Но сколько бы я ни читал письмо, ничего в нем не меняется. Напротив, с каждым разом оно становится все непреклоннее. Только слово "милый" выражает хоть какое-нибудь чувство. То, что там нет ни "целую", ни "с любовью, Сэм", ни даже "дорогой Крис", говорит гораздо красноречивее, чем само письмо. И, полагаю, мне придется с этим смириться.
Чтобы ускорить процесс, несмотря на то, что я уже в стельку пьян (а может, именно поэтому), решаю еще раз воспользоваться предложением магазина и приобрести восемь банок "Стеллы Артуа" за шесть фунтов.
В магазине я допускаю небольшую оплошность. Как ни смешно, я совершаю ее, когда тщетно пытаюсь завязать хорошие отношения с персоналом.
– Нельзя ли мне получить то, что указано в объявлении? – спрашиваю я, водружая две упаковки пива, по четыре банки в каждой, на прилавок.
Женщина, которая за ним стоит, тревожно смотрит на меня и отводит взгляд.
– Простите? – выдавливает она, причем в ее исполнении это не звучит ни вопросом, ни извинением.
– Кредит, – весело говорю я и показываю на написанное от руки объявление за ее спиной, которое гласит: "В кредит не отпускаем". С таким же успехом я мог бы показать на другое, предупреждающее: "Пожалуйста, проверяйте сдачу, не отходя от кассы, позже претензии не принимаются" или на то, где написано: "Не больше двух школьников одновременно".
– Простите, – повторяет женщина; с таким выражением лица лавочники из американских фильмов необдуманно лезут под прилавок за спрятанным ружьем.
– Ничего, я просто пошутил. Ваше объявление…
До кассирши наконец доходит.
– А, кредит. – Она улыбается слегка неуверенно, и мне этого достаточно, чтобы осознать: продавщица либо не понимает моей шутки, либо не считает ее смешной. – Простите, – повторяет она в третий раз. – Шесть фунтов.
Я протягиваю ей шесть фунтов и удаляюсь, чувствуя себя на редкость глупо.
Дома я убираю семь банок пива в холодильник – на самое видное место, – а одну ставлю на столик в гостиной, рядом с ней пристраиваю сигареты и зажигалку. Затем иду в комнату для гостей и беру коробку с надписью "Дэнни Бейкер о футболе в шутку и всерьез", в которой на самом деле лежит порнуха "Сэнди и студенты". Впрочем, сегодня у меня не то настроение, лучше взять "Звездные войны" как дань памяти отцу.
Недосмотрев фильм, засыпаю. Приятный способ провести воскресный вечер.
За исключением того, что в реальности все не так.
Мне хотелось чего-то цивильного, правильного, чего-то похожего на возврат к нормальной жизни. Увы, у меня есть только я сам. И как бы я ни старался, понятия "цивильный" и "правильный" ко мне сейчас не относятся. Поэтому происходит следующее.
После шести банок я вспоминаю, что поставил кипятить воду, которая сейчас уже полностью выкипела, поэтому ставлю еще воды и решаю сварить кукурузу. Я кладу початки прямо в кастрюлю и думаю: "Какого черта? Какая, на хрен, разница, в чем их готовить?" Чтобы не забыть про кукурузу, я устанавливаю время на таймере от микроволновки.
После восьми банок пива я решаю быстренько "посмотреть" фильм про Сэнди и студентов, а затем отправляюсь в магазин, чтобы купить еще пива.
После девятой я решаю позвонить Сэм. Не могу воспроизвести все подробности этого разговора, но помню, что кричал в телефон: "Яне пьян!" Конечно, на самом деле я надрался в дымину, и у Сэм есть все основания, чтобы бросить трубку. Какое-то время я непрерывно звоню жене на мобильный, пытаюсь достать ее через голосовую почту и либо набираю номер, либо выкрикиваю оскорбления в ее адрес. Наверное, в один из таких моментов микроволновка просигналила о том, что кукуруза готова.
