Лозунг "Carpe diem" родился не вчера, это девиз общества, в котором мы живем. "Лови момент". Вот великая современная утопия, утопия капитализма. Всегда говорят о коммунистической, революционной утопии, об утопии веры, религии, христианства и забывают упомянуть, что мы живем в утопическом мире, где люди в итоге начинают верить, будто счастье заключается в обладании вещами, предметами, продуктами, то есть счастье – это деньги. Если мы все так думаем, значит, мы движемся прямо к материальному апокалипсису, то есть к уничтожению нашей цивилизации, гибели планеты.
А Церковь никогда об этом не говорит. Она довольствуется тем, что проявляет сострадание.
Ди Фалько: Ошибаешься! Церковь постоянно твердит об этом, только массмедиа не распространяют такую информацию.
Перечитай энциклики: "Mater et Magistra"[53] Иоанна XXIII, где говорится о достоинстве трудящихся, о забастовках, о предприятиях, о заработной плате, о профсоюзном движении, о труде… Большинству христиан эти тексты неизвестны. Перечитай несколько энциклик, ты найдешь в них то, о чем говоришь.
Конечно, если папа выскажется по вопросу о сексуальной жизни, нам прожужжат на эту тему все уши. Но неужели ты думаешь, что папа молчит обо всем, что касается экономических проблем населения третьего мира, "четвертого" мира? Удивительно, как мало люди знают о социальной доктрине Церкви!
Бегбедер: В самом деле, равенство, составляющее одну из основ христианства и одновременно важнейшее понятие Декларации прав человека, – еще одна утопия, за которую борется много молодежи – участники антиглобалистского движения. Им невдомек, что они говорят на одном языке с католиками. Точно! Когда говорят, к примеру, "сократить дисбаланс между Севером и Югом", в конечном счете речь идет о так называемом милосердии.
Было бы потрясающе, если бы Церковь поддержала борьбу за налоги на финансовые сделки, выбросы углеродистых соединений или на вооружения, которые позволили бы уменьшить бедность.
Ди Фалько: Церковь и тут занимает свои позиции, она дает рекомендации относительно долга стран третьего мира, который следует аннулировать. В этом направлении многое сделал, среди прочих, монсеньор Эчегарай.[54] Увы, правительства не услышали пожеланий Церкви. Так вот, эта деятельность мало освещалась средствами массовой информации, и потому даже такой блестящий ученик, как ты, оказался не в курсе дела.
Бегбедер: Церковь и в самом деле занимает левую позицию!
Ди Фалько: Ты опять строишь схемы, хочешь быть потребителем сенсационной информации. Не мешает выяснить: что ты понимаешь под словом "левая"?
Бегбедер: Распределение благ.
Ди Фалько: Если левая позиция означает борьбу за большее равенство, за то, чтобы меньше мужчин, женщин и детей умирало от голода, в то время как другие не знают, куда девать запасы еды… если именно так понимать левую позицию, тогда действительно позиция Церкви – левая. Но держаться правых позиций не означает обратное: быть против расширения справедливости и социального равенства. Ты наклеиваешь ярлыки, которые все упрощают, а мы говорим о задаче огромных масштабов.
Бегбедер: Я вспоминаю мессу времен моего детства: мужчины по-праздничному одеты в зеленые шерстяные пальто, у женщин волосы перехвачены бархатной лентой, юбки из шотландки… Не буду критиковать буржуа, я сам вышел из буржуазии. Но, насколько я помню, "доброму католику" пристал стиль поздних скаутов, версальцев, буржуа, комильфо. Никакой левизны, боже упаси! И если, по статистике, монахи голосуют за левых, думаю, верующие миряне должны быть скорее за правых.
