Что я сказал Руби Громоглавой
Мне кажется, что всё началось в Москве. В этом городе самое важное - телятина. Ей забиты все подвалы - те, что не наполнены паром из моего носа и внутренностями медведей, которых я затащил туда под ложными предлогами и загасил немецким молотком - Артур, и Питер, и счётчик газа улыбались при моём появлении, затаскивая и эти останки, и другие, которые ещё слишком рано упоминать без риска быть арестованным. Сунь меня по своей воле в пушку, но не стреляй, пока я не готов.
Трижды я снабжал сообщество телятиной, и каждый раз забывал, как всё было. Булочники и распутники подмигивали и отпускали замечания - но только много позже, когда я уехал и мне пришли письма от возлюбленной с фотографиями и обвинениями, я узнал или поверил, что я убил кое-кого куда более питательного, нежели пара надоедливых официантов. Телятина, похоже, была деликатесом, я принёс её в закусочную на углу, мой плащ разразился снежным настом, когда я затащил тушу на стойку.
- Вот ваш демон, - сказал я, - и на голове у него так называемые рога. Так что не надо обрушивать на меня суеверный бред, пока вы не увидите настоящего.
Так мне и надо, конечно, они увидели настоящего - буквально на следующий день. Мычащего и трамбующего детей в детский сад. Воспитатели в слезах, народ в отделении полиции с вилами и винтовками-, и следящая собака, чтобы кричать через деревья и затравить ужас.
Всё, что я знал о демонах, я почерпнул из книг, и страх схватил и заполню меня, сунул меня в машину и увёз на две тысячи миль в другом направлении к дому незнакомца, где я описал охоту в мельчайших подробностях. Я всегда был маргиналом, вот.
Художники по клеёнчатой одежде прошли три шажка до ближайшей пивнушки и с каждым шагом подрывали ветер, так что все начали пихать их и цитировать правила. Они говорили, что это гонения, а им отвечали, что тут словно ад. Именно так и было. Великие мастера прошлого сжигали собственные работы и рвали свои бороды до тех пор, пока не текла кровь. Призраки притворялись оконным стеклом и подслушивали каждый наш разговор. Мудрые вылетали, проклиная тех, кого оставляли позади. Проклятия обычно кончались фразой "и я всех вас ненавижу". Бывали времена, когда я думал, что это единственный способ обращаться к члену художественного сообщества. Потом я продал пряный колобок на улице за восемьдесят фунтов, потому что идиот принял меня за кого-то другого. Это был мой первый урок, как добиться успеха в этом мире.
А когда я пошёл к новым соседям, я позаботился взять с собой своё лицо и скрытые за ним свои убеждения. Куда входили мозги размером с яблоко, потерянные в раю, надзор за нервами, комик плюс деньги, моральные гарантии, вымученные аплодисменты, гербициды, успокаивающие сад, покрытые кровью определения, механически жужжащие ископаемые, коляски из крыльев летучей мыши, нищета и тень безрадостности, цветение ворона и детские цепи. Наловить эльфов и выпороть - горе замаскированным червям.
Никого не принуждали регулярно пугать меня, когда я пытался обжиться там - похоже, люди делали это по собственной воле, подробно описывая свои весьма специфические причины. Я ненавижу тебя потому… а конец фразы бывал таким личным и характерным, что я рыдал над многообразием рода человеческого. Я говорил им, что ненависть - слишком жалкий плод для столь щедрой ветви.
Эти насмешки стоили всего веселья, что было у меня в прошлом - эти удары ножа - та специя, на поиски которой я выбросил жизнь.
Как символ своего уважения я воздел взгляд, полный злобных намерений, на каждого в городе.
Восполняя средства к существованию свекловицей и тенями для век в мрачнейших переулках, какие я только нашёл, я объяснял людям, что у меня проказа, и им этого хватало. В первый же год я услышал всё многообразие воплей, а во второй - каждый вариант смеха. Презрение и унижение идут рука об руку, когда нация почивает на лаврах собственной вины. Скрежеща зубами по удилам, удирали они и никому не рассказывали. Раскройте их уловки, и через пять минут они лают, как псы, и тоннами выделяют пену из пасти.
