События романа Чарльза Диккенса "Барнеби Радж" (1841) вращаются вокруг одного из драматичных эпизодов английской истории - антикатолического восстания лорда Гордона, которое вспыхнуло в Лондоне в 1780 г. Однако начинается действие книги пятью годами раньше, когда, наряду с историческим конфликтом, в ней завязываются и два других сюжета - любовный и криминальный: взаимному чувству Эдварда Честера и Эммы Хардейл препятствует вражда его отца и ее дяди, а вдову Радж и ее сына преследует загадочный незнакомец, чья личность станет ключом к тайне сразу трех давних убийств. Над тщеславием политических авантюристов и религиозным фанатизмом толпы, над ужасами Ньюгейтской тюрьмы и анархическим своеволием ее погромщиков возвышается образ заглавного героя - слабоумного юноши с говорящим вороном на плече, "естественного" человека, по-детски отрешенного от общественных страстей, но волей обстоятельств вовлеченного в мятеж и оказавшегося на пороге эшафота...
Содержание:
Предисловие 1
Глава первая 2
Глава вторая 6
Глава третья 8
Глава четвертая 9
Глава пятая 12
Глава шестая 13
Глава седьмая 15
Глава восьмая 17
Глава девятая 19
Глава десятая 20
Глава одиннадцатая 23
Глава двенадцатая 24
Глава тринадцатая 26
Глава четырнадцатая 28
Глава пятнадцатая 29
Глава шестнадцатая 32
Глава семнадцатая 33
Глава восемнадцатая 35
Глава девятнадцатая 36
Глава двадцатая 39
Глава двадцать первая 40
Глава двадцать вторая 42
Глава двадцать третья 43
Глава двадцать четвертая 46
Глава двадцать пятая 47
Глава двадцать шестая 49
Глава двадцать седьмая 50
Глава двадцать восьмая 53
Глава двадцать девятая 54
Глава тридцатая 56
Глава тридцать первая 57
Глава тридцать вторая 60
Глава тридцать третья 61
Глава тридцать четвертая 63
Глава тридцать пятая 64
Глава тридцать шестая 67
Глава тридцать седьмая 68
Глава тридцать восьмая 71
Глава тридцать девятая 72
Глава сороковая 74
Глава сорок первая 75
Глава сорок вторая 78
Глава сорок третья 79
Глава сорок четвертая 82
Глава сорок пятая 83
Глава сорок шестая 85
Глава сорок седьмая 86
Глава сорок восьмая 88
Глава сорок девятая 90
Глава пятидесятая 92
Глава пятьдесят первая 93
Глава пятьдесят вторая 95
Глава пятьдесят третья 97
Глава пятьдесят четвертая 99
Глава пятьдесят пятая 100
Глава пятьдесят шестая 102
Глава пятьдесят седьмая 104
Глава пятьдесят восьмая 106
Глава пятьдесят девятая 107
Глава шестидесятая 110
Глава шестьдесят первая 111
Глава шестьдесят вторая 112
Глава шестьдесят третья 114
Глава шестьдесят четвертая 116
Глава шестьдесят пятая 117
Глава шестьдесят шестая 120
Глава шестьдесят седьмая 121
Глава шестьдесят восьмая 124
Глава шестьдесят девятая 125
Глава семидесятая 127
Глава семьдесят первая 128
Глава семьдесят вторая 131
Глава семьдесят третья 132
Глава семьдесят четвертая 134
Глава семьдесят пятая 135
Глава семьдесят шестая 137
Глава семьдесят седьмая 139
Глава семьдесят восьмая 141
Глава семьдесят девятая 142
Глава восьмидесятая 144
Глава восемьдесят первая 146
Глава последняя 148
Комментарии 150
Примечания 151
Чарльз Диккенс
Барнеби Радж
Предисловие
Покойный мистер Уотертон однажды высказал мнение, что вороны у нас в Англии постепенно вымирают, и мне хочется в своем предисловии рассказать об этих птицах то немногое, что я наблюдал сам.
