мегги продолжает писать свои письма, я никогда с ней не встречался, правда, она присылала мне свои фото, на которых выглядит здоровенной злоебучкой. и еще она присылала стихи, стихи собственного сочинения, это были совершенно беззубые тексты, хотя они и повествовали о муках, о смерти, о вечности и об океане - бесконечно зевотная и беспомощная писанина, будто она специально колет себя булавкой, чтобы заорать, а крика не получается, еще одно женское разочарование в идущей к закату жизни и в мужнином усыхании; очередное кромешное отупение женщины, продавшей свою целку в юности и теперь погрязшей в ежедневных пылесосных экзерсисах с перерывом на улаживание проблем народившегося чада, которое семимильными шагами движется в том же направлении - к абсолютному НУЛЮ.
у женщин свое мнение по этому поводу, они считают, что их убивают вечно пропадающие на работе мужики, конечно же.
если бы мегги жила где-нибудь поблизости, я бы махом пресек все ее муки, она бы сама наведалась ко мне, дабы лицезреть: яркий пульсирующий свет моих поэтических глаз, походку алкоголика, протертые до дыр на коленках штаны, я бы повернулся к ней в профиль и не вполне членораздельно рявкнул:
"крошка, минут эдак через пару я сорву с тебя трусняк, и ты увидишь индюшачью шейку, которую уже не забудешь до гробовой доски! у меня огромный и изогнутый член, как серп, и любая пизда мечтает распластаться на моем жестком и заплеванном половичке, но сначала я допью начатое".
затем, высосав стаканюгу неразбавленного виски и расколошматив его о стену, следует пробормотать: "Вийон жрал на завтрак жареные сиськи", пауза, чтобы прикурить сигарету, а когда сигарета задымится, то и все проблемы разрешатся - или она сбежит, или останется на свою голову. на мою тоже.
но мегги живет на другом конце страны в северном штате, так что этот вариант отпадал, оставалось отвечать на ее письма в надежде, что когда-нибудь она переберется поближе, настолько близко, что в один прекрасный день я ее все же выебу или спугну.
в конце концов этот беспросветный сухостой пришлось прекратить, письма продолжали приходить, но я просто перестал на них отвечать, ее послания по-прежнему представляли собой смесь крайней глупости с язвительным пессимизмом, но одно мое решение оставлять письма без ответа уже каким-то чудесным образом нейтрализовало их ядовитость, это был мудрый план - план, который долгое время вызревал в моем элементарном сознании: НЕ ОТВЕЧАЙ НА ПИСЬМА - И ТЫ СВОБОДЕН!
наступило затишье, я решил, что все кончено, крайняя мера сработала - будь безжалостным с безжалостными, будь дураком с дураками, тупицы и дураки всегда останутся таковыми, и ты с этим ничего поделать не можешь, а вот они могут тебя и охмурить, и одурачить, я разрешил вековую проблему - отторжение нежеланного, для того чтобы разрушить жизнь любого человека, не нужно целой армии, обычно достаточно одного мужика или одной бабы, обычно все и происходит один на один, даже когда армия идет на армию, муравьи на муравьев, кто угодно на кого угодно.
с моих глаз словно сняли шоры, я увидел вывеску над прачечной, какой-то умник установил: ВРЕМЯ РАЧИТ ЛЮБЫЕ ЛЕНИ, раньше я никогда ее не замечал, похоже, я стал еще свободнее, теперь ни одна мелочь не ускользала от меня, моему зрению открылись странные и даже безумные вещи, абсурдные, романтические и взрывоопасные, и главное - в них чувствовалась какая-то волшебная сила, вселяющая надежду в, казалось бы, безнадежное дело.
СМЕРТЬ ИЗОБРЕТАТЕЛЯ
Монтерей, ноябрь, 18 (агентство ЮПИ)
Мужчина из долины Кармель был убит собственным изобретением - устройством для разглаживания чернослива.
восхитительно! я снова жил на полную катушку! и вот однажды утром открываю почтовый ящик и вдруг - среди счетов за газ, угрожающих повесток от дантиста, открытки от бывшей жены, которую я и помню едва ли, приглашения на поэтические чтения бездарных поэтов - я нахожу письмо:
любезный бонго!
это ПОСЛЕДНЕЕ письмо, черт бы тебя побрал, сучий ты потрох! ты не ЕДИНСТВЕННЫЙ, кто бросил меня, но запомни: я переживу вас всех - всех, кто предал меня, - и буду наблюдать, как вас жрут черви в ваших могилах!
мегги
обычно так стращала меня моя бабушка, и ее пизды мне тоже не светило.