Ди Фалько: Нет, эти прямолинейные схемы и разграничения к Церкви не подходят. Ты применяешь шаблоны политической журналистики к области, не соответствующей критериям, по которым определяют группы избирателей. Твой подход с точки зрения "социопрофессиональных экономических категорий", как говорится на языке рекламы, доказывает, что ты еще не оторвался от того мира, где общество подразделяют на потребительские сектора. Подумай хотя бы о том, что есть правая религиозная пресса, причем влиятельная, и не менее влиятельная левая религиозная пресса. Отдельные политические деятели пострадали из-за своих ошибочных прогнозов относительно их популярности среди христиан.
Бегбедер: У меня всплывают и другие детские воспоминания – о мессах в привилегированных кварталах, где я чувствовал огромное несоответствие между словами священника и образом жизни присутствующих в церкви людей. Например, о распределении: "Сие есть Тело Мое, за вас и за многих предаваемое…", а между тем многие из присутствующих заботились только о социальном успехе, основанном на деньгах и власти. Само собой разумеется, они не применяли в своей повседневной жизни христианских принципов. Это было двоемыслие, и на меня производило тяжелое впечатление лицемерие людей, которые лгали самим себе, – щедрых на благочестивые слова, но далеко не щедрых в своей экономической деятельности.
Ди Фалько: Священник, как и верующие, постоянно сталкивается с этой дилеммой. Кто живет в полном согласии с Евангелием? Никто, и причина не обязательно в лицемерии. Но деньги, власть и христианский взгляд на жизнь не являются несовместимыми понятиями. Существуют ассоциации предпринимателей, которые стараются руководить делом так, чтобы получать прибыль, но не идти по пути либерализма, сохранять гуманность. Они следуют христианским принципам. Да, такое возможно. Не хочу приводить длинный список всех участников обсуждения этой темы, сошлюсь на христианское объединение предпринимателей, которые регулярно собираются с тем, чтобы поделиться хозяйственным опытом и привести его в соответствие с верой. Это согласуется с социальной доктриной Церкви, разработанной отнюдь не вчера.
К нам обращаются за советом и отдельные политики, озабоченные той же проблемой. В ряде епархий на священников возложена миссия диалога с членами парламента и другими политическими руководителями, которые стремятся осмыслить задачу сохранения гуманности согласно христианским критериям.
Бегбедер: Да, я знаю, это существует: мой брат, предприниматель, участвует в такого рода собраниях.
Итак, Церковь, отказавшись некогда от мирской власти, снова вмешивается в дела предприятий и в политическую жизнь!
Ди Фалько: Опять ты себе противоречишь. С одной стороны, ты заявляешь: "Церковь молчит", с другой: "Она лицемерка, вмешивается, сует свой нос в дела, которые ее не касаются"! Если Церковь оказывает помощь в некоторых трудных социально-экономических ситуациях, она действует не с позиций власти. Церковь становится местом встречи и размышления: здесь руководители собираются и обмениваются опытом, обсуждают инициативы, пытаясь увязать требования экономики и веру.
Бегбедер: Полагаю, неплохо оздоровить небольшой инъекцией этики дегуманизированное управление предприятиями. Если Церковь способна этому помочь, она, несомненно, вызывает у меня больше симпатии. Но мораль должна существовать, не нуждаясь в поддержке религии.
Глава XIV. Церковь и общество
Бегбедер: Я хотел бы коснуться тем, отношение к которым великого Божьего Дома, слишком часто консервативного, кажется мне безнадежно устаревшим. В свете эволюции общества – можно сказать, стремительно-неуклонной, безудержной – каковы ответы Церкви на вопросы о зачатии в пробирке, абортах, регулировании рождаемости, презервативах, генетических манипуляциях, сексуальной свободе, эвтаназии и т. п.? Только не отвечай мне цитатами из булл Иоанна Павла II – у него, как мы видели, планетарная позиция, а ты попробуй ограничить нашу дискуссию западной точкой зрения.
Скажи мне, во-первых, как ты смотришь на неразрывную связь между полом и репродукцией. Следует ли заниматься любовью только с утилитарной целью, ради продолжения рода?
