На следующее утро я была уже на грани истерики, когда обнаружила в записной книжке как раз перед уходом из офиса клочок бумаги с именем Муррея-водителя и его телефоном. Я вспомнила, как он почувствовал инстинктивно, что я занимаюсь проституцией, хотя у меня была легальная дневная работа. Муррей, будучи водителем грузовика, конечно, не был пай-мальчиком, и я подумала, что сейчас самое время позвонить такому крутому парню вместо этих милых, умных, умеющих болтать людей, которые готовы дать сто советов, но не способны помочь делом. Поэтому я позвонила Муррею перед уходом с работы и объяснила, что случилось. Он пообещал, что, если шантажист будет звонить мне вечером в семь, он будет у меня дома в шесть тридцать.
Он велел отложить все встречи и планы, пока дело не будет решено. "Я хочу, чтобы ты была со мной, и это значит, что я будут с тобой, и ты будешь делать то, что я скажу, - вот и все".
Это был приказ, и я пришла домой сразу после пяти часов. У меня была назначена встреча на девять в тот вечер с юристом из Канады - мы решили вместе поужинать, - но я не могла предупредить его. Его рекомендовал мне знакомый стокброкер, к которому я с трудом дозвонилась на Уолл-стрит. Но и он не знал, где найти юриста. У меня просто не было возможности отменить встречу.
До шести я отшивала всех, кто хотел встретиться со мной в тот день, и так нервничала, что буквально рычала на мужчин, звонивших мне. "Оставьте меня в покое; не звоните мне сегодня вечером".
В шесть тридцать ровно Муррей позвонил в мою дверь, Я не встречалась с ним с тех пор, как три недели назад он перевозил мой скарб. Он выглядел очень крутым мужиком с темным, в оспинах, лицом и густыми черными волосами.
Казалось, Муррей тоже нервничает. Он осмотрел мою квартиру, начиная с ванной, где у меня стоял телефон, так что я могла беседовать в ванной. Ему это понравилось, и, осматривая квартиру, Муррей все время говорил: "Ксавиера, я хочу, чтобы ты делала только то, что я тебе скажу. Если что-то произойдет сегодня вечером, мы будем вместе. Только не трусь. Я знаю, что я делаю".
Муррей говорил мне "не трусь", а я действительно боялась и старалась унять нервную дрожь. Мне на самом деле не хотелось никому, даже Маку, укравшему мои снимки, причинять какой-либо вред. Все, что я хотела, - это иметь рядом мужика, когда встречусь с людьми, шантажировавшими меня, кого-то достаточно крутого, чтобы он смог просто смазать им слегка по носу и сказать: "Слушай, ты, гони снимки назад и перестань заниматься этой хреновиной!"
"Ну ладно, - сказал Муррей, - теперь запомни, что, как правило, шантажисты не стараются причинить физический ущерб жертве. Все, что им надо, - это деньги. Когда они позвонят, будешь говорить с ними по телефону из ванной, а я подниму трубку в гостиной. Ты представишь меня своим дядей. Единственным родственником в этой стране. Я представляю твои интересы, понимаешь? У меня есть машина, и, если они захотят встретиться, мы подъедем к ним".
Ровно в семь часов зазвонил телефон. В трубке зазвучал голос того самого парня, который требовал деньги прошлым вечером. Муррей поднял трубку в гостиной, и через открытую дверь я могла наблюдать за ним из ванной. Он тоже нервничал. Я сказала в трубку, что рядом сидит мой дядя и он хотел бы уладить это дело.
Затем Муррей начал переговоры. "Хелло, это мистер Аркштейн, дядя мисс Ксавиеры и ее единственный родственник в США. Я представляю интересы девушки. Мне известно, как это плохо для нее, что вы нашли эти снимки. Я не хочу, чтобы мою племянницу выслали из страны".
Голос Муррея звучал, как у кроткого, встревоженного дядюшки. "Скажите мне, сколько вы хотите, и мы встретимся с вами, - продолжал он. - Надо встретиться сегодня же и закрыть это дело, потому что девушка не спала прошлую ночь, и мне не хочется, чтобы она снова прошла через всю эту нервотрепку".
