Конечно, полная чушь, но что с того? Около 366 тысяч людей слышали это объявление, по крайней мере, один раз, и когда в холле я попытался обналичить чек, консьержка засмеялась и назвала меня извращенцем.
– Знаю я вас, – сказала она. – Вы помешаны на оружии и кнутах.
– Чепуха, – сказал я. – Кроме наличных, мне сейчас ничего не надо. Хочу пройтись по Авеню, заодно куплю отель на Юкатане.
Все началось несколько месяцев назад, еще до того как появилась эта женщина, а "Новости на Си-би-эс" вычислили, где я снимаю номер. Неизвестные люди подсовывали под мою дверь записки и звонили по телефону, угрожая смертью. Администрацию отеля крайне раздражала сложившаяся ситуация.
Все дни напролет в мою дверь стучались и скреблись странные люди … А сейчас у меня в номере сидели братья Митчеллы1 (1 Братья Митчеллы – Джим и Арти, известные продюсеры порнофильмов (прим. перев.)), за закрытой дверью торчала женщина, которая, схлестнувшись в прошлый раз с Митчеллами, дважды звонила мне с угрозами подбросить бомбу… и еще у меня сидел Уоррен Хинкл. Он только что закончил статью об инспекторе Дэне Уайте, который недавно покончил жизнь самоубийством. Характеристика Хинкла была жесткой и беспощадной, о покойниках не писали ничего подобного с того времени, как Г.Л. Менкен написал об Уильяме Дженнингсе Брайене.
Мы все были сыты по горло. Я слишком долго находился в пути и занимался делами; а зачем – я и сам не понимал. Мне прислали большие счета за ремонт мотоцикла и за разбитое ветровое стекло "олдсмобиля". (Я всегда нервничал из-за помех и задержек в дороге, а университет Алабамы, где я должен был читать лекцию, прислал за мной эту машину. В ярости я двинул по ветровому стеклу, и они вычли у меня 290 долларов из гонорара.)
К тому времени, когда возникли проблемы с бухгалтерией отеля, состояние моего духа не располагало к разумному поведению. Правительство Танзании предлагало мне тысячу долларов в день, если я приеду к ним в страну и помогу истребить стаю "крокодилов-убийц", которые угрожали превратить Рувуму в реку крови и костей, но мой отлет из Сан-Франциско день за днем откладывался из-за странных событий, следовавших одно за другим.
Вернемся в день кризиса, разразившегося вокруг огромного неоплаченного счета. Оказалось, в мою дверь стучали не полицейские и не агенты по выбиванию долгов, а очень упорный деятель из "Си-би-эс ТВ". Он сказал, что притащил в отель съемочную группу и хочет взять у меня интервью.
Это было как-то связано с "Инкуайрером" и новыми инициативами в журналистике, но я заявил, что не хочу принимать во всем этом никакого участия. Я не хотел иметь отношение к статьям из "New York Times", или из "Newsweek", или к "Часу новостей Макнила/Лерера", или к иной продукции стаи медийных крыс, халтуре, которая заполнила "Examiner" до такой степени, что это стало мешать нашей работе.
Я посмотрел на парня через кривое стекло дверного глазка и крикнул:
– Пошел вон отсюда, ты, мелкий придурок! Никогда не мешай журналисту работать! Спиро Агню1 (1 Вице-президент США при Р. Никсоне. Был вынужден уйти в отставку из-за финансового скандала) был прав. Всех вас надо сажать в клетку и тыкать острыми бамбуковыми палками.
Я позвонил в службу безопасности отеля и пожаловался, что в коридоре рядом с моей дверью крутится пушер. Когда через несколько минут они взяли парня, он все еще что-то бормотал о свободе прессы. Забравшись обратно в постель, я курил и курил индонезийские сигареты, пока по телевизору не начались вечерние новости.
Нервозно настроенный Хинкл появился после захода солнца. Он приехал полуинкогнито в белом "мерседесе" вместе с собакой, братьями Митчеллами и женщиной из Окленда, которая сказала, что ищет работу. Еще она сообщила, что ее муж хочет зарезать меня при первой возможности.
