Перед вами самая что ни на есть беспонтовая книга, поэтому людям без понтов она обязательно понравится. Для ее героев - двух форменных раздолбаев, изо всех сил сопротивляющихся естественному взрослению, - не существует ни авторитетов, ни чужих мнений, ни навязанных извне правил. Их любимая фишка - смеяться. Над случайными коллегами, над собой и над окружающей реальностью. В чем, собственно, и состоит их прелесть.
Содержание:
ГЛАВА 93 1
ГЛАВА 94 13
ГЛАВА 95 23
ГЛАВА 96 36
ГЛАВА 97 48
ГЛАВА 98 56
ГЛАВА ПРОМЕЖУТОЧНАЯ, МЕЖСЕЗОННАЯ 76
ГЛАВА 99 80
ЭПИЛОГ - XXI 84
Примечания 84
Павел Тетерский
Muto boyz
ГЛАВА 93
ЗООПАРК: Дурило Францович пожилой заяц
ТРАНКВИЛИЗАТОР: дурь
Чикатило гусиным шагом неумолимо приближался к нам, стоящим на институтском крыльце с дымящимися сигаретами и глупым студенческим пафосом. В зубах он сжимал тюльпан, выдранный с корнем. Я знал, что он вырвал его из клумбы в Александровском саду - он добывал их только там. Я также знал, что презент предназначался Оленьке. Если бы она высаживала у себя во дворе все выдранные с корнем цветы, которыми одарил её Чикатило, её соседям по подъезду было бы негде ставить машины.
Скорее всего, Чикатило сорвал его рукой и шёл по-человечески, на двух разогнутых ногах, пока не увидел нас. А может, он выдернул его прямо так, зубами, и всю дорогу корячился на корточках. Да он мог вообще сегодня с самого утра ходить гусиным шагом, даже в метро - я не знаю. С него станется, он не дурак помаяться хернёй.
К Чикатилиным выходкам все привыкли, поэтому никто не обращал на него особого внимания. Если бы кто-нибудь сказал мне, что этому человеку двадцать три года и что когда-то он был сержантом-десантником, я бы засмеялся, причём презрительно. Засмеялся бы, если бы сам этого не знал. Но так уж получилось, что Чик был и моим сержантом какое-то время назад в Дебильнике, куда он пошёл после армии, чтобы стать офицером.
В Дебильнике я его ненавидел (я ненавидел вообще всех сержантов и выше), пока случайно не застал его за забором - в самоволке и в гражданской одежде. На нем висел (именно висел - безжизненно и не в тему, как на манекене) ярко-розовый пуховик, которому позавидовала бы даже кукла Барби, а на голове красовались чёрный берет и очки с обыкновенными стёклами вместо линз - просто так, для имиджа. Картину дополняли огромные десантные говнодавы и джинсы stone-washed зелёночного цвета. В тот момент я сразу же изменил отношение к Чикатиле, хотя сам ни за какие деньги не стал бы носить пуховик такой педерастической расцветки.
Дебильник был той ещё клоакой. Даун-шоу, Парад Уродов. Считалось, что там готовят воинскую элиту, хотя на самом деле они не могли приготовить даже еду, от которой бы не тянуло блевать. К столу подавали дохлую рыбу и мерзкий прогорклый студень с коркой, который в меню обозначался как картофельное пюре - за внешнее сходство мы называли его напалмом. Поэтому воинская элита получалась херовая - эта еда убивала в ней всё человеческое. Я каждый вечер бегал в самоволки на соседний хлебозавод и, проползая на четвереньках мимо пьяного сторожа и усталых усатых хлебопёков, крал кучу свежих, горячих батонов. Потом я возвращался в казарму и продавал их по завышенным ценам, а три оставлял себе - на завтрак, обед и ужин: напалм я не ел. Так и жили, и даже рожа Чикатилы от всего этого не спасала.