На десятой банке открываю окно на кухне и безуспешно пытаюсь избавиться от вони, издаваемой сожженной кукурузой. Мерзкий запах уже заполнил всю квартиру. Я выкидываю обуглившиеся початки вместе с почерневшей кастрюлей в пакет для мусора.
После одиннадцати банок я сижу на диване рядом с кофейным столиком, на котором стоит обувная коробка из дома отца, и осматриваю оружие. Приставляю дуло к голове как Роберт де Ниро в фильме "Охотник на оленей".
После одиннадцати с половиной банок решаю, что пора спать, и отправляюсь по коридору в спальню. Спальни достигаю благополучно, а вот сил, чтобы раздеться, не хватает. Падаю лицом вниз на кровать и отрубаюсь.
Просыпаюсь ровно в пятнадцать минут восьмого утра в понедельник.
Я знаю, который час, потому что об этом мне сообщает резкий сигнал нашего будильника. Он безжалостно вытряхивает меня из забытья, но чувствую я себя на удивление хорошо, вот только одолевает приступ мучительного кашля, хотя, с другой стороны, кашель помогает мне окончательно очухаться.
Какое-то мгновение – будильник еще сигналит – лежу и удивляюсь тому, что рядом на подушке нет головы Сэм. Поначалу я думаю, что она ушла по делам. Затем вспоминаю все и тянусь выключить будильник, который теперь не "наш", а только "мой".
Одеваюсь и бреду через гостиную, втягивая носом густой, тяжелый запах горелого. Никак не могу понять, почему в квартире стоит такая ужасная вонь.
Вдруг меня словно обухом по голове ударяет – я вспоминаю кукурузу, и это лишь первое из целой вереницы мучительных воспоминаний, которые одно за другим проносятся в моем мозге: звонок Сэм, послания по голосовой почте…
За окном сигналит машина.
Совершенно очевидно, что ночью я по крайней мере еще раз ходил в магазин. Банки "Стеллы Артуа" на полу, на камине, на музыкальном центре, практически везде, только на кофейном столике их нет.
Машина снова сигналит, и из соседней квартиры доносится плач ребенка.
Кофейный столик девственно чист. Там лежит только одна вещь, и я смотрю на нее, стоя посредине гостиной и чувствуя, как тревога исподволь начинает грызть меня изнутри.
На кофейном столике покоится револьвер.
Я теперь вспоминаю, как прошлой ночью рассматривал его и приставлял к виску.
Машина гудит в третий раз.
Смотрю на оружие и жалею, что не могу вышибить к чертовой матери мозги этого ублюдка-водителя.
Делаю глубокий вдох и отгоняю мысли об убийстве подальше, потом заворачиваю пистолет в кухонное полотенце и запихиваю в шкаф – мало ли кто зайдет. Затем принимаю ванну, представляя, что вода оживляет все мои органы, и пытаюсь исключительно усилием воли заставить себя прийти в состояние, пригодное для появления на работе. Бреюсь, используя в качестве зеркала компакт-диск Мэрайи Кэрри, принадлежащий бывшей жене (что делать, Сэм, ты ведь забрала зеркало…).
Заглатываю две чесночные капсулы, запиваю их обжигающим кофе и три раза рыгаю.
Тщательно глажу белую рубашку и даже прохожусь щеткой по туфлям, чтобы они блестели. Аккуратный внешний вид может скрыть множество других недостатков, думаю я, пока повязываю галстук и приглаживаю пальцами брови, а ладонями – волосы. Просто элегантный джентльмен, который слегка перебрал вчера за карри, только и всего. Этим объясняется и запах изо рта, и капельки пота, которые постоянно выступают у меня на верхней губе. Для страховки я обливаюсь одеколоном и даже повторяю: "Черт, разлил эту хрень" – готовлюсь отвечать на неизбежную реплику: "Твою мать, Крис, от тебя несет, как из будуара шлюхи". Лучше прослыть неумехой в обращении с флакончиком одеколона, чем алкашом.
И наконец закапываю в глаза специальные капли – еще один полезный совет для любителей поддать. Конечно, капли не решают полностью проблему глаз, которые сейчас похожи на пресловутые протаянные струей мочи дырки в снегу, но по крайней мере слегка ее маскируют. Можно будет сказать, что у меня легкий конъюнктивит.