Насколько я знал, Боб был на несколько миль ниже сточных труб, изгой с перекрученной бородой. Таков был стиль его дома в те дни. Болтающиеся маятники нервов соблазнили своды подземки на совершенно неожиданную чувствительность. Целая система ганглиев опутала потолки и кричала от боли посреди визга тормозов. Вот вам истинно живой город. Струйки шептали в стоках бойни, и с миром всё было в порядке.
Счёт и цифры высвобождались в брызгах мокроты, когда Боб считал свои аресты.
- Ещё тысяча причин - и нужда в конспирации отпадёт, - сказал он в первый раз, когда мы встретились, он смотрел на изобилие заявлений с гордостью. Сидел там, объясняя план уморить голодом истребитель через нехватку целей. Видишь уши на любой стороне того яблока? А теперь скажи, что мир не рушится.
- А как ты оказался здесь, брат?
- Получив образование в погребе от белой дщери каннибализма, окровавленный и спасённый сомневающимся духовенством, я бежал как содомия, едва увидел щель - потоп и огненная буря не смогли остановить меня, когда я предпринял это путешествие - отправился в склеп Эдди. Там были ряды голов и спрятанные ловушки вдоль тихого бокового нефа. Ни при каких обстоятельствах я не попросил бы у него помощи, просто спрятался там, пока буря не утихла - или Эдди поймал бы меня, и мне пришлось бы проделать дырку, чтобы показать, какую ошибку я сделал. Какой-то рычащий звук у задней стены, но я не стал обращать внимания. Каким же глупцом я оказался. То был последний день, который мы с моим священником провели порознь.
- Тогда не общались?
- Мои мозги и зубы изо всех сил пытались подладиться, запёкшись от учебников. Оглушительный взрыв, когда я сказал "привет". Толчки пробежали по моей руке, когда я попытался отдать честь. Мы - замаскированные скелеты.
- Расскажи мне об этом, Эдди.
- Ублюдок. На похороны пришёл в спортивных трусах. Я его потом обругал, он ответил: "Да, я ношу трусы - вот почему я понимаю подначки". Убийственно полезный тип в качестве носильщика гроба или как там он себя называет.
- Значит, так он себя воспринимает?
- Ублюдком? Безусловно. И никто не делал это лучше. С пустым лицом ублюдок заморозил всех, оставив холодильник открытым рядом с вентилятором - раз
мышления не представляются нужными при определении глубин его зла.
- Ладно, что нам теперь с тобой делать?
- Заколи меня, если можешь наслаждаться процессом - но только если не считаешь, что должен это сделать. Вонзи нож вертикально, если я лёг, и горизонталь но, если бегу.
Так я был представлен всем подряд. Фред был простым мужиком, но сложной женщиной.
- Я так понял, ты вооружён?
- Прошу прощения?
- Ты слышал. И собираешься ответить, что нет. Меня от тебя тошнит.
И он пошёл прочь, выставив один кулак вперёд перед собой, словно Далек. "Странный человек", - подумал я.
- А вот Эдди, он бы использовал свой нимб как арену для петушиных боёв, если бы ему хватило ширины.
- Рад встрече, Эдди, - сказал я. На столе лежал кусок мозгового коралла. - Что это, если это в доме?
- Мандат на разрушение.
- Ну… ладно.
И через пару недель мы уже были не разлей вода.
- По твоим стандартам океанического дна мы все подряд герои, Эдди. От купели крещения до бассейна с кровью из вен, а? Будь я тобой, я бы от волнения залез на собственное лицо.
- Поясни это заявление.
- Твоя судьба, Эдди. Толпа в простом фургоне, и всё резкости конфискованы. Мужики, посмотрите на него.
Эдди отчалил от логики ещё с младых когтей - правда, Эдди?
- Ублюдок, убью на фиг.
- Сомнёшь дымоход моего горла, а?
- Ага.
- Заставишь меня каталогизировать собственные зубы.
- Ага.
- Тебе понадобится больше помощи, чем ты сможешь собрать.
