- Но если бы ваш потоп нагнал в своем течении ракушки, - продолжал Бувар, - их находили бы разбитыми на поверхности, а не на глубине, достигающей подчас трехсот метров.
Священник сослался на достоверность ветхого завета, предания человеческого рода и животных, найденных во льдах, в Сибири.
Из этого не следовало, что человек жил в одно время с ними! Земля, утверждал Пекюше, значительно старше.
- Дельта Миссисипи насчитывает десятки тысяч лет. Современная эпоха длится сто тысяч лет по меньшей мере. Списки Манетона…
Подошел граф де Фаверж.
Все замолчали при его приближении.
- Продолжайте, пожалуйста. Вы о чем говорили?
- Эти господа со мною спорят, - ответил аббат.
- По поводу чего?
- О святом писании, граф.
Бувар тут же заявил, что в качестве геологов они вправе оспаривать религию.
- Берегитесь, - сказал граф, - вам знакомо изречение, уважаемый: мало знающий удаляется от нее, знающий много возвращается к ней.
И он прибавил тоном высокомерным и покровительственным:
- Поверьте мне, вы к ней вернетесь, вы вернетесь.
- Возможно! Но как прикажете относиться к книге, утверждающей, что свет был сотворен прежде, чем солнце, словно солнце не было единственным источником света.
- Вы забываете о северном сиянии, - сказал священник.
Бувар, оставив это возражение без ответа, стал отрицать возможность того, чтобы свет был с одной стороны, а тьма с другой; чтобы могли быть вечер и утро, когда не существовало светил, и чтобы животные появились внезапно, а не образовались путем кристаллизаций.
Так как дорожки были слишком узки, то спорщики, размахивая руками, шагали по грядкам. Ланглуа раскашлялся. Капитан кричал:
- Вы революционеры!
Жирбаль:
- Утихомирьтесь! Утихомирьтесь!
Священник:
- Что за материализм!
Фуро:
- Займемся лучше нашей ризой.
- Нет! Дайте мне сказать!
И разгорячившись, Бувар дошел до утверждения, что человек происходит от обезьяны!
Все члены церковного совета переглянулись в чрезвычайном изумлении и как бы желая убедиться, что они не обезьяны.
Бувар продолжал:
- Сравнивая плод женщины, собаки, птицы, лягушки…
- Довольно!
- Я иду дальше! - воскликнул Пекюше: - Человек происходит от рыбы!
Раздался хохот. Но он не смутился:
- Теллиамед! Арабская книга!
- Ну, господа, за дело!
И собравшиеся вошли в ризницу.
Оба приятеля не разделали аббата Жефруа так, как надеялись; поэтому Пекюше нашел в нем "нечто иезуитское".
Северное сияние все-таки обеспокоило их; они стали его искать в руководстве д'Орбиньи.
Есть гипотеза, объясняющая сходство ископаемых растений Баффинова залива с экваториальною флорой. На месте солнца предполагается большой источник света, ныне исчезнувший, и северное сияние, быть может, является только следом его.
Затем у приятелей возникли сомнения относительно происхождения человека, и в своем затруднении они вспомнили про Вокорбея.
Его угрозы не имели последствий. Он, как и раньше, проходил по утрам мимо их изгороди и постукивал палкой по всем ее жердям, ни одной не пропуская.
Бувар его подкараулил и, остановив, сказал, что хотел бы ему задать один любопытный антропологический вопрос:
- Верите ли вы, что человеческий род происходит от рыб?
- Какая чепуха!
- Скорее от обезьян, не правда ли?
- Непосредственно ни в коем случае!
Кому поверить? Ведь доктор, в конце концов, не католик.
Они продолжали свои занятия, но без увлечения, устав от эоцена и миоцена, от острова Юлии, от сибирских мамонтов и от ископаемых, неизменно сравниваемых авторами с "медалями, которые представляют собою достоверные свидетельства", так что Бувар однажды бросил свой ранец на землю, заявив, что дальше не пойдет.