Грип в моем романе соединяет в себе черты двух замечательных воронов, которые жили у меня в разное время и были предметом моей гордости. Первого, совсем еще молодого, один мой знакомый нашел где-то в глухом закоулке Лондона и подарил мне. С самого начала обнаружилось, что ворон этот "богато одарен" (как говорит сэр Хью Ивенс об Анне Пейдж) и развивал свои способности весьма успешно благодаря любознательности и прилежанию. Ночевал он в конюшне (обычно - на спине у лошади) и своей сверхъестественной мудростью и ученостью внушал такой трепет моему ньюфаундленду, что не раз нам доводилось видеть, как он безнаказанно утаскивал из-под носа у собаки весь ее обед, - такова сила умственного превосходства! Мой ворон быстро приобретал всякие новые познания и достоинства.
Но в один злосчастный день в конюшню, где он жил, пришли маляры красить стены. Ворон внимательно наблюдал за ними, приметил, что они заботливо прячут краску, и немедленно возгорелся желанием завладеть ею. Когда рабочие ушли обедать, он сожрал все, что они оставили в конюшне, - фунта два свинцовых белил. Конечно, за эту юношескую неумеренность он заплатил жизнью.
Я безутешно горевал о нем, и другой мой приятель, живший в Йоркшире , прислал мне взамен ворона постарше, еще более одаренного. Он нашел его в деревенском трактире и упросил хозяина продать ему. Мудрая птица первым делом вступила во владение имуществом своего предшественника, вырыв все кусочки сыра и медяки, которые тот зарыл в саду, - это потребовало длительного обследования и огромного труда, и ворон пустил в ход всю силу своего ума. Выполнив эту задачу, он занялся изучением терминов и выражений, которые слышал на конюшне, и скоро так хорошо их усвоил, что целыми днями, сидя под моим окном, с большим знанием дела погонял воображаемых лошадей. Но я, должно быть, все-таки не слышал его в наилучшем его репертуаре: бывший хозяин прислал вместе с ним сопроводительное письмо, в котором, свидетельствуя мне свое почтение, сообщал, что, если я хочу увидеть самый лучший "помер" ворона, мне следует показать ему пьяного. Но этого я так и не сделал, ибо меня, к сожалению, окружали одни только трезвенники. Да и все равно - как бы ни подействовало это средство на моего ворона, уважение мое к нему вряд ли возросло бы, - оно и так уже было безгранично. Но он, увы, не платил мне тем же. Он вообще ни в грош не ставил никого в доме, за исключением кухарки. Ее он жаловал, по боюсь, что не бескорыстно, - так же как тот полисмен, которого она угощала на кухне.
Раз я неожиданно встретил моего ворона в полумиле от дома: он шествовал посреди людной улицы, окруженный толпой зрителей, которым, по собственному почину, демонстрировал свои таланты. Никогда не забуду, с каким достоинством он вел себя в этом трудном положении и как храбро потом защищался, укрываясь за водокачкой и не давая унести себя домой, пока не вынужден был уступить превосходящим силам противника.
Но, видно, такие великие гении недолговечны, или, может быть, и этот ворон проглотил что-нибудь неудобоваримое (что довольно вероятно, так как он разделал под кружево большую часть садовой стены, выклевывая из нее известку, разбил бесчисленное множество оконных стекол, выковыряв всю замазку из рам, а деревянную лесенку из шести ступеней с площадкой почти всю превратил в щепки и щепки эти съел) - как бы то ни было, он прожил у меня только три года, а потом заболел и умер в кухне у огня. Умирая, он до последней минуты не спускал глаз с жарившегося на очаге мяса и вдруг замогильным голосом крикнул "ку-ку" и, опрокинувшись на спину, испустил дух. С тех пор я не завожу больше воронов.
О мятеже Гордона, насколько я знаю, не писал до сих пор ни один романист, а между тем это событие изобилует весьма примечательными и необычайными подробностями. Потому у меня и явилась мысль написать о нем повесть.