И он налетел на меня со всем разумом, который смог собрать. В тот момент я не смог бы сказать, чего он пытался добиться, но теперь, с высоты многолетней мудрости, я понимаю, что он хотел сделать мне больно. Это читалось в его вопле "кровавая смерть" и ударе в моё лицо. Даже кровь пошла - верный знак, что что-то идёт не так. Его отражение в зеркалах паба двигалось ровно с той же скоростью, что и он. Это стало для меня решающим доводом, если оглянуться. Он был зол, и даже более, сказал бы я, если бы знал.
У Боба была привычка высказывать то, что у всех на уме. Он знал, что я ненавижу клоунов, и дал мне винтовку. В его намерениях не было сомнений. Потом, когда мы встретились с нашим Минотавром в Магазине Ярости, он вернулся с историей - что-то про демона.
- И морские водоросли сделаны из резинки, - прохрапел он.
- Мои нервы сейчас не выдержат, - сказал Фред.
- Твои нервы? - заорал Боб. - Тебя там не было, могильный наркоман. Шишки моего позвоночника скрипели у него на зубах… - вспомнил он с дрожью.
- Мои нервы сейчас не выдержат, - сказал Фред.
- Ты вообще меня слушаешь? - возопил Боб, сграбастал Фреда за ухо и издал серию громких звуков, не содержащих ни единого слова. Подразумевалось, что Фред должен подпрыгнуть или отреагировать, но он, похоже, засыпал, словно ублюдок, каковым он и являлся. - Мне бы сейчас костей, и ты бы проиграл.
- Привет, - поддел Фред, - он снова готов.
- Я о том же. Ты заплатишь за безразличие - когда произвольность будет пороть твой сон.
- О, она будет пороть мой сон, ага - типа чего? Сценическая катастрофа и простая дискотека в пустыне. Когда смотришь без удивления.
- Именно.
- И один нос смотрит на запад, а со второго капает, как с основного.
Боб замер в шоке, беспорядки ответов разразились по ту сторону его окаменелого лица.
- И почему тогда нечёткие силуэты входящих жуликов не валятся, споткнувшись, если на свете есть Бог и правосудие?
- Товарищ, ты задаёшь слишком много вопросов.
- Да, Фред, - сказал я, - чего ты врываешься без лишних размышлений?
- Я пришёл по расписанию.
"Хороший ответ", - подумал я, злясь на себя.
В галерее Эдди каталогизировал свой опыт. Ошибки, лёд трещит, насилие, бесцветное завтра. Свежее излияние слёз отметило воспоминания.
- Они проникают в твои носовые проходы, похоже, - сказал я, не вслушиваясь в разговор. - Слушай, а эти рисунки вообще нужны? Может, монокль сделал бы обезьяну более привлекательной - Случился массовый исход идей из моего рта в мозг Эдди, где они все и погибли.
- Ты о чём? - сказал он.
Споры. Крики. Ударил его, и он покатился с выпученными, трупными глазами. Истинные цвета.
Я ещё недопонимал суть аферы. Взять вон ту картину, на которой демон с жабрами - кто за неё заплатит? Подошёл поближе, чтобы лучше разглядеть её, не заметив, что приближаюсь к отражению картины в огромном зеркале - когда я уже стоял в дюйме от демона, я прошёл сквозь зеркало и разнёс его к чертям.
Остальное можешь додумать альтернативная реальность, демон настоящий, дьявол собственной персоной, подвалы тоскующего палача, стеклянные руки пара и мыслей, опустошённый ангел, пытающийся выползти из покрытой струпьями пещеры. Дьявол - не более чем натянутая, спорная решётка, перед которой, как невеста перед свадебным кортежем, стоял монстр, подобный рыбе, вставшей на хвост, собирающей мученические шипы у себя в зубах.
- Твои надежды? - спросил он.
- Беспочвенны.
- Пока всё идёт неплохо, в некотором роде. Интерес но только было бы знать этот род. Ползущее отчаяние?
- Да.
- Ясно. Бредём, как лунатики, к завершению жизни, каковая есть, во всех смыслах, просто потеря времени.