Это чертова баба из Окленда была мне уже знакома, как, впрочем, и всем остальным в отеле. Она сутками бродила по коридорам, пугала слуг и выцарапывала на моей двери пентаграммы. Несколько месяцев назад она одолжила мне мотоцикл мужа. Когда муж пришел домой и увидел, что мотоцикл исчез, он озверел.
Все вокруг было безумием, но я еще как-то мог справляться с этим до того момента, как сегодня вечером надоедливая стерва снова появилась в отеле – притащилась в одной машине с Хинклом и печально известными братьями Митчеллами. Они ее куда-то отослали, но вскоре она вернулась и стала свирепо колотить в дверь; заблудшая женщина, потерявшая контроль.
От ее стука мы все тупо прижухли. Хинкл притворился спящим, а Джим Митчелл стал звонить своей жене по телефону. Арти нервно трепался о состоянии политики и морали в штате Юта. Собака загавкала.
Через некоторое время женщина ушла, напоследок засунув под дверь очередное письмо с угрозами, в котором говорилось, что она еще вернется и в следующий раз возьмет с собой мужа, известного психопата, огромного, как Уильям Перри, и к тому же помешанного на холодном оружии.
Невозможно было работать. Эти психи испортили мне настроение. Они все делали не так, как надо. У Менкена было по-другому. Менкен жил как прусский игрок: были ночи, когда он потел почище Брайена; были и другие, когда он напивался хлеще Иуды. Окружающий мир был бесчеловечным кошмаром – а эти кретины из редакции еще имеют наглость напоминать мне о сроках сдачи работы!
25 октября 1985 года
Гонка за новостями по пересеченной местности
Телевизионный бизнес – одно из самых отвратительных явлений природы. Телевидение – это своего рода жестокая и примитивная денежная канава, проходящая через сердце медийной индустрии, этакий длинный пластиковый коридор, где воры и проститутки процветают, а хорошие люди мрут как собаки за здорово живешь.
Что более или менее соответствует действительности. Как правило, успеха здесь добиваются маленькие, грязные зверьки, у которых большие мозги, но нет сердца. Время от времени они изобретают для нас эталон человека – олицетворение всех достоинств. Получается что-то вроде Эда Брэдли, или Эдвина Ньюмена, или Хьюджса Радда… без сомнения, есть и другие, например, Стаде Теркел1 (1 Известный американский журналист и публицист, мастер остросоциальных интервью и репортажей) из Чикаго или сдвинутый преподобный Джин Скотт, который трудится как бессонный хорек в сумасшедших потрохах Южной Калифорнии…
Но это лишь исключения, которые подтверждают отвратительное правило. В основном мы имеем дело с вырождающимся миром, живой паутиной безнравственности, жадности и вероломства – огромный бизнес, который невозможно игнорировать. Нельзя убежать от телевидения. Оно везде. На узкой тропинке от кабана не увернешься.
Я очередной раз осознал это, когда – после пятнадцати дней спертого воздуха и жуткой тесноты комнатушки в многоэтажном доме на Маркет-стрит – дохромал, наконец-то, к себе домой и увидел на лужайке перед собственной дверью машину, которая принадлежала механику телесервиса, работавшему сверхурочно.
Когда мы на такси добрались из аэропорта до дома, было девять часов вечера, светила полная луна, и чувствовался зимний морозец. Короткие дни, длинные ночи, половина футбольного сезона позади, а стекла машины затягивает инеем.
Джип и "вольво" были почти не видны среди заиндевелых кустов. Большие синие павлины с озабоченным видом сидели неподалеку. Никаких признаков "рейнджровера", а значит, Джей, скорее всего, уехал в Техас с нацистами.
Много лет назад я решил не наводить на участке порядок, чтобы пространство вокруг дома смотрелось как заброшенная лесопилка. Оно успешно отпугивало нежеланных гостей, но не служило нормальным фоном для массивного высокотехнологичного сооружения.
