Они хотели в компанию… Конечно – в героиновую компанию. Они уже знали Ричи, шеф-повара "Саунда". Он был единственным престарелым сотрудником "Саунда", ему было где-то около сорока. Он торчал от девушек такого возраста. Такой добрый и нежный дядя для всех бродяжек… Они стояли у бара и болтали с Ричи. Потом заметили, что я наблюдаю за ними, и мы переглянулись. Ну, просто так, потому что были одного возраста… Одна из них подошла ко мне. У неё было такое невинное ангельское личико. Её зовут Бабси, сказала она, и спросила, нет ли у меня колеса для неё.
Я медленно молвила: "Забей – молодая ты ещё. Это же вредно! Зачем тебе колесо?" Я наслаждалась своим преимуществом… Я хотела показать ей, что некрасиво подваливать к настоящим героинщикам, чтобы просто стрельнуть какое-то идиотское колесо. Она смотрела на меня, как на икону, широко открыв глаза, так, как ещё недавно и я смотрела на ребят, стоящих на ступеньку выше. Она сказала, что хочет угостить меня вишнёвым соком и скоро вернётся.
Когда Бабси ушла, ко мне подошла другая. Её звали Стелла. Она спросила, что Бабси от меня хотела. Я сказала: "Колесо". Стелла сказала: "Она тебе уже отдала деньги? Давай обратно! У меня пропало пять марок. Старуха их определенно свистнула!" В этом была вся Стелла… Такая, какой позже я должна была выдерживать её часами. Со временем Бабси и Стелла стали моими лучшими подругами. Мы действительно дружили. До тех пор, пока в газетах не появились статья о Бабси…
Тут как-раз подошла Бабси с вишнёвым соком. Ничего, кроме презрения, я к ней не испытывала, но как-то одновременно она была мне очень-очень симпатична. У неё было ангельское личико и наивное какое-то, несложное поведение. Мы стояли и болтали о том, о сём. Бабси и Стелла недавно со свистом вылетели из школы.
Прогуливали девочки, понимаю… Попали в компанию, в которой бешено садили – конечно, тут не до школы, понимаю… Домой сунуться они не могли, бомжевать им надоело, и теперь вот они хотели узнать что-нибудь покруче, чем их старая гашишная компания… Бабси было двенадцать лет, Стелле тринадцать.
На следующий день я пригласила Бабси к себе домой и подарила ей пару своих старых футболок и трусы – у неё почти ничего не было из одежды. Потом она заснула у меня в кровати, а я стала готовить… Бабси мне действительно нравилась. Да и со Стеллой мы тоже неплохо ладили. Они так напоминали мне меня саму, только на несколько месяцев моложе. В их окружении я чувствовала себя как-то приятней, чем с совершенно заколотыми игловыми… Девочки курили гашиш и закидывалась кислотой. Благодаря им я немного отошла от героинщиков. Только по субботам я немного нюхала. Все наши ребята смеялись, что я вожусь с подростками, но меня это не задевало…
У нас у троих было о чём поговорить. Дома были похожие проблемы. Отец Бабси покончил с собой, когда она была ещё совсем маленьким ребёнком. Мама её работала танцовщицей в Восточном Берлине и фотомоделью в Западном и поэтому скоро у Бабси появился отчим. Отчим был пианистом. На весь мир известным пианистом, как говорила Бабси. Она очень гордилась своим отчимом… Когда мы заходили в какой-нибудь музыкальный магазин, она первым делом бросалась к пластинкам отчима.
Пластинок действительно было немало. Но отчим не слишком-то заботился о приёмной дочери, и поэтому Бабси жила у бабушки с дедушкой. Жила как принцесса… Я бывала у неё несколько раз. Огромная комната, обставленная отличной мебелью, сумасшедший проигрыватель и масса пластинок. Все как надо! И просто горы шмотья… Но со своей бабушкой – настоящей фурией – она всё никак не уживалась, говорила, что с удовольствием жила бы у своей мамы. Короче, Бабси и знать ничего не хотела о своей роскошной бабушке с её роскошной комнатой и потому бомжевала.
