Майки чувствовал, как сердце ублюдка колотится совсем близко. Он стоял буквально в шаге, чувствовал запах его пота, горячее дыхание – и ярость вдруг с новой силой всколыхнулась в груди. Может, у Элли и свой план, но у него тоже есть свой – уничтожить гада, обидевшего Карин. Он несколько недель мечтал об этом и вот наконец оказался у цели. Он схватил Тома Паркера за воротник и треснул о стену.
– Нет! – закричала Элли. – Оставь его.
Майки замахнулся и ударил кулаком по его мягким губам. Когда рука отскочила, она была влажной, а на белую рубашку Тома капала кровь.
Майки рассмеялся в его побелевшее лицо.
– Я тебя прикончу, – процедил он. Прозвучало это очень серьезно. Адреналин так и пульсировал в венах. Майки ударил снова, на этот раз в нос.
Том тихонько застонал и схватился за лицо. Меж пальцев сочилась кровь.
– Привет от сестры, – выдохнул Майки. – От Карин. Том утер кровь с переносицы ладонью:
– Ты брат Карин?
– А то ты не знал!
Элли потянула его за куртку, но он сбросил ее руку. Сама его подставила, но все складывается не по ее плану – что ж, жизнь непростая штука. Он, Майки, непобедим, а справиться с Томом Паркером оказалось куда легче, чем он предполагал даже в смелых своих мечтах.
Майки снова толкнул его:
– Ну что, кишка тонка?
Том покачал головой, опираясь рукой о стену:
– Это у тебя кишка тонка. Ты разве не затем это начал, чтобы довести до конца? В чем задумка-то?
Майки кипел от гнева. Он понимал это и не мог успокоиться. В его груди поднималась страшная ярость. Том поднял голову, пуская ртом кровавые пузыри.
– Твоя сестра шлюха, – процедил он.
Майки замахнулся, чтобы снова ему врезать, но Том воспользовался секундной паузой и влепил ему коленом в живот. Майки сложился пополам, хватая воздух ртом, затем выдохнул, громко простонав.
Том схватил его за волосы и ударил кулаком в лицо – с грохотом, как молотом о наковальню. Костяшки впились Майки в глаз.
– На улицу пошли, – прохрипел Том. Как будто они были в школе и все это можно было контролировать. Его голос звучал в ушах, пока он гнал Майки вниз по лестнице.
– Вы что делаете? – кричала Элли. – Том, прекрати! Майки наполовину спустился, наполовину скатился с лестницы, ударяясь о перила и стену локтями и коленями. В коридоре он упал, и Том вдруг навалился на него, схватил за куртку и потащил ко входной двери.
На воздухе все изменилось. Дождь перестал, и стало почему-то жарко. Один глаз у Майки заплыл, он все еще был на взводе, но не собирался вот так просто отступать, не мог допустить, чтобы его вышвырнули за ворота и бросили там. Он развернулся, схватил Тома Паркера за рубашку и затолкал его в дом. А увидев, как торжество на его лице сменилось страхом, почувствовал себя волшебником.
– Ты покойник, – процедил Майки. – Покойник.
И вмазал ему со всей силы. Целился в нос, размахивался от плеча. Вспомнил все школьные драки; все старые инстинкты вернулись разом. Звук кулака, бьющего по лицу, был как самая сладкая музыка на свете.
Они сцепились. Том загребал руками, пытаясь дотянуться до его спины, ударить, но Майки просунул руки ему под мышки и сцепил их сзади на шее, чтобы Том не мог ослабить захват. Вокруг резко запахло адреналином и страхом.
Этот ублюдок изнасиловал Карин, повторял про себя Майки. Он заслужил смерть. Это напоминало танец – оба они толкали друг друга, рычали, пинали друг друга ногами. А Элли бегала вокруг, как арбитр. Она надела пальто, придерживая его на груди, и вопила, чтобы они прекратили.
Но Майки прекращать не собирался. Он прикончит этого парня – расцепит захват, повалит его на спину и размозжит ему нос.
