Он не хочет, а я хочу. Я бегу вниз по лестнице, ищу дверь, которая в сад. Вижу мистера и миссис Меккано и сразу от них убегаю. Не хочу, чтобы они меня тискали и подбрасывали к потолку. Мистер и миссис Меккано смеются, как будто я очень их рассмешил. Но я совсем не хотел их смешить. Я хотел поскорее добраться до сада, где играют те девочки. Они потому что такие красивые.
И вот я в саду, только девочек там уже нет. Есть только я, без никого. Чей-то голос говорит:
– Aceituna.
Я поднимаю глаза. Это Марко Меккано. Открыл окно в своей комнате и высовывается наружу и ест оливку. Рядом с домом растет оливковое дерево, ну, на котором оливки. Марко Меккано срывает оливку с дерева, ест ее и плюется в меня. Уже не оливкой, а косточкой.
Я смотрю на дерево. Оно очень большое, и сад тоже большой, и там много деревьев. Самые лучшие – это оливковые, на которых растут оливки. Оливки – это такие ягоды, они похожи по вкусу на оливковое масло. Ветки дерева тянутся прямо в окно Марко Меккано, тянутся ему в рот, оливки растут у него во рту, а потом – в животе, он их ест и плюет в меня косточки, он как живой автомат, который стреляет косточками.
Я прячусь за деревом. Смотрю вверх, на Марко Меккано, который высунулся из окна и высматривает меня, только он меня не видит. Потому что я спрятался.
Где же девочки?
Выглядываю из-за дерева. Смотрю вверх, на Марко Меккано, только его уже нет.
Ну, где же девочки? Их уже нет. Я их не вижу и даже не слышу. И не чувствую, как они пахнут. Они, наверное, вообще не пахнут. Потому что они красивые. Симпатичные. Смотреть на девчонок – это как будто смотреть на цветы, и на солнышко, и на мороженое, и на маму. Я иду их искать. Куда же они подевались? Я сейчас разозлюсь. Они, наверное, прячутся от меня, как я прячусь от Марко Меккано, только он косточками плевался, а я косточками не плююсь, у меня даже нет косточек, чтобы плеваться. Эй, девчонки, вы где?! Тут в саду столько деревьев, за которыми можно спрятаться, и они где-то прячутся, эти девочки. Прячутся от меня за деревьями. Им меня видно, а мне их – нет. Они прячутся и смеются надо мной. А я их ищу, этих девочек, которые… Я что-то нашел.
Наклоняюсь, смотрю. Это такая девчоночья штучка, чтобы носить на руке. Украшение. Браслет. Очень красивый браслет, розовый с белым, как будто цветы и ракушки нанизаны на ниточку друг за другом. Я смотрю на него. Думаю, думаю, думаю. Стучу пальцем полбу. И вот что я придумал: главное, это не что я нашел, а – где. Браслет лежит на дорожке, которая маленькая и отделяется от большой, где я сейчас. Я сворачиваю на маленькую дорожку и иду по ней. Ищу этих девочек, которые…
Я опять что-то нашел.
Это кукла, она тоже девчоночья. Все девчонки играют в куклы, в свои девчоночьи игры. Я поднимаю ее, смотрю. У нее голубые глаза, такие большие-большие. Чтобы лучше меня видеть. Только кукла, конечно, меня не видит, потому что она не живая, она игрушечная. Она вообще не настоящая. А я настоящий. Я опять думаю. Очень задумчиво думаю. Стучу пальцем по лбу. Потом кладу палец в рот. И вот что я придумал: все эти штуки – они девчоночьи, значит, их обронили те девочки. Значит, они были здесь. Они здесь играли, а потом ушли. Но, наверное, они где-то рядом. Я иду по дорожке, смотрю под ноги, а вдруг я еще что-то найду…
Вот, нашел.
Это трусики. Тоже девчоночьи. Девчоночьи – они точно такие же, как мальчишечьи, только красивее. На них узор из цветочков и такая смешная оборочка вместо резинки. Я поднимаю их. Думаю, думаю, думаю. Кладу палец в рот, так удобнее думать. А думать приходится очень задумчиво, очень-очень. Я знаю, что думать о трусиках, которые девчоночьи, это нехорошо, если мама узнает, она будет ругаться. Но как же не думать о трусиках, если вот они, трусики. Это девчоночьи трусики, значит, девчонки должны быть где-то поблизости. Только их нигде нет. Где они? – вот вопрос.
