Но вот я чувствую волну тяжести в конечностях и некую общую опустошённость. Я встаю, цепляюсь за перила и разворачиваюсь. Медленно карабкаюсь на третий этаж. Иду, словно по пояс в патоке, и когда передо мной появляется распахнутая дверь квартиры, я уже уверен, что больше никуда не пойду.
Потом у меня уходит несколько мгновений, чтобы понять, что звон, который я слышу - это не у меня в ушах. Это звонит телефон, и прежде чем я успеваю понять, что в нынешнем состоянии не стоило бы брать трубку, я смотрю, как моя рука тянется и снимает её с аппарата, а потом летит назад и прижимает её к уху.
- Алло.
- Эдди?
Я в шоке замер. Звонила Мелисса. Эдди?
- Да, это я. Извини. Привет.
Голос мой звучит тяжело и измождённо.
- Эдди, почему ты мне соврал?
- Я не… о-о чём ты таком говоришь?
- МДТ. Верной. Ты знаешь, о чём я.
- Но?
- Я читала "Post", Эдди. Торговля акциями? Предвосхищение движений рынка? Ты? Вот не надо.
Я не знал, что сказать. В конце концов выдал:
- С каких это пор ты читаешь "New York Post"?
- Сейчас я, можно сказать, только "Post" и могу читать. О чём она?
- Не пони…
- Слушай, Эдди, бог с ним, с "Post", бог с ним, с тем, что ты соврал мне. Самое плохое - это МДТ. Ты до сих пор его принимаешь?
Я не ответил. Я боролся с закрывающимися глазами.
- Срочно прекращай его принимать. Господи.
Я снова замолчал, но толком не мог сказать, сколько длилась эта пауза.
- Эдди? Скажи что-нибудь.
- Ладно… Давай встретимся. Теперь она замолчала, а потом сказала:
- Хорошо, когда?
- Это уж как ты скажешь.
Когда я говорил, язык казался толстым и раздутым.
- Завтра. С утра, ну, скажем, в половине двенадцатого, в двенадцать?
- Ладно. В центре?
- Хорошо. Где?
Я предложил бар на Спринг-стрит.
- Отлично.
Вот оно. Мелисса сказала:
- Эдди, ты в порядке? У тебя странный голос. Я волнуюсь.
Я разглядывал сучок на доске на полу. Собрался с силами и Выдавил из себя:
- Мелисса, увидимся завтра.
Потом, не слушая ответа, положил трубку.
Дополз до дивана и упал. Посреди белого дня я выпил целую бутылку сиропа от кашля. Я положил голову на ручку и уставился в потолок. С полчаса я ещё слышал разные звуки, вплывающие в моё сознание - звонок в дверь, удары в дверь, голоса, звонок телефона, сирены, машины на улице. Но они уже не могли вырвать меня из навалившегося оцепенения, и постепенно я погрузился в самый глубокий сон за долгие недели.
Глава 17
Вырубившись до четырёх часов утра, ещё два часа я пытался выкарабкаться из-под этого парализующего одеяла дремоты. Где-то После шести, чувствуя боль по всему телу, я сполз с дивана и побрёл в ванную. Принял душ. Потом пошёл в кухню и сделал себе громадную порцию кофе.
Вернувшись в гостиную, я выкурил сигарету и понял, что упорно разглядываю керамический горшочек на полке над компьютером. Но приближаться к нему не хотелось, потому что я знал, если дальше принимать МДТ, то таинственных и пугающих отключек будет всё больше. С другой стороны, я не верил, что это из-за меня Донателла Альварез лежит сейчас в коме. Я готов был признать, что что-то случилось, но что во время отключек я продолжал действовать на том или ином уровне, ходить, что-то делать… я отказывался соглашаться с тем, что, хоть и в этом состоянии, могу ударить человека по голове тупым предметом. Те же мысли посещали меня и парой минут раньше, когда я мылся в душе. У меня на теле оставались, хоть и сходили потихоньку, синяки и маленький круглый ожог, как от сигареты. Неопровержимые доказательства, решил я, что что-то было, но вряд ли я в чём-нибудь виноват…
Я через силу подошёл к окну и выглянул. На улице никого не было. Ни фотографов, ни репортёров. К счастью, подумал я, таинственный трейдер уже стал вчерашней новостью. Кроме того, сейчас утро субботы, особого шума быть не должно.