Не приходится говорить, что этот безобразный бунт, покрывший несмываемым позором и эпоху, его породившую, и всех его зачинщиков и участников, - хороший урок последующим поколениям. Лозунги, которые мы неправильно называем религиозными, охотно провозглашаются людьми, у которых нет никакого бога, которые в своей повседневной деятельности пренебрегают самыми элементарными требованиями морали и справедливости. Такие "религиозные" бунты продиктованы нетерпимостью и жаждой насилия, они бессмысленны, жестоки, они - просто взрывы закоренелого фанатизма одуревших людей. Всему этому учит нас история. Но, быть может, мы еще до сих пор недостаточно усвоили ее уроки, и даже такой пример, как мятеж 1780 года под лозунгом "Долой папистов", не пошел нам на пользу.
Если мне и не удалось с достаточным совершенством отобразить на страницах моей повести дни мятежа, во всяком случае они описаны беспристрастно, человеком, который отнюдь не является сторонником папизма, хотя у меня, как у большинства моих соотечественников, есть весьма уважаемые друзья среди людей, исповедующих римско-католическую веру.
При описании главных событий я руководствовался самыми авторитетными источниками и документами той эпохи, так что рассказ мой обо всех главных событиях мятежа в основном исторически верен.
Процветание в те времена ремесла мистера Денниса (чем он постоянно хвастает) - никак не выдумка автора, а страшная правда. Перелистайте любой комплект старых газет или любой том Ежегодника - и вы в этом легко убедитесь.
Даже в истории Мэри Джонс, которую с таким смаком рассказывает тот же Деннис, ни одна подробность не является плодом авторской фантазии. Все факты изложены в моей повести точно так, как они были в свое время изложены на заседании палаты общин. Неизвестно только, доставила ли история Мэри Джонс этому собранию веселых джентльменов такое же развлечение, как другие потрясающие факты, о которых сообщает Сэр Сэмюел Ромилли.
Так как дело Мэри Джонс убедительно говорит само за себя, я приведу здесь отрывок из речи "О частых казнях" сэра Уильяма Мередита на заседании парламента в 1777 году:
"На основании закона о краже в лавках была осуждена и казнена некая Мэри Джонс, историю которой я сейчас вам изложу. Случилось это в то время, когда поднялась тревога по поводу Фальклендских островов и был издан указ о принудительной вербовке. Мужа этой женщины взяли во флот, все их имущество забрали в уплату за какие-то долги, и Мэри Джонс с двумя малыми детьми вынуждена была просить милостыню на улицах. Не следует забывать, что она была еще очень молода (ей шел только девятнадцатый год) и замечательно хороша собой. Она вошла в лавку торговца полотном, взяла с прилавка кусок дешевого полотна и сунула его под накидку. Торговец заметил это, и Мэри Джонс тут же положила полотно на место. За это покушение на кражу она была повешена. На суде она в свою защиту сказала (протокол у меня в кармане), что жила честно, люди ее уважали и ни в чем их семья не нуждалась, пока вербовщики не увели ее мужа. А теперь у нее даже постели больше нет, нечем кормить детей, и все они раздеты и разуты. Может, она и поступила дурно, но она себя не помнила, не сознавала, что делает. Приходские власти подтвердили все, что рассказала Мэри. Но в то время в Ледгете часто бывали кражи, и решено было, для острастки, кого-нибудь примерно наказать - вот эту женщину и повесили в угоду торговцам на Ледгет-стрит. На суде она была совершенно подавлена и проявляла признаки умственного расстройства. Когда ее везли на казнь, на руках у нее лежал ребенок, и она кормила его грудью".
Глава первая
В году 1775-м на краю Эппингского леса, милях в двенадцати от Лондона, считая от Корнхилской вышки или вернее - от того места, где некогда стояла эта вышка, находилась деревенская гостиница под названием "Майское Древо", и, для сведения всех неграмотных путешественников (а шестьдесят шесть лет назад среди путешествовавших и сидевших дома жителей нашей страны неграмотных было не счесть), у дороги напротив этого заведения водружен был в качестве эмблемы ствол молодого стройного ясеня, если и не таких внушительных размеров, как в старину бывали "майские древа", то все же высотой в тридцать футов и прямой, как ни одна стрела, когда-либо пущенная рукой английского йомена.