Может быть, в том деревянном домике?
Я подхожу к деревянному домику, тихо-тихо. Я не буду его трогать. Он весь деревянный, и можно занозить руку, и тогда будет больно, и придется бежать с плачем к маме. А мама возьмет металлический пинцет и достанет занозу. Потом посадит ее в саду, и из нее вырастет дерево. Потом дерево срубят, распилят на доски, а из досок построят деревянный домик.
Я не буду трогать его руками, ну, домик. Чтобы не занозиться. Лучше я заберусь на дерево. И я лезу на дерево, которое стоит рядом с домиком, лезу на самый верх, высоко-высоко. А потом лезу вниз и спускаюсь на крышу домика. Очень тихо, чтобы меня не услышали. Ложусь на живот. Ползу к самому краю. Свешиваюсь вниз головой и смотрю в домик.
Да, они там, эти девочки. В домике.
Только они перевернуты вверх ногами.
Э…
Я думаю, думаю, думаю.
Нет, они не перевернуты вверх ногами, это я висю… нет, вишу вниз головой, и поэтому мне кажется, что все перевернуто вверх ногами. Они сидят в домике, эти девочки, и разговаривают. Не перевернуто, а нормально. Когда вниз ногами и вверх головой. Мне все слышно, о чем они говорят. Потому что окно разбито, и они говорят громко. Первая спрашивает:
– А кем ты станешь, когда вырастишь?
– Ну, – отвечает вторая. – Когда я вырасту, я стану дамой. Из Дании. Да. Дамой из Дании.
– Но ведь ты не из Дании. – Громкая девочка говорит: – Ты отсюда. Ты не можешь быть дамой откуда-то из другого места. Потому что ты не оттуда.
– Я поеду туда. – Девочка, которая не из Дании, говорит: – И буду там жить долго-долго. А потом, когда я вернусь, я уже буду оттуда.
– Тебя мама не пустит.
– А вот и пустит. – Девочка, которая не из Дании, говорит: – Я буду старше, чем мама. Когда я вырасту.
– Не будешь старше. Когда ты вырастешь, твоя мама вырастет еще больше. – Громкая девочка говорит: – Так не бывает, чтобы кто-то был старше, чем мама.
– Мой дедушка старше, чем мама.
– Он потому что мужчина. – Громкая девочка говорит: – Мужчины всегда старше женщин. На два года старше. Всегда. Ты что, не знаешь? Ты вообще ничего не знаешь.
– Я знаю много чего.
– Например?
Девочка, которая не из Дании, говорит:
– Я буду королевой.
– Не будешь ты королевой. – Громкая девочка говорит: – Ты будешь бедной пейзанкой.
Еще одна девочка, третья, смотрит на громкую девочку и говорит:
– А кто такая пейзанка?
– Жена фермера, в деревне. – Громкая девочка смотрит на девочку, которая не из Дании, и говорит: – Вот кем ты будешь. Бедной женой фермера.
Девочка, которая не из Дании, качает головой.
– Я буду королевой. И я прикажу, чтобы тебя казнили. Повесили на веревке. И ты будешь висеть, пока твои глаза не превратятся в бриллианты. А когда они превратятся в бриллианты, я их выковыряю и продам. И куплю себе красивое платье. И выйду замуж. За храброго рыцаря, который съедобный. Нет, не съедобный. С хорошим вкусом.
– Не выйдешь ты замуж за рыцаря. – Громкая девочка говорит: – Потому что ты будешь уродиной. И рыцарь, который с хорошим вкусом, тебя испугается и убежит. И ты останешься старой девой. А потом выйдешь замуж за какого-нибудь отшельника.
Третья девочка, которая редко когда говорит, смотрит на громкую девочку и спрашивает:
– А кто такой отшельник?
– Это такой очень противный старик, который все время живет один. И еще он воняет.
Девочка, которая не из Дании, качает головой.
– Он не будет вонять. Я его вымою. И причешу. И мы с ним сделаем ребеночка.
– Вы с ним сделаете ребеночка, только он будет мертвый. – Громкая девочка говорит: – И нянька выбросит его на помойку. Или съест.
Третья девочка, которая редко когда говорит, смотрит на громкую девочку и спрашивает:
– Это что?
