Сэмпл быстро сунула в лапищу сумоисту с полдюжины пластмассовых монет. Но прежде чем открыть дверь и впустить их в номер, охранник сурово нахмурился и проговорил:
– У вас пять минут. А потом – пулей назад. И постарайтесь там не шуметь и никому не докучать, хорошо? А то я сам, лично, вам задницу надеру, обоим.
С таким вот напутствием он открыл перед ними дверь.
В комнате было не продохнуть от табачного дыма. Дым даже светился, когда на него попадал свет, – таким он был густым. Док с Люцифером курили сигары, а кореец с жёстким лицом – турецкие сигареты, которые он доставал из стального портсигара. Безликие зрители, скрытые в полумраке по периметру комнаты, тоже почти все курили: сигареты, сигары и сигарильи. Все их внимание было сосредоточено на игре. В комнате было сумрачно – горела всего одна лампа, непосредственно над зелёным покерным столом. Её абажур от Тиффани был весь сморщен и покрыт жёлтыми пятнами от никотина. Она освещала белые карты, руки игроков и манжеты их рубашек. Когда Джим с Сэмпл вошли, Люцифер как раз сдавал карты, так что никто даже не посмотрел в их сторону. Джим заметил, что Доку пришёл чёрный туз. Оставалось только надеяться, что среди его тёмных карт нет красных восьмёрок. Хотя, может быть, здесь, в Аду, свои правила и правило "мёртвой руки" тут не действует.
Потихоньку, не привлекая к себе нежелательного внимания, Джим и Сэмпл слились с толпой зрителей. Они проникли сюда, и если верить охраннику, у них есть пять минут, чтобы вытащить Дока. Дело за малым: придумать, как его вытащить, и осуществить это на практике. Джим приметил в углу небольшой бар и решил, что в качестве выгодной позиции для наблюдения это место не хуже любого другого – да и выпить чего-нибудь тоже не помешает. Для прочистки мозгов. Уже направляясь к бару, он увидел, что за игорным столом сидит Никсон. Никсон тоже заметил Джима и нахмурился, вроде как не узнавая и силясь вспомнить, где он мог его видеть. Джим понял, что промолчать он не сможет, несмотря на предупреждение охранника. Он шагнул к столу, встал в круге света от лампы и прожёг Никсона взглядом:
– Он ещё хмурится, сукин сын.
Сэмпл схватила его за локоть:
– Джим!
Джим покачал головой. Он не будет молчать.
– Ладно, Гувера я упустил, но уж с этим мерзавцем разберусь.
Док поднял глаза и узнал Джима:
– Ну, привет, юный Моррисон.
– Привет-привет, Док.
Люцифер поглядел на Дока:
– Ты его знаешь?
Док кивнул:
– Разумеется, знаю. Это Джим Моррисон. Немного растерянный и, как всегда, чересчур упёртый, но в общем и целом вполне вменяемый.
Двое здоровенных парней, что стояли в тени за спиной Люцифера, шагнули вперёд. Они могли быть родными братьями охранника-сумоиста, ну если и не родными, то уж двоюродными – точно. Даже вкусы в одежде у них совпадали. Они остановились, дожидаясь, пока Люцифер не прикажет им вышвырнуть Джима и Сэмпл за дверь. Люцифер нахмурился и указал пальцем на Сэмпл:
– А эта подруга?
– Сэмпл Макферсон.
– Как в Эйми Сэмпл Макферсон?
Док снова кивнул:
– Именно так… во всяком случае, наполовину. Для юного Моррисона она станет любовью всей жизни.
Сэмпл начала возражать:
– Кто говорит, что я стану любовью всей его жизни?
Но её никто не слушал. Люцифер пристально изучал Джима:
– И что тебе нужно, Джим Моррисон?
– Я пришёл вытащить Дока из этой игры…
Люцифер покачал головой:
– Док не может выйти из игры. Ему надо поддерживать репутацию.