Однако не успел он это сделать, как Том выставил колено и ударил его между ног. Боль была нереальной – жгучая агония, пронзившая все от промежности до живота. Колени подкосились.
Том возвышался над ним, а Майки извивался на траве, схватившись за причинное место. Он свернулся калачиком, краем глаза заметив, что Том куда-то отошел, а Элли побежала за ним. Потом он приоткрыл один глаз. Они стояли у входа. Элли кричала на брата, а тот рылся в зеленой картонной коробке, стоявшей на крыльце.
– Нет! – закричала она.
Но Том оттолкнул ее и помахал Майки пустой винной бутылкой:
– Смотри, что тут у меня. – Он ударил бутылкой по ладони, переложил ее из одной руки в другую. – Теперь боишься небось?
Элли завопила:
– Нет, Том! Нет!
Но он все равно сделал то, что хотел. Разбил дно бутылки о стену дома, и осколки разлетелись во все стороны.
Майки попытался встать, увидев, что Том направляется к нему. Разбитая бутылка – как нож. Это уже совсем другая драка. Он вытер рукой затекший глаз:
– Убери.
– Ага. Тебе в морду уберу сейчас. Приблизившись, Том вытаращился на Майки, как
психопат, словно теперь намеревался вечно присутствовать в его жизни, не оставляя в покое ни на минуту. Майки пополз назад, попытался сесть, но так и остался скрюченным, не в силах двинуться, не говоря уж о том, чтобы спастись бегством.
Том смеялся, неторопливо шагая к нему:
– В чем дело? Мы уже не такие храбрые?
Майки удалось отползти к воротам, но это был глупый ход, ведь они были заперты, а у него не осталось сил. Машина Джеко за забором казалась прекрасным миражом. В его кармане лежали ключи. Но было слишком поздно. Он прислонился спиной к воротам, закрыл голову руками и приготовился к боли.
Но вместо "розочки" на его голову обрушился поток воды. Вода была ледяная. Холодная струя промочила его насквозь. Том стоял рядом, тоже мокрый, как мышь, а бутылка валялась на земле; из носа у него лилась кровь, а руками он отмахивался от бьющей в лицо воды.
На лужайке стояла Элли с садовым шлангом в руках. Солнце преломлялось о брызги, распадаясь на сумасшедшие радуги.
– Выключи! – заорал Том. – Ты что творишь? Посмотри, что у меня с носом!
Но Элли направила струю прямо ему в лицо, вынуждая тем самым отойти от ворот и продвинуться к центру лужайки. Он тряс головой, из ноздрей и рта струились кровавые ленты.
– В дом, – приказала она. – Все кончено. Майки вдруг очень сильно захотелось сесть, а может,
даже лечь. Он жутко устал. Ему казалось, будто они попали в автокатастрофу и их разбросало по саду – трава, кровь, вода были повсюду. Но он не мог просто лежать, потому что Элли подбежала и нажала потайную кнопку, открыв ворота.
– Езжай домой, – проговорила она, – и оставь нас в покое.
Он собрался с силами и вышел за ворота. На дороге повернулся к ней.
– Ты выиграла, – процедил он, – поздравляю.
Она взглянула на него потемневшими глазами. Ворота медленно сдвигались. Ему показалось, что она пытается что-то сказать, понизив голос до шепота, но в ушах звенело, а глаз так опух, что он не мог ничего понять по губам.
Да и зачем ему знать, что она там говорила!
Двадцать четыре
Том облокотился о раковину в ванной на первом этаже, глядя, как из носа капает кровь.
– Посмотри! – Он замахал руками на Элли, словно хотел доказать ей что-то. Руки блестели и были скользкие от крови. – Ты мне поможешь или как?
Она закрыла входную дверь и пошла в ванную, дала ему бумажных салфеток, обернула мокрые волосы полотенцем и села на закрытый унитаз. Отклонилась на спинку и закрыла глаза.
– Хороший из тебя помощник, – процедил он. – Вот уж спасибо.
