Я думаю про свою бабушку, старую леди, и про ее камин, вспоминаю ее уютную гостиную, уголь поджаривается, как картошка; и он такой красивый, что мне хочется протянуть руку и достать его, разрезать и положить в середину масла и печеных бобов, в холле холодно, а за окном темно, там полно призраков, мартышки-гоблины прячутся по самым темным углам, под лестницей, но в основном у меня под кроватью, и эти мерзавцы никогда не спят. И снова этот установленный порядок, я помогаю Нане разжигать огонь, чищу щеткой решетку, вытряхиваю пепел, складываю расколотые дрова, на верхушку кладу уголь, делаю свечки из старых газет, жду целый день, когда же мне дадут чиркнуть спичкой; и тогда пламя пожрет заголовки, вползет в самую сердцевину дров, и уголь ярко вспыхнет. Пламя растет и пожирает все подряд. И когда я думаю о том, что Нана ушла, умерла, я хочу колотить кулаками по стенам; и это было хорошее время, лучшие дни моей жизни, по крайней мере, они у меня были, у слишком многих людей не было и этого; и я снова возвращаюсь в Семь Башен, смотрю, как старые заключенные загребают уголь, думаю о муже Наны и дымовой трубе, и все приходит в порядок. Хорошие времена всегда кончатся, но кончаются и плохие. Я же здесь не навсегда.
Из душевой выходят десять человек, вытирают головы, у них забавно топорщатся волосы, и настроение у них такое, как будто они вышли на прогулку, как будто они выходят из бара. Мы занимаем их место, до невозможности быстро раздеваемся и развешиваем свою одежду на трубах. Ни один из нас не теряет времени на разговоры, каждая секунда – драгоценна, мы расстанавливаемся под душами, дотягиваемся до кранов, на пальцах – обвалившаяся штукатурка, вырывается горячая вода. И это лучший момент каждой недели. Отскрести с себя говнище. Смыть свои грехи. На воле визит в тюремную душевую кажется излюбленным комедийным действом, в этом – унижение изнасилования и смерть благородного рабочего человека. Они даже используют это в телерекламе. Либералы и консерваторы поют, не бери мыло в душ, ты голый, твоя дырка в жопе открыта; и предполагается, что все мы – невежественные уебаны, мы проводим время, ебя друг друга, в прямом смысле этих слов; и я смеюсь, вспоминая, как в первый раз пришел в душевую, я чуть не обосрался, думал, что эти люди правы, а их предупреждения – искренни, и в долю секунды мое мыло выпрыгивает из рук и падает в воронку воды в стоке, в конце концов застревает в решетке, и, наклоняясь, я смеюсь и пою – они никогда не возьмут меня живым. Люди не меняются только оттого, что оказались в тюрьме.
На все про все нам дается пять минут, и я быстро намыливаюсь, сдираю слои своего чувства вины, мягко тру порез на колене, осторожно, чтобы не оторвать корку, мне известно о микробах и всякой заразе. Я скребу каждую часть своего тела, как уличный боец в красных штанах, балансирую на одной ноге, промывая между пальцев ног, тру глубоко под мышками, живая природа, тема сафари-парка; и вот я машу мачете и заставляю отступить этих зверей, и вот наконец втираю в волосы шампунь, вымываю гнид, которые все равно через несколько дней, без эфира, они появятся снова. Я моюсь тщательно, но очень, очень быстро, и у меня остается немного времени, и я могу теперь постоять и понежиться под душем. Вымыться дочиста, а затем сосредоточиться изо всех сил, всасывая в себя каждый градус тепла. Холод Семи Башен проникает столь глубоко, что, кажется, в один день лед заменит мне костный мозг. Я могу остаться навсегда стоять под этим душем. Это фантастика, я зажмурил глаза, в душевой пар, и за ним все остальные парни исчезают из вида; и я в уединении, мои органы снова функционируют, кровь течет по жилам, тюремное заключение не слишком хорошо действует на сердце и мозги, запах мыла и шампуня смешиваются. Мысли разжижают мозги, а стрессы разрушают сердце, а холод вводит все тело в оцепенение, и от этого становится хуже втройне.
