- Господин Родольф! - восклицал он тонким, как у евнуха, голосом и при этом теребил молодого человека, держа его за пуговицу. - Хотите знать мое мнение? Так вот: все газеты - ни к чему. Предположим так: я отец семейства, не правда ли? Так вот. Я прихожу в кафе, чтобы сыграть партию в домино. Следите внимательно за ходом моей мысли.
- Дальше, дальше, - сказал Родольф.
- Так вот, - продолжал папаша Мутон, при каждой фразе он так ударял кулаком по столу, что дребезжали бокалы и кружки. - Беру это я газеты и что же вижу? Одна говорит - белое, другая - черное, и тра-та-та, и тра-та-та. Какая мне от этого польза? Я добропорядочный отец семейства, я прихожу сыграть…
- Партию в домино, - подсказал Родольф.
- Каждый вечер, - продолжал господин Мутон. - Теперь предположим… Сами понимаете…
- Отлично понимаю, - поддакнул Родольф.
- Попадается мне статья, которая идет вразрез с моим мнением. Это меня бесит, и я порчу себе кровь. Ведь все газеты, господин Родольф, все газеты - одно вранье. Вранье, вранье, - завопил он пронзительным тенорком, - а журналисты - не что иное, как разбойники, борзописцы!
- Однако, господин Мутон…
- Да, да, разбойники, - не унимался чиновник. - От них-то и все несчастья. Это они придумали и революцию и ассигнации, доказательством этому - Мюрат.
- Простите, - поправил его Родольф, - вы хотите сказать: Марат.
- Вовсе нет, именно Мюрат, - настаивал господин Мутон, - я сам видел его похороны в детстве.
- Уверяю вас…
- Даже такую пьесу в цирке показывали…
- Вот оно как! Так, выходит, это Мюрат.
- Ну, а я о чем вам битый час толкую? - вскричал упрямый Мутон. - Мюрат, тот самый, что работал в подвале. Теперь предположим на минутку… Разве можно порицать Бурбонов за то, что они его гильотинировали, раз он предатель?
- Кто гильотинировал? Кого? Какой предатель? Что вы говорите? - завопил Родольф, теперь уже он схватил господина Мутона за пуговицу.
- Ну, Марат.
- Да нет, да нет же, господин Мутон, - М-ю-р-а-т. Поймите же наконец, черт возьми!
- Ясное дело. Сволочь Марат. Он предал императора в тысяча восемьсот пятнадцатом году. Вот поэтому-то я и говорю, что все газеты на один лад, - продолжал господин Мутон, развивая свои политические взгляды. - Знаете ли, чего бы мне хотелось, господин Родольф? Предположим на минутку… Мне бы хотелось иметь хорошую газету… Небольшую… Но хорошую. Без всяких фраз. Вот!
- Эк куда хватили! - прервал его Родольф. - Газета без фраз!
- Вот именно - без фраз. Поймите меня.
- Стараюсь.
- Газета, которая сообщала бы о здоровье короля и о всяких земных благах. А то, скажите на милость, к чему все эти ваши газеты, в которых все равно ничего не поймешь. Ну, предположим на минутку… Я служу в мэрии, так? Веду записи, - отлично. Так вот вдруг мне скажут: "Господин Мутон, вы записываете покойников, так сделайте еще то-то и то-то". Что это за "то-то"? Что это за "то-то"? Так вот газеты - это то же самое! - воскликнул он в заключение.
- Вполне с вами согласен, - поддакнул какой-то понятливый сосед.
И господин Мутон, приветствуемый своими единомышленниками, опять засел за домино.
- Здорово я его осадил, - хвастнул он, указывая на Родольфа, который тем временем сел за столик, где устроились Шонар и Коллин.
- Вот болван-то! - сказал Родольф, обращаясь к молодым людям.
- Голова крепкая! Веки у него - словно откидной верх кабриолета, а глаза - прямо как бильярдные шары, - заметил Шонар, вынимая из кармана превосходно обкуренную трубку.
- Славная у вас, сударь, трубка, - ничего не скажешь, - воскликнул Родольф.
- У меня есть и получше, для выездов в свет, - небрежно бросил Шонар. - Дайте-ка табачку, Коллин.