Наконец мужской голос сказал: "Хорошо. Мы хотим получить пять тысяч долларов. Встретимся у памятника перед входом на кладбище в районе Квинс в восемь часов вечера". На часах уже было начало восьмого.
Муррей согласился, и как только мы повесили трубки, он обратился ко мне: "Ксавиера, принеси-ка мне банку пива. Я должен позвонить кое-куда". Я вышла на кухню, налила стакан и вернулась в тот момент, когда заканчивался разговор, звучавший как набор шифрованных фраз. Он говорил: "Будь готов подобрать с картошкой у монумента на кладбище в Квинс в восемь пятнадцать". Я поняла, что он имел в виду, но страх током прошел через мое тело потому. что это звучало, как гангстерский разговор. Муррей выпил пиво и в десять минут восьмого сказал: "Ну ладно, давай-ка двигать. Машина стоит внизу".
"Что происходит, Муррей?" - спросила я. За окном шел дождь, перемежающийся со снегом, погода была мерзкая. Мне никоим образом не хотелось покидать теплую квартиру. Муррей сказал: "Ксавиера, делай то, что я тебе скажу, и не задавай вопросов. Сейчас мы поедем в сторону Квинс, и по дороге я расскажу кое-что о себе. Захвати с собой зонт".
Я взяла свой зонт-трость. Мы вышли из квартиры. От волнения у меня были потные ладони - такого со мной не было никогда в жизни. Все мое тело взмокло от страшного нервного напряжения, сильнее которого я никогда не испытывала до этого вечера. На улице мы влезли в старую раздолбанную машину.
"Нельзя ли поехать на более надежной машине, Муррей?" - спросила я. Он сказал, что не нужно беспокоиться. Шел проливной дождь, сквозь ветровое стекло мы едва различали дорогу. Не знаю, как Муррей находил нужный путь. И пока мы ехали, он рассказал мне немного о своей жизни.
"Ксавиера, ты должна знать, что я не только шофер. Я занимаюсь также разными другими делами. Уверен, ты слышала о мафии. Хотя я и еврей, я работаю с этими ребятами". У меня начался озноб от этого признания. "Что ты сказал, мафия? - Я почти заорала. - Я не хочу иметь никаких дел с мафией".
Я смотрела фильмы и читала о мафии, ну, как там убивают людей и потом они исчезают с лица земли. И до сих пор тщательно избегала всяких контактов с мафией.
"Я уже отсидел десять лет в тюрьме, - продолжал Муррей спокойно. - Мне сейчас тридцать семь лет. Но я выжил, и сейчас мне могут здорово намылить холку из-за тебя. Но не могу видеть, когда славные девушки вроде тебя попадают в такие передряги".
Он отвел взгляд от лобового стекла и посмотрел на меня в упор. "Я делаю это для тебя, но ты тоже должна сделать одну вещь. Дело, за которое мы взялись, - это не детская забава. Сегодня нас ждет опасная серьезная работа. Ты должна делать каждый момент лишь то, что я тебе скажу, и тогда все будет нормально. Не бойся и делай точно так, как я тебе скажу".
Думаю, что от таких слов у меня глаза полезли на лоб. "Что ты хочешь сказать, Муррей?" - спросила я.
"Повторяю, Ксавиера. Что бы ты ни увидела сегодня - никогда больше об этом не вспоминай. И никогда не упоминай моего имени и не говори никому, что произошло".
Я выглянула из окна автомобиля на мокрую улицу в падающих струях дождя, и меня прошиб холодный пот.
"Муррей, - спросила я после паузы, - почему мы должны встретиться с ними перед входом на кладбище в Квинс, ведь это, наверно, самое жуткое в мире место, особенно в такой мрачный вечер?" Муррей посмотрел на меня, как на глупого несмышленыша. "Ксавиера, - сказал он, - что за дурость. Ты что думаешь, они собираются встретиться с тобой перед входом в магазин Сакса на Пятой авеню или "Максвелле Плам"? Они хотят встретиться с нами там, где не будет свидетелей".
