Но я знал, Карлу нравилась идея поддержать становление маленького лейбла. План на ближайшее время был таков: отправиться в короткое турне, прорекламировать альбом и опробовать новые песни, а затем уже, в октябре, когда выйдет альбом, - в настоящий большой тур по всей стране. Алан сказал, что мы можем выпустить сингл, он пристроит его в вечерний эфир на какой-нибудь радиостанции. Но какую песню?
Тут мы, разумеется, никак не могли достичь согласия. Карл предложил "Третий пролет", потому что ее всегда хорошо принимали на концертах. Я считал, что "Загадка незнакомца" более характерна и ее скорее заметят. Рейчел ратовала за "Его рот", потому что "она красивая и странная, точно татуировка на гениталиях". Йен, сонно моргая, пробормотал: "Фуга"… если услышишь ее, то уже не сможешь выбросить из головы", - затем вернулся к своим снам о космических барабанах. Алан сказал: "Дорога в огонь", и привел нам три довода, почему эта вещь сработает в качестве сингла. Не помню, какие именно, но звучали они убедительно. По крайней мере нам нравилось играть ее на концертах.
Около полуночи мы, пошатываясь, вывалились под теплый летний дождь. Сент-Пол-сквер походил на подземную пещеру, размытый свет и влажные камни. Рейчел подняла руки к небу:
- Звезды тают.
Карл обнял меня.
- Пошли домой, - сказал уверенно. - Это совсем не далеко… Черт, а где мы?
- Сент-Пол-сквер.
- По нашим стандартам, возможно. Но по их - сейчас очень суровые времена.
Окутанные влажной простыней ночи мы впятером, пошатываясь, забрались на Хокли-Хилл. Йен и Рейчел поймали такси, затем уехал Алан, помахав нам рукой сквозь темное окно. Мы с Карлом пошли по эстакаде: устремляющаяся ввысь каменная арка, точно застывшее изображение чего-то летящего. Дождь стучал по бледному, растрескавшемуся бетону.
Мы вернулись в студию днем, чтобы записать "Взорванную тишину", инструментальную композицию, которая должна была выйти на второй стороне сингла "Дорога в огонь". Алан вознаградил нас гастрольным автобусом: блестящей, компактной машиной, почти новой, цвета жженого сахара с затемненными окнами, похожими на солнцезащитные очки инопланетянина. Внутри, позади водительской кабинки, было три длинных сидения - хватит места для девяти тощих задниц или трех спальных мешков. Он закрывался герметично, точно египетская гробница. Скромный, неприметный, но это был, несомненно, гастрольный автобус рок-группы. Предыдущие владельцы оставили черные сигаретные ожоги на серой обшивке сидений, похожие на глаза мертвого насекомого, но нас это не слишком огорчило.
Карл уволился из своего магазина, я продолжал перебиваться случайными подработками. У Йена и Рейчел были кое-какие сбережения, к тому же она всегда зарабатывала больше него, так что обретение группой статуса "профессиональной" не вызвало у них затруднений. Не знаю, завидовал ли я стабильности их отношений. Может, и нет, для меня была невыносима мысль о том, что снова придется так много терять.
"Дорога в огонь" пошла лучше, чем "Ответ". Марк Рэдклифф ставил ее несколько раз в своем ночном шоу и прокомментировал: "Если бы вы когда-нибудь попытались пройти через Спагетти-Джанкшн ночью, когда Ангелы Ада устраивают свое ежегодное сборище… то вы скорее всего были бы уже покойником, а не слушали нас". "Мелоди Мейкер" назвал сингл "странным полуночным рассказом о путешествии, саундтреком к какому-то постиндустриальному дорожному фильму". "NME" отвесил двусмысленный комплимент: "Новый сингл "Треугольника" - это четырехминутная переделка "Одиссеи", звучит она очень чудно, как если бы Моррисси стал вокалистом The Jesus and Mary Chain. И если вы считаете, что такова формула успеха, стало быть, вы - маленький несчастный инди-задрот, и "Треугольник" станет новой любовью всей вашей не-жизни". Это нас порадовало, поскольку большинство читателей "NME" относились к журналу, как клиенты к строгой госпоже, - им требовалось унижение.
Местная станция под названием "Скрипучее радио", возглавляемая парочкой престарелых хиппи из Эрдингтона, ставила "Дорогу в огонь" в течение целого месяца. Мы с Карлом ходили в их довольно обшарпанную студию на ночное интервью. Мы рассказали им и всем слушателям о "Жестких тенях" и наших гастрольных планах. Позже, за бутылкой "Джек Дэниелс", мы неплохо поладили с Питом и Марком. Они давно жили вместе, их мачистское хвастовство было всего лишь типично бирмингемской иронией, которую прекрасно понимали постоянные слушатели. К тому же они были фанатами блюза - скорее электричество, чем акустика, скорее сталь, чем хлопок. Марк знал Саймона Макки из "Голубого нигде", сейчас тот жил в Бристоле, записывался в студии с разными людьми и курил слишком много гаша, тщетно пытаясь завязать с выпивкой.