– Что? Нянька или помойка?
Третья девочка показывает на что-то. На окно. На меня.
– А, ты об этом. – Громкая девочка говорит: – Это какой-то мальчишка. Давайте его поймаем.
Они меня не поймают, я от них убегу. Я уже убегаю. Слезаю с крыши, даже, вернее, не слезаю, а падаю. Приземляюсь на что-то мягкое. Прямо на голову. Как солдаты, которые по телевизору. Я почти как солдат, только маленький. Я еще маленький, я – Том Стволер, и я бегу со всех ног. Я в жизни так хорошо не бегал, вот как сейчас.
Сейчас я бегу, убегаю, и поэтому мне некогда думать.
Я потом буду думать, когда не буду бежать.
Наверное, хватит бежать, я уже долго бегу, очень долго. Надо сесть, отдохнуть. Отдышаться. Я сажусь и отдыхиваюсь… нет, отдышиваюсь. Сердце колотится в животе: бум-бум-бум. Как будто меня отругали, и мне обидно. Но меня не ругали, и мне не обидно. Я здесь. В саду. Сад очень-очень большой, просто огромный. Я смотрю по сторонам. Вообще ничего не видно. Видно только деревья. Я как будто солдат, только не в армии, а в саду. Я в армейском саду, прячусь от девочек. Девочки – они как будто враги. Ну, которые плохие. Которые не за наших. Они меня ищут, хотят взять в плен. Только у них ничего не получится. Они потому что девчонки, а я – мужчина. Я – солдат, прячусь в саду от врагов. Нужно сделать все правильно, как положено в армии: замаскироваться, нарисовать на лице полоски. У меня нет с собой краски, но можно взять землю и смешать ее со слюной. Да, я все правильно делаю. Развожу землю слюной, пальцем рисую полоски у себя на лице. На щеках и на лбу. Как положено в армии.
Я прячусь в кустах и ползу по земле. По канавкам и кочкам. Приподнимаюсь, чтобы оглядеться, и опять пригибаюсь, чтобы меня не заметили. Мне смешно, я смеюсь. А потом не смеюсь. Потому что все очень серьезно. Я же в армии, я солдат, и мне надо прятаться от врагов.
Сад очень-очень большой. А я – нет. Я маленький. И чем дальше я забираюсь в глубь сада, тем он больше и больше, а я – меньше и меньше. Я уже совсем маленький. Кажется, я потерялся. Сад все больше и больше, тишина – громче и громче. Деревья – все выше и выше. Звери – пушистее. Колючки – колючее. А потом как-то вдруг получается, что я добираюсь дотуда. До конца света.
Тут уже ничего не поделаешь. Я сдаюсь. Я встаю и иду назад. Прямо к девочкам. Пусть они меня ловят. Они победили.
Я иду совсем мало, не больше минуты, и вот они, девочки. Вышли из-за деревьев, бегут ко мне. Сейчас они меня схватят. Та девчонка, которая самая громкая, она у них за командира. Она кричит им:
– Хватайте его.
Девочка, которая не из Дании, хватает меня за руку и держит. Она говорит:
– И что мы будем с ним делать? Громкая девочка думает. А потом говорит:
– Мы его будем пытать и допрашивать. -Где?
– У ворот.
Меня ведут к воротам, как пленного. Девочка, которая не из Дании, выкручивает мне руку. Громкая девочка идет впереди. Она командир, она показывает дорогу. И вдохновляет примером. И еще отдает приказы. Мы идем по дорожке в саду. Идем к дому.
Я поднимаю глаза. Марко Меккано снова выглядывает в окно. Живой автомат для плевания косточками. Он – тоже мальчишка, и он – за меня. Сейчас он будет меня спасать. Расстреляет девчонок сверху. Вот только зарядится косточками. Но он не стреляет. Он уже так объелся оливками, что в него больше не лезет.
А значит, и косточек тоже не будет.
Громкая девочка ведет нас дальше. Мимо дома, к воротам. Она открывает ворота, и девочка, которая не из Дании, выходит наружу. Потом громкая девочка закрывает ворота, и та, которая не из Дании, остается снаружи. А которая громкая и еще одна, третья, которая редко когда говорит, просовывают мои руки через прутья решетки. Девочка, которая не из Дании, берет меня за руки и держит. То есть сам я внутри, а мои руки – снаружи.