Она попыталась вспомнить, что случилось на улице: испуганное лицо Майки, когда тот полз к воротам, Том, идущий ему навстречу, шатаясь, повсюду кровь, потом струи воды, ударившие им в лицо, скользкая трава…
Но до этого был один момент, и именно его ей было вспомнить труднее всего, – момент, когда Том разбил бутылку об стену дома и осколки рассыпались повсюду. Она просила его остановиться, просила, но он ее словно не слышал. И у него было такое лицо… однажды она уже видела его таким, и в тот раз ее слова и поступки тоже не возымели никакого действия.
Она открыла глаза. Том по-прежнему вытирался салфетками над раковиной. Их взгляды встретились в зеркале.
Он сказал:
– Зачем ты пустила его в дом?
Она уже продумала ответ на этот вопрос там, на улице, и планировала дать какое-нибудь безумное объяснение – ну, например, что делала уроки, а дверь черного хода оказалась открытой, Майки вломился, она была не одета и в истерике. Но когда Том спросил, у нее почему-то язык отнялся.
И он догадался прежде, чем она смогла ответить:
– Да ты в него втюрилась! Отрицать она не стала. Зачем?
Том быстро сообразил что к чему: Майки без спросу проник на его вечеринку, очаровал ее своими баснями, а сегодня просто постучал в дверь, надеясь, что повезет.
– Он над нами издевается, – прошипел Том. – Они все это спланировали. Прислала братца шпионить за нами! Да что же это такое?
Элли не стала уточнять, что сама пригласила Майки, что сама хотела выпытать у него, чего он добивается, но план, к ее ужасу, обернулся против нее. Через окно доносился запах готовящейся еды. Где-то рядом вполне нормальная семья собиралась нормально пообедать. Элли очень хотелось оказаться частью той семьи и сидеть сейчас с ними за столом.
– Кажется, ничего не сломано, – проговорил Том, изучая порезы на тыльной стороне ладони. – Как думаешь, стоит сфотографировать кровь для полиции?
– Полиции? Но ты же не можешь на него донести. Это не он бросился на тебя с разбитой бутылкой.
Он повернулся к ней, сверкнув безумными глазами:
– А по-твоему, я должен был позволить ему себя отдубасить? Может, ты еще думаешь, что я все это заслужил?
– Я такого не говорила.
Том слизнул кровь из уголка рта:
– Да не собирался я его калечить. Парни всегда так делают для защиты, чтобы выглядеть круто. Не стал бы я пускать в дело эту бутылку. Ты что, меня не знаешь?
Она покачала головой:
– Теперь мне уже кажется, что ничего я о тебе не знаю.
– И что это значит?
Он подошел к ней близко, наклонился, нависнув над ней. Он стоял совсем рядом, так что она толком не могла разглядеть его черты. Видела только светлую щетину волос на подбородке и струйку крови, текущую из носа.
– Что он делал в твоей спальне? – спросил Том.
– Ничего.
– Почему ты была раздета?
– А тебе какая разница?
Он схватил ее за подбородок и повернул лицо так, чтобы она смотрела ему в глаза.
– Ты знала, что он ее брат? И пригласила в дом, зная, кто он такой, чтобы выболтать что-то обо мне?
– Что выболтать, Том? Что ты имеешь в виду? – Ее затылок упирался в холодный бачок унитаза. Она попыталась вырваться, но он крепко ее держал. – Эй, отпусти!
– А ты меня заставь.
Она оттолкнула ее, но в ответ он толкнул ее сильнее и пригвоздил злобным взглядом.
– Давай-ка проясним кое-что, – зашипела она. – Он пришел сюда, чтобы защитить свою сестру, а вот Ты сейчас занимаешься тем, что угрожаешь своей! И по-твоему, это он неправ?
И тут Том обмяк. Это произошло как в замедленной съемке. Сначала опустились плечи, затем потухли глаза. Он словно вдруг забыл, где находится, и, кажется, даже не хотел вспоминать. Он отошел в сторону, оперся о батарею и закрыл глаза.
– Нельзя проникать в чужой дом и нападать на хозяев, – пробормотал он, утирая нос и размазывая кровь по щеке.
Элли встала, чувствуя огромную тяжесть. У нее болели зубы, колено ныло – она поскользнулась на мокрой траве.