Геология слишком несовершенна! Сколько-нибудь обследованы только некоторые местности в Европе. Все же остальное, включая дно океана, останется навсегда неизвестным.
Наконец, когда Пекюше упомянул о минеральном царстве, он ответил:
- Не верю я в минеральное царство! Ведь органические вещества принимали участие в образовании кремня, мела, золота, быть может. Разве алмаз - не уголь? А каменный уголь разве не состоит из растений? Нагрев его до известного количества градусов, мы получаем древесную пыль, так что все проходит, все разрушается, все преобразуется. Мир создан струящимся и быстротечным. Лучше бы нам заняться чем-нибудь другим!
Он лег на спину и задремал, между тем как Пекюше, опустив голову и обхватив руками колено, предался размышлениям.
Дорога окаймлена была мхом, окутана тенью ясеней, и легкие верхушки их трепетали. Дягиль, мята, лаванда распространяли душный, пряный запах; воздух был тяжелый. Пекюше, погруженный в своего рода забытье, грезил о бесчисленных, рассеянных вокруг него существованиях, о жужжавших насекомых, о прятавшихся под муравою источниках, о соке растений, о птицах в гнездах, о ветре, облаках, о всей природе, не пытаясь проникнуть в ее тайны, увлеченный ее мощью, подавленный ее величием.
- Пить хочу! - сказал Бувар, просыпаясь.
- Я тоже охотно выпил бы чего-нибудь!
- Это сделать нетрудно, - подхватил проходивший мимо человек в безрукавке, с доской на спине.
И они узнали того бродягу, которого Бувар когда-то угостил стаканом вина. Он, казалось, помолодел лет на десять, волосы у него вились, усы были обильно напомажены, и он раскачивался на парижский манер.
Пройдя с ними шагов сто, он открыл калитку одного двора, доску свою приставил к стене и ввел их в высокую кухню.
- Мели! Где ты там, Мели?
Появилась девушка; по его приказу она пошла за питьем и вернулась к столу, чтобы прислужить господам.
Ее гладкие, желтые, как колосья, волосы выбивались из-под серого полотняного чепчика. Вся ее бедная одежда ниспадала вдоль тела без единой складки, и в лице ее с прямым носом, с голубыми глазами было что-то тонкое, деревенское и наивное.
- Мила, не правда ли? - сказал столяр, пока она подавала стаканы. - Разве нельзя ее принять за барышню, переодетую крестьянкой? А работать горазда! Ах ты, моя душечка! Когда я разбогатею, то женюсь на тебе.
- Вы всегда говорите глупости, г-н Горжю, - ответила она приятным голосом, растягивая слова.
Вошел конюх взять овса из старого сундука и так сильно захлопнул крышку, что отскочил кусок дерева.
Горжю обрушился на неуклюжесть всех этих "деревенщин" и, став на колени, стал искать поврежденное место. Пекюше, желая ему помочь, разглядел под слоем пыли человеческие фигуры.
Это был баул времен Возрождения с витыми украшениями внизу, с виноградными лозами по углам; а лицевая сторона делилась колонками на пять частей. Посередине видна была Венера-Анадиомена на раковине, затем Геракл и Омфала, Самсон и Далила, Цирцея и ее свиньи, дочери Лота, опаивающие своего отца; все это было потрескано, изъедено молью, и даже недоставало правого панно. Горжю взял свечу, чтобы Пекюше мог лучше разглядеть левое, изображавшее Адама и Еву под райским деревом в крайне непристойной позе.
Бувар тоже залюбовался баулом.
- Если он вам нравится, его уступили бы вам за небольшие деньги.
Их смущала необходимость ремонта.
Горжю готов был взяться за него, будучи по специальности краснодеревцем.
- Пойдемте-ка!
И он повел Пекюше в сарай, где хозяйка, г-жа Кастильон, развешивала белье.
