– Аня говорила, что вы из Москвы? В каком издании работаете? И в нашу деревню, какими судьбами?
– По работе, но я сам местный.
– Ой, как здорово, а фамилия у вас какая? Может быть, я знаю кого-то из ваших? Город-то маленький, давно живём, – снова запричитала Алевтина Петровна и снова была остановлена гневным взглядом мужа.
– А что за работа? Под папика нашего копаете? – продолжил допрос глава семьи.
– Нет, про так называемых RASSOLNIK’ов расследование делаю, слышали про таких? – спросил Рублев, больше адресовывая свой вопрос Шило. Да и ответ тоже ему предназначался, – это те, которые избивают топоту: шпану всякую, наркоманов.
– Да знаю, знаю, новости смотрим. Чего уж там, и в Интернет иногда заходим – не дураки!
Боковым зрением журналист увидел, что Шило оторвался от своего телефона и теперь смотрел на Рублёва, как полицейский на задержанного.
Сан Саныч, не чокаясь ни с кем и никого не спрашивая, опустошил стопку с водкой.
– Тебе, Саня, не предлагаю, тебе нельзя, а то бабкин яд не подействует! – и сразу за басом вырвался мощный, как раскат грома, смех Сан Саныча. Но раскаты грома резко затихли, и раздалась молния. Для Шила точно.
– А я тебе так скажу, сынок, правильно эти парни делают, только силой надо давать отпор этим подонкам, а подонок у нас каждый второй… Ты посмотри, что творится: на улицу нельзя выйти честному человеку – всё, капут, если не пырнут, то обхамят! А эти сводки криминальные по местным новостям каждый день, как новый сериал: тут убили, тут ограбили, тут изнасиловали. Это что ж такое? У нас такого не было, – Сан Саныч завёл привычную пластинку старика, недовольного поведением молодого поколения.
– Ну-ка, отец, уймись, – в этот раз роль останавливать мужа взяла на себя Алевтина Петровна, – кому интересно твои бредни слушать? А вы кушайте, Саша, кушайте. Аня, положи кавалеру ещё салатика.
До этого молчавшая Ольга тихо, почти на ухо Рублеву, спросила:
– Ну и как?
– Что как? – не понял Александр. И как тут поймёшь – говорящая кукла рядом, розовые соски сквозь кофточку, голос нежный, неземной, как будто не спросила, а предложила переспать.
– Как ваше расследование, Саша?
– Ой, там всё очень запутанно, Оля! Там не все так просто, как кажется.
Все даже жевать перестали. Приготовились слушать.
– Понимаете, они не просто так гопов бьют, они, как бы это сказать, советчину выбивают, перевоспитывают, что ли. К новому порядку приучают.
– А зачем? – по-детски спросила Ольга.
– Чтобы всё советское истребить и двигаться дальше.
– Ммм, – всё, что смогла сказать Ольга в этот раз. И с любопытством посмотрела в сторону отца.
– Как же перевоспитать, как же истребить!? – громче обычного заговорил Сан Саныч.
Рублёв мгновенно понял, что сказал лишнее, и сейчас на него польётся гнев опытного, битого жизнью совка.
– Да как же их перевоспитать?! Силой? Все равно силой не получиться! – Ох, уж, эти рассуждения пожилых интеллектуалов – сам спросил, сам ответил. Опять спросил, опять ответил. – Слишком уж мы хорошо обработаны, ошкурены советчиной. Силой не получится, нет, тогда как из нас выбить СССР? А? Знаешь?
Вопрос повис в воздухе. Но на него не нужно было отвечать. Ответ знал только один человек – сам Сан Саныч.
– А я тебе скажу! Ты так и напиши: хотите убить всё советское, убивайте советское физически, расстреливайте!
– Ну сказал, дед, тоже, – пробубнила бабка, – опять 37-ой год, что ли?