В пятнадцать минут девятого Муррей остановился перед входом на кладбище. Рядом проходил хайвей, по которому мчались одна за другой машины. Справа от нас стоял монумент, и около него под арочной крышей небольшой тупичок, может быть, около пяти метров длиной.
Никаких других припаркованных машин вокруг не было видно. "Муррей, - сказала я. - Все это туфта. Уже четверть девятого, а их все еще нет", Я страшно хотела домой, пока не произошло что-нибудь ужасное.
Муррей свирепо посмотрел на меня. "Делай, как тебе сказано. Садись на заднее сиденье и заткнись. И бога ради, не трясись ты так, вроде пичужки, которая вот-вот замерзнет до смерти".
Мне не оставалось ничего другого, как взять мой зонт с острым концом - мое единственное оружие в тот вечер - и перелезть на заднее сиденье машины. Но ничего не происходило. Мы наблюдали за машинами, проезжавшими мимо, и ни одна из них не остановилась А дождь продолжал моросить, и я замерзала все больше. Муррей курил сигарету за сигаретой, и было заметно, как он все сильнее нервничал. Он открыл окно, и за ним почти ничего не было видно.
Затем медленно, словно из ниоткуда, приблизилась сзади машина с включенными фарами. "Муррей, они здесь", - прошептала я. Оглянувшись, я увидела через заднее стекло автомобиля двух мужчин, сидящих на переднем сиденье автомобиля. "Муррей, это нечестно, - сказала я. - Мы договаривались о встрече только с одним".
"Не волнуйся, не волнуйся", - успокаивающе забормотал Муррей. Автомашина подъехала к нам, потом проехала мимо. Мы видели, как двое незнакомцев осматривали оттуда нашу машину, чтобы определить, сколько человек находится там. Они проехали еще немного и остановились примерно в четырех корпусах впереди. Эти двое зажгли сигареты и закурили. Затем один из них вышел из машины и подошел вплотную. При свете уличных фонарей было видно, что он одет в белую ветровку и джинсы. У него были длинные белесые прямые волосы и четырехдневная щетина. Это был, определенно, тот самый панк, и его внешность абсолютно точно соответствовала описанию того малого, подложившего письмо под дверь. Он постучал в стекло машины около Муррея, который опустил его и представился: "Эй, я ее дядя".
Парень сказал: "Могу я побеседовать с тобой, приятель?" Муррей открыл дверь с другой стороны, и неопрятный юнец стал обходить автомобиль. Он все время бормотал и разговаривал сам с собой и наконец влез в машину. Было очевидно, что он наподдавался до одеревенения.
Его глаза беспорядочно вращались, и взгляд, казалось, был направлен внутрь, когда он неожиданно начал вещать: "Мы не хотим сказать ничего плохого, но такие девушки не должны шляться везде, таская в собой грязные снимки и показывая их всем".
Я разозлилась и заорала: "Что ты хочешь сказать? Что я показываю их всем? Эти фотографии были украдены из моей собственной квартиры!"
"Заткнись! - Муррей зыркнул на меня, и я замолкла. Затем он повернулся к этому типу с горшком вместо головы на плечах. - Давай выйдем и поговорим. Кто это другой в машине?"
Забалдевший хиппи заявил: "Ну я пошел. Мы согласны порешить дело на четырех тысячах. Давай гони их прямо здесь".
Муррей отрицательно покачал головой. "Нет. Мне кажется, так делать не надо. Я думаю, следует отойти в сторону на улицу, а не обсуждать такое дело в присутствии этой леди".
Он жестом приказал мне открыть немного окно, чтобы было слышно, что происходит на улице, и вылез из машины под проливной дождь. Молодой наркоман выплюхнулся следом за ним с другой стороны автомобиля. Не уверена, что последний соображал, какая сейчас погода - солнце или дождь, - так он все время бормотал себе под нос с отсутствующим видом.
В тот самый момент, когда Муррей вышел из машины, другой мужчина также вылез из передней машины. Он открыл зонт и зашагал к Муррею и кайфующему мальцу. Держался незнакомец как шеф, и, хотя слабый свет и особенно зонт затемняли его лицо, я могу поклясться, что это был Мак. Такая же характерная крупная фигура толстяка. Все трое разговаривали примерно минут десять, как вдруг все вокруг осветилось двумя мощными фарами. Большой грузовик остановился позади нас.