Ди Фалько: Продолжение рода – одна из целей брака, но смысл сексуальных отношений не только в этом. Для каждого из супругов это еще и способ выразить другому свою любовь. Доказательство можно видеть в том, что Бог (кто-то скажет: природа) создал периоды, когда оплодотворения не происходит.
Бегбедер: Это доказывает, что "природа хорошо устроена", но если благая природа всегда права, то мы приходим к маркизу де Саду, которому она диктует все известные нам крайности.
Ди Фалько: Здесь снова человек стоит перед свободным выбором. "Можно" еще не значит "нужно". Нужно ли осуществлять все, что позволяет наука? Иметь ребенка сегодня стало считаться нашим правом, и когда тело не отвечает этому требованию, мы настаиваем. Но упорство не должно переходить в исступленную неразборчивость в средствах. Мы видим, что в эту сторону уводит клонирование. Не заходя так далеко, в наши дни некоторые родители решают, какого пола будет их ребенок. Они бы заказали вдобавок, чтобы младенец был белокурый с голубыми глазами или темноволосый с зелеными, если бы только могли выбирать по каталогу, как выбирают вещь, куклу. Планирование согласно вкусам. Тебе должно быть понятно, что Церковь, не будучи реакционной, призывает к осторожности.
Бегбедер: Вот когда человек принимает себя за Бога! Вместе с тем, если чудеса прогресса науки предоставляют в наше распоряжение экстремальные методы, это происходит благодаря Богу, разве не так? Отсюда вопрос: Бог – за клонирование человека?
Ди Фалько: Не могу ответить за Него, но мне трудно представить, чтобы Бог одобрил подобную манипуляцию. К счастью, человеку еще не удалось осуществить это клонирование. Скажем со всей ясностью: для христиан речь идет о преступлении против рода человеческого.
Церковь не высказывается против развития науки в принципе – наоборот; но она предостерегает людей от потенциальной опасности их изобретений. Церковь не накладывает свое окончательное вето на генетические манипуляции, и в частности, на оплодотворение в пробирке. Она ставит перед обществом вопрос о риске, связанном с игрой в ученика чародея. Сколько проведено экспериментов без учета всех последствий?
Бегбедер: Значит, Церковь проповедует выжидательную тактику, застой?
Ди Фалько: Нет, осторожность! Возможно, таков ее долг: иногда надо притормозить безумную, слепую гонку человека за прогрессом. Церковь руководствуется уважением к природе человека. Возникает масса вопросов: например, при оплодотворении в пробирке среди вопросов совести, стоящих перед врачом, есть и проблема лишних эмбрионов. Что с ними делают? Следует ли уже на этой стадии рассматривать их как человеческие существа? И у кого есть ответ на этот вопрос? Раз мы этого не знаем, Церковь предпочитает рассматривать эмбрион с момента зачатия как человеческое существо и рекомендует относиться к нему с уважением. Вот почему Церковь отвергает аборт.
Бегбедер: Сколько детей рождается против воли родителей? Частенько в таких случаях это не подарок ни для новорожденного, ни для взрослых. Я за аборты – конечно, в умеренных масштабах. Не стоит злоупотреблять ими, как и другими полезными вещами.
Ди Фалько: "Полезными вещами"? Ты так легко говоришь об этом, потому что ты мужчина. А как переживают аборт молодые женщины? Какой след в душе матери оставляет такое вмешательство? Ты говорил, что священники иногда высказываются о том, чего не знают. Что касается аборта, нам приходится выслушивать исповеди женщин, которые это пережили и еще долгое время спустя продолжают страдать. Среди тех, кто доверяет нам свои проблемы, не всех можно назвать столпами Церкви; однако, не зная, как справиться с нравственной болью, которую они все еще носят в себе (в том числе и в теле), женщины обращаются к священнику, стремясь облегчить свою совесть.