Джим указал на Никсона:
– …но теперь, когда я увидел его, я, наверное, внесу изменения в свои планы.
Люцифер удивлённо приподнял бровь:
– У тебя зуб на Никсона?
– У всего моего поколения зуб на Никсона.
Никсон кисло скривился:
– Мы тут в покер играем или слушаем этого хиппи немытого?
Люцифер задумчиво разгладил пальцем свои тонкие усики. Кали и кореец сидели, положив руки ладонями вниз на стол. Лица обоих оставались невозмутимыми и абсолютно непроницаемыми, хотя потом, вспоминая тот вечер, Джим мог бы поклясться, что Кали все это забавляло. Наконец Люцифер принял решение:
– Пусть он выскажется. У нас тут, в Аду, свобода слова.
Никсон сердито раздул ноздри:
– Прошу прощения, но я категорически возражаю. С каких это пор в Аду появилась свобода слова? Я об этом не слышал. Где это написано? И особенно – для длинноволосых смутьянов, которые вламываются в частный карточный клуб и мешают приличным людям играть.
Люцифер усмехнулся. Кажется, ему нравилось изводить бывшего президента.
– Свобода слова появилась в Аду, когда я сказал, что она здесь есть. Мне бы хотелось его послушать. Тем более что потом мои мальчики, может быть, выбьют из него всю дурь.
Никсон яростно проговорил:
– Экстремист. Вот верное слово. При жизни я был вынужден иметь дело с такими вот экстремистами. На протяжении всей карьеры.
– Ты имеешь в виду этот свой список врагов?
– Я делал всё необходимое, чтобы укрепить государственную безопасность и защитить кабинет президента.
– Там в этом списке был Граучо Маркс.
Док откинулся на спинку стула и уставился в потолок.
– Граучо уже вышел на высший уровень. Одно из самых стремительных продвижений наверх за всю историю. Почти как у Эйнштейна.
– Он подстрекатель. Заявил, что меня надо убить.
– Это он каламбурил.
– Так тебе что не нравится, молодой человек? Моё отношение к Граучо Марксу?
Джим сердито подался вперёд:
– Да, мне не нравится твоё отношение к Граучо Марксу, и к "Чёрным пантерам", и к Джону Леннону, и к людям в Камбодже, и ещё мне не нравится, что ты послал на войну десятки тысяч молодых ребят, чтобы их там убили или искалечили, зато ты мог остаться героем для истории.
– Как я понимаю, ты имеешь в виду Юго-Восточную Азию?
– Ты даже не в силах произнести это слово – "Вьетнам"?
– Эта война давно кончилась.
– Я тут недавно виделся с одним парнем, его зовут Чак. Так он до сих пор все это переживает, снова и снова.
– Что же, я виноват, если кто-то завяз на месте и не в состоянии идти вперёд?
– Я не говорю про вину. Просто было бы справедливым, если бы ты разделил их страдания, хотя бы отчасти, а не сидел тут, весь такой из себя самодовольный, и не играл бы в карты с Люцифером.
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Никсон холодно взглянул на Джима:
– Ты собираешься восстанавливать справедливость? И как, интересно? Кстати замечу, что я заслужил своё место здесь.
– Охотно верю.
– Так зачем попусту сотрясать воздух, а, Моррисон? Ты мне всё равно ничего не сделаешь.
Джим обвёл взглядом сидящих за столом. Похоже, все ждали, что он ответит.
– Может быть, и не сделаю. А может, и сделаю. – Он обратился к Доку: – Эта штуковина Элвиса Пресли, она у тебя с собой?
Док кивнул:
– Конечно, с собой.
– А можно мне посмотреть?
Док снова кивнул:
– Не вижу причин, почему нельзя.
Никсон покачал головой, всем своим видом давая понять, что считает Джима законченным психом.