Когда свет фар ударил по нас, меня охватил ужас еще более сильный, чем раньше, если это было возможно. Что происходит? Нас собираются убить? Но водитель грузовика просто вылез и кабины, и тут я впервые заметила телефонную будку рядом. Шофер подошел к будке и позвонил куда-то. Мне показалось, что он был там больше часа, но на самом деле это заняло у него, быть может, минуты две.
Все это время я с тревогой думала: о чем Муррей, Мак и этот наркоман разговаривают и что Муррей собирается делать. Наконец шофер вышел из будки, и грузовик укатил.
Мак, держа зонт над головой, пошел к машине, влез в нее, захлопнул за собой дверцу. Затем я увидела Муррея, жестикулирующего со светловолосым юнцом, и услышала несколько последних слов. "Подожди минутку. Я сейчас их принесу".
Муррей вернулся к нашей развалюхе и объявил громким голосом; "Я собираюсь отдать им эти чертовы четыре тысячи и забрать твои фотографии".
Как последняя идиотка, я сказала: "Но, Муррей, у меня нет четырех тысяч долларов".
Шипящим шепотом он сказал: "Заткнись". И, наклонившись внутрь машины, вытащил коричневую сумку, которая, казалось, была чем-то наполнена. Затем Муррей выпрямился и махнул рукой белесому хиппи, чтобы тот шел к крытому павильончику, где они могли бы укрыться от дождя и пересчитать деньги.
Я наблюдала за Муреем, идущим к павильончику, со спины. Другой участник действия стоял лицом ко мне, и сквозь струи дождя можно было видеть его неясные очертания. Затем я увидела, как Муррей засунул руку в сумку, будто собираясь передать деньги юнцу. В следующий момент прозвучали три слабых хлопка, и юноша упал на землю. Никто, кроме меня, не мог видеть происходящего в павильоне, а Муррей спокойной, размеренной походкой вернулся к нашей машине, по дороге запихнул что-то в карман. Он сел в машину, мы поехали и стали отъезжать от кладбища. Я все еще сидела на заднем сиденье.
"Боже мой, Муррей, что ты сделал?" - спросила я.
Как обычно, он ответил: "Не волнуйся". - "Но как мне не волноваться? - спросила я. - Муррей, ты только что выстрелил в человека три раза. Я слышала - ты стрелял в него из пистолета с глушителем. Это пистолет лежал у тебя в сумке?" - продолжала я спрашивать по дороге в Нью-Йорк.
Наконец, я доконала Муррея: "Малыш, мы не пользуемся полумерами против подонков вроде этих. Какое право они имеют шантажировать работящих девчонок вроде тебя?" - "Но, Муррей, ты так и не вернул фотографии", - упрекнула его я. Весь оставшийся путь до города он не сказал ни слова, кроме: "Не беспокойся. Я доставлю тебе их завтра". Но перед глазами у меня стояла картина: фигура молодого парня медленно обмякает и падает в павильоне.
Да, он был доходягой, побродяжкой. Но я видела его мертвым. Это ужасно. Он был убит за три несчастные карточки. Чувство вины подталкивало меня к дальнейшим расспросам. "Муррей, пожалуйста, расскажи мне, что же произойдет после нашего отъезда?"
Наконец он раскололся: "Этот тип на переднем сиденье не видел и не слышал, как я пристрелил малого из-за глушителя на пистолете. Сегодня надо сделать еще много дел. Я должен еще избавиться от пушки".
"А что с тем, вторым, что остался в машине?" - спросила я. Я все еще волновалась о том, как вернуть фотографии.
"О нем тоже позаботятся", - сказал Муррей, глядя через ветровое стекло на мокрую улицу. "Его тоже убьют?" Я старалась, чтобы мой голос не сорвался от волнения.
"Примерно так, - обронил Муррей. - Два моих парня прятались за стеной кладбища. - Он резко рассмеялся. - Эти золотари не могли подыскать лучшего места для меня и моих ребят. Примерно через десять или пятнадцать минут этот жирный слизняк с переднего сиденья начнет беспокоиться, куда запропастился его приятель-наркоман, и когда он пойдет посмотреть…" Снова сухой смешок Муррея.
