Пока Ацуко, сбросив одежду, снимала белье, ей начало казаться, будто она сама соблазнила и затащила в постель этого красавца. К тому же нельзя сказать, что он ее не любит. Другое дело – как. И в самом деле, возвысить себя над ней как-то иначе он и не собирался. Как она и просила, он лишь старался, чтобы ей было приятно. Такова истина мужчины в порыве соития, но это, бесспорно, его истина.
Ацуко, не сопротивляясь, улеглась на диван. Глядя на нее, Осанай опять поймал себя на мысли, что настал тот миг, о котором он так долго мечтал. В предвкушении близости его тело содрогнулось, будто от озноба. Приняв это за "дрожь самурая", он подумал: что же с моим "дружком", который поник и никак не может взбодриться? Прямо перед его взором откровенно раздвинулись бедра. "Не может быть",- мелькнула мысль, и Осанай занервничал. Сжав "дружка" в руке, старался его укрепить. Видя, что это тщетно, он прильнул всем телом к Ацуко. Однако понял: взглянув ей в лицо, он еще сильнее оробеет,- поэтому целовать не стал, а лишь пару раз назвал ее по имени. Сэйдзиро Инуи не мог слышать его голос – он лишь отслеживал происходящее через МКД и поносил Осаная на чем свет стоит:
– Что ты с ней возишься? Остолоп! Не можешь справиться? Или дело не в ней?
Как ни старался Осанай, у него ничего не получалось. Время уходило, ее выделения густели и неприятно слипались лобковые волосы.
Ацуко разбирала злость – она знала, что происходит с Осанаем. Ей и раньше приходилось слышать, что у мужчин при первой близости с очень любимой женщиной зачастую ничего не получается. К тому же – если она красивая. Пожалуй, Осанай по-настоящему любил Ацуко и попросту робел в ее присутствии. Это лишний раз доказывало, что он признавал ее достоинства, но, с другой стороны, заводился от одной мысли о близости. И в этом смысле его беспомощность в постели с Ацуко можно было истолковать как нанесенное оскорбление.
– Ну и к чему это все? – закричала она.- Собрался – так делай. Чего сдрейфил?
– Прости,- робко сказал Осанай,- я перегорел. Оттолкнув Осаная, Ацуко оделась – душ она решила
принять потом.
– Только и можешь любить марионеток. Сосунок! У Осаная взыграло самолюбие, и он с гневом выпалил:
– Сама хороша! То строит из себя саму невинность, то указывает, что ей да как.
– И кто это говорит? Терапевт, не владеющий собственным телом? Мало того что мерзавец, оказывается, и мужик из тебя никакой.
– Прямо моими словами заговорила! – Осанай злился.- Что с того, что красивая? Разве можно назвать женщиной ту, кто может любить лишь уродов-подкаблучников да пациентов-психов?
Ацуко устала от ребяческой перебранки и принялась собирать разбросанную посуду. Осанай еще некоторое время возмущался, но вскоре ушел. Тогда она набрала ванну и, погрузив в нее нывшее от синяков и ссадин тело, принялась хладнокровно рассуждать. Как психотерапевт, она потерпела фиаско. Ей следовало бы утешить Осаная, ушедшего не солоно хлебавши. Причем утешить не из гуманных побуждений. Тут вопрос интересов – она могла бы сделать его своим сторонником. Однако, сорвав на Осанае злость, Ацуко ничуть не упрекнула себя за эту минутную слабость.
Ей не давало покоя одно – не нашлось выхода для вспыхнувшей страсти. Власть разума сдерживала плоть, и Ацуко нуждалась лишь во взрывном выплеске. Ее страсть могла бы улетучиться, точно семена бальзамина, которые разносятся ветром от легкого касания. И за этой страстью кроется столько сексуального вожделения, что его не в состоянии унять даже слабая женщина, податливая на ласки самоутешенья. Что говорить об интеллектуалке, которая обычно игнорирует и подавляет в себе такие "принципы удовольствия". Ацуко подумала о Токиде.