– Элвис Пресли? Тоже тот ещё субчик. Психопат, наркоман и маньяк. – Он обратился к Кали и корейцу: – Знаете, вы с ним встречались. Он был вообще невменяемый. Псих, однозначно. Он попытался меня обнять, как и этот придурочный негритос Сэмми Дэвис.
Кали заговорила – в первый раз за всё время. Её голос был жёстким как сталь и мурлыкающим, как у кошки. В нём сплелись обольщение и смерть.
– И, однако, вы вместе сфотографировались.
Никсон раздражённо взмахнул рукой:
– Это всё Холдемен. Решил, что это поднимет мой рейтинг у молодёжи. Но я сразу скажу, чтобы не было недоразумений: я лично был против.
Люцифер закурил очередную сигару.
– Элвис был таким, каким был, но когда он родился, в небе сияли синие огни. А в Йорбе-Линде синих огней как-то не наблюдалось. Вот почему ты ещё здесь, а он давно двинулся дальше – вместе с Граучо и Эйнштейном.
Никсон уже собирался ответить Люциферу, но тут Док сунул руку в карман сюртука, что висел у него на спинке стула, этак небрежно достал Пистолет, Который Принадлежал Элвису, и протянул его Джиму. При виде этого пистолета все в комнате замерли. Кореец украдкой потянулся к тому месту, где его форменный китель характерно оттопыривался. У Кали мгновенно материализовалась дополнительная пара рук. Люцифер просто выдохнул голубой дым чуть ли не в лицо Джиму:
– И что ты будешь с ним делать?
Никсон уставился на пистолет. Его лоб покрылся испариной.
– Это нелепо, Моррисон. Ты не можешь меня убить. Я уже мёртвый.
– Как однажды сказал сам Док, убить, наверное, и не убью, но рога точно пообломаю. Это ж не просто какая-то пушка. Это Пистолет, Который Принадлежал Элвису. С золотыми пулями.
Похоже, что Люцифера все это забавляло. Он ткнул в сторону Джима своей сигарой:
– Знаешь, что будет, если ты выстрелишь здесь из этой штуковины?
Джим криво усмехнулся. Люцифер начинал ему нравиться, но он знал, что симпатия к Дьяволу – ещё не причина его недооценивать.
– Точно не знаю, но думаю, Ад встанет на уши.
– И расплата потом будет воистину адской.
– Лично против тебя я ничего не имею.
– Я знаю.
Джим повернулся к Кали и корейцу:
– И против вас – тоже.
Люцифер затянулся сигарой:
– Но я всё равно не могу допустить, чтобы ты тут стрелял.
– Интересно, и как ты меня остановишь, если я соберусь нажать на курок?
– Остановить тебя я не смогу, но смогу сделать так, чтобы ты потом очень сильно об этом пожалел.
– Допустим, я собираюсь его ограбить?
– Ты хочешь ограбить кого-то из игроков, кто играет с самим Люцифером? Прямо за карточным столом? А ты смелый, малыш.
– Я не хочу грабить тебя, или Кали, или этого корейского джентльмена.
Никсон обернулся к Люциферу:
– И ты это допустишь?!
Люцифер кивнул:
– С этой минуты – справляйся сам.
– Я думал, мы заключили сделку.
– Мы заключили сделку, когда ты был жив, чтобы ты стал президентом, а потом, когда ты умер, мы заключили сделку, чтобы восстановить твоё место в истории, но я что-то не помню, чтобы обещал защищать тебя от грабителей и бандитов.
Джим нацелил Пистолет, Который Принадлежал Элвису, Никсону в голову:
– Давай, сукин сын, гони деньги.
После секундного колебания Никсон неохотно сгрёб свои деньги – всё, что были на столе, – и пододвинул их к Джиму. Джим повёл пистолетом:
– И всё остальное.
– Что остальное?
– Только не говори мне, что ты ничего не припрятал.
Никсон скривился, но всё же достал из внутреннего кармана небольшой кожаный кошелёк и вытряхнул содержимое на стол.
– Ты за это заплатишь, – процедил он сквозь зубы.