Как только вода начинает остывать, я дотягиваюсь до полотенца, вытираюсь и одеваюсь, спешу, чтобы не растерять ни капли тепла. Остальные парни делают то же самое, пар уходит, и голая комната приобретает свой обычный вид: десять капающих труб, разделенные перегородками, оставшийся грязный осадок течет по наклонному полу, всасываясь в сточную дыру. Мы протискиваемся обратно в комнату с дровами, вначале горлопаним, но потом становимся такими притихшими, и Франко даже забывает поболтать с сицилийцем. Мы вынуждены ждать несколько лишних минут, пока прибудет следующая партия грязных мужчин, они опаздывают, но мы. отдыхаем, мы довольны, мы счастливы посидеть здесь, у огня. Они приближаются, мы чувствуем это по смраду, и нас ведут обратно, за дверь со змеей. Моя одежда воняет, и как бы я ни отстирывал ее во дворе, она никогда не становится чистой, но человеческое тело – это еще хуже.
Мы проходим через ворота, спускаемся вниз по ступенькам, стоим на пятачке. Мы проходим мимо Свинцового Пуза, и он фыркает, но ничего не говорит; мы предупредили надзирателей, и вот я иду с Элвисом и Франко к столикам Али, посидеть здесь – редкая привилегия, купленная за цену кофе. Человек из Оазиса тепло приветствует нас и выносит свой серебряный кофейник, мурлыкая: "Эспрессо, эспрессо, эспрессо", творит свое волшебство, внимательно рассматривает маслянистый кофеин, разливает его в крошечные чашки, говорит о братстве людей и том, что бензин перевернул цивилизацию; он рассказывает о природе мулл и священников; и христиане, и евреи – это его братья, каждый человек в этом мире – его брат. Али говорит с нами так, словно мы прошли много миль, чтобы посетить его скромную чайную, ему кажется, что он дома, что он работает на базаре. Я беру в руки чашку, готовлюсь к сладкому моменту. Я только во второй раз пришел в Оазис, хотя – да, можно бы было подкупить доверенного и послать через ворота, попросив его достать кофе и принести его под полой. Но этот момент ни с чем не сравним. Выйти из корпуса и посидеть за столиком, в тепле и в чистоте, поднести к губам чашку с эспрессо. Жизнь немногим лучше, чем вот это.
В каждой чашке – по маленькому глотку кофе, и половина из этого – гуща. Это самое густое варево в мире, и Али ставит три стакана с водой, чтобы мы могли запить эту гущу. Меня бросает в дрожь, неистовое кофеиновое землетрясение, эта жидкость насыщенная, и густая, и горькая; через секунду этот напиток уже у меня в животе, увеличивается в объеме и просачивается через стенки желудка, и если змея кундалини на самом деле существует, то это смогло бы ее пробудить; и я жду, что она вот-вот зашипит у меня за спиной, представляю, как вокруг моего черепа разливается нимб из света. Я вдруг совсем успокаиваюсь, сижу с Али, а он кивает в пустоту, приветствует воображаемых прохожих, проявляет уважение к своим товарищам по рынку, поворачивается, и улыбается, и говорит мне, что эти призраки базара он специально сам и выдумал. Я представляю себе ось зла, я знаю, что этот человек ошибся в своей жизни, но он не злой. В глаза его называют Али, за глаза – Али Баба, он хороший человек, наичестнейший, в стенах тюрьмы он делает важную работу.
Франко ставит свою сумку на стол и лезет внутрь, достает и показывает мне свою книгу. Эту книгу ему прислали мама и папа, чтобы он никогда не забывал, откуда он родом. Это альбом с фотографиями, и он показывает мне, вот он карабкается на скалы, он дышал свежим воздухом, ел свежую пищу и пил хорошее вино. У него была легкая жизнь, он показывает мне заснеженные вершины гор и замороженные ледяные поля, переворачивает страницу, и я вижу солнечные лужайки, все в цветах, шале на склоне, это больше похоже на Швейцарию, чем на Италию. Он говорит мне, что его любимая еда – фондю, что на его день рожденья мама всегда готовила фондю. Он выглядит таким печальным, начинает говорить на своем языке, вероятно, представляя, что перед ним не я, а кто-то другой. Потом снова переключается на корявый английский. Переворачивает страницу. Залитая солнцем пьяцца с фонтаном, статуи и тротуары, маленькая пьяцца, размером тот пятачок, на котором мы сидим, но я ничего не говорю, Франко очень серьезен. Его мать дважды в неделю пишет ему – он счастливчик. Он смотрит на меня пристально и говорит – один косяк. Одна затяжка, и все еще нет документов.