Все это время я стараюсь дышать ровно и глубоко, стараюсь не обращать внимания ни на состояние гостиной, ни на собственные эмоции, которые переполняют меня, грозя вырваться наружу. А этого нельзя допустить.
Полагаю, что мне почти все удается. Когда я готов к выходу из дома, то уверен, что мои усилия не пошли прахом. Конечно, вряд ли меня можно назвать свежей маргариткой, однако выгляжу я вполне пристойно. Пусть какие-то изъяны и имеются, но они незаметны, как обычно.
Глава 19
Вскоре после того, как Криса Сьюэлла приговорили к пожизненному заключению в тюрьме "Ларксмер" в графстве Лестершир, начальник этой тюрьмы вызвал к себе надзирателя Джека Баркера.
Когда Джек явился, начальник сидел за столом и разговаривал с другим человеком, который восседал рядом. Они оба пили чай, но совсем не так, как Джек и его коллеги, – не из больших кружек, шумно втягивая напиток и удовлетворенно вздыхая после каждого глотка. Они пили из чашек, держа их перед собой на блюдцах. Это было не просто чаепитие, а настоящий ритуал.
Другим человеком был никто иной, как доктор Джошуа Оукли, тюремный психиатр. Доктор Оукли носил жилетки, его часто видели спешащим по коридорам тюрьмы с большими папками в руках и глубоко погруженным в собственные мысли. Прежде Джек с ним почти не общался; легкий кивок в сторону Оукли как нельзя лучше характеризовал степень их знакомства. Тем не менее доктор одарил его в ответ широкой приветливой улыбкой. Они с начальником собирались просить Джека Об одном одолжении, и без доброжелательных улыбок было никак не обойтись.
– Джек, – произнес начальник, ласково улыбаясь вошедшему надзирателю, – присаживайтесь.
Джек уже успел сесть.
– Спасибо, сэр, – ответил он, жалея, что не подождал приглашения.
Начальник тюрьмы не обратил внимания на его оплошность.
– Хотите чаю, Джек? – предложил он любезно.
Джеку прежде не доводилось видеть шефа столь дружелюбным. От сложившейся ситуации ему стало еще больше не по себе. Двое мужчин явно обсуждали что-то за чаем и теперь обращались к Джеку с радушными и приветливыми улыбками, которые на их лицах выглядели довольно фальшиво. Джеку подумалось, что эта парочка похожа на двух престарелых, но весьма кровожадных хозяек меблированных комнат, которые прячут тела убитых постояльцев под половицами своего пансиона где-нибудь в Скарборо.
– Нет, спасибо. – Джек чувствовал себя не в своей тарелке и к тому же не был уверен, что готов перейти от простого питья чая к светскому ритуалу.
– Ну что ж, хорошо. Полагаю, вы знакомы с доктором Джошем, не так ли? – осведомился начальник, кивнув на сидящего рядом осанистого доктора Оукли, у которого к нижней губе прилипла крошка печенья.
Доктору Оукли не нравилось, когда о нем говорили "доктор Джош", он считал, что это подрывает его интеллектуальный авторитет, который он всяческим образом поддерживал. Надо, чтобы Джек и ему подобные видели, как психиатр спешит по коридорам, глубоко задумавшись и не обращая ни на что внимания; именно такое впечатление он и хотел произвести.
Может, доктор действительно размышлял о чем-то, но уж точно не о серьезных психологических проблемах. На самом деле его больше занимала мысль, как снискать известность в мире психологии и за его пределами. Такую известность, чтобы ему больше не приходилось торопливо шагать по коридорам тюрьмы "Ларксмер" в ярком жилете. Оукли грезились коридоры Би-би-си: вот он бороздит их торопливой рысью в еще более ярком и дорогом жилете…
Его вдохновлял пример Пола Бриттона*, который тоже начинал в Лестершире и прославился благодаря своим книгам и выступлениям на телевидении. Доктор Оукли тоже планировал писать книги и выступать на телевидении – авторитетно и назидательно. Кто знает, вдруг его страсть к ярким жилетам привлечет внимание продюсера какого-нибудь утреннего телешоу? Может быть, он, доктор Оукли, станет постоянным психологом на канале утреннего телевидения Джи-эм-ти-ви и будет помогать людям решать проблемы, совсем как в американском сериале о психоаналитике "Фрезье", а может, его попросят давать психологическую оценку сплетням о знаменитостях – эти сюжеты можно будет назвать "Комментарий психолога".