пару дней спустя, подскакивая от похмельной трясучки, я снова обследовал содержимое почтового ящика - снова несколько писем, открываю первое:
уважаемый мистер Буковски,
Ваша заявка на индивидуальный грант от Национального фонда искусств была рассмотрена Национальным советом при участии независимого жюри литературных экспертов, с сожалением вынуждены информировать вас…
вскрываю следующее:
привет, бонго!
вжаться в угол дьявольски вонючей комнатки в гостинице, где тишину нарушает только клацанье зубов о горлышко бутылки с винищем… глаза слезятся, ноги покрылись язвами; 51 письмо кануло в пустоту, 52-е в пути… знаешь, я опробовала все углы, это превратилось в кровавый круговорот… вышибли с лимонной фермы за слишком долгую отлучку (женитьба на свиноферме: четыре дня) и плохие сборы, вернулась во фриско и всего на день пролетела мимо рождественской подработки на почте, а был бы верняк… сижу в углу, погасила свет, жду радости и покоя, жду, пока баптистская церковь погасит красную неоновую витрину, тогда можно будет поплакать… беглый автобус на улице переехал собаку… хотела бы я быть на ее месте, а то ума не приложу, как бы самой… даже тут надо принять решение… черт, куда делись сигареты… вышла сегодня утром из миссии, в брюхе жжет от их немыслимой жрачки, прошлась по рынку, загляделась на всех этих милых девчушек с волосами как зимнее фрисканское солнце… ладно, какого черта.
М.
и еще:
дорогой бонго!
прости меня, уж такая я есть, попытайся хоть чуточку полюбить меня, сегодня привезли новый спринклер, старый совсем заржавел, посылаю стихотворение из "Поэтического Чикаго", я представляла себя, когда читала его. все, надо бежать, дети возвращаются домой.
люби меня,
мегги.
вложенное стихотворение аккуратно перепечатано, ни одной ошибки, ни одной помарки, слова. выбиты через два интервала с одинаковым нажимом, в одном и том же ритме, с любовью… кошмарное стихотворение, от него веяло мелкотравчатой тепленькой трагедией, в духе XVIII столетия - в дурном духе.
я все равно не отвечаю, вместо этого отправляюсь на работу - мусорщиком, меня знают в округе как облупленного, особенно мое начальство, мне это нравится, они смотрят сквозь пальцы на мое пьянство и не могут отличить Т. С. Элиота от Лоуренса Аравийского, два или три дня я прихожу на работу вдрызг пьяный и все равно справляюсь.
мой телефон обычно стоит на автоответчике, это не означает, что я сноб, нет. просто в большинстве случаев меня совсем не интересует, что люди хотят мне сказать и как они собираются потратить мое время, но однажды ночью, когда я пытался укрепиться в мысли, что мне придется отправиться на работу, зазвонил телефон, так как все равно через пару минут мне предстояло отчаливать, я решил, что ничего серьезного мне уже не грозит, и поднял трубку.
- бонго?
- а?
- это… мегги…
- о, привет, мегги.
- послушай, я совсем не хотела навязываться… просто у меня крышу сорвало, наверное…
- да ладно, с кем не бывает.
- просто не презирай мои письма…
- ну, мегги, тут ведь как обстоит дело, на самом деле я совсем не презираю твои письма, они же такие приличные, что…
- ох, я так рада!
она оборвала меня, а я собирался сказать, мол, ее письма такие приличные, что наводят на меня ужас этой пылесосной скучищей… но она не дослушала.
- я действительно рада!
- ладно, - согласился я.
- ты не прислал ни одного своего стихотворения для нашего класса в институте.
- я постараюсь подобрать что-нибудь подходящее.
- я уверена, что подойдет любое.
- да, иногда и палач хорош в качестве аргумента…
- ты о чем?
- забудь.
- бонго, ты больше не пишешь? помнится, раньше твои стихи появлялись в каждом номере "Печальной мечтательности". Лили говорила мне, что ты уже несколько лет ничего не присылал, значит, забыл своих неудачников?
- я этих ублюдков никогда не забуду.
- приколист! так ты больше никому не рассылаешь свои работы?
- ну разве что в "Эвергрин".
- и они принимают?
- пару раз, но, знаешь, "Эвергрин" совсем не маленький журнальчик, прошу это помнить, и Лили расскажи, скажи ей, что все - я покинул баррикады.
- ох, бонго, я как только прочитала первое твое стихотворение, сразу поняла, что ты избранный, у меня до сих пор хранится твой первый сборник "Христос крадется по задворкам", эх, бонго, бонго…
чтобы свернуть разговор, я сказал, что мне пора идти собирать мусор, а сам подумал почему-то, кому захочется отведать разглаженного чернослива? у него, наверное, отвратный вкус, как у высохшего дерьма, ведь единственной прелестью чернослива как раз и являются его морщины - прохладные, мягкие морщины, и я представил себе, как скользкая косточка выпрыгивает изо рта прямо на тарелку, словно живая.