Саймон был вокалистом, лидер-гитаристом и автором песен "Голубого Нигде". Высокий парень с большими руками и волнистыми черными волосами, способный добавить скорости и яда в самую вялую композицию, или же, напротив, замедлить все до полного затишья. Он не был великим певцом, но гитара была его истинным голосом - воющая и стонущая, точно тенор-саксофон с разбитой бутылкой внутри. Я преклонялся перед ним, но не старался сблизиться, нас объединяли только музыка и выпивка. Кроме одной ночи, когда он остался у меня и я дважды отсосал ему. Он даже ответил взаимностью, он был достаточно чувствителен и не изображал из себя крутого мужика. В то время у него не было подружки, такое бывало нечасто. Я почти не рассказывал о нем Карлу. Мне нравилась саймонова легкость в отношениях: "Это ушло в прошлое/ Еще до того, как случилось".
Карл очень нервничал из-за тура. Его не вдохновляла перспектива переезжать с места на место, жить от концерта до концерта, "точно весь мир - всего лишь закулисье. И негде спрятаться, если все пойдет наперекосяк". То была широкоформатная версия страха сцены, она изрядно омрачала его общение с группой. Я начал понимать, почему он так долго выжидал, прежде чем войти в мир музыкального бизнеса. Он боялся, что им завладеет кто-то или что-то - звукозаписывающая компания, публика, сама музыка. Йен, казалось, совершенно спокойно воспринимал эти гастроли, несмотря на заявления Рейчел, что у него начнется джетлаг, если он уедет дальше Хейлсоуэна. Я же сосредоточился на своей игре и прочих практических вещах, стараясь не задумываться о тонких материях.
Эта фаза подготовки к туру получилась удивительно статичной. Дни стояли жаркие и влажные - предчувствие шторма, который так и не начался. Ночи были слишком душными для сна или секса, так что оставалась одна альтернатива - хорошо охлажденный алкоголь. Вечера же, ну, по крайней мере, в кинотеатрах было прохладно. Йен достал нам с Карлом несколько билетов в "Треугольник", в том числе на "Сталкера" и "Жестокую игру" , которые мы посчитали одними из лучших фильмов, что мы когда-либо видели. Стресс обостряет способность получать удовольствие от разных вещей - от фильмов и музыки в особенности. Ты слушаешь и смотришь более внимательно, не понимая до конца, что здесь реальность, а что - твое воображение. Этот момент перехода - самое близкое приближение к правде, которого ты можешь достичь. Что бы ни случилось после.
За два дня до начала гастролей я позвонил Карлу в три утра. Он моментально ответил:
- Алло?
- Карл, это я. Твой ненормальный.
Шорох простыней.
- В чем дело, Дэвид?
- Не мог заснуть. Слишком жарко. Так что я встал и посмотрел на карту. Подумал о туре, семь дат. Бристоль. Рединг. Кембридж. Ноттингем. Шеффилд. Престон. Стоук.
- Ты знаешь, который час?
- Я задумался, почему Престон? Там же ничего нет, кроме закрытых фабрик и жалких пабов. Затем я увидел его. Семь площадок. Это ведь треугольник, с Бирмингемом в центре.
- Или Стоурбриджем. Да. Это идея Йена, не моя.
- Почему ты мне не сказал?
- Мы подумали, вдруг у тебя какие-нибудь суеверия на этот счет.
- Что за фигня. Меня это совсем не колышет. - Похмелье накрыло меня неожиданно рано. - Да мне наплевать, даже если мы будем двигаться по треугольнику против часовой стрелки. Это просто глупость, Карл. Полная…
Кто это? Я услышал чей-то голос, кто-то был рядом с телефонной трубкой. Женский голос. Снова шорох простыней.
- Послушай, Дэвид. Я сейчас не могу говорить. Уже поздно, а мне еще нужно со многим разобраться. Поговорим завтра, хорошо?
Щелчок трубки, и я слышу только помехи на линии.
"Свободный жребий" поехали с нами в качестве разогревающей группы. У них была своя машина, выкрашенный в черный цвет фургон с неулыбающимся "смайликом" на задней дверце. Лицо раскрывалось, открывая покрытое пятнами металлическое нутро с подушками, инструментами и бутылками, разбросанными в уютном беспорядке. Энди, ударник, провел дополнительный динамик аудиосистемы в заднюю часть фургона, при закрытых дверях, когда "Где бы я ни скитался" сотрясала тускло освещенные стены, возникало ощущение, что ты оказался в голове непонятого тинейджера.
