- Собственно, об этом я и хотел сказать, оценив обстановку, как я ее понял. Сержант, два отделения… - Андрей запнулся: какие там отделения!…всех, кто есть в двух отделениях, выдвинь к повороту дороги.
- Понял.
- Одно отделение окопается справа от шоссе. И постарается, если противник все-таки сомнет Рябова, притормозить его. Прорвавшись Рябову в тыл, двигаться ему только к повороту, а оттуда до моста метров шестьсот? Да?
- Точно, - подтвердил Володя Яковлев.
- Конечно, - усмехнулся Андрей, - противник может не согласиться с моими предположениями насчет его действий и пойти прямо на переправу. На этот случай другое отделение расположи влево от шоссе. Метров сто еще западней поворота. Задача - задержать продвижение, пока батальон развернет свои силы. А сам с отделением - у моста. - Что еще может он? Только это. Андрей неслышно вздохнул. - Сколько у тебя противотанковых гранат?
- Семь.
Андрей помолчал.
- Семь?
- Семь, товарищ лейтенант.
- По две каждому отделению. Одну - про запас.
- Понял, - кивнул Володя Яковлев.
- Понял, - сказал и Семен. - Чтоб атаковать и речи быть не может, пожал одним плечом, - если батальон и развернет свои силы.
- Атаковать? - Андрей удивленно взглянул на Семена. - Видел? возвращал его к дороге с ледяными глазками подфарок. - Атака с нашей стороны совсем не в логике обстановки.
- Не в логике обстановки. - Семен сердито стряхнул пепел с папиросы, будто похолодевший столбик пепла и раздражал его. - И сам понимаю, что не в логике. - Помолчал, как бы пережидая, пока спадет раздражение. - Нам и задачи такой не поставят - атаковать, это ясно.
- Из этой ясности и надо исходить. - Андрей прижмурил глаза, словно вслушивался в то, что произнес. Напрягшиеся было скулы смягчились, сгладились жесткие складки у рта, будто, сказав это, почувствовал облегчение.
- Да. Понятно. Как дважды два. - Семен склонил голову. - Заслоны у поворота дороги, противотанковые гранаты, если немец изберет лобовой вариант атаки на переправу, если будет действовать, как нам нужно…
- За немца не ручаюсь, - понял Андрей неуверенность Семена. - А мы будем действовать, как нужно нам. - Он умолк, как бы раздумывая, что еще добавить.
- Давай, ротный, напрямки, - настойчиво произнес Семен. Он приподнял свои костлявые плечи. - Главный удар противник нанесет, конечно, по тем подразделениям, которые поближе к переправе - пойдет на нас. В переправе все дело. Так? Вот и проси у комбата усиления. Ни первый взвод, ни Яковлев танкового напора не выдержат. Надо смотреть правде в глаза.
- Выдержат. Как это не выдержат? - Три глубокие морщины сбежались на лбу Андрея. - Если надо…
Семен смотрел поверх головы Андрея, поверх головы Володи Яковлева, будто вдаль смотрел, но куда можно смотреть, если так мал, так тесен блиндаж?
- Попробуем выдержать. - Семен понимал необходимость подчиниться ответственности, которая значительно превышала силы роты.
- Семен, дружище, всякое у нас было. А живы… - Андрей облизнул спекшиеся губы, хотелось пить. - Сержант, - кашлянул. - Володя, дай-ка флягу.
Володя Яковлев протянул руку к стене, снял с колышка охваченную шинельным сукном флягу, подал Андрею. Тот, запрокинув голову, сделал несколько долгих глотков.
- Вкусная вода. - Андрей провел ладонью по губам, вернул флягу.
- Вкусная, - подтвердил Володя Яковлев. - Куда ж лучше, днепровская… - Он завинтил пробку и повесил флягу на колышек.
Андрей бросил на Володю Яковлева пристальный понимающий взгляд.
- Понял обстановку?
- Понял, товарищ лейтенант.
Володя Яковлев поднялся со ступеньки, на которой сидел, и тотчас на стене блиндажа вытянулась его тень, едва умещаясь на ней. Тонкий, высокий, на длинных ногах, он выглядел почему-то неповоротливым.
- Разрешите действовать? - Сухие глаза на продолговатом лице выражали терпение, какое бывает у очень утомленных людей.