Если бы этой ночью Морио Осанай не сплоховал, ей пришлось бы пожалеть, что он опередил Косаку Токиду. Ацуко захотелось увидеться с Токидой, кинуться ему в объятья. Морального уродства Морио Осаная, у которого даже в гневе лицо оставалось красивым, ей хватило. Тянуло к чистоте Косаку Токиды – пусть даже он не красавец.
"Позвоню-ка я Токиде. Если мать по-прежнему в деревне, зайду к нему. Или он придет сюда. И мы проведем эту ночь вместе. Надеюсь, мое предложение не покажется ему странным, и он согласится. В конце концов, не я первая нарушила правило этого дома. Пусть предъявляют Осанаю". Ацуко поймала себя на мысли, что ради близости с Токидой лихорадочно придумывает несуразные доводы,- и рассмеялась, набирая номер Токиды.
– Минуту… Да. Слушаю. Токида у телефона,- ответила его мать. Почему-то очень взволнованная. Ацуко огорчилась.
– Матушка, что с вами? – поинтересовалась она.
– А, Тиба-сэнсэй! Сэнсэ-э-эй! – Мать Токиды узнала Ацуко и растерянно залепетала: – Сэнсэй, сэнсэй! Косаку… это… с ним… что-то странное. Что-то не так.
Она плакала. Ацуко вскочила в ванне:
– Что случилось?
– Странное. Очень странное.
Мать Токиды не могла объяснить, что случилось – заболел у нее сын или у него травма.
– Я сейчас приду.
Не успела Ацуко выйти из ванны, как от холода тело покрылось мурашками. Ее терзали вполне недобрые предчувствия. И они оправдались, едва она ступила на порог квартиры Токиды.
Мать Токиды, Макико, только что вернулась и даже еще не переоделась с дороги. Ацуко вошла вместе с ней в комнату сына. Обстановка здесь мало чем отличалась от лабораторной, только стояла большая кровать – как раз под массивное тело. Косаку сидел на этой кровати в пижаме, бесстрастно уставившись перед собой. На оклик Ацуко не отозвался.
Уложив Токиду на кровать, Ацуко отвела его мать в гостиную и там принялась расспрашивать.
– Я вернулась с полчаса назад,- плача, рассказывала та.- Косаку сидел такой же, как вы видели. Когда это с ним стряслось? Бедный мальчик.
Макико вытерла слезы. В отличие от сына, она была чересчур худой, а походили они друг на друга добрыми и спокойными глазами. Только ее теперь распухли от слез.
– Дверь была закрыта?
– Да, я позвонила, но он не открывал. Тогда подумала, что его нет дома, и открыла своим ключом.
– Выходит, изнутри дверь не закрыли на защелку?
– Да. Дверь закрывается сама, а защелку ни Косаку, ни я…
Ацуко поняла, что мать Токиды – такая же беспечная, как и он. А еще – что, пока матери не было, Косаку мог не захлопнуть дверь, и она оставалась приоткрытой. Ацуко полагала, здесь кто-то побывал без ведома хозяев. Она стояла перед Макико, но никакие причитания матери Косаку не могли сбить ее с мысли. Да и причитала Макико больше для самоуспокоения.
– Это все его исследования довели. Постоянно так ломать голову. Кто угодно спятит. А он такой наивный мальчик.
Ацуко еще раз заглянула в комнату Косаку. Там не было аппаратуры, пригодной для лечения. Такой, в которой разбиралась бы она сама. Лежали непонятные блоки электронных приборов, инструменты – все то, чему Вскоре предстояло стать последним словом техники в области психотерапии. На больших и малых мониторах светились чертежи и трехмерные изображения.
Здесь явно ничего не трогали, а довели Косаку до такого состояния при помощи МКД.
"По указке Инуи или нет – теперь неважно. Но к этому причастен Морио Осанай". Ацуко проверила шевелюру Токиды. МКД не нашла – значит, уже сняли. Если Осанай несколько раз беспрепятственно проникал в эту комнату, он мог сначала крепить, а позже снимать МКД с головы спящего Косаку. Он же вполне мог довести психику Косаку до аутизма, подключая психотерапевтическую аппаратуру из своей квартиры.
