- А зачем они мне? Разве я должен быть точь-в-точь таким, как ангелы на ваших кропильницах? Посланники небес не всегда обременяют себе плечи этими пернатыми веслами, ритмично рассекающими воздушные волны. Херувимы бывают бескрылые. Ведь не было же крыльев у тех двух слишком прекрасных ангелов, которые провели тревожную ночь в доме Лота, осажденном восточной толпой. Нет, они во всем были похожи на людей, дорожная пыль покрывала им ноги, и патриарх омыл их благоговейной рукой. Я позволю себе обратить ваше внимание, сударыня, на то, что согласно науке об органических превращениях, созданной Ламарком и Дарвином, птичьи крылья последовательно видоизменились в передние конечности у четвероногих и в руки у приматов, и, может быть, вы припоминаете, Морис, одно прискорбное явление атавизма - руки мисс Кэт, вашей бонны-англичанки, которая так любила вас шлепать. Они были очень похожи на ощипанные куриные крылья. Поэтому можно сказать, что существо, обладающее одновременно и руками и крыльями, это - чудовище и его следует отнести к области тератологии. У нас есть в раю херувимы, или керубы, имеющие вид крылатых быков, но это просто неуклюжие выдумки бога, который никогда не был художником. Правда, Победы в храме Афины Победоносной в афинском Акрополе поистине прекрасны, хотя у них есть и руки и крылья; прекрасна и Брешианская Победа со своими простертыми руками и длинными крыльями, ниспадающими на мощные бедра. Но это просто чудо греческого гения, которому удавались и гармонические чудовища. Греки не ошибались, современники ваши ошибаются на каждом шагу.
- Но вы вовсе не похожи на бесплотного духа, - сказала г-жа дез Обель.
- И все-таки, сударыня, я дух, если только они когда-либо существовали. И не вам, приявшей святое крещение, в этом сомневаться. Многие отцы церкви, как, например, святой Юстин, Тертуллиан, Ориген и Климент Александрийский, полагали, что ангелы не вполне духовны, а обладают телом из тончайшей материи. Блаженный Августин также считал, что у ангелов лучистое тело. Это мнение отвергнуто церковью, следовательно я - дух. Но что такое дух и что такое материя? Раньше их противопоставляли друг другу. Теперь же ваша человеческая наука старается объединить их как два аспекта одной и той же сущности. Она учит, что все исходит из эфира и все в него возвращается, что только движение превращает небесные волны в камни и металлы, что атомы, разбросанные в безграничном пространстве, в зависимости от скорости вращения по своим орбитам образуют все субстанции чувственного мира…
Но г-жа дез Обель не слушала. Ей не давала покоя одна мысль, и, чтоб разрешить свои сомнения, она спросила:
- Вы здесь давно?
- Я пришел вместе с Морисом.
Она покачала головой.
- Ах, вот как, очень мило.
Но ангел с небесной безмятежностью продолжал:
- Вся вселенная - это одни круги, эллипсы и гиперболы. Законы, которые властвуют над стихиями, управляют и каждой пылинкой. В первоначальном, исходном движении своей субстанции тело мое - дух, но, как вы видите, оно может перейти и в материальное состояние, изменив ритм своих элементов.
Говоря это, он уселся в кресло на черные чулки г-жи дез Обель. Пробили часы.
- Боже мой! Семь часов! - воскликнула Жильберта. - Что я мужу скажу? Он думает, что я пью чай на улице Риволи. Мы сегодня у Вердельеров. Уходите-ка скорее, господин Аркадий. Мне надо одеться. Я не могу терять ни секунды.
Ангел ответил, что почел бы долгом повиноваться г-же дез Обель, если б он мог показаться в приличном виде, но что он никак не может выйти на улицу безо всякой одежды.
- Если я пойду голый по улице, - сказал он, - я оскорблю этим людей, которые крепко держатся за свои древние привычки и никогда не делали попытки толком разобраться в них. Это и есть основа нравов. Некогда ангелы, которые восставали, как я, являлись христианам в самом причудливом и нелепом виде: черные, рогатые, мохнатые, хвостатые, с раздвоенными копытами, а иной раз даже с человечьим лицом на заду. Какая нелепость! Они были посмешищем для людей со вкусом и пугали только старух да маленьких детей, и за что бы они ни брались - у них ничего не выходило.
- Нет, в самом деле, как же он пойдет на улицу в таком виде? - рассудительно заметила г-жа дез Обель.
Морис швырнул небесному посланцу свою пижаму и ночные туфли. Для того чтобы выйти на улицу, этого было мало. Жильберта стала уговаривать своего возлюбленного сейчас же сбегать куда-нибудь за платьем. Он сказал, что можно попросить у швейцара. Она стала горячо возражать ему. По ее мнению, было просто безумие посвящать швейцара в такие дела.