ТАРЕЛКА, гигантское белое блюдце, которое, казалось, было подвешено в воздухе, смотрелась довольно неожиданно. Тарелка была нацелена на спутник, как марсианская антенна НАСА. Белая шестнадцатифутовая спутниковая антенна стояла на неровном, заросшем травой холмике ярдах в ста позади дома и закрывала вид на пастбище. Прежде всего на ранчо бросалась в глаза именно тарелка.
Следы шин на снегу вели к цистерне, потом круто сворачивали в сторону свежеразрытой земли, туда, где стояло бетонное основание нового сооружения – полноканальной, связанной с девятнадцатью спутниками наземной станции, установку которой я заказал перед отъездом в Сан-Франциско.
Я, в конце концов, медиакритик, так что телевидение попадает в сферу моих профессиональных интересов, и я просто обязан иметь все каналы в пределах зоны досягаемости наших коммерческих спутников. Мне необходимо иметь возможность смотреть все передачи, включая испанский Рейтер и утренние новости с Бермуд.
Получение свежей информации всегда было для меня проблемой. Я жил слишком далеко в горах, имея в распоряжении лишь первобытные технологии. Местное кабельное телевидение отказалось даже обсуждать проведение линии до Вуди-Крик – в качестве "особой услуги", как они выразились – для меня или любого другого заказчика. Со мной рядом жили музыкант Дон Хенли и комментатор Эй-би-си Боб Бита… и у нас были свои профессиональные причины иметь в распоряжении все телеканалы, особенно для просмотра спортивных передач по выходным. Но компания кабельного телевидения сказала "НЕТ".
– НИКОГДА, – сказали они моему соседу Бити. – Вы, ребята, живете слишком далеко, и вас там мало. Нам требуется сотня креплений на каждые две мили кабеля. До вашего дома – семь миль. Забудьте об этом. Мы никогда не согласимся.
Они сдержали слово. Кабельная линия прошла вдалеке от наших домов. Тарелки стали нашей единственной надеждой, и, в конце концов, мы все были вынуждены их установить. К лету 1985 года в нашей долине было больше спутниковых тарелок на душу населения, чем в эскимосской деревне на севере Аляски.
Моя тарелка появилась одной из последних. С самого начала я волновался из-за возможного вреда, связанного со слишком большими нагрузками. Это становится настоящей проблемой, когда имеешь дело с такими вещами. Сидение у телевизора, особенно если вы можете днем и ночью просматривать двести каналов, обеспечивает вам полную занятость – а когда весь мир кажется тупым, в запасе всегда есть возможность задвинуть в видеомагнитофон "Ночные мечты".
Когда я вернулся из Сан-Франциско, я увидел у себя дома вот что. Мой друг Кромвель установил целую галактику проводов, моторов, экранов и стальных панелей с красными огоньками, и зелеными огоньками, и хитроумными приборами, которые позволяют рассчитывать пространственную ориентацию антенны и спутниковый угол для приема передач из Лондона, и кучу разных других вещей. Теперь у меня было самое современное оборудование, и я мог смотреть любые каналы в любое время.
– Не совсем так, – сказал Кромвель поздно ночью, уже закончив работу; он выпил виски и отдал мне счет за установку аппаратуры. – Есть еще одна штука – дешифратор. Он обойдется тебе в пятьсот долларов, плюс, по меньшей мере, сто долларов в месяц на всю оставшуюся жизнь.
– Чепуха, – сказал я. – Как они могут брать с меня плату за сигнал, который я буду получать с неба с помощью этого фантастического оборудования?
– Легко, – ответил он. – Они будут шифровать свой сигнал, начиная с пятнадцатого января следующего года, и тебе потребуется специальное декодирующее устройство, чтобы что-нибудь увидеть. Каждый канал будет стоить тебе 12 долларов 95 центов в месяц, а ты, естественно, захочешь иметь не меньше десяти – или, может, тридцати или сорока каналов, что понятно для человека твоей профессии.
– Ты что хочешь сказать? – завопил я. – Что этот дорогостоящий хлам, который ты поставил в моем доме, совершенно бесполезен?