- А он у меня весь вышел.
- Позвольте услужить, - сказал Родольф, кладя на стол пачку табаку.
Коллин почел своей обязанностью, в ответ на эту любезность, чем-нибудь угостить собеседников.
Родольф принял предложение. Разговор коснулся литературы. Родольф, профессию которого и так уже выдал его фрак, признался, что дружит с Музами, и заказал еще по рюмочке. Официант хотел было унести бутылку, но Шонар попросил ее оставить. До слуха его донесся серебристый дуэт двух пятифранковых монет, позвякивавших в кармане Коллина. Слыша, как откровенничают его новые приятели, Родольф тоже пустился в признания и излил перед ними душу.
Они, несомненно, просидели бы в кафе до утра, но их попросили удалиться. Не успели они пройти и десятка шагов (на что потратили не меньше четверти часа), как хлынул проливной дождь. Коллин и Родольф жили в разных концах Парижа, один - на острове Сен-Луи, другой - на Монмартре.
Шонар, совсем забыв о том, что он бездомный, предложил приятелям переночевать у него.
- Пойдемте ко мне, я живу тут рядом, - сказал он, - проведем ночь за беседой о литературе и искусстве.
- Ты нам сыграешь, а Родольф почитает свои стихи, - сказал Коллин.
- Конечно, конечно, - подхватил Шонар, - надо веселиться, ведь живем-то один раз.
Подойдя к своему дому, который он узнал не без труда, Шонар присел на тумбу, а Родольф с Коллином зашли в еще открытый погребок, чтобы подкрепиться. Когда они вернулись, Шонар несколько раз постучался в дверь: он смутно помнил, что швейцар имеет обыкновение не слишком торопиться. Наконец дверь отворилась, и папаша Дюран, спросонок совсем позабывший, что Шонар больше не его жилец, ничуть не удивился, когда художник крикнул ему в форточку свое имя.
После длительного и тяжкого восхождения они наконец очутились на верхнем этаже, но тут Шонар, шедший впереди, заметил в своей двери ключ и вскрикнул от удивления.
- Что случилось? - спросил Родольф.
- Ничего не понимаю, - пролепетал тот. - Утром я унес ключ с собою, а он тут торчит. Погодите, сейчас разберемся. - Я положил его в карман. Так и есть! Вот он! - воскликнул Шонар, показывая ключ.
- Какое-то колдовство!
- Фантасмагория, - согласился Коллин.
- Чертовщина, - добавил Родольф.
- Однако прислушайтесь, - продолжал Шонар, и в голосе его звучал ужас.
- Что такое?
- Что такое?
- Мой рояль сам играет! До, ля, ми, ре, до, ля, си, соль, ре. Проклятое ре! Вечно фальшивит.
- Так это не у вас играют, а где-нибудь по соседству, - высказал предположение Родольф. Потом он шепнул Коллину, на которого грузно опирался всем телом:- Я пьян.
- По-видимому. Во-первых, это не рояль, а флейта.
- Однако и вы пьяны, голубчик, - проговорил поэт, обращаясь к философу, усевшемуся прямо на пол. - Это скрипка.
- Скри… Хм… Эй, Шонар! - бормотал Коллин, таща приятеля за ноги, - слышал? Сей господин считает, что это скри…
- Гром и молния! - вскричал Шонар вне себя от ужаса, - мой рояль все играет. Тут какое-то наваждение!
- Фантас… магория…- завопил Коллин и выронил одну из бутылок, которые держал в руках.
- Чертовщина, - завизжал Родольф.
В самый разгар этого кошачьего концерта дверь неожиданно отворилась, и на пороге появился человек с канделябром, в котором горели розовые свечи.
- Что вам угодно, господа? - спросил он приятелей, вежливо кланяясь.
- Боже, что я наделал! Я ошибся! Попал не к себе! - воскликнул Шонар…
- Извините нашего друга, сударь, - подхватили Коллин и Родольф, обращаясь к незнакомцу. - Он напился до чертиков.
Вдруг сквозь пьяный угар Шонара осенила трезвая мысль: он прочел на своей двери надпись, сделанную мелом:
"Я три раза заходила за новогодним подарком. Феми".