У Стеллы была очень красивая мама. Стелла её очень любила. Отец Стеллы погиб на пожаре. Когда это случилось, ей было десять. С тех пор её маме приходилось самой двигаться по жизни, времени на дочь у неё не хватало. Кроме того, она много пила. У Стеллы в то время был настоящий заскок. Она влюбилась в Мохамеда Али, восторгалась его силой. Я думаю, он был в её фантазиях и отцом и возлюбленным одновременно…
Мы трое шли-катились по одной дорожке. Ещё в первый день, когда я их увидела, мне было ясно, что девочки закончат героином, но пришла в ужас, когда однажды Стелла действительно попросила у меня порошок. Я бешено разозлилась и заорала на неё: "Ты что несёшь? И думать забудь об этом, ты ни от кого не получишь тут ни полграмма! Я тоже бросаю это дело! Это вообще ничего не даёт!" Я так ничего и не выдала Стелле, и всех своих попросила ей не давать. Через пару дней Блэки, парень из моей компании в "Саунде", с которым она теперь дружила, всё-таки дал ей немного порошка. Бабси, конечно, сразу же уцепилась за подругой. Но приторчать им так и не удалось, – с этим порошком они попали в облаву, и полицаи отбуксировали их домой. Несколько недель я их не видела.
Приближалась весна, и на улице становилось всё теплее. Первые солнечные деньки всегда были для меня особым праздником – так было с самого детства. В саду распускались цветы. Бегать босиком, раздеваться и загорать, барахтаться в воде – что может быть лучше? Но в этом году напрасно я ждала это весеннее счастье. Казалось невозможным, как это – солнце светит всё ярче и греет всё теплее, а жизнь не становиться лучше? Я вся с ног до головы была завалена какими-то проблемами и даже не знала, что это за проблемы. Я нюхала героин, и тогда проблемы вроде как исчезали. Исчезали ровно на неделю…
В мае я отпраздновала свой четырнадцатый день рождения. Моя мама поцеловала меня и дала пятьдесят марок. Пятьдесят марок она сэкономила на хозяйстве… Я могла сама купить себе и подарить что-нибудь, чего мне особенно хотелось. Это-то меня и радовало. Подарок, подарочек!
Этим же вечером я рванула на Курфюрстендамм. На точку, понятно. Сорок марок ушли на две четверти героина. Столько порошка в один раз у меня ещё никогда не было! На шесть марок я купила сигарет, – я курила теперь как сумасшедшая, одну сигарету за другой; пачка вылетала за два-три часа. И вот четыре марки у меня оставалось на "Саунд".
В клубе столкнулась нос к носу с Детлефом. Он нежно поцеловал меня и поздравил с днём рождения. Я тоже поздравила Детлефа, потому что его день рождения был только за два дня до моего. Детлеф был немного в печалях и рассказал, что родители в этот раз его поздравить не удосужились. Оказалось, что только я вспомнила о нём… Да – ему было ещё хуже, чем мне! Я попыталась его утешить своим обычным "не переживай, старик", и кроме того, у меня был припасён отличный подарок для него. Доза! У меня было так много порошка, что мы оба спокойно могли торчать аж до воскресенья.
После этого совместного дня рождения, гигантской дороги для меня и порядочного дозняка для него, мы снова стали ходить вместе. До этого Детлеф шлялся то с одним приятелем, то с другим, а я часто бывала с Бабси и Стеллой, – но теперь мы всё время проводили вместе, если я могла выбраться в центр. Детлеф как раз бросил свою учёбу – он учился на водопроводчика и поэтому время у него было всегда… Если у нас хватало денег, мы оба покупали героин.
Пришли летние каникулы.
В первый день каникул мы с Детлефом и другими ребятами из компании поехали загорать на Ванзее. Обгорели там страшно, но – нет худа без добра! Там мне пришло в голову, как так на пляже подобраться к вещичкам, которые потом было бы легко реализовать. Мы перебрались повыше, туда, где в рощице лежали бабушки. Они там лежали себе в теньке, поскольку не переносили уже солнца.