Я снова уселся на диван. Через пару минут опять принял положение, в котором провёл всю ночь, и даже чуток задремал. На меня накатила приятная дремота и даже лень.
Как давно я не чувствовал ничего подобного, и хоть не сразу, но я связал это с тем, что не принимал МДТ уже двадцать четыре часа, самый длинный - и единственный - период без него с тех пор, как всё началось. Прежде мне просто не приходило в голову завязать, но теперь я подумал - а почему бы и нет? Сейчас выходные, я заслужил отдых. Мне надо будет зарядиться перед встречей с Карлом Ван Луном в понедельник, но до тех пор я могу расслабиться, как обычный человек.
Однако к одиннадцати часам расслабленность ушла, и когда я собирался выходить, меня пробило смутное ощущение дезориентации. Но, поскольку до сих пор я не давал наркотику окончательно выветриться, я решил продолжить опыт по временному воздержанию - по крайней мере, пока не переговорю с Мелиссой.
На Спринг-стрит я оставил солнечный свет за спиной и вошёл в сумерки бара, где мы договорились встретиться. Огляделся. Кто-то махал мне из-за столика в углу, и хоть я ещё не разглядел человека, я догадался, что это Мелисса. И пошёл к ней.
По дороге сюда с Десятой улицы я чувствовал себя очень странно, как будто всё-таки что-то принял, и оно потихоньку действует. Но я знал, что это откат, будто подняли занавеску над ободранными, голыми нервами, над чувствами, которые долго не видели божьего света. Когда я, например, думал о Карле Ван Луне, или о "Лафайет", или Шанталь, меня сначала продирало ощущение того, что они нереальны, а потом ретроспективный ужас от того, что они были в моей жизни. Когда я думал о Мелиссе, меня ошеломлял - ослеплял хоровод пикселов воспоминаний…
Когда я подошёл, она привстала, и мы неуклюже поцеловались. Она села на свой стул. Я устроился напротив.
Сердце моё стучало.
Я сказал:
- Как дела? - и мне сразу же показалось странным, что я не отметил её вид, потому что выглядела она совершенно иначе.
- Я в порядке.
Она коротко остригла волосы и покрасила в красно-рыжий. Она располнела - в целом, но особенно лицо - и вокруг глаз появились морщинки. От этого она казалась измождённой. Я вряд ли выглядел лучше, конечно, но потрясение от этого не уменьшалось.
- Ну что, Эдди, а ты как?
- Да я тоже неплохо, - соврал я, а потом добавил, - ну, вроде как.
Мелисса пила пиво и держала в руках сигарету. Ресторан был пуст. Рядом с дверью сидел старичок и читал газету, и два молодых парня расположились на табуретах у стойки. Я поймал взгляд бармена и указал на пиво Мелиссы. Он кивнул. Нормальность всего происходящего лишь подчеркнула, как странно и беспокойно я себя чувствую. Пару недель назад я сидел за столиком напротив Вернона в буфете на Шестой-авеню. Теперь, благодаря непостижимой логике сна, я сижу здесь напротив Мелиссы.
- Выглядишь хорошо, - сказала она. Потом, предостерегающе подняв палец, добавила: - И не говори, что я хорошо выгляжу, потому что это не так.
Мне показалось, что, несмотря на перемены - вес, морщинки, усталость - ничего не способно изменить тот факт, что Мелисса до сих пор прекрасна. Но после её слов я уже не мог этого сказать, не прозвучав снисходительно. Сказал же я, что в последнее время потерял много веса.
Глядя мне прямо в глаза, она ответила:
- Да, МДТ всегда так действует.
- Надо думать.
Самым тихим и осторожным голосом, на какой я был способен, я спросил:
- И что ты обо всём этом знаешь?