Наша дорожная группа была невелика: два молодых парня из "Фэрнис Рекордз" по имени Джим и Алекс. Плюс Мартин, всего одиннадцать человек. Джим, с красными волосами и лицом счастливой белки, был гениальным гитарным настройщиком. Алекс, здоровый парень с длинными черными волосами, взял на себя заботу о свете и звуке. Эти двое, плюс Карл и Энди, создали настоящий совет для обсуждения технических вопросов. А в кризисных ситуациях - и для решения возникающих проблем. Я никогда не разделял интереса Карла к теории звукопередачи и воспроизведения, а во время этого тура он, казалось, выходил за пределы анального отверстия в тонкий кишечник. Это была составляющая его борьбы со страхом сцены.
Оглядываясь назад, я понимаю, что именно в то время Карл и Мартин начали ссориться. По дороге на первое выступление, в бристольском клубе "Руно и бочонок" Мартин сказал нам, что добыл для всех нас отдельные номера в отеле.
- Я нынче щедрый.
Мы с Карлом переглянулись.
- Ты должен был нас предупредить, - сказал Карл.
- Почему?
- Потому что мы не хотим отдельные номера. Мы хотим быть вместе, ты, тупая пизда.
- Ну, так вышло. В другой раз, может быть, вы с Дэвидом сможете получить двойной номер. Можете сдвинуть кровати вместе.
Оказалось, что у Карла в номере двуспальная кровать, так что мы с легкостью могли спать на ней вместе. Мы трахнулись утром и спустились вниз слишком поздно, опоздав на завтрак и испытывая смутную неловкость. Хотя гастроли вынуждали нас быть вместе практически все время, но только ночь и раннее утро были единственным временем, когда мы могли побыть действительно вместе. Мы использовали это время, чтобы выяснить, что мы чувствуем, создавая свой кусочек дома в мире закулисья. Это помогало Карлу избавиться от маниакального состояния, сопровождавшего выступления, и унылой опустошенности, что подчас следовала за ним. Я был рад помочь, не из-за всей этой чуши типа хозяин/раб, но потому что я понимал, насколько он в этом нуждается.
Во время переездов он предпочитал свернуться калачиком на заднем сидении с блокнотом или каким-нибудь детективом. Он притащил с дюжину романов Корнелла Вулрича , сплошь издания семидесятых годов в черных бумажных обложках. Как-то ночью, будучи пьяным, он зачитал мне несколько страниц из истории об убийце, который бежит от полиции. Его попытки скрыть свое преступление приводят лишь к тому, что его объявляют в розыск, и он начинает воображать, что все, кто видит его, это свидетели и должны замолчать навеки. После того, как он совершил четыре бессмысленных убийства, его застрелил полицейский. Он знает, что умирает. Истекая кровью под пиджаком, но не желая обращаться за помощью, он ловит такси и просит водителя повозить его вокруг парка. Водитель едет и включает радио. Музыка, как всегда, немного облегчила боль.
После выступлений Карл напивался как сумасшедший. Казалось, он стремится погрузиться в тишину, пытаясь заглушить музыку в своей голове, даже если это означает заглушить все остальное. Но насколько бы он ни был пьян, он всегда мог ходить, всегда мог функционировать на механическом уровне. Ритм сохранялся, но вокальный трек проебан. В одну особенно бестолковую ночь - кажется, в Рединге - я потерял его в переполненном ночном клубе. Через двадцать минут я нашел его возле входа. Он стоял, прислонившись к стене, подергиваясь отчасти точно в танце, отчасти от неприкрытого беспокойства.
- Привет, - брякнул он. - Гуляешь?
- Вообще-то, Карл, я искал тебя. Ты в порядке?
- Дэвид, гуляешь? - он показал рукой на бар. - Все в порядке, щас принесу. - Глаза у него были покрасневшие, но трезвые. - Чистая водка и побольше льда?
В некоторые из этих затянувшихся ночей, когда Карл погружался в замкнутый мир в своей голове, я беседовал с Дайан. Она была спокойным, сдержанным человеком, в пении больше полагалась на сконцентрированную силу, чем на спонтанную ярость. Ее суховатая ирония была для меня своего рода отдушиной после глубокой печали Карла и мистической ерунды Йена.
- Я себя не слишком уютно чувствую со всей этой божественно вдохновленной ерундой, - сказала она мне. - Если ты думаешь, что то, что происходит в твоей голове пришло от ангелов, демонов, духов Земли или чего там еще, значит, ты просто пытаешься спрятаться от понимания того, что ты сам сотворил это. Ты работаешь, даже когда спишь. Написание песен это тоже работа, а вовсе не магия.