Начали с мелочей, просто чтобы приобрести навык и заодно перекусить чего-нибудь. Мы подбирались к какой-нибудь подстилке с холодильным ящиком, чей владелец как раз ушёл купаться. Тогда я громко говорила: "А бабушки-то и нет!" Потом быстро залазила в ящик. С первой попытки мы разбогатели на две банки колы, в следующий раз я свистнула платок и покрывало. А вечером вытащила переносное радио и пару мелочей, а Детлеф – часы.
Радио в пять минут ушло в "Саунде" за полтаху. Да, это был наш день! И я была уже совершенно счастлива, предвкушая вечер. Мы получили деньги, и я сразу сказала Детлефу: "Слушай, это нюхачество мне уже надоело! Я сегодня вмажусь".
Детлеф запротестовал. Но что это – пустые слова! В принципе, было уже все равно, колюсь я, или нюхаю… Просто, если только нюхаешь, нельзя считать себя настоящим игловым. Некоторые ребята у нас кололись только от случая к случаю…
Мы отправились к точке прямо на углу Курфюрстенштрассе. Наш дилер признавал нас уже издалека, и сейчас он увидел нас, прошёл два квартала и остановился, дожидаясь. Безопасность, что поделаешь! Я купила у него две четверти за сорок марок… Я хотела в конце концов вмазаться! Когда нюхаешь – долго ждать прихода. Если вмазаться, то героин падает, как молоток. Многие сравнивали это с оргазмом, и теперь я просто хотела испытать это чувство, не дав себе труда даже секунду подумать, что назад пути уже не будет.
Мы зашли в общественный туалет на Потсдамерштрассе. Мерзкое местечко…
Перед туалетом, как тюлени на льдине, лежали какие-то алкаши. Они там и ночевали обычно… Мы дали им пачку сигарет, чтобы они постояли на стрёме. Они уже давно знали – что к чему, и очень обрадовались подачке.
С нами была ещё одна девка из "Саунда" – Тина. Детлеф достал из пакета шприц, ложку и лимон. Высыпал порошок на ложку, накапал туда воды и немного лимонного сока, чтобы порошок, который был, конечно, не очень чистым, лучше растворялся.
Вскипятил раствор над зажигалкой и втянул его в шприц… Этот его старый шприц был совершенно засорен, игла была тупой, как вязальная спица. Сначала кололся Детлеф, потом Тина, ну а потом игла полностью забилась и не пропускала уже ничего. По крайней мере, они оба так утверждали. Скорее всего, они просто не хотели, чтобы я начала ставиться. Меня весь этот цирк просто вывел из себя…
Идиоты.
Слава богу, в сортире был ещё один фиксер – он только что вмазался. Полностью убитый тип, полностью опустившийся, полностью заколотый. Я спросила у него, не одолжит ли он мне машину. Не проблема, он одолжил. Теперь, правда, когда нужно было всадить себе иглу в вену на локтевом сгибе, я ужасно струсила – боялась ведь шприцов. Закрыв глаза, я ударила, но ничего не получилось, хотя я много раз видела, как это делают. Детлеф и Тина вели себя так, как будто их это не касается… Так мне пришлось попросить этого убитого помочь мне! Он понял, конечно, что я в первый раз… Короче, выставила себя полной дурой перед ним – старым игловым!
Он сказал, что это полное говно, не стоило бы этого делать, но, однако, взял шприц. У меня на руках вен почти не было видно, и ему было сложно попасть в артерию. Пришлось трижды втыкать иглу, пока в канюлю не стала поступать кровь.
Бормоча что-то там о полном говне, он с размаху вогнал мне всю четверть…
Героин ударил, как доской по затылку. Честно говоря, оргазм я представляла себе как-то иначе, – а теперь я просто отупела. Окружающий мир в одну секунду перестал для меня существовать – я его просто не воспринимала больше. Вряд ли я вообще думала… Я просто пошла в "Саунд", воткнулась в какой-то угол и стала пить вишнёвый сок.
Всё было отлично… Теперь я была с Детлефом… Мы были как настоящая супружеская пара, только что не спали друг с другом. Между нами, кстати говоря, вообще не было никаких сексуальных контактов. Для этого я чувствовала себя ещё не совсем взрослой, и Детлеф принимал это без долгих объяснений… Это тоже очень мне нравилось в нем. Да, что говорить, он был просто сказочным парнем!