Мы с Чиком свалили оттуда примерно в одно и то же время, с разницей в пару месяцев. Я выбрался с первым - так получилось. Жизнь после клоаки оказалась на удивление легкой, да и служба родине более не болталась дамокловым мечиком над нашими горизонтами. Говно сразу же забылось, остались только идиотические (потому и ценные) военные приколы и приключения, от которых захватывало дух. Улизнуть в самоволку под носом у курсового офицера, кинуть с крыши в генерала-дебила презерватив с водой, написать на двери кабинета начальства слово "X…". А Парад Уродов, как только мы перестали быть его участниками, из адской машины превратился в кинокомедию про Ивана Чонкина. Уж таково свойство памяти. Все считают его хорошим, но мне оно кажется несправедливым. Посмотреть на наши воспоминания, так вся наша жизнь - цветочки-василёчки, милые картинки из старорусских лубков и детских книжек с кислотными красками. А на самом деле пошевелишь слегка мозгами и поймёшь, что жизнь-то вся была никакого цвета, нейтрального. Серого или коричневого, как дерьмо. Не у всех, конечно, но у многих.
В гражданскую альма-матер мы перевелись примерно с тем же интервалом. И вот теперь я стоял на крыльце с дымящейся сигаретой и глупым студенческим пафосом, а Чикатило ковылял на корточках с тюльпаном в зубах, как дурак.
- Чик, пошли пить пиво, - крикнул я ему издалека. - Хорош выё…ываться.
Чикатило промычал что-то невнятное. Это должно было означать: ты что, не видишь, что ли, у меня рот занят пышноцветным растением.
Как назло, из боковой двери вышла Оленька в обтягивающих джинсах и вообще вся из себя. Увидев ее, Чикатило повернулся на девяносто градусов и запрыгал по направлению к ней, как озабоченный гуттаперчевый мяч. Не разжимая пасти, он что-то клекотал и улюлюкал. Оленька, как всегда, принялась играть милую дурочку, которая очень рада приколу однокурсника, но знать не знает и даже не догадывается о том, что её хотят трахнуть. Сейчас он отдаст ей этот несчастный тюльпан в комьях земли, подумал я, и можно будет идти в кабак. Пантомима была ничего, но мне хотелось промочить горло.
- У меня есть гаш, - сказал Чикатило после того, как Оленька пожеманничала и ушла на пару. - Понимаешь, пиво надо пить с Лёней Свиридовым. А действительные члены Всемирного Клуба Красивых Мужчин курят гаш.
Это была последняя Чикатилина фишка - Клуб Красивых Мужчин. Я не особо горел желанием вступить в его ряды. Мне в нём мерещилось нечто педерастическое. Чикатиле тоже, но он не обламывался: гомосексуализм был для него не мерзким табу и не запретной зоной, а неиссякаемым поводом для стёба. (У Чикатилы была редкая, но очень полезная черта характера: когда он чего-либо не принимал, он не воевал, а стебался.) Он мог в столовой наброситься на едва знакомого студента и начать тереться об него своей сержантской промежностью. Или на перемене потрогать совершенно левого парня за задницу. Я всё ждал, когда же ему дадут за это пи…ды, но Чикатило ведь служил в десантуре, а у тех, кто служил в десантуре, появляется что-то такое во взгляде. Наверное, с ними там что-то делают, испытывают на них какие-то вакцины - даже на таких раздолбаях, как Чик. И студенты это чувствовали - даже когда бывший десантник, заросший бритпоповскими волосами и козлиной бородой, жеманно тёрся об них в столовой.
Они предпочитали не лезть на рожон, а поддерживать стёб, принимать в нём участие. Студенты вообще довольно трусливые, кроличьи создания.
Что же касается этого идиотского клуба, то Чикатило включил меня в него авторитарно, заочно, без моего согласия, и отмазываться мне было бесполезно. А насчёт гаша - так я был не против. Потом мы всё равно пошли бы пить пиво. А если бы и не пошли, то я всё равно был бы не против.