- Да. И немедленно. - Сдвинув брови, Андрей как в пустоту смотрел перед собой.
В эти три горьких месяца войны беда и надежда всегда соседствовали. Иногда верх брала надежда, чаще беда, но оттого надежда не становилась слабее. Так и сейчас. Надо было собрать все силы, чтобы продолжать жить в мире, который ему противостоял.
Андрей устало выпрямился.
- Все. Пойду докладывать комбату. Ты остаешься у переправы? - спросил Семена.
- Конечно.
6
Далеко за левым берегом небо начинало бледнеть. Оно и там еще было черным, почти таким же, как здесь, - вглядывался Андрей, - но уже приподнялось над землей, и в этом угадывался рассвет.
Андрей возвращался на командный пункт. Из головы не выходила дорога и двигавшиеся подфарки на ней. "Сейчас же доложу комбату". Впрочем, тот уже сам, наверное, ищет ротного. Андрей шел и спотыкался, хоть под ногами стлался мягкий песок. Там, где висела кобура с наганом, ремень слегка сполз вниз, и Андрею показалось, что именно это мешало движению. Он подтянул ремень и немного передвинул назад кобуру. Рука осталась лежать на ней, он забыл ее убрать.
Андрей весь был в своих невеселых мыслях.
Он поравнялся с ивняком, проступавшим поодаль. Это был ивняк, узнавал Андрей. Он шел дальше. Как и ночью, его окликнуло сторожевое охранение. "Не заметил, как и дошел, будто обратный путь короче…" говорил себе. Светало, светало. Он оглянулся. Мост и вода под мостом оставались темными, точно свет ничего поделать с ними не мог.
Автомат на плече колыхался, поддаваясь неровным шагам Андрея.
Андрей безотчетно повернул голову, и в то же мгновенье из рощи вырвались грохочущие красные молнии. Что такое? - понял он и не понял. Еще не осознав до конца, что произошло, продолжал он стоять, и длилось это долго, полсекунды.
Андрей упал возле ивняковых зарослей; его обдал запах горелого железа, горячего песка. Песок был такой горячий, словно накален летним полуденным солнцем, от которого и деревья вянут. Что-то тяжелое сдавило голову. Он ощутил острое жжение в затылке, как тогда, после бомбы у дороги. "Вот оно, началось! - врезалось в смятенное сознание. - Обошли нас? Прорвали оборону? Никакой ясности! Никакой ясности…"
Потом ахнуло откуда-то справа, возможно из-за холма. Выстрел повторился. Или почудилось, что повторился, - просто прогремело эхо? Андрей лежал, уткнув лицо в траву, и трава колюче лезла в глаза. Он снова услышал яростно рассыпавшийся вблизи разрыв. Снаряды сшибали землю с места и будто из глубины расшатывали ее.
Он открыл глаза, вспомнил, - когда упал, зажмурил их. Но все равно, глаза застилала темнота и, опираясь на локти, приподнял над травой голову. Поверху, в его сторону, понеслись пунктирные строчки трассирующих пуль, яркие, и не пули будто, а бегающие по небу звезды. И на мгновенье показалось, что он по-прежнему смотрит на дорогу под косогором, но теперь дорога пролегала высоко над ним, и подфарки то красные, то зеленые, то синие, но больше красных подфарок, и так же, как там, внизу, под косогором, истаивали и пропадали во мраке.
"Ведет, сволочь, трассирующий огонь с холма. А из рощи бьет снарядами", - сознание вернуло Андрея к тому, что происходило на самом деле, и он забыл о звездах, о подфарках.