Мели, вымыв руки, взяла с подоконника кружевное рукоделье, уселась к свету и принялась за работу.
Переплет двери служил ей рамой. Коклюшки распутывались под ее пальцами с треском кастаньет. Профиль был все время наклонен.
Бувар стал ее расспрашивать, кто ее родители, откуда она родом, сколько жалованья получает.
Она была сирота из Уинстрегама, зарабатывала в месяц пистоль; словом, она ему так понравилась, что ему захотелось взять ее на службу в помощь старой Жермене.
Пекюше вернулся с фермершей, и, между тем как они продолжали торговаться, Бувар спросил шепотом Горжю, согласилась ли бы эта девушка поступить к нему в служанки.
- Конечно!
- Во всяком случае, - сказал Бувар, - я должен посоветоваться со своим другом.
- Ладно, а я это устрою; но теперь молчок! Чтобы не услышала хозяйка.
Баул был куплен за тридцать пять франков. О ремонте предстояло договориться особо.
Не успели они выйти во двор, как Бувар изложил свое намерение касательно Мели.
Пекюше остановился, чтобы лучше подумать, открыл табакерку, заложил в нос понюшку и, высморкавшись, ответил:
- В самом деле, это мысль! Господи, конечно! Какие же могут быть препятствия? К тому же, ты хозяин.
Минут десять спустя Горжю показался на краю оврага и окликнул их:
- Когда вам сундук принести?
- Завтра.
- А другое дело вы порешили?
- Решено! - ответил Пекюше.
IV
Через полгода они уже были археологами, и дом их напоминал музей.
Старая деревянная балка торчала в сенях. Геологические образцы загромождали лестницу, и огромная цепь тянулась по полу вдоль всего коридора.
Они сняли дверь между двумя комнатами, в которых не спали, и заложили снаружи вход во вторую, чтобы из двух помещений сделать одно.
Переступив порог, посетитель спотыкался о каменную бадью (галло-римский саркофаг), затем взор его поражали металлические изделия.
На противоположной стене висела медная грелка над двумя каминными таганами и плитою, которая изображала ласкающего пастушку монаха. На полках виднелись повсюду вокруг светильники, замки, болты, гайки. Пол сплошь был усеян обломками красных черепиц. Стол посередине заняли наиболее достопримечательные экспонаты: каркас женского чепчика из Ко, две глиняные урны, медали, бутылка опалового стекла. Спинка коврового кресла была покрыта гипюром в форме треугольника. Правую стенку украшал кусок кольчуги, а под ним, в горизонтальном положении, на гвоздях, покоился уникум - алебарда.
Во второй комнате, куда вели две ступеньки вниз, хранились вывезенные из Парижа старинные книги вместе с теми, что найдены были Буваром и Пекюше по приезде в одном из шкафов. Его створки были сняты. Он назывался библиотекой.
Родословное древо семейства Круамар занимало одно весь дверной простенок. На смежном панно писанный пастелью портрет дамы в костюме эпохи Людовика XV был под пару Бувару-отцу. Для подзеркальника служили украшением черное фетровое сомбреро и громадный башмак на деревянной подошве, а в нем листья - остатки гнезда.
Между двумя кокосовыми орехами, которыми смолоду владел Пекюше, на камине помещался фаянсовый бочонок, с усевшейся верхом на него фигуркой поселянина. Рядом в корзине хранилась монетка децима, которую однажды изрыгнула утка.
Перед библиотекой горделиво стоял комод, инкрустированный ракушками, с плюшевыми украшениями. На нем кошка с мышью в зубах, сент-аллирская окаменелость, и шкатулка для рукоделья, сложенная из ракушек, а на шкатулке - графин с водою, в котором находилась груша бонкретьен.