- Вы хотите, - вскричала она, - чтобы они догадались, что… - Она показала на ангела и не договорила.
Юный д'Эспарвье бросился искать старьевщика.
Тем временем Жильберта, которая не могла больше ждать, потому что это грозило громким скандалом, зажгла свет и стала одеваться в присутствии ангела. Она делала это, нимало не конфузясь, так как умела применяться к обстоятельствам и считала, что в таком невероятном случае, когда небо с землей перепутались самым непостижимым образом, можно отбросить стыдливость. К тому же она знала, что хорошо сложена и что белье у нее отвечает всем требованиям моды. Так как видение из деликатности отказалось надеть пижаму Мориса, Жильберта при свете ламп не могла не заметить, что ее подозрения были основательны и что ангелы по виду действительно подобны мужчинам. Ей хотелось узнать, мнимая это видимость или реальная, и она спросила у сына света, не похожи ли ангелы на обезьян, которым, чтобы любить женщин, не хватает только денег.
- О да, Жильберта, - ответил Аркадий, - ангелы могут любить смертных женщин. Так говорит писание. В шестой главе Книги Бытия оказано: "Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, сыны божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал".
Вдруг Жильберта жалобно воскликнула:
- Боже мой, я никак не могу застегнуть платье. Пуговицы на спине.
Когда Морис вошел в комнату, он увидел коленопреклоненного ангела, который зашнуровывал ботинки грешной жены.
Жильберта схватила со стола муфту и сумочку.
- Я ничего не забыла? - сказала она. - Нет… До свидания, господин Аркадий. До свиданья, Морис. Да, уж буду я помнить этот день.
И она исчезла как сон.
- Вот вам, - оказал Морис, кидая ангелу ворох старья.
Молодой человек, заметив в витрине торговца случайными вещами рядом с кларнетами и клистирными трубками убогие лохмотья, купил за девятнадцать франков отрепья какого-то жалкого бедняка, который одевался в черное и покончил с собой. Ангел с присущим ему величием принял эту одежду и облачился в нее. И на нем она приобрела неожиданное изящество.
Он сделал шаг к двери.
- Так, значит, вы уходите от меня? - оказал Морис. - Окончательно? Боюсь, что когда-нибудь вы горько пожалеете об этой безумной выходке.
- Я не должен оглядываться. Прощайте, Морис.
Морис неловко сунул ему в руку пять луидоров.
- Прощайте, Аркадий.
Но едва только ангел переступил порог, в тот самый момент, когда в дверях мелькнула его пятка, Морис окликнул его:
- Аркадий, а мне ведь только сейчас пришло в голову… Значит, теперь уж у меня нет ангела-хранителя?
- Да, Морис, у вас его больше нет.
- Так что же со мной будет? Ведь надо же иметь ангела-хранителя. Скажите, пожалуйста, когда его нет, это не грозит какими-нибудь серьезными неприятностями? Может быть, это опасно?
- Прежде чем ответить вам, Морис, я должен спросить вас, как вы хотите, чтобы я отвечал: согласно ли вашим верованиям, которые раньше разделял и я, то есть согласно учению церкви и католической религии, или же согласно натурфилософии.
- На что она мне, ваша натурфилософия, отвечайте мне согласно религии, которую я исповедую и в лоне которой я хочу жить и умереть.
- Так вот, милый Морис, утрата ангела-хранителя лишит вас, по всей вероятности, некоторой духовной поддержки, некоторых милостей небесных. Я излагаю вам твердое мнение церкви на этот счет. Вам будет недоставать опоры, заступничества, утешения, которые руководили бы вами и укрепляли бы вас на пути к спасению. У вас будет меньше сил бороться с грехом, а у вас их и так немного. Словом, в смысле духовном вы будете лишены мужества и отрады. Прощайте, Морис. Когда увидите госпожу дез Обель, передайте ей мой привет.
- Вы уходите?
- Прощайте.
Аркадий исчез, а Морис, усевшись поглубже в кресло, долго сидел, опустив голову на руку.