Мы с Чикатилой накуривались тогда везде, даже на лестничной клетке института. Преподаватели, проходившие мимо, ностальгически принюхивались и вспоминали ушедшую молодость, когда их всем курсом возили на картошку в Чуйскую долину. Один раз (Чикатило поставил галочку и кучу жирных восклицательных знаков в своей Тетради По Всему) нам даже удалось в говно накурить завкафедрой Михерова. За глаза его звали, разумеется, Херов - на что ещё можно рассчитывать, обладая такой фамилией. Я бы на его месте сменил её сразу после школы, и дело с концом, но у каждого свои заморочки. Видимо, она ему была дорога как память. А может, он просто гордился ею, как дурак Родиной, и его предки были какими-нибудь наполеонами местного значения - я не знаю.
…Мы зачем-то пошли на задний двор. В нём было что-то декадентское и потому завораживающе-интересное. В самом его центре каким-то сюрреалистическим фаллическим символом возвышалась постройка неизвестного назначения. Где-то с человеческий рост, с четырьмя окнами без стёкол - наверное, какой-то впускной коллектор для продува метро или что-то в этом роде. Я выбрасывал в неё тонны рекламных листовок, которые должен был впаривать людям возле ГУМа, и получал за это сто долларов в неделю. На втором этаже ГУМа в каком-то второсортном заведении с намёком на торговый центр я брал в охапку две огромные коробки, шёл к одной из трёх входных дверей, комкал штук пятьдесят листовок и разбрасывал их вокруг урны, чтобы оставить следы Ч своей изнуряющей работы. (Нас должен был проверять какой-то виртуальный мифический супервайзер, которого в глаза никто не видел: если он и был, то работал с таким же энтузиазмом, как и я.) После этого я нёс коробки через Манежку - вот это было самой сложной частью процесса, потому что их общий вес составлял килограммов тридцать, а веревки, которыми их обвязывали, больно резали руки, - и выбрасывал вместе с их содержимым в тот самый архитектурный фаллос. А потом шёл в институт - пить мордой алкоголь или курить лёгкими дурь.
Чикатило какое-то время работал на ту же контору, но на другом участке, где-то в районе Белорусского вокзала. Мы пытались внушить этим ребятам, что нас надо поставить вместе. Чик на ходу придумал байку про то, что последние исследования американского учёного Роберта Смита доказали однозначную коммерческую ценность парной сетевой контактной рекламы. Термин он придумал с ходу, на лету. "Смит пишет: у человека два глаза, два уха, две руки и две ноги. Поэтому подсознание людей (а именно оно и является прямым объектом воздействия любой рекламной деятельности) лучше раскрывается парным явлениям", - самозабвенно врал Чик. Сейчас такую чушь схавали бы на раз-два: нет ни одного человека, который был бы в курсе всех новых исследований в области психологии бизнеса, зато каждый знает, что их много и ими нужно руководствоваться, чтобы приблизиться к западной корпоративной культуре. Но тогда даже долбаное Евангелие от Карнеги было доступно не каждому, поэтому Чикатило опередил своё время - на него посмотрели непонимающими глазами и послали на хер, то есть на Белорусскую. Откуда он и вылетел с треском через пять дней, потому что тамошний супервайзер не был виртуальным. Он ходил туда-сюда по всему району и как-то раз приметил деда-алкоголика, везущего тележку с до боли знакомой макулатурой. Судя по всему, дед обобрал помойку, в которую Чик сбрасывал этот мусор, и вёз его в приёмный пункт: весил он, как я уже говорил, немало.
- Смотри-ка, сколько ты уже сюда всего повыбрасывал. Скоро через подоконники начнёт валиться, - удивился Чикатило, уставившись на плоды моей двухнедельной деятельности. Это было здорово: два ублюдка стояли и тыкали пальцами в загадочно-по-моечное сооружение туалетного типа.
- Давай курить, Чик. Чего ты там не видел?
- А ну-ка, подожди. Я сейчас приколочу на твоей листовочке. Зачем конспекты портить? Ты же знаешь, какая у меня великолепная Тетрадь По Всему.