повесив трубку, я откупорил себе бутылочку пивка и решил, что сегодня работа с мусором мне не по силам, как хорошо было сидеть на стуле, прикладываться к бутылке и посылать все к едрене фене, я вспоминал еще одну свою настойчивую корреспондентку, которая утверждала, что переспала с Эзрой Паундом в Сент-Лиз. я еле отшил ее после долгой переписки, истерично заявив, что тоже умею писать и что "Кантос", на мой взгляд, унылый отстой.
оглядев комнату, я приметил, что повсюду валяются письма от мегги. одно лежало на полу, другое рядом с печатной машинкой, я встал, подошел и поднял его:
дорогой бонго!
все мои стихи возвращаются обратно, ну что ж, если в журналах не понимают, что такое настоящая поэзия, им же хуже, время от времени я перечитываю твой первый сборник "Христос крадется по задворкам" и все последующие, они дают мне уверенность в том, что я смогу выдержать всю эту ужасную глупость, окружающую меня, пора, скоро дети будут дома.
люби меня,
мегги.
P. S. мой муж издевается надо мной: "бонго давно не пишет, что случилось с нашим бонго?"
я опростал бутылку и швырнул ее в мусорное ведро, мне представилось, как муж мегги трижды в неделю залезает на нее, а ее волосы рассыпаются по подушке веером, так, кажется, любят изъясняться эротические писатели, она воображает, что ее оседлал ее бонго, и он думает, что он и есть бонго.
- ох, бонго! бонго! - стонет она.
- кончаю, мамочка, - шипит он.
я откупорил еще пивка и подошел к окну, заканчивался еще один бесплодный и бессмысленный лос-анджелесский день, и я был жив, в здравом уме, хотя с выхода первого сборника моих стихов прошло уже много времени, забылись и бунты в Уоттсе. столько всего псу под хвост. Джон Брайн ждал от меня материала для своей газетенки, можно было бы рассказать о мегги, но ведь эта история еще не закончилась, завтра утром я найду ее продолжение в своем почтовом ящике, мне вдруг представилось, как бы я разрулил эту ситуацию в кино:
- слышь, малютка джон, есть одна бабенка, она меня просто достала, врубаешься, о чем я? ты знаешь, что надо делать, только смотри не облажайся, продери ее своей четырнадцатидюймовой елдой, чтобы она отвалила от меня, найди ее. она мается в своих четырех стенах, и глаза ее полны пылесосной тоски, ее комната завалена поэтическими журналами, она несчастна и думает, что жизнь просто распяла ее, но на самом деле она и не знает, что такое жизнь, дай ей почувствовать вкус настоящей жизни, всади в нее свой четырнадцатидюймовый снаряд.
- ладно уж.
- и еще, малютка джон…
- ну?
- не отвлекайся по пути.
- да ладно уж.
я отошел от окна, плюхнулся на диван и присосался к пиву. Наверное, надо как следует нажраться, сесть в самолет и заявиться к ней в лохмотьях, пьяным вдрызг, позвякивая значками на изодранной футболке - "ИМПИЧМЕНТ ДЖОНСОНУ!", "СТОП ВОЙНЕ!", "ЭКСГУМИРОВАТЬ ТОМА МИКСА!".
но это не сработает, остается только сидеть и ждать, на гуманитарный грант рассчитывать не приходится, в ящике будет лишь одно:
дорогой бонго,
бла бла бла бла бла бла бла бла. надо мыть посуду, скоро деты возвращаются из школы, бла бла бла бла. люби меня,
мегги.
интересно, случалось ли подобное с Бальзаком, или с Шекспиром, или с Сервантесом, надеюсь, что нет. самые вредные человеческие изобретения - это почтовый ящик, почтальон и писатель писем, у меня на полке стоит синяя банка из-под кофе, набитая письмами, на которые я никогда не отвечу, у меня в чулане громоздится картонная коробка, доверху забитая безответными посланиями, хочу спросить: остается ли у этих людей время на то, чтобы поесть, выпить, поебаться, выспаться, подзаработать денег, помыться, просраться, сделать маникюр? и лидером в обеих этих свалках - мегги со своим: люби меня, люби меня, люби меня.
нет, только четырнадцатидюймовый хуина способен изменить ситуацию в ту или иную сторону, хотя с тем, что и так при мне, уже огромная проблема.