- Да нет же, нет! Я действительно у себя, - вскричал он. - Вот визитная карточка, которую оставила мне Феми к Новому году. Конечно, это моя дверь!
- Боже ты мой! Я весьма смущен, сударь…- проронил Родольф.
- Поверьте, сударь, - прибавил Коллин, - я всецело разделяю смущение моего друга.
Молодой человек не удержался от смеха.
- Соблаговолите зайти ко мне на минутку, - ответил он, - и ваш друг, конечно, сразу убедится, что он ошибся.
- Охотно.
Тут поэт и философ, подхватив Шонара под руки, ввели его в комнату, или вернее сказать, - во дворец Марселя, которого читатель, вероятно, уже узнал.
Шонар обвел комнату мутным взглядом и прошептал:
- Как украсилось мое жилище! Просто поразительно!
- Ну что? Теперь убедился? - спросил его Коллин.
Но тут Шонар заметил рояль, подошел к нему и заиграл гаммы.
- Эй, вы там, послушайте-ка! - сказал он, беря аккорды. - Все благополучно! Скотинка узнала хозяина! Си, ля, соль, фа, ми, ре! О-о! Проклятое ре! Ты неисправимо! Говорил же я, это мой рояль.
- Он настаивает на своем! - Коллин Родольфу.
- Он настаивает на своем! - повторил Родольф, обращаясь к Марселю.
- А это что? - добавил Шонар, показывая юбку, усеянную блестками, которая валялась на стуле. - Скажете, это не мой наряд?
И он в упор посмотрел на Марселя.
- А это? - продолжал он, снимая со стены повестку судебного исполнителя, о которой говорилось выше.
И он стал читать:
"Принимая во внимание изложенное, предписываю господину Шонару освободить помещение восьмого апреля, не позже полудня, и сдать его в полном порядке домовладельцу. Настоящая повестка вручена под расписку, гербовый сбор в сумме пяти франков взыскан".
- Ну и ну! Что же, по-вашему, я не тот господин Шонар, которого выселяют через судебного исполнителя и которого почтили гербовым сбором в сумме пяти франков? А это что такое? - продолжал он, увидав на ногах Марселя свои ночные туфли.
- Ведь это же мои шлепанцы, вышитые любезной мне рукой! Теперь вы, сударь, объясните, как вы попали к моим ларам? - спросил он Марселя.
- Господа, - ответил тот, обращаясь к Коллину и Родольфу, - признаю: ваш друг, - и он указал на Шонара, - действительно у себя дома.
- Ну вот и отлично, - воскликнул Шонар.
- Но и я, - продолжал Марсель, - я тоже у себя дома.
- Однако, - перебил его Родольф, - если наш друг узнаёт…
- Да, если наш друг…- подхватил Коллин.
- И если вы, со своей стороны, тоже помните… то как же могло случиться…
- Да, как же могло случиться…- повторил Коллин, словно эхо.
- Благоволите присесть, господа, - ответил Марсель. - Сейчас я вам разъясню эту загадку.
- Не спрыснуть ли нам разъяснение? - заикнулся Коллин.
- И не закусить ли малость? - добавил Родольф.
Молодые люди уселись за стол и дружно набросились на холодную телятину, которой они запаслись в погребке.
Тут Марсель рассказал о том, что произошло утром между ним и хозяином, когда он приехал сюда с вещами.
- В таком случае вы, сударь, вполне правы: мы находимся у вас, - сказал Марселю Родольф.
- Нет, нет, сударь, вы у себя дома, - учтиво ответил Марсель.
Но потребовалось немало труда, чтобы втолковать Шонару, что именно произошло. Тут приключился забавный инцидент, подливший масла в огонь. Разыскивая что-то в буфете, Шонар обнаружил там сдачу с пятисотфранковой ассигнации, которую господин Бернар утром разменял для Марселя.
- Так я и знал! Случай никогда меня не подведет! - вскричал он. - Теперь припоминаю: ведь я утром вышел из дому, твердо надеясь, что он мне подвернется! А он, узнав, что я просрочил все платежи, сам явился сюда, но как раз в мое отсутствие. Мы разошлись, вот и все. Вот здорово, что я оставил ключ в ящике!