Там, снаружи, уже начинается улица, где ездят машины. Если бы я был большим, ну, в смысле, взрослым, я бы вышел на улицу, сел бы в машину и уехал. А девчонки бросились бы в погоню. В своей девчоночьей машине, которая розовая. А я, в синей машине, ехал бы быстро-быстро, и они никогда бы меня не догнали. Но я не взрослый. И я не могу выйти на улицу. Потому что меня поймали и крепко держат. Девочка, которая не из Дании, крутит мне руки. Громкая девочка сидит на воротах сверху. И еще одна, третья, девочка стоит на страже. Она – из Испалии. Она сестра Марко Меккано, и она редко когда говорит, потому что она не умеет правильно говорить. А остальные две девочки – это ее подружки, они пришли к ней поиграть в саду.
– Ладно, приступим. – Громкая девочка говорит: – Тебя как зовут?
– Том Стволер.
– А еще как-нибудь? Ну, придуманными именами.
– Ствол, – говорю. – Еще Ствол. Я все скажу, только не бейте меня. Пожалуйста.
– Девочки никогда не бьют мальчиков, Том. Я буду тебе задавать вопросы. И если ты мне не ответишь. Если ты не расскажешь мне все-все про мальчишек… Тогда я сделаю пи-пи. Прямо тебе на голову.
– Нет. – Я пытаюсь вырваться, но у меня ничего не выходит. Эта девочка, которая не из Дании, держит меня крепко-крепко. Громкая девочка пододвигается и теперь сидит прямо надо мной. Она раздвигает ноги. – Нет, не надо. Пожалуйста. – Я говорю: – Мама будет ругаться.
– Да, она будет ругаться. И больше не пустит тебя на улицу. Так и будешь всю жизнь сидеть дома. – Громкая девочка говорит: – А теперь рассказывай. Про мальчишек. Все-все рассказывай. Они какие?
– Они такие же, как девчонки. Только лучше.
– Лучше?
– Ну. – Я пожимаю плечами. Получается как-то не очень. Неудобно пожимать плечами, когда тебя держат за руки. – Не лучше, а больше.
– Ты что-то не очень большой.
– Да, я знаю. Я маленький. Эта девочка, – я киваю на девочку, которая из Испании, – мы с ее братом учимся в одном классе. Он ее младший брат, и мы с ним в одном классе, и поэтому я меньше вас.
– Значит, мальчишки не больше. Я соглашаюсь:
– Не больше. Они сильнее.
– Ты не сильнее.
– Сильнее.
– Тогда докажи. – Громкая девочка говорит: – Докажи, что ты сильный. Вырвись от нас.
Девочка, которая не из Дании, говорит:
– Мне его отпустить?
– Нет. Держи. – Громкая девочка говорит: – Пусть он сам вырывается. Если он вырвется, значит, мальчишки сильнее.
Девочка, которая не из Дании, кивает. Держит меня крепко-крепко. Крутит мне руки. Я пытаюсь вырваться. Делаю такое лицо, ну, как будто я самый сильный. Но у меня ничего не выходит. Не могу вырваться. Не получается.
Громкая девочка говорит:
– Давай рассказывай про мальчишек. Чем они отличаются от девчонок?
Я думаю, думаю, думаю. Что бы такого сказать.
– Быстрее. – Громкая девочка задирает платье. Она сидит надо мной, и снизу мне видно, какие у нее трусики.
– Не надо, – говорю я со слезами. – Не писай на меня. Пожалуйста.
– Сейчас буду писать. – Громкая девочка говорит. – Мне уже хочется. Я выпила целый стакан апельсинной газировки. И еще съела мороженое. Так что давай говори быстрее. А то я уже не могу терпеть.
Я думаю, думаю, думаю. Чем мальчики отличаются от девочек? Что они умеют такого, чего не умеют девчонки? Мальчишки играют в футбол. И в войнушку. У них есть игрушечные пистолеты. Они вечно пачкаются в грязи. И еще любят драться. Но это не то. Совершенно не то. Это что они делают. А надо – что у них есть. Что у них есть такого, чего нет у девчонок?
Я думаю, думаю, думаю.
– Быстрее.
Я поднимаю глаза. Смотрю на трусики этой девочки, которая громкая. Смотрю на них, думаю, думаю, думаю. Все, я придумал. Я знаю, знаю. Я говорю быстро-быстро:
– У меня есть пиписка.