- Ну, - сказала она, глубоко вздохнув, - это главный вопрос. МДТ смертелен, по крайней мере, часто, а если он тебя и не убьёт, то серьёзно повредит мозг, причём навсегда. - Потом она указала на свою голову пальцем и сказала: - Мне он выжег мозги на хуй - о чём я расскажу чуть позже - а главное в том, что мне повезло.
Я сглотнул.
Появился бармен с подносом. Он поставил стакан пива передо мной и поменял пепельницу на столе. Когда он ушёл, Мелисса продолжила.
- Я приняла девять или десять доз, но был парень, который употреблял его гораздо дольше, несколько недель, и я знаю, что он умер. Другой невезучий чувак остался овощем. Его мать каждый день меняет ему памперсы и кормит с ложечки.
У меня задёргался желудок и разболелась голова.
- Когда это было?
- Года четыре назад. - Она помолчала. - А Верной тебе ничего не рассказывал?
Я покачал головой. Она, кажется, удивилась. Потом, словно ей понадобилось большое физическое усилие, она глубоко вдохнула.
- Ладно, - продолжила она рассказ, - года четыре тому Верной тусовался с клиентом, который работал на фармацевтической фабрике, и получил доступ к куче новых лекарств. Некоторые, в частности, безымянные и не протестированные, должны были стать… потрясением. Но они были слишком практичными, чтобы пробовать их самим, поэтому Верной с этим парнем начали убеждать людей - в основном своих друзей - принимать их.
- Даже тебя?
- Верной сначала не хотел мне ничего давать, но так их расхваливал, что я уговорила его сама. Ты знаешь, какой я была, любила пробовать всё порочное.
- Здесь не было ничего порочного.
- А дальше некоторые из нас на этом веществе пережили - не знаю, как назвать - информационный испытательный срок. - Она замолчала и отхлебнула пива. - Ну и чего ты хочешь, я принимала его, и это было здорово. - Она снова замолчала, глядя на меня в поисках подтверждения. - Я хочу сказать, ты же принимал его, ты знаешь, о чём я говорю?
Я кивнул.
- Ну вот. А через пару приёмов я начала бояться.
- Почему?
- Почему? Потому… что я же была не тупая. Я понимала, что нельзя долго выдерживать такой уровень психической активности, и при этом выжить. Это бред. Вот тебе пример: однажды я прочитала "Элегантную Вселенную" Брайана Грина, теорию суперструн… Прочитала за сорок пять минут, и поняла. - Она в последний раз затянулась сигаретой. - Теперь уже не спрашивай меня о ней. - Она раздавила сигарету в пепельнице. - Потом моя тогдашняя работа, серия статей о самоорганизующихся адаптивных системах - исследования, которые были по ним, сфера их применения, в таком ключе. Моя работоспособность мгновенно выросла в десять раз, я не шучу. Мой начальник в журнале "Iroquois" решил, что я целюсь на его место главного редактора. Так что я быстро пошла на попятный. Я запаниковала. Я не могла с этим справиться. И перестала принимать МДТ. - Она пару раз пожала плечами.
- И?
- И - эх - я заболела, через несколько недель, головные боли, тошнота. Приступы паники. Я пошла к Вернону с мыслью, что может стоит принять ещё дозу, или половину дозы, может, станет лучше. Но именно тогда он сказал мне про другого парня, который как раз умер.
- Как он умер?
- Стремительное ухудшение здоровья, за два дня - головная боль, головокружение, потеря двигательных навыков, потери сознания. Хлоп. Он мёртв.
- Сколько он принимал?
- Одну дозу в день около месяца.
Я сглотнул и на секунду закрыл глаза.
- А сколько ты принимал, Эдди?
Она смотрела прямо на меня, своими замечательными ярко-коричневыми глазами. Она прикусила нижнюю губу.
- Очень много. - Я щёлкнул языком. - Больше, чем тот парень.
- Господи.
Повисла долгая пауза.
- Значит, у тебя есть поставщик, - сказала она в конце концов.
- Да нет, у меня осталась заначка, но… я взял их у Вернона. Он снабжал меня, а теперь его нет. А больше я никого не знаю.