Ни одна женщина не идет на аборт с легким сердцем. Часто она оказывается страшно одинокой, когда ее постигает это тяжелое эмоциональное потрясение. Конечно, бывают тяжкие обстоятельства, отчаянные ситуации – например, насилие, и тогда Церковь с состраданием принимает тех, кто прибегает к этой печальной крайности – аборту, но все же его не одобряет.
Бегбедер: В жизни нередко приходится выбирать одно из двух зол, и, я думаю, многие женщины рады, что сделали аборт, что у них нет ребенка, которого они не хотели. Я против позиции Церкви, которая негласно поддерживает активную борьбу против абортов, иногда принимающую жестокие формы. В США, да и во Франции, и в других странах Европы эти активисты дежурят у оград клиник и больниц и указывают пальцем на женщин, попавших в трудное положение, хотя никто, кроме них самих, не вправе судить о том, что они должны делать.
Ди Фалько: И я, как ты, не одобряю группки, которые, ссылаясь на позицию Церкви (независимо от конкретного повода), прибегают к насилию. Но это второстепенно по сравнению с сознательно вынесенным смертным приговором зародившемуся человеческому существу, которое никогда не появится на свет, – а ведь такое могло бы произойти с тобой или Хлоей. И неодобрение Церкви в этом отношении понятно: уважение к человеческой жизни для нее нерушимо. Невозможно разделить общество неродившихся на две категории: первые имеют право жить, а вторые должны быть уничтожены. Однако я хочу уточнить, что Церковь не осуждает тех, кто делает аборт. Она старается помочь женщинам, которым нужна такая помощь, – принимает их, оказывает им психологическую, духовную и материальную поддержку.
Бегбедер: Послушай, чтобы разрядить атмосферу, я, в свою очередь, расскажу анекдот, конец истории тебе понравится.
Один из моих приятелей, будучи студентом, придумал хороший способ подзаработать на карманные расходы. Раз в неделю он ходил сдавать сперму в банк, получая за это вознаграждение. Что называется, сочетал приятное с полезным! Однажды он решил увеличить доход и стал сдавать продукт своего одинокого удовольствия дважды в неделю. В течение двух лет он продолжал обогащаться, особо не задумываясь. Однако внезапно им овладело любопытство, и он спросил у одного из тамошних врачей, что стало с его приношениями. Врач отказался отвечать. Поскольку мой приятель с каждым визитом все больше настаивал, врач в конце концов сообщил ему, что он оплодотворил более двухсот женщин и произвел на свет сто тридцать четыре ребенка!
Ди Фалько: Вот это да! Сто тридцать четыре ребенка – и он никогда их не узнает! Какой была его реакция?
Бегбедер: Он был глубоко потрясен и немедленно отказался от этого источника доходов. Затем у него возникли серьезные проблемы с психикой, он лежал в психиатрической больнице и т. д.
Вот, в поддержку твоего мнения, пример отклонения, ставшего возможным благодаря науке.
Что отвечает на это Церковь?
Ди Фалько: Нельзя не считаться со страданиями, которые испытывает женщина, желающая иметь ребенка. Она физиологически призвана быть матерью, и невозможность родить причиняет ей боль. Но все же Церковь остается противницей этого способа зачатия, пока неизвестны в полном объеме последствия столь бесчеловечной операции, как искусственное оплодотворение.
Бегбедер: В "Элементарных частицах" Уэльбек формулирует теорию – можно сказать, научно-фантастическую, но приближенную к возможностям науки. Клонирование способно сделать нас бессмертными, пишет он. Разумеется, это спорно: идея заключается в том, что человек подвергается клонированию и переносит свою память на некоторый жесткий диск, а затем все события его жизни реимплантируются в новое тело. Если бы все это действовало, люди стали бы бессмертными. Вот одна из последних утопий человека: уничтожение смерти. Это нанесло бы немалый урон бизнесу Церкви.