– Да, дорогие мои, – старик все расходился, уже и рюмки на столе дрожали, – хотите бороться с совком, боритесь их же методами, они истребляли всех, кто мешал им построить Союз. И теперь новым, кто придёт строить свой порядок, нужно уничтожать совдеповских прихвостней. Это я, как совок, говорю. Как человек, который сам прошёл всю эту систему. Потому что порядок этот – он где? Где вся эта система? Она в голове, в человеке! И этот человек не даст развиться другим взглядам, другой системе…
– Хватит, дед, твоих страшилок, – безуспешно пыталась урезонить мужа Алевтина Петровна, – мы ушли на пенсию и не лезем никуда, и другие так же. Кому жалко, чтобы молодые пришли? Никому. А нет молодых-то! RASSOLNIK’ов к власти? Так хлеще Берии будут! – не удержавшись, Алевтина Петровна вступила с мужем в горячую полемику. Молодые молчали, иногда переглядываясь, улыбались – вот, мол, стариков понесло. И только Рублев улыбался меньше других. Разговор неожиданно становился для него всё интереснее.
– Это мы, бабка, с тобой ушли, и всё! Пусть всё лесом, моя хата с краю. Мы с тобой ничего не решали и нам не за что радеть, только за молодых, за пенсию в три рубля. А ты нашего шизика возьми с работы, или говномэра нашего! Да куда не плюнь – везде морды эти сучные сидят, уже разжирели все, обнаглели, заросли, как лешие, в своём дерьме, но и сидят – не сдвинешь! И молодым дороги нет, и сами дальше не идут. Перегородили всё, суки, тушами своими. Танком не переедешь.
– Это всё шишки, а простым-то пенсионерам чего!
– Шишки знаешь откуда, бабка? Оттуда же, откуда и мы, из пионеров, из комсомола. Саша, а вы знаете кто такие комсомольцы? Это те ещё мерзавцы! Это же раньше был сходняк тупорылых, первых защитников ленинских трудов! Сидели мы, помню, молодые, да красивые, решали, чем других таких же занять, как идеи Ленина передать, как демонстрацию покрасивше провести. Ой, чего там говорить – дураки! По бабам бы ходить и на танцы, как другие, а мы сидим, элита, твою мать, за других всё решаем, тьфу, противно! А теперь, где эти комсомольцы? Они же все по комсомольской линии и пролезли в верхи, кто в начальники баз, кто в гороно, кто в департаменты! Умные-то сразу из партий вышли, из этих советов комсомольских, а идиоты, которые раньше либо громче всех орали ни о чём, либо, наоборот, отмалчивались на задних рядах – те сейчас и рулят всем. Так, как их научили. По-старому. На иномарку двигатель "жигулей" поставили. К тому же – это теперь не комсомольцы, а воры.
Сан Саныч так разошёлся, что для того, чтобы остановиться – ему понадобилось две рюмки водки, выпитые подряд.
– Удивительно от вас это слышать! – сказал Александр, когда вторая рюмка вернулась на белую скатерть.
– А я чего? Я такой же старый советский хер. Мы с бабкой на эту систему в нашем НИИ по сорок лет пропахали, по сорок, Саша. И что? На квартиры заработали, да? Но не в этом же смысл жизни? Ты молодой, тебе не понять. Мы пахали ради страны! Чтобы к раю прийти, к коммунизму. А в итоге – в аду оказались, в полной жопе. Кто в этом виноват? Сами мы виноваты. Воспитание наше виновато. Гены наши. Это ж когда интеллигенция советская начала зарождаться? Это же после войны только. А до этого кто был? Всю соль страны, всех порядочных, как скот, под нож пустили, вот и получили – дурак на дураке, дураком погоняет. Что ты! Мне отец рассказывал – начальники комитетов писать порой не умели. Офицеры красные по Чапаеву учились в атаку ходить! Я не щучу. Вот они и отпрыски их, они и навели здесь свой тупой быдлятский порядок. Всё через жопу.
– Успокойся, старый, нуты чего? – пыталась перебить мужа Алевтина Петровна, но всё безуспешно. Тот только успел во время паузы налить очередную рюмку и быстро опрокинуть её в себя.