Она слегка озадаченно посмотрела на меня. Потом сказала:
- Тот парень, о котором я рассказывала, он умер, потому что они не знали, что делают, не знали ни дозы, ни силы действия, ничего - да и люди реагируют на него по-разному. Но скоро они всё выяснили про это вещество. - Она замолчала, снова глубоко вдохнула и продолжила. - Верной делал кучу денег, торгуя МДТ, и я не слышала, чтобы ещё кто-то умер с тех ранних дней, так что, наверно, то, что он тебе дал или сказал, было как раз для тебя. Я хочу сказать, доза была рассчитана? Ты знаешь, что делаешь?
- Ну…
Надо в этом месте говорить ей, что Верной дал мне только попробовать, и уже не успел ничего рассказать? Сказал же я следующее:
- Так что случилось с тобой, Мелисса?
Она прикурила новую сигарету и некоторое время размышляла, стоит ли менять тему. Я тоже взял сигарету. А она начала рассказывать.
- Естественно, после того, как я заболела, а тот парень умер, я больше не притронулась к МДТ. Но мне было очень страшно. Я была замужем, с двумя маленькими детьми на руках. - При этих словах она вздрогнула, будто ей летел в лицо удар - словно после того, как она сказала про подобный уровень безответственности, на неё должен кто-нибудь наброситься с кулаками. Через мгновение она продолжила: - Поначалу всё ограничивалось головной болью и тошнотой. Но через пару месяцев я заметила определённую систему. Если я пыталась сосредоточиться на чём-нибудь дольше десяти минут, у меня начиналась мигрень. Я пропускала все сроки. Стала вялой, ленивой. Набрала вес. - Она презрительно оттянула свитер. - Память стала ни к чёрту. Та серия статей? Забудьте - всё рассыпалось в пыль. Журнал "Iroquois" уволил меня. Брак развалился. Секс? Какой такой секс? - Она откинулась на стуле и покачала головой. - Это случилось четыре года назад, и с тех пор я вот такая.
- А сейчас?
- Сейчас я живу в Махопаке, работаю официанткой четыре ночи в неделю в кафешке "Цицерон". Сейчас я больше не могу читать - ну разве только ебучий "New York Post".
Я почувствовал, будто в недрах живота выделяется серная кислота.
- Не могу нормально переносить стрессовые и эмоциональные ситуации. Сейчас я возбуждена, потому что встретилась с тобой, а потом у меня будет три дня болеть голова. Поверь, я очень дорого за это заплачу.
Она привстала.
- И мне надо сходить в туалет. Очередной подарок. - Она таки встала, посмотрела на меня, почесав себя в затылке. - Но господи, об этом-то тебе знать не надо, верно?
Махнув рукой, Мелисса ушла в сторону туалетов.
Я уставился через стойку, трясясь от её слов, едва способный их выносить. Во-первых, мне казалось невероятным, что мы действительно сидим рядом, пьём вместе, разговариваем - и что прямо сейчас она сидит в туалете, в джинсах и мешковатом свитере, писает. Потому что последние десять лет каждый раз, как я вспоминал её, у меня в голове вставала худенькая, сияющая Мелисса года эдак 1988-го, с длинными чёрными волосами и торчащими скулами, я тысячу раз видел, как та Мелисса задирает юбку и писает, не прекращая разговор. Но та Мелисса явно растворилась во времени и пространстве, и теперь стала призраком. Я никогда не увижу её снова, не столкнусь с ней на улице. Её место заняла Мелисса, которую я не знаю, которая снова вышла замуж и нарожала детей, работала на журнал "Iroquois", которая, хоть и невольно, принесла свой плодовитый и буйный мозг в жертву неиспытанному, непроверенному и доселе неизвестному фармацевтическому продукту…
Вскоре у меня на глаза навернулись слёзы, и я чувствовал комок в горле. Потом руки начали дрожать. Что со мной происходит? Прошло всего двадцать четыре часа с тех пор, как я в последний раз принял МДТ, и химическая оболочка, наросшая вокруг меня за последние недели, уже дала трещину. И из этой трещины потекли сильные переживания, и я не знал, как буду с ними справляться. Представил, как я катаюсь по полу, плачу, всхлипываю, лезу на стену, и всё это покажется мне осмысленным, лишь бы наступило облегчение. Но когда в следующий момент из туалета пришла Мелисса, я приложил усилие и успокоился.