- Счастливое заблуждение, - прошептал Родольф, наблюдая, как Шонар укладывает монеты ровными стопочками.
- Мечта, обольщение - такова жизнь, - добавил философ.
Марсель хохотал.
Час спустя все четверо крепко спали.
На другой день они проснулись около двенадцати и были крайне удивлены, увидев себя в такой компании. Шонар, Коллин и Родольф, по-видимому, не узнали друг друга и называли один другого не иначе, как "сударь". Марселю пришлось им напомнить, что накануне они явились к нему втроем.
В это время в комнату вошел папаша Дюран.
- Сударь, - обратился он к Марселю, - нынче девятое апреля тысяча восемьсот сорокового года. На улицах грязно. На троне по-прежнему его величество Луи-Филипп, король Франции и Наварры. Смотри-ка! - вскричал папаша Дюран при виде своего прежнего жильца, - господин Шонар! Как же вы сюда попали?
- По телеграфу! - ответил Шонар.
- Скажите на милость! Ну и шутник же вы! - ухмыльнулся швейцар.
- Дюран, я не терплю, чтобы слуги вмешивались в разговор! - его Марсель. - Сходите в соседнюю кухмистерскую и велите принести сюда завтрак на четыре персоны. Вот вам меню. - И он передал швейцару бумажку с перечнем блюд. - Ступайте.
- Вчера вы, господа, угостили меня ужином, - обратился Марсель к молодым людям, - позвольте же мне сегодня предложить вам завтрак - не у меня дома, а у вас, - добавил он, протягивая Шонару руку.
В конце завтрака Родольф взял слово.
- Господа, - сказал он, - позвольте расстаться с вами…
- Нет, нет, - воскликнул Шонар в порыве нежных чувств, - мы не расстанемся никогда!
- Конечно. Здесь так хорошо! - добавил Коллин.
- …расстаться ненадолго, - продолжал Родольф, - дело в том, что завтра выходит в свет "Покрывало Ириды" - модный журнал, который издается под моей редакцией. Я должен прочесть корректуры, через час я вернусь.
- Черт возьми! - воскликнул Коллин. - Вы мне напомнили, что у меня сегодня урок, я занимаюсь с одним индийским принцем, который приехал в Париж с целью изучить здесь арабский язык.
- Дадите урок завтра, - решил Марсель.
- Нельзя! - ответил философ. - Принц должен мне заплатить сегодня же. Кроме того, признаюсь, день для меня будет потерян, если я не загляну к букинистам.
- Но ты вернешься? - спросил Шонар.
- Со скоростью стрелы, пущенной умелой рукой, - ответил философ, любитель причудливых образов.
И они с Родольфом удалились.
- А в самом деле, - проговорил Шонар, оставшись наедине с Марселем, - чем нежиться на ложе безделия, не отправиться ли мне на поиски золота, чтобы утолить алчность господина Бернара?
- Разве вы все-таки собираетесь отсюда уезжать? - с беспокойством спросил Марсель.
- Ну да! Поневоле приходится, раз у меня повестка от судебного исполнителя. Одного гербового сбора пять франков!
- А если уедете, то и мебель с собой заберете? - допытывался Марсель.
- Разумеется. Не оставлю ни одного волоска, как выражается господин Бернар.
- Черт возьми! Это мне не по душе. Ведь я снял вашу комнату с мебелью, - возразил Марсель.
- А! Вот оно что! - протянул Шонар. - Увы! - добавил он грустно, - у меня нет никакой надежды раздобыть семьдесят пять франков - ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшем будущем.
- Постойте! - воскликнул Марсель. - У меня идея!
- Какая?
- Дело обстоит так: юридически эта комната моя, раз я заплатил за нее за месяц вперед.
- Комната - ваша. Но мебель я увезу на законном основании, как только расплачусь. А если бы мог, то увез бы ее и незаконно, - сказал Шонар.
- Значит, - продолжал Марсель, - у вас есть мебель, но нет помещения, а у меня есть помещение, но нет мебели.
