловушки. Летел по Зелёной Улице и размышлял, не зайти ли в клуб, когда кто-то прыгнул перед машиной, и я кубарем полетел через него. Отпрыгнув в ярости, я обнаружил дядю Фибиана на дороге и Гувера на тротуаре. Гувер глянул на меня так, что во взгляде я прочитал про "стягивающуюся паутину", "ткать" и так далее.
Тем временем полицейский скакал к нам сломя голову через улицу.
- Что случилось? - заорал он.
- Я споткнулся об этого идиота, - ловко объявил я, указывая на тело. - Он умер в этот момент, а не раньше.
Едва эти слова покинули мои уста, как Гувер притворился доктором.
- Да, офицер, - добавил он, щупая пульс трупа. - Этот неуклюжий дурак будет мёртв через пару минут, если не доставить его в больницу.
В мгновение ока ваш покорный слуга, Гувер и избитый труп оказались в машине и неслись по улицам с эскортом, состоящим из этой пародии на полицейского на мотоцикле с коляской.
- Наша единственная надежда, сэр, - заявил Гувер с убеждённостью, - это вам с дядей поменяться одеждой, пока мы едем в отделение скорой помощи. Тогда вы можете выпрыгнуть из машины в бетонной бабочке, все дела, и показать пограничный уровень здоровья, - тогда не возбудят никакого уголовного дела. Разрешите мне пересесть за руль.
Я счёл этот план достаточно приемлемым - пока не натянул нелепый костюм Фибиана. А Гувер указал на необходимость того, чтобы у меня был сломанный нос и кровь на лице, как у Фибиана там, на дороге.
- Буду рад служить вам, сэр, - крикнул Гувер через плечо.
- Надеюсь, я вполне в состоянии сломать собственный нос.
Но каждый раз, когда я пытался ударить свой портрет, какой-то импульс меня удерживал. Эдакий инстинкт самосохранения лица, наверно. Конечно, тут же болтался и Фибиан, пуговицеглазый, в моём пальто и шляпе, так что я схватил его за руку и махнул ею в сторону себя. Ужасающий удар послал меня через дверь машины на асфальт, нос - как кровавый взрыв.
К счастью, мы как раз остановились во дворе больницы - и ещё на счету счастья то, что полицейский видел этот удар зомби. Гувер урычал вдаль, а офицер припарковал мотоцикл и вспенился отваром гнева.
- Не переживайте, сэр, я записал номер, - уверил он меня, а я предположил, что пора позаботиться о собственном побеге, иначе я рискую носить эту нелепую бабочку и штаны до конца дней своих.
- Не беспокойтесь, офицер, - объявил я, сжимая собственный нос. - Я не буду выдвигать обвинение.
- Имя?
- Хм. Хм, Фибиан. Дядя Фибиан. Вот так, мистер Фибиан. И сроду не чувствовал себя лучше.
- И вы знаете человека, который вас ударил?
- А да, это мой племянник, Келтеган. Выдающийся талант, но чересчур легко впадает в ярость.
Офицер поднял брови.
- Вот как?
Но я уже получил преимущество - благодаря сердечности. Если бы не моё вежливое и на самом деле приветливое поведение во время этого обмена фразами, офицера не охватило бы удивление, когда я содрал его несуразную каску и воспользовался ею, чтобы вырубить его. Он бы ожидал чего-то подобного.
И дальше - дело техники - засунуть болвана в собственную коляску, так похожую на каску, что я разразился хохотом, уезжая прочь.
- Я взял на себя смелость накрыть констебля одеялом, пропитанным хлороформом, сэр, - сказал мне Гувер, когда я закончил переодеваться в костюм нормального человека. - Мёртвый джентльмен в кладовой. Я советую вам определиться с планом действий до завершения дня - его лицо уже стало бутылочно-синим.
Я подорвался в клуб, чтобы сдуть прочь все хитросплетения. Там чудили обычные приколы - всякое там топтание улиток. Я робко подкрался к Джемми Доджеру у стойки и спросил его, как начать испытывать угрызения совести. Он признался, что в первый раз слышит это выражение. Я поблагодарил его и смешался с толпой.