– Конечно, нет. Есть уйма вещей, которые ты по-прежнему сможешь смотреть бесплатно: "Клуб 700", "Васт брокере ТВ аукцион", – он улыбался, как хитрый лис. – И еще Джимми Своггарта, и лучшие бои рестлинга.
Я стукнул Кромвеля по голове влажным, туго скрученным полотенцем, которое прихватил из клуба знакомств на Терк-стрит, где недавно присутствовал на свадьбе. Слабака мой удар убил бы, но Кромвель только засмеялся и потопал вниз к своему фургону.
– Позвони мне, когда поумнеешь, – крикнул он. – Я могу получить необходимое тебе оборудование у Боба Эйрама.
4 ноября 1985 года
Худшие люди в мире
Памятка редактору: На следующее утро после дня выборов я принял окончательное решение подать заявку на участие в программе "Журналист в космосе". Всю ночь я провел на ногах, а на рассвете поехал на почту, чтобы взять официальные бланки для заявки. Прессе отводится только одно место, сказали в НАСА, и конкуренция, естественно, будет жесткой.
Предпочтительнее была бы кандидатура Уолтера Крон-кайта1 (1 Знаменитейший американский радио- и телевизионный политический обозреватель. В 60-70-е годы оказывал огромное влияние на формирование общественного мнения США), сказали они, но он слишком стар для тренировок с перегрузками, а его объективность вызывает сомнения.
Лет десять назад Уолтер проявлял большой личный интерес ко всему, что, по его представлениям, связано с "космической программой США". Тогда ребята из НАСА воспринимали его как ценного союзника и своеобразный талисман команды. Уолтер был истинно верующим: он был "в команде", как выражались в Линчбурге и других подобных местах. Кроме того, он был человеком, которому Америка верила как никому.
Я ждал телефонного звонка от политиков из НАСА. Я знал, что мне позвонят ночью. Как правило, ночью политический бизнес идет вяло, но жалуются на это только адвокаты. Никогда не отвечай на звонки после полуночи, говорят они. Ночные кошмары клиентов редко приносят хороший гонорар, так что всегда можно подождать до утра. Оставь такой подход адвокатам. Спокойные ночи – хорошие ночи, потому что твои нервы знают: рано или поздно ты услышишь то, что потрясет все твое существо.
В доме много комнат, большинство из них – во власти загадочных сил. Политика – это не только выборы, а телефоны – не просто возможность контакта с людьми.
Если из НАСА не позвонят, если вместо меня они пошлют в космос Кронкайта, тогда наступит время вплотную готовиться к поездке в Йоханнесбург. Я планировал отправиться туда с Ванессой Уильяме, чтобы вместе провести приятный субботний вечер, поужинать и потанцевать. Эту идею "Examiner" пренебрежительно отверг по причине, которую я расцениваю как слепое невежество, нашедшее выражение в классическом психофинансовом синдроме.
Что хорошо для ревизора, то станет для нас препятствием, если когда-нибудь мы действительно попытаемся оправдать претензии "Инкуайрера" на звание прессы "нового поколения" и сдержать наши многократные обещания стать "газетой для думающих людей" восьмидесятых годов.
Такая попытка была бы важным делом в любое время, но в восьмидесятые она имеет смысл тем более, что сейчас на нашей стороне, как я это называю, сила вакуума.
"Washington Post" обскакала "New York Times" в семидесятые, в основном на Уотергейте1 (1 "Уотергейт" – огромный административно-жилой комплекс в центре Вашингтона, по имени которого назван крупнейший политический скандал 70-х. В июне 1972 г. президент Р. Никсон направил в штаб-квартиру Национального комитета Демократической партии, расположенную в "Уотергейте", группу, состоявшую из агентов ЦРУ, мафиози и кубинских контрреволюционеров, чтобы установить там подслушивающие устройства и найти компромат. Группа была задержана. В ходе начавшегося скандального расследования Никсон пытался оказывать давление на следствие и суд, скрывал и уничтожал вещественные доказательства. В результате в августе 1974 г. Никсон был вынужден уйти в отставку – чтобы избежать импичмента. Слово "Уотергейт" стало образцом для названия крупных политических скандалов в США. Так, скандал с тайными поставками ЦРУ оружия исламистскому Ирану был назван Ирангейтом, скандал с Моникой Левински – Моникагейтом и т.д.), но хаос успеха и естественная склонность людей к странным поступкам (Джанет Кук, Боб Вудворд и другие) завели "Post" в тупик. Настрой сотрудников является важным фактором в современной журналистике, где основные действующие лица неизбежно выходят на телеэкраны.