Он уже привык к отступлению, понимал необходимость этого в сложившейся обстановке, и все же каждый раз испытывал смятение - никак не мог представить себе свою землю с родными названиями - Коростень, Житомир, Киев - не своей. "Должны же мы остановиться! Остановиться и вернуться в Киев, Житомир, Коростень, и пойти дальше. Значит, не остановились. Значит, противник опять смял нашу оборону и продвинулся вперед, и атакует позиции батальона, роты…"
Точно. Противник стоял перед ним. И бил из орудий, из пулеметов. Андрей ощутил страх, и силу тоже, он не мог больше улежать на земле, подхватился и стремительно, словно дорога вдруг открылась под ногами и он отчетливо видел ее, побежал к блиндажу. Он задыхался от бега, он бессильно ловил раскрытым ртом воздух, но дышать было нечем, словно вокруг сомкнулась удушающая пустота, все в нем замирало. Наконец удалось вобрать в себя судорожный глоток воздуха, и он почувствовал, в груди, в ногах снова билась жизнь. Он мчался, не замечая препятствий, и все-таки, казалось ему, бежал недостаточно быстро. "Артподготовка. Ясно. Сейчас двинутся. Ясно…" Что бы это? Начало нового наступления? Обыкновенная атака? Разведка боем?..
Несколько скачков… Осталось метров двадцать, пятнадцать, десять…
С бьющимся сердцем Андрей ввалился в блиндаж. Шумно хлопнула над входом плащ-палатка, и тусклый зыбистый свет походной лампы накрыл пол, выровнялся и снова потянулся кверху. Писарев, Валерик, связной Тимофеев, оказавшиеся здесь бойцы, кто стоя, кто сидя на корточках у стены, вобрав голову в плечи, ждали. Андрей понял: ждали его.
Кирюшкин, перепуганный, увидев ротного, поспешно повернул к нему голову:
- Товарищ лейтенант, комбат вызывал, только что… - выпалил он и растерянно смотрел на Андрея: "Что будет теперь? Что будет теперь?.." Рука лежала на трубке телефонного аппарата. Рука дрожала, и казалось, связист сдерживал рвавшийся с места ящик полевого телефона.
- Комбата! - Андрей мельком посмотрел на часы: пять сорок семь. "Пять сорок семь", - произнес про себя, будто это имело значение. Просто надо было чем-нибудь заполнить паузу, пока связист вызывал комбата.
Наконец, Кирюшкин сказал:
- Есть.
Андрей схватил трубку. Услышал голос. Комбат!
- "Земля"! "Земля"! Я - "Вода". Доношу… Противник…
Тупой, как обвал, разрыв снаряда возле блиндажа заглушил все. Андрей, съежился. Широкие струи песка с шуршанием густо потекли из-под наката на голову, обдали глаза, рот. Он отряхнулся, дернул плечами, ладонью провел по лицу. Но песок по-прежнему резал глаза, скрипел в зубах. Кажется, немного утихло.
- Противник ведет… огонь. Ведет огонь… - запинаясь, выкрикивал Андрей. Он боялся, что комбат не расслышит слов.
Еще разрыв. Ну сколько продлится эта проклятая артподготовка противника!
Андрей припал к трубке. Шумела кровь в ушах.
- Ведет… ведет… - подтверждающий голос комбата. - По всей линии нашей обороны ведет…
- Понял.
- Возможно, придется действовать. И особенно тебе.
- Понял.
- Смотри в оба. - Разрыв, разрыв. Голос комбата потерялся в грохоте. - Смотри в оба, говорю. Следи за лесом, за холмом следи. И это понял?
Все эти дни перед Андреем только и были; луг - поле - роща - холм; холм - роща - поле - луг, и только там могло происходить самое важное в его теперешней жизни.
- Так понял? - переспросил комбат. И добавил: - Гранаты и бутылки. Под руками чтоб… Подпусти танки поближе, если пойдут танки. И пехоту поближе. И тогда - огонь!
- Понял.
- Все?
- Все.
7
Андрей выбежал из блиндажа в траншею.
Чуть высунувшись над кромкой бруствера, старался он хоть что-нибудь разглядеть впереди. Но ничего не видел - только огонь разрывавшихся на лугу снарядов. Он хотел понять, что задумал противник, и сообразить, что имел в виду комбат, когда сказал - придется действовать, и особенно ему, Андрею. Было очевидно, артиллерийский обстрел шел по всей линии обороны, а не только вдоль позиции первой роты.
Во взводах приготовили противотанковые гранаты и зажигательные бутылки. Ждали появления танков.
Андрей нервничал. Он не знал, куда девать руки, и то заносил их за спину, то складывал на груди, то совал в карманы, - когда руки не заняты, они всегда мешают.