Глава двенадцатая,
где рассказывается о том, как ангел Мирар, неся благодать и утешение в парижский квартал Елисейских полей, увидел кафешантанную певицу по имени Бушотта и полюбил ее
По улицам, утопавшим в рыжеватом тумане, прорезанном желтыми и белыми огнями, где лошадиное дыхание клубилось паром и стремительно мелькали фонари автомобилей, там, смешавшись с черными беспрерывными волнами пешеходов, шел ангел; он пересек весь город с севера на юг вплоть до пустынных бульваров левого берега. Невдалеке от старых стен Пор-Рояля есть маленький ресторанчик; каждый вечер он бросает на улицу тусклый свет своих запотевших окон. Поравнявшись с ним, Аркадий остановился, затем, толкнув дверь, очутился в зале, где стояли теплые жирные запахи, отрадные для горемык, продрогших от холода и голода. Бегло оглядевшись, он увидел русских нигилистов, итальянских анархистов, изгнанников, заговорщиков, бунтовщиков всех стран, живописные старческие головы, с которых борода и волосы струились словно потоки и водопады со скал, молодые лица, полные юношеской непримиримости, мрачные, блуждающие взоры, потускневшие глаза, исполненные бесконечной кротости, лица, искаженные мукой, а в уголке - двух русских женщин; одна была очень красива, другая безобразна, но обе казались одинаковыми в своем полном равнодушии и к уродству и к красоте. Не найдя того, кого искал, - в зале не было ни одного ангела, - Аркадий уселся за свободный мраморный столик.
Когда ангелы бывают голодны, они едят так же, как и все животные на земле, и пища, изменяясь под влиянием пищеварительной теплоты, соединяется с их небесной субстанцией. Когда Авраам увидел трех ангелов под дубом Мамврийским, он угостил их хлебами, испеченными Саррой, подал им целого теленка, масла, молока, и они ели. Лот, которого в доме его посетили два ангела, велел испечь для них опресноки, и они ели. Аркадий, получив из рук засаленного официанта жесткий, как подошва, бифштекс, тоже ел его. Между тем он вспоминал о сладостном досуге, о покое, о чудесных ученых занятиях, которые он бросил, о тяжком бремени, которое взвалил на себя, о трудах, утомлении, опасностях, на которые он себя обрек, и душа его была печальна, а сердце сжималось тревогой.
Когда он уже оканчивал свою скромную трапезу, в залу вошел бедно одетый молодой человек с усталым лицом. Окинув глазами столики, он подошел к ангелу и назвал его Абдиилом, ибо он тоже был небесный дух.
- Я был уверен, Мирар, что ты явишься на мой призыв, - сказал Аркадий, также называя ангельского собрата именем, которое тот некогда носил на небесах.
Но с тех пор, как этот архангел оставил свое служение богу, там уже забыли о Мираре. На земле его звали Теофилем Белэ, и он зарабатывал себе на пропитание тем, что днем давал уроки музыки детям, а по ночам играл на скрипке в кабачках.
- Так это ты, милый Абдиил? - сказал Теофиль. - Ну вот мы и встретились с тобой в этом печальном мире! Я рад, что мы увиделись, и все-таки мне жаль тебя, потому что мы ведем здесь тяжкую жизнь.
Но Аркадий отвечал:
- Друг, твоему изгнанию наступил конец. У меня великие замыслы. Я хочу, чтобы ты узнал о них и был заодно со мной.
И ангел-хранитель Мориса, заказав два стакана кофе, стал посвящать товарища в свои мысли и планы. Он рассказал о том, как, пребывая на земле, увлекся исследованиями, мало обычными для небесных духов, занимался богословием, космогонией, мировыми системами, учением о сущности материи, современными опытами в области превращения и потери энергии. Когда он познал природу, то увидел, что она находится в постоянном противоречии с тем, что он почерпнул у господина, которому служил. Этот алчный к восхвалениям повелитель, которому он так долго поклонялся, стал теперь в его глазах невежественным, тупым и жестоким тираном. Он отрекся от него, проклял его и будет бороться с ним. Он горит желанием снова поднять восстание ангелов. Он жаждет вступить в борьбу и надеется на победу.
- Но прежде всего, - заключил он, - необходимо измерить наши силы и силы противника.
И он спросил, много ли у Иалдаваофа врагов на земле и достаточно ли они могущественны.
Теофиль поднял на своего собрата удивленный взгляд. Ему, казалось, были непонятны эти речи.
- Дорогой мой сородич, - сказал он, - я пришел на твое приглашение потому, что ты мой старый товарищ, но я не знаю, чего ты хочешь от меня, и боюсь, что ничем не могу тебе помочь. Я не занимаюсь политикой и не выступаю реформатором. Я не восставший дух вроде тебя, не вольнодумец и не революционер. В глубине души я верен моему небесному создателю. Я по-прежнему поклоняюсь господину, которому больше не служу, и оплакиваю те дни, когда, закрывшись крылами, я среди множества других детей света сиял в их пламенном кольце, окружавшем его лучезарный престол. Любовь, земная любовь разлучила меня с богом. Я покинул небо ради одной из дочерей человеческих. Она была прекрасна и пела в кафешантане.
Они встали. Аркадий пошел с Теофилем, который жил в другом конце города, на углу бульвара Рошешуар и улицы Стейнкерк. Они шли по пустынным улицам, и возлюбленный певички рассказывал собрату о своей любви и своих горестях.