Франко и его друзей подставили. Они ехали с островов в фургоне с прицепом, разбили на ночь палаточный лагерь, вымылись, переоделись и отправились поужинать в маленький ресторанчик, спрятанный в скалах через дорогу, дешевое место, обслуживающее любителей позагорать, туристов и нескольких местных. Они едут домой, они провели целый месяц на пляже, три парня и две девчонки, в домашней таверне они заказали себе нормальной еды. Пицца великолепна, и салат хрустит, и управляющий вручает им бутылку вина бесплатно, от заведения, маленькие тарелки с оливками и мягкий хлеб. Управляющий дружелюбен, с интересом расспрашивает, где они побывали, он вежлив с мальчиками и уважителен с девочками. Превосходный конец отличного отдыха, и они ждут не дождутся снова увидеться со своими родными, и когда они уходят, то оставляют щедрые чаевые, хотя им почти нечем платить, деньги практически закончились.
Уставшие, набитые едой под завязку, они переходят дорогу, идут к своему платочному лагерю, за ним начинается пляж, они лежат на песке и смотрят закат, одна из девчонок передает по кругу бутылку воды. Появляется управляющий с пятью банками холодного пива, открывает их и раздает всей компании. Кажется, что жизнь прекрасна. Он скатывает косяк и передает по КРУГУ уверяя, что если они курят на пляже, то не будет никаких проблем, никаких, никаких проблем, друзья мои; и они разговаривают о рыболовных судах в море, курят, обсуждают вкус раков и кальмаров. Франко качает головой и шлет проклятия, вспоминает, что они были довольны, их накрыло, и они не услышали полицейских сирен, пока не показались машины, и полицейские начали орать и показывать на них, а управляющий отошел в сторону и выглядел очень довольным собой.
Франко привезли в Семь Башен, одного из его друзей освободили, потому что он не затягивался, по крайней мере, хоть в этом полиция повела себя честно, или, может, они хотели доказать, что это не было подставой, а третий парень по совету их адвоката был отправлен в психушку, теперь он проходит курс лечения, они пытаются заставить его во всем сознаться, они пытаются излечить его от воображаемой привычки курить наркотики. Обе девчонки в женской тюрьме, в другом конце страны.
Франко откидывается назад и приканчивает свой стакан воды, надзиратели зовут нас обратно в корпус. Али хлопает в ладоши и вынимает свою книгу, вертит в руках обкусанный карандаш и вносит необходимые поправки. Франко наклоняется ко мне и говорит, что он невинный человек, и я всегда должен об этом помнить, и это правда, душ очистил наши души, так же, как и тела, и он шепчет мне, когда он выйдет из этого места, он вернется домой и будет приходить в себя, кушать здоровую пищу и гулять по горам, работать, зарабатывать деньги и обретать спокойствие, снова станет сильным, а потом он вернется на эту землю. Может, это будет через год, или через два года, или даже через пять лет, но он отправится в ту таверну и найдет того управляющего, подождет, пока тот закончит свою работу осведомителя и отправится домой, а потом он возьмет нож и перережет ему горло, от уха до уха.
Я хороший парень, я порядочный человек, я чист и свободен от греха, голова покачивается в люльке надушенного капюшона, засаленная подушка под грязной одеждой, мое волшебное одеяло – это пыльный комбинезон, полный детских секретов, он защищает меня от гоблинов, прячущихся под кроватью. Я такой хороший, что мне( хочется плакать. После горячего душа сегодняшний ночной сон будет глубоким и безмятежным, мое пузо набито миской с рисом и бобами, вареное яйцо на десерт; и я очень доволен, может, я буду плавать по воздушным волнам и соединюсь к духам людей, которые спали под этим одеялом до меня, их воспоминания впитались в одеяло. Нана была экстрасенсом, она слышала голоса, но мне нужен ее дар. Ничего не может причинить мне боль, я окружен невинностью и почти в тишине, и хотя в Семи Башнях высокие стены и множество замков, есть способ вырваться на волю.