Все молчат. А потом громкая девочка сдвигает ноги и говорит:
– Покажи. -Нет.
Громкая девочка опять раздвигает ноги.
– Все, не могу больше терпеть. Буду писать.
– Хорошо, – кричу я со слезами. – Я покажу, покажу. Только не говорите маме. Она будет ругаться. Она говорит, что пиписку нельзя показывать. Никому.
Я показал ей пиписку. Этой девочке, которая громкая. Мы с ней пошли в деревянный домик, который в саду. А девочка, которая не из Дании, и еще третья, которая из Испалии, они ждали снаружи. Громкая девочка закрыла дверь и сказала мне: "Ну, давай. Доставай". А мне было страшно. Я испугался, что она будет смеяться. Но она не смеялась. Она просто смотрела и думала, очень задумчиво думала. Наверное, пыталась понять, что это такое, когда у тебя есть пиписка. У нее такой нет. Я точно знаю, что нет. Я сам ни разу не видел, но я точно знаю, что у девочек нет пиписки. У них только дырочка.
Мы посмотрели мою пиписку, и теперь началось заседание девчоночьего клуба. Девчоночий клуб – он только для девочек. Мальчишек туда не берут. Только девчонок. Даже если бы я захотел вступить в клуб, меня все равно бы не приняли.
– А можно мне тоже в ваш клуб? – говорю. – В ваш девчоночий клуб.
– Нет. – Громкая девочка говорит: – Это клуб только аля девочек.
– Ага.
Громкая девочка закрывает дверь. Они все там, в деревянном домике. А я снаружи. Меня не взяли. Я стучусь в дверь, говорю:
– Пустите меня. Если вы меня пустите, я покажу вам свою пиписку.
– Нет. – Громкая девочка кричит через дверь: – Я уже видела твою пиписку. Она дурацкая.
– Тогда пустите меня просто так, – говорю. – Я не буду показывать вам пиписку.
Все молчат, ничего не говорят. Не происходит вообще ничего. Только птицы поют на деревьях. Птицам весело, они поют. А потом дверь открывается. Громкая девочка высовывается наружу и спрашивает:
– Где твоя пиписка?
– У меня в брюках.
– Ну, тогда заходи. Я захожу в домик.
Громкая девочка закрывает дверь. Я говорю:
– Мне не нравится быть мальчишкой. Мальчишки – такие противные.
И тут дверь опять открывается, и в домик заходит еще одна девочка. Она совсем маленькая, даже меньше меня. А я очень маленький. Она заходит и говорит:
– От мальчишек воняет какашками.
Громкая девочка смотрит на мелкую. Она, кажется, сердится.
Она говорит:
– Стейси, уйди. Мы сейчас заняты. Мы потом с тобой поиграем.
Стейси хмурится. Она тоже сердится. А потом разворачивается и уходит.
– Так на чем мы там остановились?
– Мы принимали меня в ваш клуб, – говорю. – Можно мне тоже в ваш клуб?
Громкая девочка смотрит на других девочек. Другие девочки смотрят на громкую. Только она уже больше на них не смотрит, она смотрит на меня.
Она говорит:
– Да. Но только если наденешь платье. Девочка, которая не из Дании, говорит:
– Марго. – Она говорит это девочке, которая из Испалии. – Принеси Тому платье. Какое-нибудь из своих.
Девочка, которая из Испалии, Марго Меккано, сестра Марко Меккано, с которым мы учимся в одном классе, идет мне за платьем.
– Ура! – говорю я. – Меня приняли! В ваш девчоночий клуб!
– Еще не приняли. – Громкая девочка говорит: – Мы еще не провели церемонию вступления. Сейчас мы тебя отведем в заколдованный сад. Тут, в саду, есть одно место, оно заколдованное. Мы споем тебе песню и станцуем специальный волшебный танец и превратим тебя в девочку.
– А как же моя пиписка?
– Мы от нее избавимся, не волнуйся.
– Ага.
Я буду носить платье, я буду девочкой в девчоночьем клубе. Буду играть в саду. А потом, когда вырасту, выйду замуж. Буду любить милых домашних зверюшек. И пить апельсиновую газировку, и есть мороженое. Они перемешаются у меня в животе, и получится мороженовый лимонад.