"Как они смеют! Косаку – сущий ангел!" От гнева у Ацуко защемило под ложечкой. Она еще раз осмотрела голову Косаку и обнаружила ранку на темени. К кончику пальца Ацуко прилип сгусток крови. Вполне вероятно, этот след оставили контакты конусообразного МКД. И если модуль крепили с такой силой, что оставались следы, когда его отрывали, даже мертвый бы проснулся.
28
Под утро Ацуко закончила лечение Косаку.
Наказав Макико непременно запирать дверь, Ацуко изловчилась и отвела Косаку Токиду к себе в квартиру. Это гигантское тело хоть и захлопнуло душу миру, но оставалось управляемым. А когда Косаку уснул, надела "горгону" и начала анализировать его сон коллектором.
Первым делом она успокоилась: до распада личности дело не дошло. Состояние Токиды соответствовало параноидальной шизофрении – но не в стадии обострения, которая наступает вскоре после возникновения. Не склонный к шизотимии, Косаку лишь вошел в неестественное бредовое состояние. Поэтому Ацуко была уверена, что даже при нынешней тяжести со временем он непременно пойдет на поправку. Необходимо лишь остерегаться повторной вспышки и перехода в хроническую форму в период ремиссии.
Косаку, скорее всего, спроецировали сон уже больного шизофренией Химуро. Отсюда детские компьютерные игры, приторные сладости, шоколадные палочки и хорошенькая японская кукла с головой вампира. Никто другой Ацуко на ум не приходил. Также она догадалась, что болезнь у Химуро вызвала прямая проекция сна какого-то тяжелобольного. Ацуко лечила того пациента и знала мир его бессознательного. Потому что японская кукла беспрестанно повторяла по-немецки: "В 60-х даже ночью выходило Солнце… Когда началась война во Вьетнаме, папаня отвел меня в дорогой ресторан, где я окунулся в атмосферу секса… Когда на залив Исэ обрушился тайфун, я оказался в сауне вместе с премьером Накасонэ* и был на седьмом небе…" Даже бодрствуя, Токида вслушивался в эту болтовню.
* Ясухиро Накасонэ (р. 1918) – японский политический и государственный деятель, в 1982-1987 гг. премьер-министр Японии.
Иными словами, преступник спроецировал сон тяжелобольного шизофренией на Химуро, сделав из него шизофреника, затем записал содержание сна Химуро на одной стадии болезни и спроецировал его на Косаку Токиду. При всей разнице в интеллекте Токида был таким же, как и Химуро, отаку, поэтому скрытое содержание сна Химуро проникло в него без особого сопротивления. Судя по талантливому коварству преступника, Ацуко не составило труда предположить, что им был Сэйдзиро Инуи.
Во время сеанса на мониторе психотерапевтической установки то и дело появлялось изображение Инуи и Осаная, которые совокуплялись при помощи МКД. Кадры с их участием были пропитаны духом язычества и эзотерики, что наводило на мысль, будто Осанай во сне берет у Инуи уроки религии через соитие. Однако утверждать это по обрывкам кадров Ацуко бы не решилась. Ее коллектор не мог подключиться к беспроводным МКД Инуи и Осаная. И чтобы выяснить, чем они занимаются во сне, ей тоже требовался МКД. Ацуко понимала, как для нее сейчас важно заполучить хоть один "Дедал". С ним она смогла бы выяснить замыслы врага и, избегая интриг, перейти в контрнаступление.
Одно печалило Ацуко: Токида, едва признавшись ей в любви, пусть ненадолго, но удалился в мир, куда не проникает ее голос. В ее душе закипала ненависть к злодеям, т обрекшим Токиду на такую участь. И сам главарь, и его приспешник знали о ее любви к Токиде. Знали, но это не помешало им совершить гнусное злодеяние. Заполучить бы только МКД. Прежде о мести она не задумывалась, но была уверена, что справится с любым противником. В такие минуты Ацуко, разумеется, забывала, что опасность может подбираться и к ней самой.