– Том…
– Да вся их семейка ненормальная. Видела его? Хочу, чтобы ты верила, что это они психи, а не я.
– Том, у тебя кровь из носа течет.
Кровь была такая яркая, что резало глаза. Он попытался зажать нос рукой, но кровь просочилась сквозь пальцы и закапала на кафель.
– Дай помогу.
– Не нужна мне твоя помощь.
Она усадила его на унитаз и принесла еще салфетки:
– Зажми здесь. И опусти голову.
Он, сгорбившись, сидел на унитазе, зажав нос. Мокрые волосы на макушке блестели.
– Больно, – сдавленно прогнусавил он.
– Скоро перестанет. Вот еще салфетки.
Том отдал ей окровавленные. Тяжелые и теплые. Элли выбросила их в мусорное ведро, вымыла в раковине руки. На зеркале были кровавые брызги. Она вытерла их рукой – остались розовые потеки. Надо будет потом как следует протереть.
Высушив ладони полотенцем, она открыла шкафчик на стене и достала пригоршню ватных шариков – розовые, белые, голубые, похожие на маленькие облачка. Сполоснула раковину и наполнила ее свежей водой. Хорошо, что ей есть чем заняться, у нее даже пульс замедлился. Наверное, так себя чувствовали медсестры в Первую мировую войну. Она мочила и выжимала вату, а факты тем временем сами лезли в голову.
Война началась 28 июня 1914 года и продлилась более четырех лет. Общее число погибших: более одиннадцати миллионов. Факторы, вызвавшие сильные националистические настроения в Европе… какие факторы, кстати? Элли облокотилась о раковину, чувствуя, как паника захлестывает ее волной. Только на прошлой неделе она зубрила эти факторы. Что с ней происходит?
Пытаясь успокоиться, она встала на колени у ног Тома. Заставила его вытащить салфетки из носа.
– Прекратилось, – сказала она. – Теперь не говори ничего. Я тебя вытру.
– Ладно.
– Сказала же, молчи.
Она вытерла ему губы и вокруг носа. Промокнула бровь. Он тихо простонал, когда она коснулась ссадины на щеке.
Затем повисла тишина – во времени словно окошко открылось, и они взглянули друг другу в глаза.
– Прости, – пробормотал он.
Элли почувствовала, как внутри нее все растаяло; любовь к брату согрела ее. Он не сводил с нее глаз.
– Думаешь, он боксом занимается?
– Да наверняка.
Его лицо подобрело.
– Он первый ударил, Элли. Не мог же я это так оставить. Просто стоять там и принимать удары.
Элли не понимала законы драки – вот в чем проблема. Она искала более дипломатичный способ все решить, но такого просто не было – все сводилось к тому, кто первый бросит вызов и кто выглядит более устрашающе. У Тома в руках оказалось оружие помощнее, он и выиграл. Может, Майки та бутылка даже так не испугала, как ее. И он не считал это нечестной игрой.
– Не надо ему было сюда приходить. И напрашиваться. Понимаешь, о чем я?
Она кивнула.
– Не стал бы я кидаться на него с бутылкой. Просто хотел напугать. А ты что, подумала, я серьезно его искалечу?
– Не знаю. Он улыбнулся:
– Хорошо ты меня шлангом приложила.
– М-да…
– Ты просто ненормальная.
Она сидела у его ног, а он ощупывал лицо кончиками пальцев, морщась от боли.
– Вот тут ничего нет? – спросил он, оттягивая губу языком. Губа опухла, будто его укусили.
– Так, ссадина.
– А с тобой-то все в порядке? – спросил он.
– Да.
– Непохоже.
У нее вдруг горло прихватило, а глаза наполнились слезами.
– Что теперь будет?
– Будет суд. И мы выиграем. А потом все станет как раньше. – Том с нежностью взглянул на нее, как прежде, до того как начался этот кошмар. – Все будет хорошо, Элли.
Двадцать пять
– Всегда мужики. Не обращал внимания? Любые проблемы в мире – и всегда мужики причиной.
