Тётка весила фунтов четыреста, если не больше, а росточка была невысокого. Сэмпл прикинула про себя: пять футов два дюйма, если в сандалиях. По какой-то причине, о которой Сэмпл даже задумываться не хотелось, она была абсолютно лысой. В смысле – лысой не от природы, а бритой налысо. Бритый череп смотрелся особенно омерзительно на фоне туши из дряблых мышц, но это было ещё не самое отвратительное. Хуже всего была грудь. Поистине невообразимых размеров. Некропольская мода на голую грудь совершенно не подходила для этой раскормленной свиноматки на критической стадии ожирения, чьи буфера свисали значительно ниже пояса форменной юбки. Большинство жителей Некрополиса были смуглые, с гладкой оливковой кожей, однако у надзирательницы кожа была бледно-розовой, вся в прыщах и каких-то шелушащихся пятнах. Она явно чем-то болела. Оставалось лишь предположить, что либо её специально создали такой – толстой, больной и несчастной, – либо в процессе воссоздания тела произошёл очень серьёзный сбой.
Надзирательница вновь повернулась к компьютеру, всем видом давая понять, что Сэмпл выводит её из себя одним своим существованием.
– Подожди.
Ничего другого всё равно не оставалось, так что Сэмпл ждала, а вместе с ней ждали ещё одиннадцать женщин. Толстая надзирательница принялась неуверенно тыкать по клавишам двумя указательными пальцами. Клавиатура была большая, поскольку раскладка шла на иероглифах, и клавиш было больше сотни. В целом всё это напоминало странную модификацию многоярусного рояля Иоганна Себастьяна Баха.
Пока надзирательница пыталась придумать какое-нибудь приемлемое решение, Сэмпл от нечего делать разглядывала коридор. Коридор был абсолютно прямым и, кажется, уходил в бесконечность – в обе стороны. У пола он был чуть шире, чем под потолком, а стены были сложены из массивных блоков обтёсанного песчаника. Общее впечатление, что находишься где-то внутри огромной каменной пирамиды. Стальные решётки разделяли коридор на секции длиной около пятидесяти футов. Нелишняя предосторожность на случай бунта и попытки массового прорыва. Двери в этих решётках, как и все металлические поверхности в тюрьме, были покрашены в тусклый песчано-бежевый цвет, в какой красили танки Роммеля в пустыне во время Второй мировой войны. Двери открывались автоматически. Стеклянные будки с охраной располагались не у каждой решётки, а через две на третью. По обеим сторонам коридора тоже тянулись решётки, за ними были камеры, большие сумрачные комнаты с двумя дюжинами трёхъярусных коек в каждой, где содержали заключённых, кроме особо опасных, закоренелых преступников в одиночках, буйных – в палатах, обитых войлоком, и привилегированных VIР-клиентов, которых, по слухам, содержали в роскошных апартаментах где-то на верхних уровнях.
Надзирательницы, что забрали Сэмпл и других женщин из камеры, ничего не сказали, куда и зачем их ведут. Когда велели выйти в коридор, Сэмпл сперва испугалась. Ей представились всякие ужасы: например, что сейчас их казнят без суда и следствия. Да мало ли что могут сделать с человеком в тюрьме! А потом, когда уже выводили из камеры, прошёл слух, что их забирают к Толстому Ари.
Сэмпл понятия не имела, кто это или что это – Толстый Ари, но поскольку другие женщины не падали в обморок от страха, Сэмпл слегка успокоилась, хотя тревога, конечно, осталась. Все женщины, которых позвали "на выход", были молоды и привлекательны, так что у Сэмпл появились кое-какие догадки, зачем их ведут к этому Толстому Ари. Если их предназначили для сексуального использования на предмет ублажения толстяка, может быть, это и есть её шанс, который она так терпеливо ждала.
Сэмпл прекрасно знала, что похотливые мужики – даже облечённые властью – частенько просто теряют головы при виде смазливой бабёнки. А если их ещё как следует возбудить… В общем, посмотрим.
Их вывели из камеры по одной, выстроили друг за другом и повели по коридору. Одна надзирательница шла впереди, другая – сзади. Обе были не то чтобы очень изящные, но всё же заметно стройнее той жирной свиньи в стеклянной будке, и обе держали в руках короткие цилиндры из какого-то прозрачного материала, которые в случае необходимости били током – не смертельно, но очень болезненно. Это было их единственное оружие, и если бы все двенадцать заключённых разом набросились на надзирательниц, у тех не было бы никаких шансов.
Но ничего подобного не случилось, и Сэмпл оставалось лишь поражаться покорности своих подруг по несчастью. Они, как одна, смирились со своим положением и безропотно исполняли всё, что им приказывали надзирательницы. Никто не злился, никто не пробовал возражать, не говоря уж, чтобы выказать открытое неповиновение, и, что самое странное, никто почти не жаловался. Сэмпл уже начала сомневаться, а настоящие ли это люди или просто одушевлённые декорации наподобие ангелов и херувимов Эйми.