Заснула она лишь под утро, а в девять уже встала, первым делом позвонила консьержу и попросила сменить замок. Хотя могла предположить, что у консьержа есть мастер-ключ, который подходит ко всем квартирам в доме. Затем позвонила матери Токиды и попросила в ее отсутствие последить за Косаку. Она попыталась объяснить, что лучше не оставлять его одного, но этим только перепугала Макико. Не забыла она позвонить и Симе: тому могла грозить опасность. Однако тот, вероятно, уже ушел на работу и поставил телефон на автоответчик.
С тех пор как она решила встретиться с Симой для серьезного разговора, прошло несколько дней. Но проблемы возникали одна за другой, и в кабинет директора зайти никак не удавалось. Пробираясь на своем "маргинале" по столичным пробкам в институт, Ацуко намеревалась первым делом поговорить с Симой.
Однако не успела она войти в лабораторию, как узнала, что нашелся Химуро. Позвонили из больницы. Там одна медсестра заметила, как он слонялся среди амбулаторных пациентов перед регистратурой. Ацуко поспешила в больницу.
Из канцелярии доносился шум – вокруг Химуро сгрудились врачи и медсестры. От Химуро шла вонь, волосы растрепаны, словно после сна, небрит, весь грязный и в пыли. Белый халат измят и перепачкан. К тому же – без штанов и босиком. Никто не знал, где он был все этой время и как оказался в регистратуре.
К вящей радости Ацуко, Осанай еще не пришел, и она распорядилась, чтобы медсестры отвели Химуро в институт, к ней в лабораторию. Химуро никак не реагировал на суету вокруг, лишь смотрел на всех безучастно и покорно следовал за провожатыми. Но было отлично видно – он сильно осунулся, а взгляд у него стал зловещим, точно он вернулся с того света.
Выслав из лаборатории всех медсестер, Ацуко уложила Химуро на кровать, и он тут же свернулся калачиком. Затем Ацуко ввела ему снотворное и сделала развертку изображения зоны ясного сознания. Помощницы у нее теперь не было, и настройки пришлось делать самой.
Взглянув на монитор, Ацуко вздрогнула. От зоны ясного сознания Химуро оставались жалкие осколки – теперь она походила на чистый лист бумаги, и только изредка в ней мелькали разрозненные предметы: крошки миндаля, разбитый кинескоп, перламутровые пуговицы, степлер, обломок игрушки, конфетная обертка,- а также знаки: графический символ женского туалета и метро. И совсем редко в отдаленных уголках сознания Химуро ей попадалась на глаза мрачная картина: японская кукла, хмуро усмехаясь, отвешивала кроткие поклоны.
Тогда Ацуко подключила рефлектор, чтобы подробнее рассмотреть изображения внутри сознания, но результат оставался прежним: только прерывистые воспоминания о бессвязных фрагментах – и ничего похожего на мысль. Из страха она решила не использовать коллектор, посчитав, что после глубокого погружения в сознание человека, пережившего распад личности, можно спятить самой.
Ацуко была уверена: тот, кто довел Химуро до такого состояния, знал, что распад необратим, и выпустил беднягу из заточения, не опасаясь, что тот начнет давать показания. Ее интересовало, какая по силе и времени должна быть проекция, чтобы стереть из памяти человека его "я". Оставаясь в тени, злодеи вершили свои черные дела. Их преступление было сродни убийству. Еще Ацуко понимала, что положить конец злодеяниям и отвести опасность от себя можно только контратакой.
Ненадолго отлучившись, она вернулась в лабораторию и некоторое время пристально смотрела сквозь толстое стекло процедурной на мирно спящего Химуро. Затем вошла и внимательно осмотрела его голову. Преступник вряд ли выпустил его на волю, не сняв с головы МКД. Также у Химуро могли остаться на голове раны, как у Косаку Токиды.
Раздвинув редкие пряди мягких волос, она обнаружила проплешину диаметром семь-восемь миллиметров. На бледной коже проплешина отливала свинцом. Ацуко вспомнила слова Токиды о биохимической способности МКД самостоятельно конструировать белок, о возникновении биотоков при взаимном подключении. Вспомнила форму и цвет МКД.