Если воля человека крепка, то с помощью своего воображения он может найти спасение. Это битва, но ее можно выиграть. Это то, где проистекает теперь моя жизнь, у меня в голове и на дороге, я лечу над ландшафтами и пейзажами, ищу свои потерянные гены. Легко впасть в апатию и начать страдать, стать заложником чисел. Над кроватями и на стенах приклеены календари, покрытые крестиками, грудой черных и синих надгробий, ими вычеркивают даты и дни. Встречаются оттенки красного, но черный цвет – главный. Это бой с замедлившимся временем, эти дни – противоположность путешествиям, когда время идет быстро, и не заметишь, как промчался месяц. У меня есть свой собственный маленький календарик, но я держу его от глаз подальше, я не буду зачеркивать дни. Это предубеждение, ничего больше, и я жестко давлю эту попытку депрессии, свою темную сторону; и это уходит без сопротивления, и я уже путешествую по новым местам, которые мне откуда-то уже знакомы. Я улыбаюсь, замечая Джимми Рокера, человека, о котором все вокруг только и говорят, скиталец с золотым сердцем, миролюбивый бродяга, который живет в соответствии с традициями, установленными тысячами искателей на земле возможностей, на земле свободы.
Джимми едет с юга, из Мемфиса, одного из городов рок-н-ролльной мечты, эта мечта – пик западной цивилизации; он склонился над рулем своего грузовика, стеpeo за тысячу долларов – и в его распоряжении две тысячи радиостанций, специальное предложение – чистый поток звука; "Рамонес" поспешно мчатся, обгоняя хор, который хочет уравновесить музыку. Когда заканчивается этот классический панк, Джимми щелкает каналами, останавливается на дробном ритме убийственного пианино Джерри Ли Льюиса*.
* Игра слов – Джерри Ли Льюис, великий рок-н-рольный пианист, обвинялся в убийстве своей любовницы.
Он бесстрашно давит на газ, он знает, что он хороший и здоровый парень и ему нечего бояться со стороны закона, ему ничего не сделают эти сонные начальники со своими потными подмышками и солнцезащитными зеркальными очками, с этими ружьями, болтающимися на сиськах; они просыпаются только для того, чтобы поохотиться на ниггеров, пидоров, розовых, либералов и яппи-федералистов. Эти уполномоченные законом офицеры любят простую и чистую жизнь белых мальчиков, таких, как Рокер, до тех пор, пока он не превратится в ничтожного беглеца-наркомана. Но это – мое путешествие, и у Джимми все в порядке, я гоню прочь негативные мысли, все сладко и изысканно, а в это время за решетками реабилитационной карательной системы Соединенных Штатов парни все вместе усмехаются и танцуют под "Тюремный рок". Элвис поймет природу этого видения.
Счастье приходит тогда, когда ты заваливаешься в кабачок "Бэтти Мэй". Чтобы расслабиться, Джимми нужно холодное имбирное пиво. Имбирное пиво со льдом, здоровые свойства этого напитка наверняка помогут ему прийти в себя после многих миль, оставленных позади. Он забил стрелу со своим старым приятелем Фредди Ебарем, охотником за пиздой и экстраординарным плейбоем, сумасшедшим карточным шулером, который живет в развалившемся колониальном доме в Нью-Орлеане, в двадцати минутах от Бурбон-стрит, вместе с печально известным мастурбатором Двуруким Бобби. Они мало платят за аренду и шатаются по городу, приводя в шок его гостей. Бродяга не разделяет ценностей Ебаря, но любит его за другие качества. Больше, чем кого-либо, Ебарь любит свою мамочку. Посылает ей регулярные долларовые переводы, чтобы она наслаждалась своими последними годами в Лаббоке, священном месте, где родился мистер Бадди Холли. Джимми знает Фредди два года, с тех пор, как они работали вместе в "Тако Белл"* в Талсе. Рокер продержался на этой работе с месяц, а затем двинул на восток, вернулся и отправился в путешествие по собственной земле Бога, довольный своим жребием.