У Сэмпл уже появилась своя теория: большинство населения Некрополиса – это всё-таки рукотворные существа, совершенно безвольные, созданные на забаву Анубису либо самим же Анубисом, либо кем-то из его приспешников. Вполне возможно, что и тюрьма, и силы охраны порядка существуют здесь не потому, что это действительно необходимо из-за сложной криминальной обстановки, а потому, что кто-то в отделе планирования решил: город – не город без тюрьмы и полиции, и учредил эти два института, как маленький мальчик добавляет новые детали и секции в свой игрушечный городок с любимой моделью железной дороги.
Если бы Сэмпл изучала досмертную поп-культуру не так поверхностно, она поняла бы сразу, что Некропольская городская тюрьма – не более чем модификация с учётом местного колорита низкобюджетных фильмов про женские тюрьмы с названиями типа "Ярость, сидящая и клетке" или "Сердце в оковах". Должно быть, её сбили с толку вездесущие египетские мотивы с налётом тоталитарного барокко, а так – все обязательные компоненты были на месте, вплоть до тучной надзирательницы со зверской наружностью и тесным кружком крепких мужеподобных лесбиянок, что поглядывали на Сэмпл с чисто мужским интересом.
И хотя Сэмпл не узнала культурных корней своего нынешнего окружения, она начала понимать, что даже если Анубис придумал общую концепцию Некрополиса, разработку конкретных деталей он скорее всего препоручил своим приближённым, а те уж не отказали себе в удовольствии воплотить наяву свои самые бешеные фантазии и навязчивые идеи. То есть, по сути, он сделал то, что собиралась сделать Эйми: нанял новоусопших – по аналогии с новорождёнными, – чтобы они помогали ему творить загробный мир. Чем больше Сэмпл об этом думала, тем больше убеждалась, что Некрополис – творение коллективное, Анубис, может быть, здесь самый главный, но над созданием этого города потрудился целый штат извращенцев.
Двенадцать женщин-заключённых и две надзирательницы дошли до первой решётки со стеклянной будкой, и вот тут-то все и застопорилось. Толстуха в будке не пропускала Сэмпл, поскольку у той не было штрих-кода. Заключённые наблюдали за их перепалкой чуть ли не со скучающим видом. Но надзирательница, что замыкала колонну, начала проявлять нетерпение.
– Чего там? Почему стоим?
Толстуха в будке не ответила, но она, кажется, уже созрела, чтобы обратиться за помощью к вышестоящим инстанциям. С обиженным видом она набрала какую-то комбинацию клавиш на клавиатуре, и на крошечном экране компьютера появилось раздражённое лицо. Сэмпл решила, что это был непосредственный начальник толстой тётки, какой-нибудь затюканный администратор из среднего звена. Из динамика раздался потрескивающий голос:
– Только давай побыстрее. У меня нету времени разбираться с каждой проблемой на каждой секции.
– У меня заключённая без штрих-кода.
Мужчина на экране компьютера поджал губы.
– И поэтому ты меня побеспокоила?
Но сия демонстрация начальственного раздражения не произвела впечатления на толстуху.
– Компьютер не выдаёт пропуск. И что мне прикажете делать?
– А инструкцию нельзя посмотреть? Или "помощь" почитать?
– Какую "помощь"?! Она же всегда недоступна.
– А ты звонила в отдел техобслуживания?
– Разумеется, звонила. И до сих пор жду ответа.
Администратор нахмурился;
– Это партия для Толстого Ари?
Теперь уже и толстуха в будке начала раздражаться:
– Разумеется, это партия для Толстого Ари. Почему мне и нужно, чтобы все бумаги были в порядке.
– Могут возникнуть проблемы в расчётах доли от прибыли.
Толстуха распсиховалась уже не на шутку:
– А то я не знаю!
– Ну и проведи их по коду Газель-Леопард десять семьдесят.
– А почему было сразу не сказать?
Дядечка на экране скривился, всем своим видом давая понять, как ему всё надоело.
– Я, видишь ли, человек старомодный, я считаю, люди обязаны знать, как исполнять свою работу.
Лицо пропало, и по экрану пошли помехи. Толстая надзирательница набрала очередную комбинацию на иероглифической клавиатуре, компьютер натужно засопел, и из прорези и корпусе выехал лист перфорированной бумаги длиной дюймов в девять. Надзирательница оторвала бумажку и швырнула её в корзину для документации. Потом злобно зыркнула на Сэмпл;
– Проходи давай. Лучше не заставлять Толстого Ари ждать. Себе дороже.