- Забей гвоздь в голову, радость.
- И возлюби его, надо думать,
- Естественно. Я не собираюсь резать себе запястье в ледяной пещере и вырезать свои черты на замёрзшем гранате. Надеюсь, и ты не настолько глуп.
- Изучи, что ты знаешь, и забудь, что я объяснил тебе, - сказал демон, - полярности нужны птицам. Но одну оставили посмотреть, сколько ты будешь этим заниматься.
- Чем этим?
- Лаем.
- Достаточно долго, - сказал я, - чтобы знать его цену.
- И сколько, - спросил я, - ты уже живешь в этом состоянии?
- Как должно расползтись пятно, чтобы его уже нельзя было назвать пятном?
Но ответ был, конечно, с самого начала. Меня впихнули в мир измятого, как грецкий орех - они что, не видели, что я не готов? Вываляли в грязи этого века. Мононатриевый глутамат и циничный смех. И, похоже, не было ни малейшего сомнения, что позже я снова буду мёртв, и кости будут торчать небесно-белые. Обречён, как праздничный боров. Костодел.
Не мог поверить, каких действий от меня ожидают. Непрерывно дышать. Говорить с теми, кто обращается ко мне, исключительно потому, что они обращаются ко мне. И это жизнь? Что мне делать с этим лицом и этими ногами - разве что пинать и проклинать встречных?
Дьявол услышал мысли, и его глаза закатились, как цыгане на ярмарку. - Однако - "Я не просил, чтобы меня рождали".
Классический довод нового черепа.
- Ты поверишь мне, когда я закончу - и даже больше.
- Сильно больше?
- Ну, так и должно быть, правда?
- Давай рассказывай - и пусть это будет прелестно.
- Прелестно? Ладно - вот как всё начиналось.
Что я сказал дьяволу
Красные воспоминания заполнены скорой помощью. Мой отец. Хотя его борода несла отпечаток вековой мудрости и ни одного связного слова. Но он нашёл способ выразить, что человек должен не дёргаться и принять всё, что ему предназначено. Я ударил его так сильно, что он забыл собственное имя и природу наших отношений, в результате я оказался голый и без копья в кармане в городе, о котором на картах даже не упоминается. Враждебные улицы, топорные лица, черпаки в канализаций, клювы в брюхе, повара с хлыстами и свински-вульгарное подглядывание в дымоходы. Я говорил им, что они на ложном пути, они загоготали и вымазали меня дёгтем и соломой, жиром и водорослями, салом и маргарином, прощением и жалостью, и эдаким религиозным чувством очищения и прозрения, какое я не испытывал с детства.
Мешки прогорклого очарования остались в дверях, и каждый знал, что это значит для тех, кто внутри - сопляки собрали его быстрее, чем почтальон успел бы сделать один заход, доставляя тюки в разборочный квартал старухе, которая съела бы их медленно, чавкая, но никогда бы не растолстела. Такой вариант жевательного предприятия в этом городище считается упёртой хернёй.
С легковоспламеняющимися предметами обращаются похожим образом, за исключением той массы, которую суют в глазные впадины тем, кто оставил их, а потом подобрал и сжёг в печи, у которой все собираются, чтобы обогреться. Сами по себе легковоспламеняющиеся предметы идут в реку с прочим мусором.
Мой первый урок на тему смерти был, когда заорал человек у меня под окнами на Войлочной Улице, и я побежал посмотреть - он там душил курицу, и когда я присмотрелся, обнаружил, что причина в том, что у курицы были черты лица этого мужика. Я заорал: "Ну и что, что вы похожи?" - а он так удивился, что убежал, но курицу унёс с собой.
Теперь, годы спустя, я понимаю, что курица на самом деле была всего лишь продолжением его тела, а он, впервые познав весь ужас такого положения, боролся против всего подобия, пытаясь избавиться от протуберанца.