Карл ее беспокоил: "Он как будто не может стоять на ногах, все время падает. Он опирается на людей, чтобы обрести равновесие, а затем, пошатываясь, уходит от них прочь, рассчитывая, что они по-прежнему будут стоять сзади, чтобы поддержать его в случае падения. У него нет ощущения себя. Ему нужны люди, но он в них не нуждается. Как поется в старой песне: Она хочет, но она не хочет меня. Не понимаю, что это значит. Вот из-за чего мы на самом деле расстались. А еще то, что он заразил меня сифилисом. Но я уверена, он рассказал тебе об этом".
На сцене "Свободный жребий" стали держаться лучше, чем прежде. Чувство пространства Дайан преодолевало грубые хэви-металлические ритмы двух гитаристов. Мэтт, лидер-гитарист, охотно давал ей вести песню, его риффы оттеняли ее голос, точно крики боли от ударов. Перед каждым сетом и между песнями Дайан оставалась спокойной и тихой. Слова вырывались из ее горла, а она пристально всматривалась в темноту, точно сама удивляясь своему голосу. "Ты смотришь на своих детей/ Ты говоришь/ Они видят твои глаза/ У тебя на затылке". Я мог понять, почему она так привлекала Карла. В ней была глубина без противоречий: она была постоянной и неизменной.
"Треугольник" выступал вполне успешно. Случались кое-какие технические проблемы: гул от перегревшихся усилителей и помехи заставляли Карла с горечью говорить, что было бы неплохо, если бы мы прославились настолько, что могли бы играть акустические концерты на MTV. В большинстве клубов, где мы играли, сцена была настолько узкой, что звук отражался от задней стены. Выехав за пределы Бирмингема, мы начали понимать, кто такие наши фаны: люди, которые покупают майку на одном концерте и приходят в ней на другой. Неудивительно, "Дорога в огонь" всегда принималась хорошо. Мне стало казаться, что она о гастролях и о том, что Карл чувствует на сцене. "Они идут с тобой по дороге/ Их голоса, их лица, их руки/ Говорят тебе, что ты один". Поскольку это была спокойная песня, без агрессии "Третьего пролета" или "Города комендантского часа", возникало ощущение, что он немного теряется в ней. Нас радовало то, что у нас уже есть законченный альбом, - точно песни уже сыграны помимо нас и все, что нам оставалось, - это пропустить их через себя; казалось, это заставляло Карла чувствовать себя более обособленным от группы. Точно он боялся музыки. Выступления стали хаотичными, то, что должно было быть единым, все больше походило на вопрос и ответ.
Мартина беспокоил звук.
- Он слишком холодный, вы не пробираете публику. Никому не хочется уйти после концерта с ощущением холода и пустоты внутри.
Но на Дайан, которую не волновали коммерческие вопросы, наше шоу произвело впечатление.
- Мне не нравится твой лирический герой, - сказала она Карлу. - Я лучше послушаю The Fall или U2. Но это хорошо, когда напоминают, что на самом деле все гораздо сложнее, чем кажется.
Наша публика была полна энтузиазма, но немногочисленна. Мы играли в рок-клубах, иногда в залах над пабами, сотня человек в зале в лучшем случае. Мартин сказал, что переход на меньшие площадки не поможет, поскольку толпа обычно приходит вместе с площадкой.
- Вы должны сделать себя заметными.
Публика казалась моложе, чем в Бирмингеме. Мы ощущали свой возраст, разумеется, Карлу было двадцать восемь, а нам с Йеном по двадцать шесть. Теперь, когда "Треугольник" начал подниматься, мы стали понимать, сколько времени мы растратили впустую. Как все быстро движется. Фаны рассказывали нам о новых группах, которых мы почти не знали: Marion , Strangelove , Tindersticks . Новая кровь, в ожидании подписания контрактов.
Мне запомнился один момент, когда возникло ощущение, что потерянное время застыло вокруг нас. Мы приехали в Ноттингем поздно, из-за того что у фургона "Свободного жребия" возникли проблемы с двигателем, пока мы ползли по раскаленной M1. Мы болтались по округе, уставшие и полураздетые. Возле запертых дверей ноттингемского "Рок-сити" уже собралось несколько фанатов. Когда мы припарковались, юная парочка помахала нам руками из тени дверного проема. Им было лет по восемнадцать; несмотря на жару, на них были черные, под цвет волос, кардиганы. Карл посмотрел на них и тронул меня за руку. - Мы стареем, - сказал он.
Я остро ощутил тоску по утраченной невинности, укол зависти.