Группа из двенадцати женщин в сопровождении двух надзирательниц двинулась дальше. То ли толстуха из первой будки, то ли дядечка-администратор сообщили дежурным на следующих постах, что надо делать, чтобы компьютеры пропускали заключённую без штрих-кода, а может, дежурные оказались чуть-чуть посмышленей той первой тётки, но, как бы там ни было, остальные посты они проходили уже без задержек. После третьего поста начались перемены. Теперь в коридоре явственно слышался гул каких-то скрытых механизмов, а запах озона перебил запах нашатыря. Кое-кто из заключённых встревожился, но Сэмпл примерно себе представляла, что будет дальше. Коридор вывел их на площадку перед входом в большой круглый тоннель, по полу которого пролегала движущаяся дорожка. Она двигалась вдвое быстрее, чем человек, идущий быстрым шагом. Выходит, Анубис прикалывался по движущимся дорожкам Хайнлайна. Собственно, это и неудивительно. Такие дорожки были весьма популярны в мирах, созданных психопатами, одержимыми стремлением к власти, со склонностью к паранойе и клинической манией величия. Сэмпл уже доводилось видеть примеры подобных технических нововведений в тангенциальных журналах, посмертных аналогах "Вашего дома и сада".
На площадке перед тоннелем партия остановилась. Надзирательницы сковали своих подопечных лёгкой стальной цепочкой, закрепив её защёлками на браслетах на левых руках заключённых, так что теперь все двенадцать женщин были скованы одной цепью, на расстоянии фута а два друг от друга. Потом их повели на движущуюся дорожку. Место, где следовало заходить на подвижную ленту, было обозначено знаками и табличками, вероятно, с "правилами пользования общественным транспортом", без которых, похоже, нельзя обойтись нигде – ни на Земле, ни в одном из загробных миров. Сэмпл заметила, что иероглифы на табличках были подправлены неизвестными шутниками, причём исправления были стандартного неприличного свойства с упором на гениталии богов, людей, зверей и птиц, из которых складывался алфавит.
На самом деле зайти на движущуюся дорожку было не так уж и просто, тут требовались некоторая сноровка и точный расчёт. Впрочем, Сэмпл заранее все просчитала, и ей удалось встать на ленту с известной долей изящества. Но женщина сразу за ней не догадалась подстроиться под разницу в скорости и споткнулась. Сэмпл схватила её за руку, чтобы она не упала и не увлекла за собой остальных. Женщина быстро огляделась по сторонам – убедиться, что надзирательницы на них не смотрят, и шепнула Сэмпл:
– Ну вот, все и решилось.
Сэмпл не поняла:
– Что решилось?
– Нас отдают Толстому Ари.
– А это хорошо или плохо?
Теперь уже женщина озадаченно посмотрела на Сэмпл:
– Толстый Ари – это Толстый Ари.
– Я не знаю, что значит Толстый Ари. Я нездешняя.
– В смысле, ты ни разу не видела по телевизору?
– Что я не видела по телевизору?
Женщина посмотрела на Сэмпл, будто та с Луны свалилась;
– "Невольничий телерынок Толстого Ари".
* * *
Люк закрылся, свет погас, и Джим начал падать. Его первый контакт с пришельцами, вернее, надежда на первый контакт вдруг обернулась неслабым приходом. Причём нехорошим приходом. Его как будто столкнули в пустоту. Пространство наполнилось истошным воплем на грани болевого порога. Джим очень надеялся, что это просто свист ветра в ушах. Но он слишком хорошо помнил этот пронзительный крик. Как и падение в черноту. То же самое было в Париже.
Как будто его смерть каким-то образом записали на магнитную ленту времени, и вот теперь запись включилась. И если он сейчас умирал заново, это было несправедливо, по меньшей мере. Умом Джим понимал: наивно и нелогично ждать, что пришельцы будут с ним обходительны и милы и жутко обрадуются их знакомству. Однако именно этого он и ждал. После всего ЛСД, что он принял в течение жизни, после книг Эрика Фон Дамикена и всех этих журнальных статей о паранормальных явлениях, поглощаемых в неимоверных количествах, после того, как он столько раз посмотрел "День, когда замерла Земля", после всех серии "Star Trek" под пиво в гостиничных номерах праздными вечерами, Джим чувствовал себя готовым к контакту с пришельцами. Ему представлялось, что даже если они и не встретят его с распростёртыми объятиями, они всё-таки будут готовы ко встрече с ним.
Меньше всего Джим ожидал, что его просто-напросто сбросят и чёрную дыру и, может быть, даже убьют по новой. Возвращаться обратно в Спираль при таких обстоятельствах было бы неприятно. Одна мысль об этом вгоняла в тоску.