Джим усмехнулся:
– Уже боюсь. Теперь до конца дней своих буду пугаться и ждать страшной мести. – Он повернулся к Доку. – Ты идёшь с нами, как я понимаю?
Док улыбнулся:
– А у меня есть выбор?
Джим покачал головой, а Док оглядел присутствующих за столом, изображая искреннее сожаление:
– Мне очень жаль, что приходится прерывать игру, тем более когда я выигрываю, но тут, сами видите, дело такое: если у парня в руках пистолет, с ним лучше не спорить.
– Эффектный манёвр, ничего не скажешь.
– Если честно, тут были и личные счёты. Я не знал, что там будет Никсон. А он что, правда продал душу Дьяволу, чтобы стать президентом?
– Ты даже не представляешь, сколько людей продают душу Дьяволу.
– А ты сам не пробовал?
Док закашлялся:
– Уж поверь мне, мой юный друг, если бы я заключил сделку с Дьяволом, я сейчас был не здесь. Или может быть, здесь, но мне бы было значительно лучше.
Джим, Док и Сэмпл спускались в лифте. Мужчины, кажется, были в восторге от недавнего приключения, но Сэмпл как-то не разделяла их радостного возбуждения.
– Ладно, ребята, вы разыграли неслабое представление, но что нам делать теперь? Есть какие-то соображения?
Док поглядел на Джима:
– Что там дальше по плану?
– По какому плану?! Это была чистая импровизация.
– Ты хочешь сказать, ты ничего не продумал? Как нам отсюда выбраться и всё такое?
Джим начал злиться:
– Слушай…
Сэмпл поспешила вмешаться, пока Джим и Док не схлестнулись в яростном мужском споре.
– Данбала Ля Фламбо сказала только, что мы должны тебя вытащить. Что эта игра – настоящее самоубийство и тебя надо спасать.
– Ля Фламбо? А она здесь при чём?!
Сэмпл вкратце пересказала Доку, как они с Джимом попали на остров вудушных богов и что там с ними было. Когда она закончила свой рассказ, Док покачал головой, глядя на Джима:
– Тебя ни на минуту нельзя оставить.
Джим все ещё злился:
– Знаешь что?! После того как тебя обработает Доктор Укол, если Ля Фламбо и Мария-Луиза велят тебе прыгнуть, ты только спросишь: а как высоко?
У Дока челюсть отвисла.
– Мария-Луиза в этом тоже участвует?
Джим кивнул. Док покачал головой:
– Ты хоть понимаешь, как глубоко завяз? И я вместе с тобой. – Он вздохнул. – Ты себе не представляешь, как долго я ждал, чтобы вновь сесть играть с Люцифером. И теперь я уже точно персона нон грата во всех казино в Аду.
Сэмпл никогда не понимала мужскую логику. Док недоволен, что его спасли?!
– Эта игра, которой ты так долго ждал, могла бы закончиться для тебя очень плохо. И ты это знаешь. Вот превратился бы в овощ безмозглый – и что тогда?
– Дело не в этом.
– А в чём тогда дело?
Но Док не успел объяснить, в чём дело, – лифт приехал на первый этаж, двери открылись. Пора выходить.
Монахини всё-таки подняли бунт. Эйми слышала их надрывный речитатив – где-то снаружи, за стенами монастыря. Голос Бернадетты выбивался из общего хора истошным воющим контрапунктом. Они выпевали какие-то слова, но Эйми их не понимала. Какая-то жуткая глоссолалия, хоровой бред – словно в них бесы вселились, во всех сразу. Эйми не строила никаких иллюзий. Она знала, что это значит: они нарочно заводят себя, заряжаются праведным гневом перед тем, как идти кончать с ней, с Эйми. Те сестры и ангелы, что ещё не примкнули к мятежникам – а таких, прямо скажем, осталось немного, – были сейчас рядом с ней, в Ризнице. Эйми стояла на коленях, отвернувшись от всех, и делала вид, что молится. Но она не молилась. На самом деле она беззвучно рыдала.