Да уж, конечно, я знал эту тетрадь. Там, как уже говорилось, большими обдолбанными буквами было написано: "11.03.93. НАКУРИЛИ ХЕРОВА!!!!!!!" Там через каждую страницу были нарисованы гробы с вампирами, какие-то уродливые животные и портреты голой Оленьки. Если бы она их видела, она бы уж точно никогда не дала Чикатиле: рисовать он не умел совершенно, все его примитивные художества были выполнены в стиле "палка-палка-огуречик" - Малевич рядом не валялся со всеми своими жёлтыми треугольниками и проекциями крестьянок в третьем измерении. Но даже эта дешёвая эротика ни в какое сравнение не шла с главным полотном, шедевром Тетради По Всему: в самой её середине, на развороте, цветными шариковыми ручками был нарисован самый отвратительный ублюдок, которого может себе представить человеческое воображение. Я не знаю, каких немыслимых псилоцибиновых сморчков объелся Чикатило, когда его рисовал - монстр напоминал персонажа Толкиена, употребившего внутривенно все известные миру наркотики и на закуску выпившего две бутылки водки. У него были огромные локаторы по обе стороны головы, два члена с четырьмя яйцами и усатое лицо заинтересованного идиота - такое, которое может выписать только полный изобразительно-искусственный профан. А внизу красным маркером было подписано: "Дурило Францович Пожилой Заяц. Пожилой Заяц - Блядский Побегаец".
- Давай с фольги, Чик.
- Нет, ты не понимаешь. Члены Всемирного Клуба Красивых Мужчин не курят с фольги. Это моветон. С фольги курит Саша Белая.
Саша Белая была мерзкой продвинутой девушкой. Её фамилия шла ей как нельзя кстати, потому что Саша походила на белую горячку. Однажды в курилке она обозвала Лёню Свиридова плебеем. Сейчас таких девушек развелось как грязи, а тогда они встречались нечасто. У них томный взгляд, длинные когтистые пальцы и артистические наклонности. От них за версту разит дорогим пойлом, цинизмом, врождённым разочарованием и кокаином.
Самое интересное, что Чикатило также считался продвинутым - он ведь тоже был циником. К тому же он носил бритпоповские шмотки, которые тогда ещё не назывались бритпоповскими, слушал "Sonic Youth", "Pixies", "Sharlatans" и "KMFDM". А я не выпендривался и слушал тогда только музыку шестидесятых. Я вообще тогда выглядел как хиппи, мыслил как хиппи и вёл себя как хиппи - не знаю, почему Чикатило вообще со мной общался.
Раскурившись, мы решили переместить свои тела обратно на крыльцо. Чикатилу тянуло туда как магнитом. Если переложить это на язык вещей, то Оленька была неприступным холодным Севером, а Чикатило - глупой стрелкой компаса, болтающейся, как говно в проруби, но всё же упорно указывающей одно-единственное направление. Или Оленька была магнитной мыльницей, которую крепят над раковиной при помощи присоски или двух шурупов, а Чикатило - уродливым обмылком, в пуп которого воткнули круглую железяку или крышку от "Жигулёвского".
Я в это дело не лез, хотя и не одобрял выбранный Чиком стиль поведения. Я считаю, что нельзя так долго бегать за противоположным полом при полном отсутствии результатов. "Мой отец, покидая этот говёный мир, завещал мне только две вещи: никогда не бегай за автобусами и за жещинами - всё равно не догонишь". Это из какого-то фильма - пиратская копия и культовый переводчик Володарский. По-моему, "Ковбой Мальборо", не помню точно. Но я был с этим согласен на все триста шестьдесят процентов, я считал, что эту фразу написал гениальный сценарист. Я боялся, что в конечном счёте это погубит Чикатилу.
С крыльца (на котором Оленьки не оказалось) мы долго наблюдали за вороной - она нагло расхаживала по газону и время от времени клевала в зад ленивого кота, которому было лень напрягаться, гоняться и давать сдачи.
- Смотри, - говорил обкуренный Чикатило. - Это, мать его, хищник. Да какой это на хрен хищник? Видишь, его здесь прикормили объедками из столовой, и он совсем забыл, как добывать себе пищу. Как пи…диться самозабвенно и бесшабашно, как эрегировать на запах крови. Как драть противника в клочья. Настоящий агрессивный кот давно бы уже устроил здесь кровавое месиво. Сырой гуляш, из которого торчат перья, корявые ноги с тремя пальцами и глупый клюв.