Но лучше всего была статуя св. Петра в оконной нише! Его правая рука в перчатке сжимала ключ от рая, цвета незрелого яблока. Расписанная лилиями риза была небесно-голубая, а ярко-желтая тиара - остроконечна, как пагода. У него были нарумяненные щеки, большие круглые глаза, разинутый рот и кривой с раструбом нос. Над ним висел балдахин из старого ковра, на котором можно было различить двух амуров в венце из роз, а у ног его, как колонна, торчал горшок для масла с надписью белыми буквами по шоколадному фону: "Исполнено в присутствии Е. К. В. Герцога Ангулемского, в Нороне, 3 октября 1817 года".
Когда Пекюше лежал в постели, все это являлось ему в виде амфилады, а иногда он уходил даже в комнату Бувара, чтобы удлинить перспективу.
Одно место, перед кольчугой, оставалось свободным: оно предназначалось для баула времен Возрождения.
Он не был готов, Горжю все еще работал над ним в пекарне, подгоняя друг к другу отдельные панно, собирая их и вновь разнимая.
В одиннадцать часов он завтракал, затем болтал с Мели и часто после этого пропадал на весь день.
Чтобы подобрать вещи в стиле баула, Бувар и Пекюше рыскали по окрестностям. То, что они привозили, оказывалось неподходящим. Но они набрели на множество любопытных предметов. Они пристрастились к безделушкам, затем появилось увлечение средневековьем.
Начали они с посещения соборов; и высокие нефы, отражавшиеся в воде кропильниц, стекла, сверкавшие, как драгоценные камни, гробницы в глубине часовен, тусклое освещение в склепах, - все, вплоть до сырости стен, вызывало в них трепет удовольствия, благоговейное волнение.
Вскоре они научились разбираться в эпохах и, не нуждаясь в услугах пономарей, говорили:
- А, романский свод… Это XII столетие. Мы попадаем в готику - пламенеющий период.
Они старались понять символы, высеченные на капителях, например - двух гриффонов в Мариньи, клюющих цветущее дерево. В певчих со странными челюстями, изображенных на концах поясков в Фежероли, Пекюше усмотрел сатиру. А по поводу слишком уж непристойной фигуры на одной из оконниц в Герувиле Бувар заметил, что это свидетельствует о пристрастии наших предков к сальностям.
Они дошли до нетерпимого отношения к мельчайшим признакам упадка. Повсюду был упадок, и они скорбели о вандализме, возмущались окраскою стен.
Но стиль памятника не всегда согласуется с предполагаемым временем его возникновения. Полукруглая дуга XIII столетия еще господствует в Провансе. Стрельчатый свод, быть может, очень древен. И не все авторы согласны с тем, что романский свод старше готического. Это отсутствие достоверности сердило их.
Вслед за церквами они приступили к изучению феодальных крепостей, Домфронских и Фалезских. Под воротами они восхищались желобками подъемной решетки, а взобравшись на вышку, видели сначала всю равнину, затем крыши города, перекрестки улиц, повозки на площади, женщин, полощущих белье. Стена спускалась отвесно до кустарников крепостного рва, и они бледнели при мысли, что люди, вися на лестницах, карабкались на нее. Они решились бы заглянуть и в подземелье, но Бувару служил препятствием его живот, а Пекюше - страх перед змеями.
Им захотелось познакомиться со старыми замками, вроде Кюрси, Бюлли, Фонтеней, Лемармион, Аргуж. Иногда там, где-нибудь в углу, за навозною кучей, торчит Каролингская башня. Кухня, уставленная каменными скамьями, навевает воспоминания о пиршествах феодалов. Другим замкам придают необыкновенно грозный вид различимые еще и ныне три пояса стен, бойницы под лестницей, высокие острогранные башенки. Затем попадаешь в покои, куда лучи солнца проникают сквозь окно времен Валуа с выточенным, словно из слоновой кости, переплетом и нагревают рассыпанные по паркету зерна рапса. Аббатства служат ригами. Надписи на надгробных камнях стерлись. Посреди поля возвышается устоявшая часть здания, сверху донизу покрытая колеблемым от ветра плюшем.