– Господи, Сэмпл… что я наделала?! Если б ты была здесь, ты бы знала, что делать. Но тебя нет. Ты сейчас в лимбе, и уже очень скоро за мной придут. Меня уведут на Голгофу. То, что я сделала… я не хотела, правда. Просто я разозлилась. Разве я виновата, что разозлилась – после всего, что мне пришлось пережить. Это было ужасно. Если б я знала, как все исправить, я бы исправила. Обязательно. Но я уже ничего не знаю. Теперь, когда я тебя уничтожила, я уже ничего не могу. Ничего.
Эйми молилась бы, если в этом был смысл. Если бы кто-то прислушался к её молитвам. Но она знала: её некому слушать. Бог оставил её – если он вообще есть, – а Иисус после недолгого, очень недолгого медового месяца оказался убийцей и извращенцем. Никогда раньше – ни при жизни, ни здесь, в Посмертии, – ей не было так плохо. Никогда раньше она не чувствовала себя такой беспомощной и одинокой. И вот теперь она тихо рыдала, стоя на коленях.
– Сестра Эйми? – Одна из монахинь робко приблизилась к ней.
Эйми сделала глубокий вдох и поднялась с колен:
– Что, голубушка?
– Бернадетта и все остальные, которые с ней… они сделают с нами что-то нехорошее?
Эйми ответила не сразу. Она хорошо понимала, что если мятежницам во главе с Бернадеттой удастся прорваться сюда, в монастырь, они почти наверняка распнут на Голгофе всех, кто здесь есть. Теперь Бернадетта называла себя "Молот Господень", а человек, принявший такое имя, вряд ли заинтересован решить все миром. Так что Эйми готовилась к самому худшему. Но надо ли ставить об этом в известность тех немногих монахинь, что ещё оставались с ней? Спорный вопрос. Эйми не хотела никого обманывать, но, с другой стороны, если они будут знать, что их положение безнадёжно, они скорее всего тоже её покинут. А Эйми ужасно боялась остаться одна. Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох:
– Наверное, надо готовиться к худшему. Они сейчас взбешены.
– Но ты же не виновата, что Иисус оказался маньяком.
– Похоже, у них своё мнение на этот счёт.
К ним подошла ещё одна монахиня:
– Достать бы оружие – может быть, мы бы их и сдержали. Показали бы им, что мы тоже круты и неслабы.
Эйми растерялась. Это было так странно – слышать призывы к оружию из уст монахинь.
– Но это же Небеса. Здесь нет оружия. Нам оно никогда не было нужно.
Третья монахиня подошла и сказала:
– Мы слышали, у Бернадетты оружие есть; она его наколдовала.
Эйми задумалась. Может быть, мысль об оружии в руках у монахинь была не такой уж и нелепой. Да, они приняли постриг, но до этого большинство из них – в частности, вот эти трое – вовсю торговали собой в каком-то борделе у Дока Холлидея и действительно были "круты и неслабы", типа сам чёрт им не брат. Может, они ещё не утратили прежнего боевого духа. Но вот в чём проблема: Эйми совсем не умела создавать оружие. На самом деле, после того как она уничтожила Сэмпл, у неё всё валилось из рук – не создала вообще ничего. Её Небеса распадались на части, а она ничего не могла сделать. В ткани реальности появились прорехи, вроде круглых дырок в швейцарском сыре, так что теперь Небеса напоминали картины сюрреалистов.
– Ты же можешь создать нам оружие? Что-нибудь не очень тяжёлое. Например, автоматы. Мы не хотим никого убивать, но их надо как следует припугнуть.
Эйми смотрела на своих монахинь с выражением безмерной, предельной печали:
– Я не знаю, получится у меня или нет. У меня нет опыта в таких делах. Я всегда была пацифисткой.
– А Сэмпл? Она нам не поможет?