Уковылял прочь и добрёл до церкви. Признался во всём священнику, который упрямо оставался непоколебимо-божественным, невзирая на мой рассказ. В итоге - только время потерял.
- Бесполезно, Гувес, - крикнул я, возвращаясь в своё жильё. - Мои планы гибнут, как соня, которую навскидку выцелил помещик. Что поделаешь.
- Ну и ну, сэр, - ответил Гувер, игнорируя уши спаниеля. - Самые адекватные планы.
- Но если совсем честно, - сказал я, прихлёбывая из стакана, - ты тоже поджал хвост.
- Когда прекрасный лик угрозы встанет пред тобой, безумец бросится вперёд, мудрец спешит долой.
- Эти утконосые банальности весьма поучительны, Гувес, - но между тем в наших дрожащих руках есть мертвец - одна штука и спящий констебль - одна штука. Настал момент серьёзно поболтать. Нельзя, чтобы это свиное ухо подвесили у меня над головой, как альбатроса. Скандал встанет нам в фантастическую сумму. И тогда придётся завернуться в шарф и продавать жареные орехи.
- Есть ещё вопрос смерти через повешение, сэр.
- А что, Фибиану ещё недостаточно?
- Я имел в виду вас, сэр, привязанного к виселице во имя излечения от убийства.
- Убийство? Но ведь у меня отсутствует стержневой злой умысел. Простой недогляд.
- Недогляд, совпавший с недосердцебиением и недодыханием у вашего дяди.
- О, какой-нибудь безукоризненный старпёр поручится за меня. Кто там говорил, что великие истины жизни - это воск, из которого мы лепим разные фигуры?
- Безумный Шляпник, сэр?
Я начал хохотать, но натолкнулся за зловещий взгляд Гувера.
- О, ладно, Гувес, давай свой план - я весь внимание. Ни одно осознанное слово не сорвётся с моих губ. Тебе принадлежит моё безраздельное внимание.
- Благодарю вас, сэр. Итак, в течение его нескольких визитов от моего внимания не ускользнуло, что рассудок мистера Фибиана находится не там, где ему положено.
- Он тыкал пальцем в Цезаря, старый волк. Однажды застрелил сардину на официальном обеде, потом отбросил пистолет и с рыданиями бухнулся на колени рядом с телом. Каждая матросочка на суше знала, что он псих.
- В самом деле, сэр?
- Тем и был известен. Серьёзность поведения - единственное, что ему мешало.
- Ещё раз нарушение паче соблюдения, сэр, - серьёзность поведения констебля равноценно замогильная?
Смысл его слов манил, как испаряющийся джин. Но идея, выпадающая из свиноваляния его логики, была ослепительна.
Той же ночью я отмотоциклил Фибиана в доки и, подперев его в трудном положении, послал без преамбулы в реку. Ни один свидетель в этом сомнительном месте не стал бы тратить силы на то, чтобы поднять веки, потому что мы одели Фибиана в униформу констебля. На следующее утро я одел констебля в одежду Фибиана и, пока он ещё ничего не соображал, сдал его в дурдом. Они только взглянули на бабочку и забрали его из моих рук.
Раньше, чем я смог бы сказать "Блаватская", раздутое тело выкатилось на отдалённое побережье, и я вытерпел месяцы шторогрызного беспокойства, пока шло расследование - но, наконец, какой-то головорез под опекой полиции попытался сколотить свой честно отработанный приговор, разболтав о весёлом зрелище, свидетелем которого стал в доках. Полиция налетела на его слова, как на маразматическую бабку.
Естественно, тот факт, что в доках я был одет в известное облачение Фибиана, привёл их по следу в дурдом, и теперь уже неподдельно невменяемого полицейского констебля, орущего про невидимых змей, повесили раньше, чем он осознал, кто он и за что. Конец удовлетворил и полицию, и злодея - если последний термин можно применить ко мне, к которому обратились как к заслуживающему доверия джентльмену, чтобы подтвердить личность моего дяди в дурдоме. Разве могли ребята в синем ошибаться в таком вопросе?