"Шестьдесят минут" могут тряхнуть вашу лодку сильнее, чем "Times" и "Post", вместе взятые, и интерпретация событий, которая по горячим следам делается программой новостей Си-эн-эн из Атланты, оказывает более сильное влияние на заголовки утренних газет по всей стране, чем что-либо еще в нашей индустрии, исключая, может быть, пятибалльный экстренный бюллетень Associated Press.
Из оставшихся газет конструктивное оживление в бизнесе могут вызвать еще две: это "Los Angeles Times" и "Boston Globe". Я думаю, мы должны уделить внимание обеим. Они непохожи друг на друга, но обе обладают неким инстинктом несерьезности, легкомысленной манерой, с которой мы только начинаем заигрывать.
Обе газеты собирают самые высокооплачиваемые таланты и стараются вернуть инвестиции за счет перепродажи продукции этих талантов. Благодаря этому скоро придут кредиты – через договоры с национальными или даже международными синдикатами, что теоретически является неплохим бизнесом. Такая схема возвращает нас к основополагающей разнице между "вертикальными" и "горизонтальными" корпорациями, например, между "Форд" и "Дженерал моторс".
Бог ты мой! Ведь я начал писать эту статью для того, чтобы обосновать идею поездки в Южную Африку, где телекамеры вдруг стали бесполезными, а печатная журналистика приобрела, по причине отсутствия конкуренции, ненормально большое значение.
Я предполагаю, что вы следите за зловещими нововведениями на телевидении (как и я, благодаря недавно установленной наземной станции спутниковой связи), которые эффективно заблокировали все сообщения о массовом насилии в Южной Африке, поступавшие от наших коллег-тележурналистов. Правительство Южной Африки установило наказание до девятнадцати лет тюремного заключения (причем речь идет о ТЮРЬМЕ в ЮЖНОЙ АФРИКЕ) за использование телекамер или даже магнитофонов во время любых эпизодов насилия.
Это нетерпимая ситуация для профессионалов, заряженных теленовостями до предельного уровня. Как правило, журналисты – это свободомыслящие, живущие в новом измерении люди, чья работа имеет единственное сходство с традиционной журналистикой: им по-прежнему нужно найти тему и выдать статью. Сегодня именно они формируют штурмовые войска журналистики, хорошо это или плохо.
В Южной Африке они непременно столкнутся с неприятностями. Принятый там закон похож на приказ рыбе держаться подальше от воды, но африкандеры серьезны, как никогда. Все – даже далекие от политики путешественники – считают их Худшими людьми в мире.
11 ноября 1985 года
Зверь с тремя хребтами
Монреаль. По ночам в Монреале холодно. Когда я последний раз сюда приезжал, была весна – оставалось совсем немного времени до боя между Дюраном и Леонардом – но улицы в центре города сковала ледяная корка. Харольд Конрад танцевал, как безумный, в ночном клубе на Сент-Кэт-рин-стрит. Мы вышли наружу подышать свежим воздухом и увидели, как пьяный француз на "камаро зет-28" сбил двух людей на узкой улице недалеко от клуба и попытался скрыться, но запаниковал и врезался в хлебный фургон. Разъяренная толпа погналась за ним и била, пока он не признал свою вину. Там, в Монреале, не нужна была полиция – до последнего времени.
У меня были свои причины присоединиться к толпе, что я и сделал – вместе с Билом Мюрреем, и Бобом Эйрамом, и с десятком панков, кричавших "Ублюдок! Ублюдок!" и "J’accuse!"1 (1 Я обвиняю (франц.)).