- Вот именно.
- Комната мне нравится, - сказал Марсель.
- Мне тоже нравится. Нравится как никогда, - сказал Шонар.
- Как когда?
- Как никогда. Кажется, ясно.
- Значит, все может устроиться, - продолжал Марсель. - Оставайтесь здесь, я предоставляю комнату, вы - мебель.
- А кто будет платить? - осведомился Шонар.
- Деньги у меня сейчас есть, значит платить буду я. За следующий месяц заплатите вы. Подумайте.
- Я не привык долго раздумывать, особенно когда мне делают приятное предложение. Согласен. Да и в самом деле, живопись и музыка - сестры.
- Двоюродные, - поправил Марсель.
В это время возвратились Коллин и Родольф, - они встретились у подъезда.
Марсель и Шонар сообщили им о своем союзе.
- Господа, угощаю всю компанию обедом, - воскликнул Родольф, у которого в жилетном кармане звякнули деньги.
- А я-то собирался предложить то же самое! - подхватил Коллин, вынимая из кармана золотой, который он затем вставил себе в глаз. - Мой принц дал мне червонец на покупку индусско-арабской грамматики, а мне удалось купить ее за шесть су!
- А я взял авансом тридцать франков у кассира "Покрывала Ириды", сославшись на то, что должен привить себе оспу, - заявил Родольф.
- Итак, сегодня день получек! - заметил Шонар. - Один только я ни при чем. Это прямо-таки унизительно.
- Как бы то ни было, повторяю свое предложение, - продолжал Родольф.
- А я свое, - подхватил Коллин.
- Что же, пусть жребий решит, кому из нас расплачиваться, - предложил Родольф.
- Нет, - воскликнул Шонар. - У меня другое предложение - куда лучше!
- А именно?
- Родольф пусть платит за обед, а Коллин - за ужин.
- Поистине Соломоново решение, - обрадовался философ.
- Это будет почище Камачовой свадьбы, - заключил Марсель.
Обед состоялся в провансальском ресторанчике на улице Дофин, который славился своими официантами и вином. На еду и возлияния особенно не налегали, принимая во внимание, что следовало оставить место для ужина.
Завязавшееся накануне знакомство Шонара с Коллином и Родольфом, а затем с Марселем приобрело еще более интимный характер. Каждый из молодых людей провозгласил свое кредо в области искусства, все четверо пришли к убеждению, что им присуще одинаковое мужества и одни и те же надежды. Беседуя и споря, они обнаружили, что у них общие вкусы, что все они владеют оружием шутки, которая забавляет, не нанося ран, что сердца их еще не остыли, живут благородными порывами и глубоко чувствуют красоту. Все четверо исходили из тех же отправных точек и стремились к той же цели, им казалось, что встреча их - не пустая прихоть случая, что, быть может, само провидение, неизменный покровитель отверженных, соединяет их руки и шепотом подсказывает им евангельскую истину, которая должна бы стать единственным законом человечества: "Помогайте ближним и любите друг друга".
К концу обеда, когда воцарилась некая торжественная тишина, Родольф встал и провозгласил тост за будущее. Коллин ответил ему краткой речью, отнюдь не заимствованной из книг и не блиставшей никакими стилистическими красотами, он говорил на том милом, простом языке, который хоть и неуклюж, зато доходит до глубины сердца.
- И глуп же наш философ! - Шонар, наклоняясь к бокалу. - Он хочет, чтобы я разбавлял вино водицей!
После обеда приятели отправились пить кофей к "Мому", где они провели вечер накануне. Именно с этого дня заведение стало совершенно невыносимым для прочих завсегдатаев.
Насладившись кофеем и ликерами, кружок богемы, уже окончательно сформировавшийся, водворился на квартире Марселя, которая получила название "Шонарова Элизиума". Пока Коллин заказывал обещанный ужин, остальные запаслись петардами, ракетами и прочими пиротехническими снарядами. Перед тем как сесть на стол, приятели пустили из окна великолепный фейерверк, всполошивший весь дом, тем более что он сопровождался песней, которую друзья распевали во все горло:
Отпразднуем, отпразднуем,
Отпразднуем чудесный день!