Я была уверена, что когда-нибудь мы переспим. И я была рада, что ещё ничего не имела с другими ребятами. У меня не было никаких сомнений – я знала, что мы всегда будем вместе. Когда мы гуляли в "Саунде", Детлеф провожал меня домой.
Верные два часа. А потом ему приходилось топать из Кройцберга в Ланквиц, где он жил у отца…
Мы говорили с ним о каких-то нереальных вещах… Никаких отношений с реальностью я больше вообще не поддерживала. Действительность была для меня недействительна. Меня не интересовали ни вчера, ни завтра. У меня не было никаких планов – одни только мечты… Больше всего я любила говорить с Детлефом о том, что было бы, если бы у нас были деньги… Мы хотели купить большой дом, большую машину и модную мебель. Только одно не входило в наши планы – героин.
Ну, скоро у Детлефа возникла реальная идея как разбогатеть. Он сказал мне, что возьмет у дилера на реализацию героина – марок на сто, не больше. Эту кучу порошка он хотел разделить на десять чеков – каждый по двадцать марок. На вырученные от продажи деньги мы бы опять купили героин и, таким образом, каждый раз удваивали бы наш капитал. Я нашла идею роскошной… Тогда мы представляли себе очень просто всё это дилерство…
Детлеф действительно получил кредит в сотню марок. Очевидно, несколько мелких торговцев с нашей сцены выдвинулись наверх и искали теперь новых уличных дилеров себе на смену… Хорошо. Но появляться с нашим товаром прямо на точке мы не осмеливались – торговали в "Саунде". Детлеф, добрая душа, так прямо волновался за тех, кого ломало и у кого ни копейки не было за душой, что давал им порошок в кредит. Конечно – эти уроды так никогда и не расплатились! В общем, к вечеру половина героина ушла так, другую мы раскололи сами, и когда чеки кончились, у нас не оказалось ни пфеннига…
Этот тип, который кредитовал Детлефа, страшно обозлился, но так ничего и не предпринял, чтобы вернуть товар. Наверное, он просто хотел проверить, катит ли Детлеф под дилера, и теперь убедился, что у того нет ни малейших способностей к торговле… Ну, бывает – производственный риск.
Первые три недели летних каникул я провела с Детлефом. Мы встречались с ним уже в полдень и не расставались до вечера; как правило, большую часть дня мы, сбиваясь с ног, носились в поисках денег. Я делала такие вещи, которые раньше сочла бы невероятными для себя. Я воровала, как сорока, в супермаркетах. Все подряд, но прежде всего то, что можно было легко загнать в "Саунде". Получить деньги, купить героин… Редко когда выручки хватало на два укола в день. Но постоянно порошок нам вроде не был нужен – можно было перетерпеть. К счастью, мы легко могли обходиться без герыча целыми днями, – серьезной физической зависимости у нас ещё не было…
* * *
Во второй половине каникул я должна была отправиться к бабушке в Гессен.
Бабушка жила там в маленькой деревне. И что смешно – я страшно радовалась и бабушке и деревне, а с другой стороны, не могла себе представить эти две-три недели без Детлефа. То, что я выдержу хотя бы несколько дней без "Саунда" и огней Кудамма, казалось мне вряд ли мыслимым. И всё-таки мне так хотелось в деревню, – к детям, которые ещё и слыхом не слышали о наркотиках, а просто плескались в ручье и катались верхом! Я сама уже не знала, кто же я всё-таки…
Не долго думая, я разделила себя на две полностью противоположные половины, и стала писать письма сама себе. Это называлось: Кристина пишет Вере. Вера это моё второе имя. Кристина была маленькой девочкой, которая хочет к бабушке, Вера была игловой. И теперь они спорили в письмах…
Уже когда мама сажала меня в поезд, я была только Кристиной, а когда оказалась у бабушки на кухне, это было так, как будто я никогда и не ездила в Берлин. Я почувствовала себя снова дома, по-настоящему дома – всё из-за бабушки. Я любила её очень! Бабушку и её кухню! Кухня была как из книги с картинками. Настоящая крестьянская кухня с печью, огромными кастрюлями и сковородками, в которых всегда что-то жарилось и парилось на слабом огне… Так уютно!