"Когда он увидит своего дружка, лежащим в павильоне, два моих парня возьмут его в оборот. А что произойдет после этого, я расскажу тебе завтра".
Без пяти девять Муррей оставил меня перед подъездом моего дома и сказал, что мы встретимся завтра. Телефон зазвонил в тот момент, когда я входила в квартиру. Это звонил мой канадский юрист, чтобы уточнить место нашего девятичасового рандеву. Только что я пережила самые тяжелые. минуты в своей жизни, а этот юрист был в игривом и легкомысленном настроении. Он говорил что-то вроде: "Эй, как твои дела? Приятно встретиться. Привет от стокброкера", - и все такое. А я едва могла ворочать языком.
Мы пошли в китайский ресторан в Чайнатауне. Там я разбила две тарелки прежде, чем смогла донести до рта пол-ложки супа.
Наконец я сказала парню: "Слушай, у меня шоковое состояние из-за дела, о котором я тебе не могу рассказать. Отведи меня в отель. Трахни. Делай все, что хочешь, но только не отвози меня одну домой. Я боюсь возвращаться туда. Я даже завтра пошлю к черту свою работу в офисе".
Кое-что я ему все-таки рассказала, не все, конечно. Он оказался славным малым, забрал меня с собой в номер и трахал там всю ночь и даже дал утром сто долларов, несмотря на то, что впервые в жизни я лежала в постели, как египетская мумия.
На следующее утро в одиннадцать часов юрист подбросил меня до дома, и я собиралась идти в квартиру, как вдруг увидела Муррея в кабине автофургона. На его лице играла широкая улыбка, а в руках он держал конверт. Я подбежала к нему, и он неспешно вынул фотографии - все снимки, которые Мак украл у меня в тот злополучный день.
"Муррей, - сказала я. - Поднимайся ко мне и расскажи все, что произошло". Тот согласился. Мы вошли в мою квартиру, и за чашкой кофе он рассказал мне все.
Сразу после того, как мы расстались, он занялся уничтожением основной улики - пистолета. Тем временем два других мафиози схватили Мака на кладбище в тот момент, когда он склонился над безжизненным телом юного наркомана.
"Слушай, приятель, - сказали они, - если ты не покажешь место, где спрятаны снимки девушки, с тобой произойдет то же, что и с твоим дружком здесь. Дошло?"
Мака посадили в машину, и он привез их в дешевую квартиру в Квинс. Парни Муррея обнаружили в ней тысячи порнофотографий девушек, которых они шантажировали последний год или два.
Приятели Муррея знали, как я выгляжу, а Мак был так напуган убийством своего напарника, что отдал им мои снимки немедленно.
Но Муррею и его ребятам из мафии было недостаточно этого. Эти шантажисты работали без того, что можно назвать лицензией, разрешением от крестного отца в Квинс. Поэтому гангстеры заставили Мака рассказать, кто руководит ими, и тот был так страшно напуган, что сдал своего патрона. "Ну ладно, это юрист из Бруклина", - сказал он.
Мак привел их к юристу, а затем костоломы Муррея схватили того тоже, и таким образом вся группа была "нейтрализована". Два мафиози с Мурреем в один вечер укокошили троих.
Это то, что рассказал мне Муррей, и я ясно осознала, что должна компенсировать "услуги" этих ребят. Но, по крайней мере, это должно быть меньше пяти тысяч монет.
Но в тот момент я была такой идиоткой и тупицей, что после его рассказа и после того, как он вернул мои снимки, я заявила: "Муррей, я не могу видеть эти фотографии в моем доме больше. Они мне не нужны. Пожалуйста, уничтожь их". Поэтому в тот момент он не потребовал от меня деньги. Но впоследствии он все-таки вытянул из меня две тысячи долларов за оказанную помощь.
И конечно же, это был не последний раз, когда мне пришлось встречаться с Мурреем. Через несколько недель он заглянул ко мне и сказал, что я должна вложить свои деньги в одно дело. Эти деньги вернутся через пару месяцев.