– А другие что в это время делали, спросишь ты? Другие пахали, мало кто верил на самом деле во весь этот коммунизм, но больше верить не во что было, Бога-то не было. Вот и пахали все по восемнадцать часов на заводах да в полях. Их же ещё и расстреливали. По плану так надо было, чтобы вера крепче становилась. Страх – он ведь укрепляет веру. И пахали, значит, не роптали, да и кому роптать? Мозгов-то ни у кого не было, откуда у крестьян или у пролетариата мозгам взяться? Вот и получилось, что те, кто успел наверх проскочить, стукануть на кого-нибудь вовремя или подлизаться – тот пролез. Кто не успел – остался. Но все они, вся эта масса была одинаковая, тупая, бестолковая, запуганная масса.
– Ну, скажешь тоже! А родители наши? Царство им небесное, вон нам всего сколько дали!
– А вот такие, как наши, из умных, из интеллигентов, они хоть сами голоса не подавали, но нам, детям, рассказывали, учили, пробивали дорогу. У меня батя вовремя смекнул – куда, как и через кого можно меня пристроить. Сначала в цех танковый, а потом в институт рекомендацию мне выписали. В Москве учился, батя же и помог поступить, не в смысле взятку дал, а своими знаниями помог. Потому что того, что в школе давали, хватало только чтобы станком управлять, да в своём районе не заблудиться. А ты думал, сынок. Так и зарождалась эта советская интеллигенция. У кого родители не обделенные умом были – те детям помогли. А кто нас в институтах-то учил?! Вот это была школа! Те, кто ещё при царе учили – умнейшие люди, они хоть и были красными, но дело свое хорошо делали, потому что по-другому не умели. Сейчас уже нет таких профессоров!
Уже вторая бутылка водки за короткую, но пламенную речь, подходила к концу. Беленькой больше не было. Немного поразмыслив, Сан Саныч решил заканчивать и с лекцией.
– Короче, Саша, я много говорить могу, но я что хочу сказать – я из интеллигентов буду, тех, которых в СССР ненавидели, хотя за счёт нас – учёных, музыкантов, писателей – выезжали везде, нами хвастались перед Западом. Я хоть и совок, но я всё понимаю, поэтому так тебе и говорю, имею право. Я все понимаю, как и все из наших, прошедших унижения и тюрьмы, но отдавших себя стране! И все мои друзья, все видят, что со страной делается и почему так делается. Я тебе говорю, Саша, никогда эти красные начальники не уступят вам, молодым, они вцепились в своё как мухи в говно, суки, и не слетят с кучи, пока не сдохнут. А им ведь и правда терять нечего уже, они так и так в говне сдохнут. Или их в этом говне прихлопнут! Все, Саша, я молчу, – Сан Саныч хитро улыбнулся, будто только что открыл государственную тайну, но на этом, конечно, не остановился. Трудно остановить стариков, когда задеваешь их за живое.
– Так это я к чему? К тому, что RASSOLNIKI эти, про которых ты пишешь, по-своему молодцы, но пока только сами в говне мажутся, хотя шпану – эту пацанву дворовую, они правильно мутузят, больше всё равно не кому.
Шило совсем не ожидал, что русло столько высокой (ему, впрочем, непонятной) беседы вдруг так резко повернет в сторону дворовых пацанов. Он, бедняга, даже икнул от такого интеллектуального скачка.
– Попей морсика, Стас, – заботливо предложила ему Алевтина Петровна. И тут же с упреками обрушилась на мужа, – что ты, старый, наговорил глупостей, молодым это вот надо слушать? Интеллигент сраный, эх ты, давно ли стал так себя называть, интеллигент, ещё лет десять назад не ты ли орал, что я не интеллигент, а советский учёный!? Не тебе судить своих же. Грех это. Мы своё дело сделали, мы, по крайней мере, вон какие танки, какие пушки придумывали с тобой, всё полезное дело! А до остальных – это не наше. Нас всех рассудят, и без нас рассудят. Ты не переживай даже.