* Судебный психиатр Пол Бриттон одним из первых участвовал в создании психологического профиля преступника и написал на эту тему две книги: "Человек – головоломка" и "Собирая кусочки", выпущенные издательством "Трансуорлд паблишерз".
Конечно, придется привыкнуть к тому, что его будут звать доктор Джош. Джи-эм-ти-ви наверняка будет настаивать на этом имени, более приемлемом и дружеском для зрительской аудитории. Доктор Джош и его жилеты – "комментарий психолога". Да, в таком случае Оукли был бы совсем не против подрыва собственного интеллектуального авторитета.
Всему свое время.
А сейчас под самым носом у доктора Джоша имелся пациент, которого вся страна хотела бы увидеть на кушетке психоаналитика, – Кристофер Сьюэлл.
Если бы Кристофер Сьюэлл добровольно согласился подвергнуть себя исследованиям, то доктор Джош не сидел бы в кабинете начальника тюрьмы, приветливо улыбаясь обрюзгшему суетливому надзирателю по имени Джек. Нашел бы место получше!..
Но Сьюэлл упрямо сопротивлялся любым попыткам сближения, отказывался говорить о своем душевном состоянии или об убийстве. Это безумно раздражало доктора Джоша. Громкое дело, психологическое исследование, документальные съемки и звонок от людей с утреннего телеканала Джи-эм-ти-ви… Так близко и тем не менее так далеко!
К счастью, у Оукли был союзник в лице начальника тюрьмы. Не важно, по каким причинам – на самом деле практически по тем же самым – он тоже хотел расколоть этот орешек, Кристофера Сьюэлла. Честно говоря, им с доктором Джошем не терпелось покинуть тюрьму не меньше, чем любому из заключенных.
Теперь же, когда начальник наклонился вперед, чтобы обратиться к Джеку, выражение его лица из радушного и приветливого стало серьезным и заговорщическим. Несомненно, такое выражение шло шефу куда больше.
– Джек, – сказал он, – мы с доктором хотим с тобой кое-что обсудить.
– Сэр? – ответил Джек, думая, что это касается Криса. Наверняка Криса.
– Это касается Сьюэлла, – произнес начальник тюрьмы. – Полагаю, вы с Крисом очень близки? Верно?
– Верно, сэр.
Доктор и начальник тюрьмы обменялись взглядами; в тот миг каждый из них считал, что хитростью и коварством не уступает самому Макиавелли.
По другую сторону стола Джек, припертый к стенке пристальными взглядами, приготовился к неизбежному.
Действительно, он до некоторой степени привязался к Кристоферу Сьюэллу, став его неофициальным опекуном. До сих пор никто не был против, но теперь, похоже, все изменится. Наверняка начальник тюрьмы хочет устроить ему головомойку за то, что он занимается только знаменитым заключенным и забросил свои остальные обязанности. В оправдание Джек мог бы возразить (кстати, справедливо), что это вовсе не так. Хотя он на самом деле уделял слишком много внимания Кристоферу Сьюэллу. Да, ваша честь, что правда, то правда.
Однако ожидаемой взбучки не последовало. Вместо этого начальник тюрьмы просто улыбнулся и сказал:
– Хорошо, хорошо… Послушайте, Джек, как вы знаете, Сьюэлл наотрез отказывается говорить о себе или своем преступлении. Наша психологическая информация об этом человеке, – тут он кивнул доктору Джошу, который глубокомысленно наклонил голову в ответ, – основывается только на наблюдениях. Вы понимаете меня, Джек?
Джек полагал, что да, хотя не был уверен. Он кивнул.