Его падение совершилось два года тому назад, совсем внезапно. Он принадлежал к восьмой ступени третьей иерархии, и в его обязанности входило осенять благодатью верующих, которых еще много во Франции, особенно среди высших офицеров армии и флота.
- Однажды летней ночью, - говорил он, - когда я спускался с неба даровать утешение, крепость в вере и мирную кончину некоторым благочестивым людям, живущим в квартале Этуаль, мои глаза, хотя и привыкшие к нетленному сиянию, были ослеплены огненными цветами, усеивавшими Елисейские поля. Громадные канделябры под деревьями у входа в кафе и рестораны придавали листве драгоценный блеск изумруда. Длинные гирлянды сияющих жемчужин огораживали пространство под открытым небом, где толпы мужчин и женщин теснились перед веселым оркестром, звуки которого смутно доносились до моих ушей. Ночь была душная, мои крылья устали, я спустился в один из таких садов и уселся, невидимый, среди зрителей. В этот миг на сцене появилась женщина в коротком платье с блестками. Свет лампы и грим на ее лице позволяли различить только взгляд и улыбку. У нее было гибкое, сладострастное тело. Она пела и танцевала. Аркадий, я всегда любил музыку и танцы, но хватающий за сердце голос и лукавые движения этого создания повергли меня в неведомый трепет. Я бледнел, краснел, глаза мои туманились, язык во рту пересох, я не мог двинуться с места.
И Теофиль рассказал, вздыхая, как, объятый желанием обладать этой женщиной, он не вернулся на небо, но, приняв образ человека, стал жить земной жизнью, ибо писано: "Тогда сыны божий увидали дочерей человеческих, что они красивы…"
Падший ангел Теофиль, утратив свою невинность и лишившись лицезрения бога, по крайней мере сохранил еще чистоту душевную. Одевшись в лохмотья, похищенные в лавочке перекупщика-еврея, он отправился к той, которую любил. Ее звали Бушотта, и жила она в маленькой каморке на Монмартре. Он бросился к ее ногам, сказал ей, что она восхитительна, что она чудесно поет, что он любит ее безумно, отрекся ради нее от семьи и родины, что он музыкант и что ему нечего есть. Она была тронута его юностью, чистотой, бедностью и любовью, накормила его, одела и полюбила.
Наконец после долгих и трудных поисков он нашел уроки сольфеджио и заработал немножко денег, которые принес своей подруге, не оставив себе ничего. И с этой минуты она его разлюбила. Она стала презирать его за грошовый заработок и открыто показывала ему свое равнодушие, скуку, отвращение. Она осыпала его упреками, насмешками, оскорблениями, но все же не бросала его, потому что до него, с его предшественниками она жила еще хуже. Семейные ссоры были для нее делом обычным, а вне дома ей приходилось вести очень трудную, напряженную и тяжелую жизнь и как артистке и как женщине. Теофиль любил ее, как в первую ночь, и страдал.
- Она переутомляет себя, - сказал он своему небесному брату, - и оттого у нее портится характер, но я уверен, что она меня любит. Я надеюсь, что скоро мне удастся получше устроить ее жизнь.
И он стал пространно рассказывать об оперетке, над которой он сейчас работал и которую рассчитывал поставить в одном из парижских театров. Один молодой поэт сочинил ему либретто. Это была история Алины, королевы Голконды, из сказки восемнадцатого века.
- У меня там множество мелодий, - рассказывал Теофиль, - моя музыка идет прямо из сердца. А сердце мое - неисчерпаемый источник мелодий. К сожалению, теперь любят ученые аранжировки, трудное письмо. Меня упрекают в том, что музыка у меня слишком плавная, слишком прозрачная, что стиль мой недостаточно колоритен, что в инструментовке у меня слишком мало мощных эффектов и резких контрастов. Гармония, гармония! Конечно, у нее есть свои достоинства, но она ничего не говорит сердцу. Только мелодия может восхитить нас и захватить, вызвать на губах улыбку и на глазах слезы.
Тут он сам засмеялся и всхлипнул, потом продолжал с жаром:
- Во мне бьет настоящий фонтан мелодий, но оркестровка - вот где зарыта собака! В раю, ты ведь знаешь, Аркадий, там у нас только арфы, цитры да водяной орган - вот и все инструменты.
Аркадий слушал друга рассеянно. Мысли его были заняты планами, которые переполняли его душу и теснили сердце.
- Не знаешь ли ты кого-нибудь из возмутившихся ангелов? - спросил он товарища. - Я знаю только одного князя Истара, с которым мы обменялись несколькими письмами. Он предложил мне разделить с ним его мансарду, пока я не найду себе жилья в этом городе. Здесь, кажется, ужасно дорогие квартиры.