С двоюродными братьями и сёстрами, да и с другими ровесниками в деревне я быстро нашла общий язык – пришлось заново познакомиться. Они все были совершенно нормальными детьми… Ну как и я. Среди них я снова чувствовала себя ребёнком. Я ведь уже почти забыла это чувство! Туфли на высоком каблуке я забросила подальше в угол – одалживала себе у других ребят в зависимости от погоды то сандалии, то резиновые сапоги. К косметичке так ни разу и не притронулась. Здесь никому и ничего не надо было доказывать…
Я много каталась верхом. Мы играли в догонялки и на лошадях, и пешком. Нашим любимым местом для игр был по-прежнему тот самый ручей… Мы все подросли теперь, и плотины, которые мы строили, были просто огромными! Там, у ручья, возникали настоящие водохранилища, и когда мы вечером открывали плотины, то возникал фонтан в три метра как минимум!
Ребята хотели знать, конечно, – как оно там, в Берлине. Но я не рассказывала им много. Я вообще не хотела вспоминать о Берлине. Удивительно – но я ни разу не вспомнила о Детлефе! Собственно говоря, я собиралась писать ему каждый день, но так ни разу и не написала. Иногда вечерами пыталась подумать о нём, но с трудом могла даже вспомнить, как он выглядят… Он был из одного мира, а я из другого.
И каждую ночь в постели мне становилось страшно… Эти типы из "Саунда" вставали передо мной, как привидения, и я с ужасом думала о том, что мне скоро обратно. В такие вечера я очень боялась Берлина… Потом я подумала, что могу попросить бабушку позволить мне остаться у неё, наверное… Но как объяснить ей, почему… – ей и моей маме, кстати? Пришлось бы рассказать всё о наркотиках… Нет, так не годится! Я думаю, бабушка свалилась бы замертво со стула, узнай она, что её малышка колется героином.
Надо было возвращаться в Берлин… Шум, огни, вся эта лихорадка – всё, что раньше так нравилось мне в Берлине, теперь только раздражало. Я не могла спать ночью при шуме. И на Курфюрстендамм, среди потоков машин и толп людей, меня охватывал настоящий ужас! Я даже не пыталась сжиться с Берлином, потому что уже через неделю после моего возвращения мы с классом отправились в путешествие.
Мне было так противно всё здесь, что получив в подарок от моей супертётки пятьдесят марок, я и не вспомнила о героине. Я даже не стала разыскивать Детлефа, – о нём я слышала, что он больше не ходит в "Саунд", – оставалась совершенно чистой, и поехала с классом в Шварцвальд.
Я очень хотела в эту поездку, но спустя пару дней она показалась мне достаточно нудной. У меня постоянно болел живот после еды, и я с трудом выдерживала переезды. И вот, когда мы ехали на шоколадную фабрику в Лоррах, Кесси, которая сидела рядом, сказала мне вдруг: "Слушай, да ты просто вся жёлтая! Твою мать, да у тебя желтуха!!!" Кесси сразу же отодвинулась от меня…
Я подумала: ну вот и моя зараза пришла! Все игловые раньше или позже заболевают гепатитом – из-за грязных старых шприцев, которые часто переходят из рук в руки. Это впервые за долгое время напомнило мне о героине… И я сразу вспомнила о том грязном шприце, которым старый мертвяк вогнал мне четверть в туалете. Потом мне показалось, что Кесси просто пошутила. И впрямь, подумала я, – этого не может быть после двух вмазок, тем более, что уже прошло столько времени с тех пор!
Перед тем, как пойти на шоколадный завод, я добыла себе в какой-то палатке пластмассовую ложку, и вперед – в страну шоколада! В каждый бочонок, содержимое которого казалось мне хоть немного аппетитным, я лезла со своей ложкой, и если мне особенно нравилось, то я задавала руководителю какой-нибудь вопрос, чтобы, пока он отвечает, поесть ещё. С завода я прихватила столько конфет, что моя доверху застёгнутая куртка чуть не разошлась по швам…