Алевтина Петровна так кротко и так трогательно это говорила своим тихим и, кстати, тоже красивым голосом, что Александру захотелось расплакаться. Или хотя бы перекрестить её. Господи, что за женщины эти русские? Всё всем простят! Даже Дьявола к черту не пошлют и чёрта к дьяволу запретят другим посылать! Есть в этом что-то настоящее, русское, непонятное никому другому… Да и самим русским понятное лишь на метафизическом уровне. Но ведь именно на этом уровне душа и Бог. Русская женщина, вообще, наверное, ближе всего к богу. Думая о женщине и Боге, Саша глазами поискал в комнате иконы. Не было икон.
Но разве это доказывало обратное, противоречило Сашиной теории? В СССР и церквей то не было, а когда пленные немцы шли по улицам, русские женщины плакали и подносили им хлеб и варённую картошку.
Весь остальной вечер Александр молчал. И даже тост за здравие Сан Саныча не поднял. Всё думал о чём-то высоком, наверное, болезнь опять возвращалась, или это разговор со стариками Кати так подействовал на Рублева? Он даже про Шило забыл, тот тоже всё время сидел себе тихо, даже курить, вроде, не выходил.
Единственный раз Саша попытался что-то сказать, когда в своей руке ощутил клочок бумаги. Он сразу не понял, что это записка, и по дурости поднял её над столом, и чуть было не прочитал вслух. Пришлось сообразить тост за знакомство, за хороших людей, мол, набросал экспромт пока сидели. Выставил, в общем, себя дураком, хотя женщины остались довольны.
Записка была от Оли. Ровным красивым почерком с завитушками было написано: "Позвони завтра". И номер телефона. И даже бровью не повела, не подмигнула, будто не она писала, а Шило…
Александр долго ещё украдкой всматривался в её черты. Особенно приятно это было делать, когда за окном совсем стемнело, и Алевтина Петровна зажгла свет и зеленый большой абажур, стоящий у дивана. Свет падал на Ольгино лицо, зажигал её глаза и губки, по щекам разлетались световые перья и тени, будто ангелы сидели на абажуре и махали крыльями. И такой завораживающей была эта игра теней со светом на её детском лице, что Александр не мог оторваться от него. Неужели опять влюбился!?
От влюблённости и от всех прочих мыслей Рублева отвлекла эсэмэска от Ведова. Он писал о том, что надо срочно встретиться с одним нужным человеком, без которого не обойтись. Встреча будет в сауне. "Где тебя подобрать?".
Пришлось снова вмешаться в разговор и спросить адрес.
– А ты куда? – испуганно спросила Катя.
– В сауну! – честно ответил Александр и только потом понял, что в данный момент правда была во вред. Все уставились на него, как на дурака. Дураком и был.
– Ой, шутит, Саша, наверное! Мы со своими разговорами уже надоели вам? – попыталась спасти ситуацию Алевтина Петровна, – вы идите, Аня, домой, а то, правда, поздно уже.
Это было на руку Рублеву. Он мог вывести Катю в коридор и все ей объяснить. И все спросить у неё.
Но в коридоре одних их не оставили. Все пошли провожать, Ольга загадочно улыбалась, специально оказавшись в опасной близости от Александра. Засобирался и Шило:
– Пойду, покурю заодно!
"Интересно, Ведов успеет подъехать? Вроде написал, что через десять минут будет", – подумал Рублев, понимая, зачем выходит покурить Шило. Пока одевались, пока прощались, пока выходили, вот, кажется, десять минут и прошли.
Когда спускались втроем вниз – молчали. Про срочные дела при Шиле не скажешь. На втором этаже Александр увидел в подъездное окно, как у дома, прямо напротив подъезда, остановился жёлтый "запорожец". Теперь надо было действовать быстро. Но что именно делать? Ступенек оставалось всё меньше, вот уже и выход, дверь железная, вся во льду. Сердце начало бешено стучать, желание вмазать этому дегенерату все росло. И как быть, что говорить, как отвязаться от обоих сразу? Как отделаться от любимого человека и от человека, которого успел возненавидеть, больше чем всех врагов вместе взятых?