в те достославные дни в моей квартире постоянно кто-то ошивался, причем даже в мое отсутствие, обычно я и не знал, кто эти люди, к кому они пришли и уйдут ли когда-нибудь, простые смертные, правда, далеко не святоши, короче, вечеринка не прекращалась, удача не покидала нас. пара долларов с мелочью - и комната снова наполнялась галдежом и музыкой, свет в моих окнах горел до шести-семи утра.
и вот однажды темной ночью я очнулся в своей кровати совершенно пьяный, но при этом с ясной головой, понимаете, неожиданная ясность среди полного мрака, абсолютная тщета и всепоглощающая печаль, я приподнялся на одном локте и вгляделся во мрак, казалось, все ушли, остались только пустые винные бутылки с отблесками лунного света на боках, грязное и жестокое предрассветное ожидание, в котором я обнаружил человеческую фигуру рядом с собой прямо под боком, какая-то пизда решила остаться со мной - это была любовь, любовь и храбрость, блядь, кто же мог решиться остаться со мной?! любой, кто решился на это, уже заслужил прощение всех смертных грехов, я должен был немедленно ВОЗНАГРАДИТЬ эту милосердную душу, эту хрупкую нежную лань за проявленное мужество и храбрость остаться в постели вместе со мной.
а разве могло быть вознаграждение лучше, чем выебать ее в корму?
до этого я имел дело со странной породой женщин, которые никак не хотели запускать меня себе под хвост, а так как я никогда этого не пробовал, осознание недоступности стало разъедать мой мозг, я уже ни о чем другом не мог говорить, особенно когда был пьян, любой женщине я сразу же признавался: "мне бы хотелось поиметь вас в зад и, если честно, с вашей мамой я бы тоже хотел познакомиться с этой точки зрения, ну а уж если быть предельно откровенным, то я бы с большим удовольствием выебал в попу и вашу дочь", ответ был всегда одним и тем же: "нет-нет, этого мы вам не позволим!" они были готовы на все - что угодно, как угодно, но только не в жопу, наверное, еще время не пришло, или погода не способствовала, или просто шутки теории вероятности, потому что намного позже все стало с точностью до наоборот: женщины сами приставали ко мне с одним и тем же вопросом: "Буковски, почему ты не интересуешься моим дымоходом? у меня такая большая, круглая и мягкая печка", а я отвечал: "это точно, дорогуша, но мне не хочется".
но в те дни, еще не зная, что это такое, я чувствовал легкое помешательство, и в моем воспаленном воображении зародилась странная идея, что, овладей я ИХ жопой, и это сразу разрешит большинство МОИХ душевных и психических проблем.
поэтому я отыскал стакан с вином - последний, напополам с сигаретным пеплом и тоской, осушил его и вернулся в кровать, подмигнув луне, я направил свою маленькую сосиску прямиком в этот оттопыренный, посапывающий, безукоризненный зад. вора-домушника прельщает не столько чужое имущество, сколько сам факт кражи, как я его понимаю! мой хуй поднялся на вершину своего безумия, господи, какое ужасное и безукоризненное действо! месть… месть всем сразу: старым мороженщикам с бешеными кровавыми глазами, моей мертвой матери, преспокойно намазывающей крем на беспристрастное и пресное лицо…
она продолжает спать, думал я, и так лучше для дела… наверное, это Митци… или Бетти… а какая разница? это моя победа - удрученный, безработный, изголодавшийся хуй наконец-то проникает за ворота вечного запрета! восторг! я переживал поистине драматические мгновения - моя душа подкатывалась к катарсису! как Джесси Джеймс, получающий пулю, как Христос, издыхающий на кресте под лучами прожекторов и вспышками осветительных ракет, я рвался к своему пределу…
она застонала… еле слышно… ах… ух… эх… я понял: эта сучка только притворяется, что спит, притворством она пыталась сохранить свою алкоголическую честь, ничуть не менее ужасную или реальную, чем любая другая честь, а я с остервенением прессовал ей кишки своим безумным и фальшивым триумфом.
она упорно притворялась, что спит, а я - я мужчина, и ничто меня не остановит!
давненько не было у меня такого стояка, оседлав ретивого коня своего неистовства, я рыл, и долбил, и ярился, и все было чище чистого…
и вдруг в этой горячечной скачке с нас скатилось одеяло, и я увидел перед собой макушку, шею, плечи… да это же Лысуха М. - американец мужского пола! в мгновение ока я снова оказался на дне своего болота, смердящего ужасом и отвращением, муки похмелья охватили меня, я таращился в потолок, сознавая, что выпить нет ни капли. Лысуха не подавал признаков жизни, и я решил, что лучше всего заснуть.
наутро мы проснулись как ни в чем не бывало - ни намеков, ни воспоминаний, потом подтянулся кое-какой народ, наскребли деньжат на опохмелку…