Ди Фалько: Что уж говорить о пенсиях! Сюжет Уэльбека – из области бреда или, как ты сказал, научной фантастики. Нет ли у тебя вопросов не столь абсурдных?
Бегбедер: Не знаю, насколько менее абсурдно быть одновременно противником абортов и презервативов.
Ди Фалько: Ты прекрасно понимаешь, что доводишь до карикатуры мнение Церкви по поводу презервативов. С тех пор, как появился СПИД, оно не сильно изменилось. Мы еще вернемся к этому вопросу. В отношении противозачаточных средств позиция Церкви последовательна: она отстаивает права жизни и выступает против искусственных способов регулирования рождаемости.
Бегбедер: Она также противница нищеты, которую влечет за собой, в частности, перенаселение?
Ди Фалько: Да, но Церковь говорит, что для решения проблем есть другие пути, помимо ограничения количества детей в семьях под тем предлогом, что в бедных странах население растет слишком стремительно. Регулирование рождаемости – не способ покончить с нищетой. Обществу богатых стран также есть над чем задуматься.
Возьмем для примера Африку. Сегодня весь мир – свидетель гибели этого континента. Надо громко, во всеуслышание признать: Африка вымирает. Церковь напрямую сталкивается с жестокой реальностью, потому что она ведет практическую работу на местах. Надо отдать должное монахиням и монахам, которые всецело посвящают себя помощи африканцам, живущим среди болезней и войн. Но кого заботит континент, который гибнет от СПИДа и голода, превращается в пустыню? Кто этим обеспокоен, кто предпринимает хоть что-нибудь?
Бегбедер: Извини, но когда папа проповедует запрет на презервативы, он, по-твоему, содействует борьбе со СПИДом?
Ди Фалько: Оставь в покое папу и не приписывай ему того, чего он никогда не говорил! Ты показываешь тем самым, что и тебе задурили голову определенные СМИ, которые приписывают Церкви те или иные высказывания. Неужели и ты попадаешься на удочку, бездумно веря почерпнутой где попало информации? Папа никогда не говорил о презервативах. На местах, а именно в Африке, монахи и монахини рекомендуют мужчинам и женщинам, имеющим внебрачные связи, пользоваться презервативами.
Что касается смысла высказываний папы, хочу напомнить: его роль – выразить идеал христианской жизни. Затем идеал приходится применять к конкретным ситуациям. Не только в Африке. У нас нет ни одного священника (разве что это человек крайне ограниченный), который, беседуя с молодым человеком, ведущим беспорядочную жизнь, не посоветовал бы ему предохраняться. Если наша жизнь не соответствует идеалу, путь к которому указывает Церковь, в условиях СПИДа нельзя поощрять поведение, которое не назовешь иначе как преступным или самоубийственным.
Бегбедер: Итак, предписывая нравственность в принципе, невозможно игнорировать реальность. Я усвоил этот урок!
Ди Фалько: Папа указывает нам самый верный путь к Христу, но если есть препятствия, их надо обходить.
Бегбедер: В этой связи хочу вспомнить светские неправительственные организации.
Они не конкурируют с вами – например, на африканском континенте?
Ди Фалько: Монополии на помощь бедным быть не может. Чем больше гуманитарных акций, независимо от их источника, тем лучше. Но вот что неизвестно обществу: пожертвования католиков на благотворительную деятельность весьма значительны. Позволь привести несколько цифр, относящихся к основным организациям. "Католической помощью" в 2001 году получены пожертвования в сумме 79 миллионов евро, Католическому комитету по борьбе против голода и за развитие в 2002 году пожертвовано 35 миллионов евро, а Папское миссионерское благотворительное общество ежегодно собирает во Франции более 8,5 миллиона евро и использует их на гуманитарные акции.
Между тем ни одно из средств массовой информации об этом не сообщает – быть может, они считают, что проявлять такую щедрость для христиан в порядке вещей.