Опять резкий свист и грохот. Перелет. И недалеко. Где бы снаряды ни ложились, все равно казалось - близко. Удар! Андрей качнулся, земля уходила из-под ног. На этот раз снаряд разорвался совсем рядом, даже кусок бруствера воздушной волной снесло. Недолет. Всем телом прижался Андрей к стенке траншеи. По спине пробежали мурашки. Бывало, когда говорили так о мурашках, он не представлял себе, что это значит. Теперь он чувствовал, как мурашки бегут по спине, и это здорово неприятно.
Сколько раз попадал он под огонь пушек, но так и не мог к нему привыкнуть. К артиллерийскому огню нельзя привыкнуть. К бомбам тоже. И к минометам, и к пулеметам. Ни к чему, что несет смерть, нельзя привыкнуть. Но что поделать, если на войне только это и есть. "Куда теперь ахнет?" подумалось без особой заинтересованности, не все ли равно: недолет или перелет? Только б не в голову.
- Что ж это, наступает, товарищ лейтенант? - В грохоте Андрей едва расслышал голос, раздавшийся почти над ухом. Повернул плечо, увидел: тень в каске. А! Связной Тимофеев. Это он, оказывается, стоял сейчас локоть к локтю, но, взволнованный, Андрей не замечал его. И Писарев, и Валерик, конечно, тут. И Кирюшкин у телефонного аппарата. Дальше немного пулеметчики. А за ними - бойцы с винтовками. И Рябов со своими. А еще дальше, на правом фланге, взвод Вано. Вся рота, все его товарищи, возле него, тут, рядом. Под огнем солдат особенно ощущает свою связь с другими, и это придает ему уверенность и силу, - благодарно думал Андрей о Тимофееве, о Писареве, о Валерике, о пулеметчиках, обо всех… В темноте он никого не видел, но знал, что они есть - мог протянуть руку и положить ее кому-нибудь на плечо, коснуться локтя. Вот опять голос Тимофеева:
- Прямо вплотную подошел. Что это значит, товарищ лейтенант?
Что мог Андрей ответить, что мог сказать? Он и сам не знал, что это значит, и комбат не сказал, видно, тоже не знал. А бойцы уверены, что командир всегда все знает… Может быть, в этом и сила их и, значит, спасенье? Может быть, не думай они так, и слову командира не поднять их в минуты риска и опасности?.. А он, недавний выпускник педагогического института, какие представления имел он о войне в свои двадцать два года? Правда, три фронтовых месяца закалили его, кое к чему приучили. Три месяца войны - это очень долго. Дольше даже, чем вся его предшествовавшая жизнь.
- А черт его знает, товарищ Тимофеев, что это!.. - выпалил Андрей в сердцах.
И в самом деле, черт его знает! Командование в конце концов могло допустить оплошность в неразберихе непрерывных отступлений, когда противник заходит в тыл и справа и слева. Возможно, не успели дать команду, сообщить, что немец прорвался сюда. Да ничего, - старался успокоить себя Андрей, - в частях командиры сориентируются и будут действовать, как надо.
Уух!.. Опять перелет? Андрей и сам не понял: удивился он или ожидал чего-то другого. Сзади вспыхнул огонь разрыва, и длинные тени поднимавшихся перед траншеей сосен всколыхнулись и, как быстрые стрелы, устремились вперед. И тотчас вихри земли, черные-черные, и густой пороховой дым вскинулись в высоту, и стало еще темней, будто снова набрала силу угасавшая ночь.
- Бабахает фриц, а все мимо, - насмешливо проговорил Валерик. Андрей удивленно посмотрел на него. Ничего не сказал.
"У юнцов это в порядке вещей, - почти с завистью подумал. - Смерть, то есть собственная смерть, понятие для них абстрактное, и представить себе они не в состоянии, что это может произойти. Страх, - такое бывает. Когда уж очень палит, и прямо в них. А смерть, нет".
- Бабахает, а мимо…
Голос Валерика, по-прежнему стоявшего возле, отдалился, Андрей вернулся к своей мысли: куда теперь ахнет?
"Взяли в вилку!" - неотвязно, как боль, вертелось в голове. И снова удар. Траншея дрогнула. Андрей пригнулся, что-то дробно стукнуло в каску, даже гул пошел в ушах.