- Расслабься, Чик. Этот долбаный кот не стоит нашего внимания - он просто ленивый обкуренный дурак. Лучше посмотри на ворону. Она же вылитый хачик. Смотри - вся чёрная, пиковая, и нос у неё большой и горбатый. И каркает она так же, как они разговаривают. Слушай - точно! Ворона - это хачовская птица.
Мы показывали на хачовскую птицу пальцами и смеялись. Все остальные показывали пальцами на нас и тоже смеялись. Так что все были довольны. Тогда вообще все были довольны.
Потом как-то незаметно, бесшумно, тихой сапой к нам подошёл Лёня Свиридов, которого в туалете кто-то накормил ЛСД. Лёня сказал, что вмазал по вене два кубика. Он врал. Я читал в чёрно-белом журнале "Zabriski Rider", что кислую в принципе можно вводить внутривенно, но нужно ещё найти: а) кислую в таком странном виде, б) имбецила, который её в этом виде достал. Да и вообще в Москве ее тогда не было, Лёне подфартило, ему достался какой-то совсем уж немыслимо-эксклюзивный эксклюзив. А он, придурок и словоблуд, не понимал и врал.
Шёл девяносто третий год, и я описываю все это так подробно только потому, что тогда история только начиналась… Я не знаю, как объяснить. Есть такое банальное клише - "взяться за…" (за ум, за голову, за гуж или за яйца - в данном случае всё одно и то же, потому что важно только первое слово "взяться"), а больше ничего не напрашивается. Человек прекрасен до той поры, пока ему не приходится за что-либо браться, после этого всё идёт на спад. Да и потом был такой возраст, в котором всё имеет значение. Уже поэтому стоит об этом рассказать. Потому что после определённой черты всё утрачивает своё значение - вороны и коты, объевшиеся кислой Лёни, рекламные листовки в фаллическом воздухозаборнике. А вместо всего этого появляется нечто новое и светлое, которое не торкает. Тогда нового не было, оно на х… было никому не нужно.
Лёня достал из кармана алюминиевую вилку, украденную в столовой, и подошёл с ней к какому-то старшекурснику, который одиноко сидел на лавочке и только что отложил в сторону газету для деловых людей, под коих косил тогда каждый дурак на закате тинейджерства. Скорее всего, это был какой-нибудь "Коммерсантъ". Или что-то в этом роде - такие газеты похожи друг на друга, как однояйцовые близнецы. В них пишут про биржу и маклеров, а также про повышение пошлин на ввозимые в страну иномарки.
Лёня протянул старшекурснику руку, хотя знакомы они не были, после чего молча взял газету и начал рвать её в клочья. Видимо, таким образом он боролся с системой. А потом он пригласил нас в морг.
Морг принадлежал медицинскому факультету МГУ и находился как раз возле того фаллоса, в который я выбрасывал листовки. Лёня сказал, что знает, как залезть туда через окно, и хочет отрезать у трупов пару пальцев. "Я коллекционирую пальцы", - врал он. Он вообще почти всегда врал так часто и незамысловато, что на него за это даже не обижались.
Мы с Чикатилой вежливо отказались идти с ним в морг. Лёня сказал, что ладно, тогда он пойдёт один.
- Некоторым людям нельзя читать Мамлеева и употреблять галлюциногены, - произнес Чикатило, внимательно смотря вслед слегка покачивающейся Лениной спине со сколиозными плечами. - Видал, как его вставило, как он загоняется.
- Да, - согласился я. - Да ему вообще ничего нельзя, этому Лёне.
- Слушай, - сказал вдруг Чикатило, прекратив смеяться. - У меня к тебе серьёзный разговор.
- Давай, - отозвался я. Моя воля - я бы все серьёзные разговоры проводил именно в том состоянии, которое было тогда. То есть накуренным в жопу.
- Сейчас, подожди. Сейчас. Я хочу немного гусиным шагом походить, ладно?
- Давай, - опять согласился я.