Множество вещей вызывало в них вожделение: какой-нибудь оловянный горшок, стразовая пряжка, ситец с широкими разводами. Недостаток денег сдерживал их.
По счастливой случайности они откопали в Баллеруа у лудильщика готическую оконницу таких размеров, что ее оказалось возможным вставить в правую половину оконной рамы возле кресла. Колокольня Шавиньоля виднелась вдали, производя поразительное впечатление.
Горжю сделал налой из нижней части одного шкафика и поместил его под оконницей, поощряя их манию. Она была так сильна, что их искушали памятники, о которых неизвестно решительно ничего, как, например, загородный дом сезских епископов.
В Байе, по словам г-на де Комона, когда-то был театр. Они безуспешно разыскивали это место.
В селе Монреси есть луг, знаменитый тем, что некогда на нем найдены были медали. Они рассчитывали там на крупную поживу. Сторож их туда не пустил.
Также неудачны были их поиски канала, соединявшего в былое время Фалезский водоем с предместьем Кана. Утки, которых пустили в него, появились в Воселе с квохтаньем: "Кан, кан, кан", откуда произошло названье города.
Никакие хлопоты их не останавливали, никакая жертва.
На постоялом дворе в Мениль-Виллемане позавтракал в 1816 году г-н Галерон и заплатил четыре су. Они заказали там те же кушанья и с удивлением удостоверились, что цены с тех пор изменились!
Кто был основателем аббатства св. Анны? Существует ли родство между моряком Онфруа, который импортировал в XII столетии новый сорт картофеля, и Онфруа - губернатором Гастингса в эпоху Завоевания? Как раздобыть "Коварную пифию", комедию в стихах некоего Дютрезора, сочиненную в Байе и представляющую ныне одну из величайших редкостей? Во времена Людовика XIV Герамбер Дюпати, или Дюпастис Герамбер, написал сочинение, никогда не появлявшееся в свет, пересыпанное анекдотами об Аржантане; необходимо было найти эти анекдоты. Куда делись собственноручные мемуары г-жи Дюбуа де ла Пьер, которыми пользовался Луи Дапре, викарный священник Сен-Мартена при составлении неизданной истории Легля? Все это были проблемы, факты, которые любопытно было выяснить.
Но часто какое-нибудь беглое указание приводит к открытию безмерного значения.
И опять надев свои блузы, чтобы не возбуждать подозрений, они под видом разносчиков стали ходить по домам, скупая макулатуру. Им ее продавали кипами. Это были ученические тетради, счета, старые газеты, - ничего полезного.
Наконец Бувар и Пекюше обратились к Ларсонеру.
Он поглощен был кельтскими древностями и отвечал на их вопросы кратко, задавая им другие.
Наблюдали ли они в своей местности следы поклонения псу, какие встречаются в Монтаржи? И нет ли особых черт в праздновании Ивановой ночи, в брачных обрядах, народных речениях и т. п. Он даже просил их собрать для него несколько кремневых топориков, называвшихся celtae и употреблявшихся друидами "при их преступных жертвоприношениях".
С помощью Горжю они раздобыли дюжину таких топориков, послали ему самый маленький, а остальными обогатили свой музей.
Они прогуливались в нем любовно, сами его подметали, рассказывали о нем своим знакомым.
Однажды днем г-жа Борден и г-н Мареско явились его обозреть.
Их принял Бувар и для начала показал им сени.
Балка была не что иное, как старая фалезская виселица, согласно утверждению продавшего ее плотника, которому об этом сообщил его дед.
Большая цепь в коридоре происходила из подземных темниц Тортевальского замка. Нотариус заметил, что такие цепи висят на тумбах перед парадными подъездами, но Бувар был убежден, что ею когда-то сковывали узников, он распахнул дверь в первую комнату.
- К чему все эти черепки? - воскликнула г-жа Борден.