- Конец ещё одной главы, а, Гувес? - крикнул я, откинувшись на диване.
- Самой последней для некоторых особ, сэр.
- Ладно тебе, старина, не будь таким торжественным. Бывают вещи и похуже, чем повешение.
- Например, сэр?
- Повешение в опере. Ха-ха-ха. Там - это наверняка. А теперь кинь-ка мне газету, старый волк. В ней статья про покойного.
Мэриленд
- Сроду не думал, что найду вот так контуры в жалобе.
- Ужасно адская штука.
- Ага, Генри, ну наконец-то. Передвижной обезьянник пролетел через ленту ограды и стремительно развернулся. Шеф Генри Блинк толчком распахнул дверь - батон сигары посреди одутловатого лица - и выкатился наружу, вдыхая ночной воздух.
- Я уже чую вкус этого ареста. Выстрел в движок? - Он нахмурился на фейерверк вспышек стада журналистов.
- Генри, - сказал энергично Майор, - ты знаешь Джека.
- Прорыв границы, зырьте сюда - Майор, Гарпун Спектр и Шеф Терминала в пыльнике!
- О, сомневаюсь, что мистер Кома потребует правосудия, - сказал Майор с нервной улыбкой.
- Готов спорить на твою шоколадную жизнь, что не потребует. - Блинк неуклюже протопал мимо трёх мужчин и осмотрел тело, чей третий глаз был распахнут, как люк после взрыва газа. - Охранник, однако. Есть улики?
- Ждут тебя, Генри. Вон даже Джек.
- Коронер захочет знать. - Блинк махнул на прессу. - Убрать отсель стервятников и обеспечить охрану территории. Тя чё, не учили в коп-школе, Джек? Есть успокоительное для вон того парня?
- Мне не нужны успокоительные, Генри, - Кома чиркнул спичкой и поджёг амортизатор. - Покойника более чем достаточно.
Гарпун Спектр весело прищурился на Блинка.
- Никак не въедешь, Генри?
Блинк вытащил сигару из своего лица, как вилку из кабана.
- А? Чё за шум? Ты сделал на нём денег?
- Единственное, что я сделал - решил, кого буду представлять.
- Здесь Рекс Камп и Док. Настоящее кобылиное гнездо активности. Эй, Мэнгрув - кальмаровые серьги?
Но не успели Коронер и доктор Мэнгрув дойти до тела, как прирычал белый грузовик и начал разгружаться. Парень в мантии выплыл из дыма.
- Вам запрещено трогать тело. Майор начал терзать пальцы.
- Генри, это мистер Вингмейкер, главный пингвин церковного картеля.
- Типа сопереживаю вашим чувствам, падре.
- Не в том дело. - Вингмейкер распахнутыми глазами разглядывал тело. - Прикажите своим экспертам убираться.
- На каких основаниях?
- У меня есть картельная мистификация, замаскированная под распоряжение суда.
- Значит, вы бросились в комнату судоложества. Как ребёнок ябедничать учителю.
- Истинно так, - пробормотал Вингмейкер, потом оттолкнул медиков в сторону. - Посмотрите, мистер Блинк. Это может стать величайшим религиозным событием со времён Святого Маккейна.
Блинк перевёл взгляд с улыбки Гарпуна Спектра на тело. Лужа крови вокруг головы жертвы точно воспроизводила классическую форму молящейся Девы Марии. Люди Винг-мейкера уже возводили разборную часовню вокруг тела.
- Ну, уж не будем раскидывать пальцы, - прорычал Блинк. - Я понимаю, вы не в курсах, как один край личности выступает из другого. Но нашему Джону Доу придётся выполнять разрушительную программу гниения независимо от вашей чертовски священной блокады. А пока всё складывается дьявольски удачно для мясных мух.