– Я тоже, вообще-то, к ним отношусь, мам.
– Знаю, Майки.
– Тогда, может, хватит нас поносить?
Она с самого утра завела эту тему, а поскольку сегодня был день официального слушания, утро у них началось рано, и сестры слушали мать во все уши, словно та рассказывала сказку на ночь, пока та вещала о всех ужасных мужиках, что встречались ей на жизненном пути. Карин ловила каждое ее слово. Ведь если все мужики – козлы, она не одинока. Мать же грелась в лучах ее внимания. Еще бы, открыла новый способ сблизиться с дочкой.
– А ты что это пьешь? Мы же вроде договорились, – сказал Майки.
Мать, словно его не слыша, облизнулась, как голодная кошка, взяла бокал и сделала еще один большой глоток. Майки взглянул на часы – почти восемь утра. Такими темпами она напьется еще до начала заседания.
– Взять хотя бы наш дом, – вещала она. – Всю работу делают бабы: детей воспитывают, убираются, по магазинам ходят и готовят, – и все успевают до того, как уйти утром на службу. Замечал, что женщины могут делать два дела одновременно?
– Я три могу, – заявила Холли. – Вот смотри: ем хлопья, надеваю носки и тебя слушаю.
– Да ты просто гений, – проговорил Майки, потянулся и отнял у матери бутылку.
Та уставилась на него:
– Куда это ты понес?
– Давай меняться. Ты мне бутылку, я тебе завтрак.
– Не хочу я никакой завтрак.
– Надо же поесть перед выходом.
По пути наверх он взглянул на этикетку. Дрянной шерри, три пятьдесят за поллитра в лавке Аджая. Семнадцать оборотов. Она небось первым делом с утра в магазин побежала, пока он будил девчонок, может, даже сказала себе сначала, что просто идет за молоком. Такое дешевое бухло на вкус могло быть только полной бормотухой, а ведь треть уже вылакала. Он сунул бутылку в свой шкаф и спустился в гостиную. Главное, заставить ее проглотить что-нибудь, может, хоть чуть протрезвеет.
– Хочешь, яичницу сделаю? – спросил он.
Мать заморгала, уставившись на него пустыми глазами:
– Яичницу?
– Ну да, нормальный завтрак в кои-то веки. Немного лука, чеснока. И бекон вроде есть. Вкусно будет.
Мать оторопела, взяла бокал и допила остатки.
– Ну, если хочешь…
Он пытался не слушать очередную историю из серии рассказов о безумной лондонской жизни. На этот раз речь шла о парне по имени Вивиан, женатом и с тремя детьми, – правда, он забыл упомянуть об этом, когда дарил матери кольцо и предлагал ей руку и сердце.
– Жуткое унижение, – проговорила она под сочувственные кивки дочерей. – А ведь мне было всего семнадцать. Может, я с тех пор и возненавидела мужиков.
– А я люблю мужиков, – вдруг сказала Холли. Карин покачала головой:
– Нет, не любишь.
– Люблю. Они готовят хорошо. Майки благодарно ей улыбнулся.
– Да при чем тут это, – прорычала Карин. – Мужчины как животные, Холли. Как псы. Нет, хуже – как обезьяны.
– А мне нравятся обезьяны.
– Да, но разве захочешь замуж за обезьяну?
Они покатились со смеху. Как мило. Блестяще, блин. Даже Холли теперь против него.
Джиллиан пришла, когда он раскладывал яичницу по тарелкам, и хотя мать есть отказалась, а Карин свою едва поковыряла, он надеялся, что хоть на Джиллиан его горячий завтрак произвел впечатление. Ему так и хотелось сказать ей – говорил же, что справлюсь. Хотел, чтобы она заметила, что у Холли причесаны волосы и на ней чистая школьная рубашка. Но Джиллиан смотрела лишь на синяк на его лице. Подошла ближе и осмотрела его, как врач.
– Слышала, что тебе досталось, – проговорила она.
– Все не так страшно, как кажется.
– И все равно фингал тот еще. Две недели прошло, а? А он все еще всеми цветами переливается.