Но тогда я отреагировал, как сопляк-сосунок, коим и был. Не было порядка ни в моих мыслях, ни на моём лице, когда я вошёл в казармы и оседлал сторожевого пса, приведя в возбуждение войска и спровоцировав волну ставок и оскорблений. Я слышал, один человек добавил выражение "святой" перед моим именем - а может, показалось. Надо сказать, это последнее, что мне было нужно во тьме, скажу я тебе.
Иногда в те ранние дни собиралась ярмарка, полная сомнамбулических клоунов, и пожирающих бороду мужиков, и горячих дамочек, флиртующих с собаками и избивающих работников. Один из этих клоунов украл коня, пришлось в него дважды выстрелить, чтобы он притормозил.
И был великан, которого подожгли дети. Когда он сгорел, от него остался беспорядочный скелет с плотской шкуркой и глазами тут и там - и удивительно, как быстро толпа потеряла интерес. Вокруг бесились языки пламени, как я уже говорил, и когда всё закончилось, я думаю, каждый захотел выпить или убить. Заигрывать с опасностью, так это называли.
Юркие собаки покинули место с виной, которую мы, человеческие существа, уже не способны испытывать.
В сквере монахи в клетке вопили самыми пронзительными голосами, пока не убедились, что остались в одиночестве, и тогда ударились в азартные игры. Кто-нибудь должен был сделать что-нибудь практичное. Но я не стал прятаться. Это от тех монахов я узнал про моего первого прародителя, Гибби. Его помнили за то, что он разрубил топором таблицы средневекового учёного - и ещё пытался подманить птиц с деревьев при помощи лука и стрелы.
- Я заставлю их уважать меня, если поможет мне Бог, - сказал он достаточно громко, чтобы Мэр выкрикнул мнение, противоречащее тенденции его действий. Мой предок был столь горд, что спрятал лицо за натянутой тетивой лука, пустил в полёт стрелу - прямо в доброе сердце Мэра. Всё, - и я имею в виду всё, - пошло прахом для его семьи в тёмные дни, последовавшие за этим. Товары терялись в тёмных проходах рядом с домиком Гибби, пока
ему не сообщили, что его привяжут в ветке, и там и оставят.
- Дерево ещё не дало побег, способный меня выдержать, - засмеялся он, тяжело дыша ртом, и умер на следующий день, пытаясь пнуть зевак с большой высоты.
Убийства в ту эпоху были обычным делом - па самом деле куда более обычным, чем сегодня. Доказанные преступления встречались куда реже, потому что чужие имели обыкновение жарить мясо и помещать под своды своих жабр. А попытка выкопать кости порождала только большие груды земли и красномордых, злых землекопов с лопатами и почти сломленным духом. Нет ничего хуже человека, который копал целый день напролёт, а нашёл только собственное отражение в грунтовых водах.
И вот, получив информацию от монахов, я уже готов уйти, но один из них схватил меня за руку, протиснув Своё варёное лицо сквозь прутья.
- Грех и святые дары, первозданный хаос погоды, змеи человеческой крови, наркотики великого мастера, спланированное поколение, бремя цыплят, утром всё, что ненавидит коп, просыпается и собирается толпой, и ни преступления не предпринято, чтобы успокоить ярость воображения. До тебя никто, вот так. И что ты сделал? Увильнул от заграждения фактов, развёл туристов, надул карту, раздвинул горизонт, как запертые на цепь ворота, твоя голова тугая, как внутри бейсбольного мяча, соседи съедены заживо. А те, кто не понимает, те говорят: отшлифуй преимущество, не требуй ничего, выгляди проще, исследуй поражение и рычи общественные поздравления. Суета машет голыми ветвями в чужом саду, на заднем фоне звёзды разгоняются, как племенные мухи. Но мы же знаем правду, а, парень? Тащи лягушек домой и высмаркивай тягучую соплю в собственную мать. Тяжело рань генерала Гранта в лицо, просто для начала. Твоему позвоночнику не нужны компромиссы - скоро ты войдёшь в полосу перманентных противоречий. Обещай мне, парень, что когда покинешь это место, твой план будет лучше, чем раньше.
Это был отвратительный шок, растянувшийся на годы во всех направлениях. Я забыл о нём до последнего мгновения.