* Тако Белл – сеть мексиканских фастфудов.
Эта полоса на краю города – чистой воды рай для скитальцев, здесь просторная парковка и вкусно кормят, обед обойдется в несколько честно заработанных баксов. Джимми входит и садится в кабинку у окна, берет меню и чувствует приступ сдерживаемого голода. Как будто бы он месяц не ел нормальной еды, был вынужден блюсти диету из риса, и супа, и тушенки, и рыбы и всякой другой дешевой и безвкусной еды, от которой тупеют мозги; вот посидишь на такой диете -и оценишь принципы демократии. Джимми пробегает глазами по меню. Кажется, здесь есть все. У Джимми текут слюнки, он не знает, с чего начать. Омлеты с различной начинкой, толстые гамбургеры, утопающие в сыре и беконе, стейки размером с тарелку, запеченная кукуруза и огромные картофелины с салатом из капусты, широкий выбор острых мексиканских блюд, тортилла и энчилада, заправленные жареными бобами и перцем халапеньо… Может, стоит заказать пиццу… А что у нас с соусами? Салат-бар, пять приправ. Это и в самом деле страна изобилия, и признательность Джимми не знает границ.
Рядом с ним стоит Мари-Лу, и в начале Джимми даже не замечает ее. Когда он обращает на нее внимание, то вздрагивает. Она действительно красива, с изумительным блеском в глазах. Она вежлива и застенчива, но он понимает, что эта девушка создана для него, он представляет ее на калифорнийском пляже, ему говорили, что в Сан-Диего в это время года чудесно. Они могли бы найти мотель рядом с пляжем, и она наденет купальник, а он будет поигрывать своими татуированными мышцами а-ля Генри Роллииз*.
* Генри Роллинз – знаменитый музыкант, издатель (2.13.61), писатель и актер.
Он думает о том, какие сделает татуировки, как только он доедет до западного берега, он отправится в "PermanentMark". Ему нужна самая лучшая, а "PermanentMark" – самая лучшая в округе. Джимми и Мари-Лу заживут тихой жизнью на залитом солнцем берегу, коктейль "Маргарита" и холодное пиво – по чуть-чуть, они будут умеренно выпивать и никогда не мучиться от похмелья. Но для начала Джимми должен сделать заказ, и он просит огромную кружку холодного имбирного пива, а на закуску жареные грибы со сметаной и сальсой, к этому прилагается бесплатный салат, а в качестве главного блюда он выбирает мексиканскую смесь с гарниром из крупно нарезанного жареного картофеля и две порции чесночного хлеба. Десерт он закажет позже, но он уже положил глаз на яблочный пирог с ванильным мороженым. Мари-Лу кивает и уходит.
Джимми провожает ее глазами, восторженно глядя на ее движения, на то, как она покачивает своей задницей. Она быстро возвращается, несет его имбирное пиво, понимая, что после долгого путешествия по холмам, в полицейском вагоне, в дороге, в своем грузовике Рокер умирает от жажды. Джимми аккуратно вставляет трубочку в лед и поднимает бокал. Этот вкус пузырящегося напитка вызывает в нем дрожь, и он одним глотком выпивает половину содержимого бокала. Мари-Лу явно впечатлена. Она спрашивает, откуда он, и Джимми рассказывает ей о Мемфисе, о времени, проведенном в Нэшвилле, он понимает, она влюбилась в него, ей нравится романтика такой жизни и его уверенная, но скромная жизненная позиция. Ей хочется смыться прочь из Миссисипи и посмотреть мир. Рокер так много всего повидал и переделал. Он понимает, что ей хочется поболтать подольше, но нужно работать, и вот он уже раздулся от гордости, он представляет себе, как эти рубиново-красные губы облизывают его салями, и тут он думает, что это слишком примитивно -опустошить свои яйца, как Джимми Без Рук, и обрывает себя, и ругается на себя за это, вспомнив, кто он и где он, он просто не того сорта парень.