Он почувствовал, вдоль траншеи, как вода по руслу реки, хлынул горячий и плотный поток воздуха. Андрей понял, снаряд разорвался в траншее. В мгновенном свете успел увидеть, что бойцы повалились и легли, тесно прижавшись друг к другу, они, могло казаться, соединили свои тела навек. И еще увидел, санитарка Тоня схватила свою сумку и побежала, побежала, не спотыкаясь, словно траншея была пуста.
- Тимофеев! - поднял Андрей голову. - Узнайте, что там! Живее!
Тень в каске шевельнулась, сделала шаг, и другой, это Андрей смутно еще видел, потом каска исчезла в мглистых недрах траншеи.
Теперь разрывы слышались правее. Три, пять, восемь… "Долбает, сволочь, Рябова и Вано, - прикусил Андрей губу. - Ну и дает жизни! Ну и дает!.. Какие, к черту, гранаты, какие бутылки! До этого и не дойдет. Артиллерия раскромсает нас раньше. Никакого же прикрытия! - готовился он к худшему. - Молчат наши батареи. Почему, и понять нельзя. - Андрей провел ладонью по лицу, ладонь стала мокрой. - Подавили б огневые точки противника. Готовые же цели! С пехотой как-нибудь справимся. Что они там, наши батареи, в самом деле?!" Он с ужасом ощутил свою беспомощность, так нелепо, бессмысленно вот-вот погибнет рота.
Воздух прошил короткий и натужный свист. "Снаряд на излете. Сейчас грохнется, вот тут где-то, рядом". И рядом, в слепящей вспышке успел Андрей заметить, из-под земли вырвалась жаркая туча с осыпавшимися краями и осела. Даже сейчас, когда туча исчезла, чувствовалось, какая она была жаркая.
Перед Андреем снова возникла тень в каске. А, Тимофеев вернулся!
- Пятеро.
- Что - пятеро? - пересохшим раздраженным тоном спросил Андрей.
- Пятеро, и все убиты. Прямое попадание. И пулеметчик возле нашего командного…
- Пулеметчик?
- Пулеметчик. И Тоня тоже. Перевязывала пулеметчика, а фриц снарядом жахнул. - Тимофеев держал в руках санитарную сумку.
- И Тоня?..
Андрей не успел услышать подтверждения Тимофеева. Он повернулся на голос Кирюшкина из блиндажа:
- Товарищ лейтенант!
Андрей бросился на зов.
Неловким движением сунул ему Кирюшкин телефонную трубку.
- Не теряйся, - ровный тон комбата. - Держись. Сейчас и мы выдадим… Держись.
С голосом комбата пришло успокоение. Все будет, как надо. Все будет, как надо! Андрей дышал в трубку, ждал, что еще скажет комбат. Ничего не сказал. Трубка молчала.
Андрей знал, по ту сторону реки, позади батальона, на огневые позиции выдвинуты две гаубичные батареи, стопятидесятидвухмиллиметровки. Он и не заметил, как повторил слова комбата, убежденно, обрадованно.
- Сейчас выдадим!..
- Не понял, товарищ лейтенант, - ожидательно произнес Кирюшкин.
- Поймешь, погоди, - кивнул Андрей и - в траншею.
Над лугом вспыхнул бледно-лимонный свет ракеты и смешанные в темноте земля и небо отделились друг от друга. Холодное пламя легло на черные сосны, на тяжелый холм, ставший похожим на густое облако. Из-за реки грохнули орудия. Будто гигантские ножницы разрезали натянутый высоко над головой шелк, с сухим развернутым треском прошуршали снаряды - в сторону противника.
- Пошел, пошел огонек! - крикнул торжествующе Тимофеев. - Дай им, братцы, прикурить, попомнили чтоб гады! Давай! Давай! - Словно артиллеристы за рекой могли его слышать. - Эх!.. Твою так!.. - Он радостно выругался. - Эх!.. Так им, гадам! Так!..
Разрывы, часто и грозно, ухали там, за рощей, за холмом.
- Здорово! Спасибо! - не удержался и Андрей. Он задышал быстро и жадно. В одно мгновенье все изменилось. Только что подавленный, потерянный, он воспрянул, и все мрачное пропало. В нем опять пробудилась уверенность в себе, и снова был готов противостоять всему, что бы ему ни угрожало.