– Нам бы хотелось изменить существующую ситуацию, – продолжил начальник тюрьмы. – Мы считаем, что, как для самого Сьюэлла, так и для других заключенных, будет полезно, если мы составим подробный психологический портрет этого человека. Вы понимаете меня. Джек?
Джек полагал, что да, хотя не был уверен. Он снова кивнул. Ему хотелось, чтобы начальник прекратил спрашивать, понимает он его или нет.
– Несомненно, доктор Джош, – тут начальник тюрьмы вновь обменялся кивками с психологом, – лучше всех сумеет создать подобный портрет. Тем не менее для начала ему нужен, так сказать, ключик к Сьюэллу. Чтобы заставить его разговориться, придется задействовать определенные рычаги. И вот тут-то потребуется ваша помощь.
Внезапно до Джека дошло, к чему клонит начальник тюрьмы.
– Сэр, – сказал он, – думаю, что понимаю вас. Но дело в том, что у нас с Крисом… со Сьюэллом отношения хорошие только до определенной степени. Вряд ли он будет со мной откровенничать.
Надзиратель почувствовал, что краснеет, будто бы ляпнул какую-то глупость.
– Именно, – произнес начальник тюрьмы. – Мы пришли к аналогичному выводу. И поэтому у нас есть один… м-м… план.
Тут в разговор вступил доктор Джош. Он наклонился вперед и обратился к Джеку:
– Наш друг Сьюэлл намекнул через своего адвоката, что хотел бы дать интервью журналисту. Всего одно. И мы собираемся предоставить ему такую возможность.
– А разве это не запрещено правилами тюрьмы, сэр? – спросил Джек и снова зарделся.
Начальник и доктор Джош обменялись еще одним взглядом.
– Это… м-м… не совсем законно, – грустно молвил начальник тюрьмы.
– Однако в данном случае совершенно оправданно, – добавил доктор, – тем результатом, который мы надеемся получить.
– Видите ли, Джек, – опять подключился шеф, – если Сьюэлл согласится беседовать с журналистом, значит, он будет говорить и с нами, таким образом дав необходимые инструменты для того, чтобы его удалось расколоть. Вы понимаете, о чем я, Джек?
– Думаю, да, сэр.
– Итак, единственное интервью. Что сделают с ним журналюги, уже не наша забота. Для того, кто возьмет интервью, Оно станет настоящим сокровищем, но, как я сказал, нас это не касается. Конечно, прессу обяжут скрывать источник сведений, тем не менее борзописцы будут в восторге. Сьюэлл будет счастлив, потому что побеседует с журналистом, о чем так мечтает, а мы будем рады тому, что получим необходимую информацию. Другими словами, все будут довольны. Понимаете, о чем я, Джек?
– Да, сэр.
– Короче, то, что я прошу вас сделать, ни в коем случае не является противоправным или недозволенным. Понимаете?
– Да, сэр.
– Есть, правда, одно затруднение. Конфиденциальность. Если пронюхают о том, что мы разрешаем осужденным на пожизненное заключение давать интервью средствам массовой информации, начнется форменное светопреставление. Именно поэтому я выбрал вас, человека, которому доверяю. – С этими словами начальник тюрьмы улыбнулся так, словно он только что посвятил Джека в рыцари. Джек слабо улыбнулся в ответ. – Вам нужно будет находиться рядом со Сьюэллом – то, что вы делали до сегодняшнего дня, – и наблюдать за визитами того счастливчика, которому достанется честь провести интервью. В тюрьме об этих визитах будем знать только мы трое – вы, я и доктор Джош. Они будут происходить под прикрытием других, официальных посещений. Журналисту разрешат иметь при себе только магнитофон. Вам придется присутствовать на всех интервью, которые будут производиться еженедельно, не более чем по полтора часа. Понятно?
Джек все прекрасно понял, затея ему начинала нравиться, первоначальные страхи оказались забыты, и его охватило радостное предвкушение.
– А после каждой встречи вы будете беседовать с доктором Джошем – докладывать ему, если вам так больше нравится, – обо всем, о чем говорилось на интервью. Ну как?
– Прекрасно, сэр. – Джек на мгновение замолк. – Разрешите один вопрос?