Ведов стоял у запорожца, едва увидев Рублёва на выходе, затрещал:
– Саня, Саня, мы дико опаздываем, пора ехать. Саня, быстрей, – и только разглядев, что Рублёв не один, и поняв, что вышедшие с ним люди не случайные прохожие, он замолчал.
– Сань, а ты посмотри, какой фрукт нарисовался! – Рублёв кивнул в сторону Шило. "Фрукт" явно был застигнут врасплох, такого поворота он не ожидал, один против двоих, да ещё в машине кто-то сидит. Поворачивать назад тоже глупо. Хорошо хоть сигареты не забыл взять. И Шило, как ни в чём не бывало, закурил сигарету, сохраняя спокойствие, как борец на ринге. Он пытался делать вид, что действительно вышел покурить. Но выдержки хватило ненадолго.
– Ну, давай, Сань, нормально посидели! – вдруг обратился он первый раз за вечер к Рублеву заискивающим голосом.
"Ах ты, сука", – подумал Рублёв и, развернувшись, неожиданно для себя и для всех, ударил Шило в нос. Тот рухнул, как деревянный истукан.
Екатерина ничего не поняла, но завизжала, как потерпевшая.
– Не ори, дура, – вырвалось у Рублёва, – не ори, я сказал.
– Ты чего? Это же ухажер Олькин, он за ней уже год бегает! – визжала Катя. Шило валялся, прикладывая снег к носу, кровь брызгала фонтаном.
– Пидоры, вам пиздец, отвечаю, суки, порву всех! Молитесь, падлы, – приговаривал гопник, давясь снегом и кровью одновременно.
Екатерина всё не могла успокоиться. И что-то орала, колотила Рублёва по пуховику.
– Отстань, дура! Я с тобой тоже потом поговорю, Анечка моя, ептить, или как там тебя по-настоящему-то зовут, а? – заведённый Рублёв тоже орал на нее, вместо эха от их криков в вечернем морозном воздухе раздавался треск, – значит так, иди к своим и сиди там, я в сауну! Да не ори ты, блядь! И этого петуха оставь здесь, узнаю, что ты ему помогла подняться – убью. Поняла?
Екатерина визжала все сильнее, прыгала, как бесноватая на месте. Причитала нераздельные слова.
Александру захотелось быстрее скрыться отсюда, он резко вскочил в машину и захлопнул дверь. Пообещал себе – не буду смотреть на неё, но не удержался и увидел, что Катя все-таки не оставила Шило, вертелась возле, что-то смахивала с его лица. В этот момент Рублев признался себе в том, в чем боялся признаваться – Катя такая же гопница, как и этот Шило, как и её Колян, как и почти все обитатели этого города. И как я мог с ней трахаться? – зло спросил сам себя Александр.
– Познакомься, Саш, это Сёма Тихонов, из основы человек, он у нас за бюджет отвечает. – Перебил мысли Рублева Ведов.
Только сейчас Александр увидел на заднем сидении "запорожца" человека. Парня лет тридцати в очках, без шапки. Короткая стрижка, гладкое лицо, дорогая оправа. Настоящий бухгалтер!
Семён руки не подал, только кивнул головой. "Мутный какой то – подумал Рублёв, – но раз Ведов с ним знакомит, значит, нормальный парень, просто, как и все бухгалтеры, скромный. Наверное".
– Короче, едем к одному из наших спонсоров. К нему в сауну. Деньги на выборы обещал дать, – рассказал о целях поздней вылазки Ведов, кратко, без деталей. Рублёву и не нужны были никакие детали. Ему не до чего уже не было сегодня дела. Надо лицом посветить на ночь глядя? Непонятно где, непонятно кому? Хорошо. Сделаем. Только не грузите ничем. Без вас тошно.