И тут ее как осенило. Это не плешь, а днище конуса самого "Дедала". МКД долго не снимали с головы, и его затянуло под кожу. Теперь его не извлечь – МКД сросся на молекулярном уровне с черепом Химуро так, что ни один хирург не отделит. А на голове Косаку шрам – в том месте, где МКД начало затягивать с торца, но модуль выдернули силой.
Ацуко забыла обо всем на свете – и не замечала, что в лаборатории, не унимаясь, надрывался телефон.
29
Она вернулась в лабораторию, налила себе кофе и долго размышляла, как быть дальше. Старалась взвесить все трезво. Между делом позвонила в то отделение больницы, которым заведовала, и попросила старшую сестру этажа, чтобы Химуро перевели в отдельную палату, вымыли и накормили. Затем набрала номер директора, но Торатаро Симы на месте не оказалось.
"Да где же он?" Чувствуя неладное, Ацуко решила туда сходить, но стоило ей подняться, как зазвонил телефон.
– Полагаю, кто-то из СМИ, названивает с самого утра,- смущенно произнесла оператор.
– Тогда, пожалуйста, откажите. Как обычно.
– Говорит, это важно. Не интервью. И что вы должны его вспомнить – его фамилия Мацуканэ.
– А, такого знаю. Тогда соедините.
Не успели их соединить, как Мацуканэ из газеты "Биг морнинг" взволнованно заговорил:
– Тиба-сэнсэй, я недалеко от института. Не мог бы я с вами поговорить?
– Сейчас? Где вы? И что за разговор?
– В закусочной "Корковадо". Это перед главными воротами института. По делу, но разговор не телефонный.- Ацуко уже собралась повесить трубку, но Мацуканэ торопливо добавил:- У вас там ничего странного не происходит?
– Что вы имеете в виду… под "странным"? – насторожившись, но с напускным спокойствием переспросила Ацуко. Она никому не могла доверять, но понимала, что это нехорошо. Из-за ее слабости сторонник может превратиться во врага.
– Ну, если ничего, тогда ладно. Вообще-то сейчас по телефону могу сказать только одно: я – приятель Осаная. То есть не то чтобы приятель. Мы вместе учились в школе.- И Мацуканэ умолк, как бы намекая: "Дальше, надеюсь, объяснять не нужно?"
– Выходит, "достоверный источник" из института и есть Осанай?
– Да.
Теперь Ацуко понимала, от кого Мацуканэ узнал об истинном лице Паприки, о заражении врача шизофренией и других пикантных фактах институтской кухни.
– И вы от него… теперь узнали что-то новое? Потому и беспокоитесь за меня?
"Осанай расположен к Мацуканэ и сливает ему информацию, на которой тот зарабатывает очки,- подумала Ацуко.- А тут не сдержался и похвастал успехами их заговора".
– Ничего, что я по телефону?
– Ничего хорошего.- Ацуко не исключала, что телефонистка по привычке подслушивает.- А прямого номера у меня нет.
– Я слышал, посторонних в институт не пускают. Не могли бы вы прийти сюда?
– Если в закусочную, то не могу – там полно медсестер из больницы. Через полчаса встретимся в гараже, где мы беседовали в прошлый раз. Поговорим в моей машине, а заодно прокатимся. – Хорошо.
Ацуко положила трубку. Ей было тревожно за директора. Она вспомнила, как странно вел себя Торатаро Сима накануне в офисе для сотрудников. "Хорошо, если "странности", на которые намекал Мацуканэ, не связаны с ним". С этими мыслями Ацуко поспешила в кабинет директора.
Дверь в кабинет Симы, по обыкновению, была приоткрыта. "Какая беспечность!" – вздохнув, подумала Ацуко. Она замечала, что с недавних пор кое-кто из института входил в этот кабинет без стука. Многим сотрудникам импонировал характер директора, что не мешало некоторым над ним посмеиваться.
Постучавшись, она отворила дверь, однако в кабинете никого не было. Кто-нибудь повернул бы назад, но не Ацуко. Она заперлась изнутри и вошла в комнату отдыха. Ее опасения подтвердились: Торатаро Сима в одном нижнем белье сидел на кровати. Так же как прошлой ночью Косаку Токида, он был в прострации и смотрел перед собой, вытянув правую руку. На оклик Ацуко не отозвался.