Она села напротив меня и спросила:
- Ты в порядке? Я кивнул:
- Всё хорошо.
- Не слишком хорошо ты выглядишь.
- Ну… Я рад снова видеть тебя, Мелисса. Очень рад. Но мне так жаль… понимаешь… не могу поверить, что ты…
В этот момент я таки не сдержал слёз. Я стиснул кулаки и уставился в стол.
- Извини, - сказал я через мгновение и улыбнулся - но выражение лица у меня было таким безумным, что на улыбку вышло совсем непохоже. Я ещё раз извинился и, одной рукой вытирая слёзы, костяшками второй опёрся на стул.
Даже не глядя на Мелиссу, я мог сказать, что она сейчас сама занята упражнениями по уменьшению повреждений, в которые входили глубокие вдохи-выдохи и бурчание слова "бля" себе под нос каждые пару секунд.
- Знаешь, Эдди, - сказала она в конце концов, - речь уже не обо мне, и не о нас - речь идёт о тебе.
Это заявление меня успокоило, и я попытался сосредоточиться на том, что из него следует.
Она продолжала:
- Я тебе позвонила, потому что подумала… не знаю, подумала, если ты принимаешь МДТ, или принимал раньше, то должен хотя бы знать, что со мной случилось. Но я понятия не имела, что ты… - она покачала головой, - …так глубоко в этом погряз. А потом, когда я прочитала статью в "Post"…
Я уставился на стакан с пивом. Я к нему не притронулся, и даже не собирался.
- Ну представь, дневная торговля? Игра на понижение биотехнологических акций? Да я поверить не могла. Ты наверняка принимаешь уйму МДТ.
Я кивнул, молчаливо соглашаясь.
- Но что будет, когда у тебя кончится запас? Тут-то и начнутся твои неприятности.
Лочти думая вслух, я сказал:
- Может, теперь я смогу перестать их принимать. Или потихоньку уменьшу дозу. - Я ненадолго замолчал, обдумывая этот вариант, а потом сказал: - Конечно, нет гарантий, что любой из этих шагов ведёт в правильном направлении?
- Нет, - сказала она, побледнев и как будто сдувшись, - но я не стала бы прекращать. Не сразу. Я же так и бросила. Знаешь, всё дело в дозе - сколько ты принимаешь за раз. Вот что они выяснили, когда мне поплохело, и тот парень умер.
- Так что нельзя бросать? Надо потихоньку завязывать?
- Не знаю. Наверно, так. Господи, не могу поверить, что Верной ничего тебе не объяснил.
Я видел, что она озадачена. Моя история - то, что она знала, - явно не выглядела осмысленной.
- Мелисса, Верной никогда ничего мне не говорил.
На этих словах я понял, чтобы придать истории смысл - и не сказать всей правды - я должен ей соврать, и весьма тщательно. На этом месте полезут очевидные и весьма неудобные вопросы, и боялся, что она их задаст - такие вопросы как "Сколько раз ты встречался с Верноном? Как у тебя оказался такой большой запас МДТ? Почему ты не разузнал о нём поподробней?" Но, к моему удивлению, Мелисса не задала ни один из этих вопросов, да и другие тоже, мы просто оба помолчали.
Пока она прикуривала очередную сигарету, я изучал её лицо. Я ждал, что Мелисса, которую я знал десять лет назад, будет меня ловить на каждой мелочи, чтобы добиться ясности, чтобы я сложил перед ней всю картину. Но в женщине, сидящей напротив меня, этот пыл давно выгорел. Я видел, что ей любопытно, она хочет знать, почему я сразу всё ей не рассказал, но на другом уровне было видно, что у неё на такие позывы больше нет ни времени, ни сил. Вер-нон погиб. Она рассказала мне, что знала об МДТ. Она явно переживала за меня.
Но что ещё она могла сказать или сделать? У неё двое детей дома и жизнь, какую она раньше не могла увидеть и в кошмаре. Она устала.
В моей борьбе она мне не помощник.
Мелисса подняла на меня взгляд:
- Эдди, прости.