Доктор Мэнгрув прошла мимо с ящиком инструментов.
- Приказ подтверждается, Шеф. Нет ничего, кроме очевидного.
Рекс Камп угрюмо прошествовала за ней.
- Тот же приказ твоим экспертам, Блинк, - сказал Джек Кома. - Шакалам разошлём повестки за эту фотосессию.
- Наконец-то ты думаешь, как коп.
- По положению тела, это привидение появилось с нашей стороны границы.
- Это труп. Кома отвернулся.
- Привидение.
Блинк и Гарпун Спектр пошли к машинам.
- А твоя точка зрения, Гарпи? Ты у нас стал набожным?
- Когда это оплачивается.
- А что, было дело?
- Насчёт этого тела, я думаю, у нас в руках истинное чудо.
- В моих - ни шута.
- Помнишь давным-давно слоны в Индии, пьющие молоко?
- И что? Я могу выпить пропасть молока. Тоже чудо?
- Те животные были из камня. Камень, Генри, слышишь, что я говорю?
- Ах, чёрт, это всё просто выдумки в твоих мозгах.
- Ну, слава богу, - подхихикнул Спектр, - не самый важный орган.
Блинк дошёл до передвижного обезьянника и снова раскурил сигару. За рулём ждал танкист.
- Ладно, я пошёл за бубликом и кадушкой сердца тьмы. Вингмейкер соблаговолил дать доступ к одному факту, чтоб его благословило. Вишь отпечатки копыт вокруг гробонаполнителя? - Он нырнул в машину.
- Чистые, как образец.
- Преет работает там, где запрещена обувь с рифлёной подошвой. Труднее бегать.
Блинк хлопнул дверью, и машина порычала прочь.
- Офис, - буркнул Спектр.
По сути, прошёл год с тех пор, как Джонни Фейлсейф приставил морскую раковину к уху и услышал насмешливый хохот. Он стал сам себе начальник эффектным и кружным маршрутом. И где-то в дороге вбил себе в голову, что он больше, нежели оловянная статуэтка в оловянной кабинке. Ему довелось читать, что давным-давно жили бедняки, которые получали небольшие деньги: теряли паспорта и добредали до немецкой границы, чтобы прикинуться беженцами. Его впечатлило. Похоже, на границе может поменяться всё. На мексиканской границе - американцы менялись в нацистов. Так что он вышел из офиса и пошёл прочь из Светлопива, через Наш Прекрасный Штат, пиная пыль, пока не достиг границы Терминала. Это случилось чуть раньше разрыва между штатами, и там ещё не было оборудованных огневых позиций - просто Джонни Фейлсейф переходил туда-сюда и пытался зафиксировать еле уловимое ощущение законов, меняющихся вокруг его тела. Он думал, что воспринял мельчайший сдвиг давления на себя, но и что? На него всё равно давили.
Он знал, что когда-то однажды Леон Вордил хакнул кодекс и добавил законов - сначала по прогрессии, потом в экспоненциальной опухоли - что полностью уничтожило последние следы человеческой активности. Вычистить авторизованные указы из случайных добавлений оказалось напрягом для мозгов, задачей на годы. Один делегат, появившись перед прессой, - смеялся и бил себя в лицо грохочущим листом алюминия.
В наши дни насыщение авторизованного кодекса сделало прикол с троянским законом излишним. Но Фейлсейф стал одержим этой точкой перехода границы, где одна дамба ограничений уступала место другой. Нет ли там точки между ними - хотя бы минуты - где нет ни той, ни другой? Он пал на колени на краю штата, прищурившись на микроскопический шрам на земле, заполненный оживлённой свободой. Образец, забранный в почвопробник, под увеличением показал роящееся небо, и Фейлсейф загнал вглубь два листа оргстекла, чтобы извлечь тонкий пограничный сэндвич. Обычный светоч сможет проецировать на стену незаконную активность, и Фейлсейф постучался к Дону Тото в "Задержанной Реакции" на улице Валентайн.