Джим всё летел и летел. Времени прошло достаточно, а он пока ни обо что не ударился и уже начал думать, что, может быть, никуда не падает. Вернее, падает. Но в свободном падении. Может быть, НЛО держит его в подвешенном состоянии между внешней и внутренней гравитациями. Словно в награду или, может быть, в наказание за это логическое заключение его ослепила внезапная вспышка света, так что закружило в калейдоскопе мерцающих пятен – остаточных изображений. Он плюхнулся на металлический пол. Судя по ощущениям, с высоты в фут, не больше. Было достаточно больно, но, кажется, он ничего себе не повредил. Джим застонал и перевернулся на спину. Плечо болело, локоть саднило, уязвлённое самолюбие возмущалось, а сам Джим кипел праведной злостью из-за такого недружелюбного приёма. Он медленно поднялся на ноги, готовый дать достойный отпор – по возможности – вероятным новым унижениям.
Воздух в тарелке оказался вполне пригодным для дыхания. Внутри было тепло, хотя и слегка влажновато, и пахло здесь как-то странно. Джим так и не разобрался, чем именно пахнет, но запах ассоциировался с большим промышленным предприятием. Он медленно обернулся, выставив руки вперёд и пригнувшись, как борец в ожидании атаки – готовый ко всему. Он проговорил, даже не столько в плане продуктивного общения, сколько с целью проверить, что будет:
– Знаете что? Я вообще-то немного не так представлял себе посадку на борт космического корабля.
Стоило Джиму заговорить, как включился свет. Воздух вдруг уплотнился и сделался липким и вязким. Непонятный промышленный запах сменился резким запахом кислоты, которую заливают в аккумулятор. Свет был неземным – во всех смыслах этого слова. Такое мерцающее голубое сияние. Как будто ты заключён внутри айсберга. Джим не нашёл никаких видимых источников света. Свечение лилось отовсюду, наполняя пространство. При таком свете было трудно соизмерять расстояния. Не будь у Джима такого богатого опыта с галлюцинациями, он бы подумал, что у него что-то не то с глазами.
Он стоял на изогнутом дне какого-то металлического цилиндра с рифлёными стенками, наподобие громадного резервуара, около двенадцати футов в диаметре. Ребра цилиндра и участки панелей на стенах были покрыты какими-то нечитабельными идеограммами. За исключением этих внеземных надписей, всё казалось вполне обыденным. Даже как-то и неинтересно. Но Джим не спешил делать выводы. Прочитать, что здесь написано, он не мог, но общее расположение знаков и их начертание очень напоминали рисунок кругов на полях, которые он видел по дороге к Перекрёстку. Он покачал головой:
– Если вы оставляете нам записки на кукурузных полях, пишите хотя бы по-английски. Или словарь пришлите.
Джим вообще-то не ждал ответа. Но ответ прозвучал. Его же фраза, произнесённая громким скрипучим металлическим голосом, нечто среднее между издевательским передразниванием и мгновенным ответом;
– Если вы оставляете нам записки на кукурузных полях, пишите хотя бы по-английски. Или словарь пришлите.
Голос был тонким, как у Микки-Мауса. Наверное, если бы Джим надышался гелием, у него был такой же голос. Джим моргнул. Очередные приколы весёлых пришельцев? Он уже начал сердиться. И ещё ему очень хотелось выпить.
– Что ты сказал?
– Что я сказал?
Джим вздохнул:
– Вот только, бля, Рэя Чарльза не надо цитировать.
Бестелесный скрипучий голос тоже вздохнул:
– Вот только, бля, Рэя Чарльза не надо.
Джим понял, что над ним издеваются.
– Ага. Я въехал.
– Ага. Ты въехал.
– И долго мы будем играть в эти игры?
– Пока ты не будешь готов пройти сквозь мембрану.
Джим не ожидал нормального ответа и даже слегка растерялся:
– Сквозь мембрану?
– Сквозь мембрану.
Джим так и не понял, то ли невидимый Микки-Маус снова затеял дразниться, то ли ответил на его вопрос. Он ещё ничего не сказал, а голос уже отозвался:
– Нет, я не дразнюсь. Если тебе здесь не нравится, пройди сквозь мембрану.
– Какую мембрану?
– Да вон же, в конце помещения, дурашка.
Джим удивлённо приподнял бровь, слегка обалдев от подобного обращения. Он посмотрел в дальний конец "помещения". В закруглённой стене образовалось круглое отверстие фута четыре в диаметре, затянутое полупрозрачной дрожащей мембраной. По внешнему краю отверстия шёл металлический ободок наподобие скошенного кольца из сияющей меди. Мембрана представляла собой то ли плёнку, то ли завесу из газа переливчатого перламутрового оттенка. Внутри пузырились и лопались крошечные электрические искры – в точности как пузырьки в шампанском. Джим так и не понял, что это было: твёрдое тело, жидкость, плотный газ или что-то ещё.
– И мне надо сквозь это пройти?