- Нет, зачем? И постою… - отозвался старик.
- Садись, говорят!
- Нет, Роман Романович, увольте! Ин бывает, можно сесть, а ин бывает, не след.
- Ну, как знаешь! Беседа недолгая… А ты выслушай, а затем нам своё мнение доложишь. Вот с чем я к тебе, Александр Никитич: есть у тебя дядюшка?..
Сашок удивился и даже глаза выпятил.
- Ну, что же, ответствуй! Дядюшка-то ведь есть у тебя? И здесь в Москве теперь…
- Сказывали мне, но я…
- И ты, зная, что он в Москве, зачем же к нему не отправишься с поклоном? А ты, Кузьмич - человек пожилой, как же ты своего выходца не снарядил и не отправил? Ведь это неуважительная неблагопристойность.
Наступило молчание. Сашок не знал, что ответить, а Кузьмич был настолько озадачен, что, взятый врасплох, думал: "Как же в самом деле так?.."
- Скажи-ка ты мне, Кузьмич, как, по-твоему, хорошо это? В городе находится единственный близкий родственник молодого барина, и он к нему не отправляется, ему на него наплевать! Разве такое непочтение позволительно? Чего же он ждёт? Что князь Александр Алексеевич сам к нему с поклоном приедет?
- Виноват, Роман Романович! Вижу я теперь, что и я в таких дураках состою, каких мало на конюшне розгами наказывать. Прямо сказываю, и в уме у меня не было ничего такого! Узнал я, что князь Александр Алексеевич в Москве, и не подумал, что нам следует сейчас делать. Я только докладывал князиньке, спрашивал, как нам быть, а он отвечал - "не знаю".
- Действительно, Роман Романович, я и вам так объясню. Моё суждение такое, что мне нельзя к дядюшке ехать.
- Как нельзя?
- Ведь он же всю мою жизнь меня видеть не желал, завсегда относился ко мне особливо недоброжелательно, точно я чем провинился перед ним. И вот, когда мы узнали с Кузьмичом, что дядюшка в Москве, мы и решили, что ехать мне к дядюшке не следует. Он может меня не принять, выслать мне сказать что-либо нехорошее, а я - офицер.
- Верно ли? Так ли это?
- Точно так! - отозвался Кузьмич за своего питомца, - Именно так! Да ничего другого и быть не может.
- Ну, так вот что я тебе приехал сказать: твоему сиятельству одеваться в парадный кафтан, нацеплять всю амуницию парадную и отправляться к дядюшке. И прикажи доложить, что приехал, мол, князь Александр Никитич Козельский с достодолжным почтением к своему дядюшке. А если раньше не был по долгу своему родственному, то якобы из-за болезни и лежания в постели. Так и соври! Делать нечего! Поедешь? Что же?..
- Да я, право, не знаю, Роман Романович…
- Ну, слушай! Ты знаешь, что я был близким приятелем твоей покойной тётушки, знаешь, что я тебя люблю, всё, что мог, для тебя сделал. И если ты моего теперешнего совета не послушаешься, то ноги моей у тебя не будет! А ты, Кузьмич, если не настоишь на том, чтобы твой барин ехал к дядюшке, то докажешь мне этим, что ты…
- Дурак из дураков! - добавил Кузьмич.
- Верно!
- Я вот, Роман Романович, и ответствую: ни я, ни князинька дураками не будем. По совету вашему он у меня оденется и пойдёт.
- Так ли? - спросил Романов, глядя на Сашка.
- Если вы советуете, то, конечно, я готов. Только… как же быть, если дядюшка вышлет мне сказать что-нибудь оскорбительное?
- Ладно! Это мы увидим! Вот что, родной мой…
Романов хлопнул молодого человека по плечу и выговорил тише:
- Если Роман Романович советует что молодцу, которого любит, то, надо полагать, он знает, что делает. Я, может быть, вперёд знаю, как тебя твой дядюшка примет… Ну, мне не время, на службу пора!
Расцеловавшись с молодым человеком и провожаемый им до самого экипажа, Романов сел в карету и, уже отъезжая, крикнул:
- Ну! Не откладывай! Да вот что… От дядюшки заезжай ко мне рассказать, как он тебя в три метлы принял! Понял?
- Понял! - отозвался Сашок.
И пока карета удалялась, он стоял в недоумении, несколько разинув рот, и размышлял о последних словах: "Как же так - в три метлы?.. Зачем же тогда ехать?"
- Чего ты? - раздался за ним голос Кузьмича. - Нешто не понял, что Роман Романович шутки шутит? Нешто станет он посылать тебя на обиду? А ты лучше скажи: со штанишками-то - парадными как быть? Штопать скорее надо.
V
У подъезда большого дома князя Козельского стояла запряжённая тележка для самого князя. В качестве важного дворянина Козельский всегда выезжал в большой карете с двумя лакеями на запятках и цугом в шесть коней.
Когда запрягалась и подавалась для выезда одиночка, иногда приличная, а иногда и совсем невозможная, с рваной сбруей на тощей кляче, то все в доме знали, что князь едет "чудить" по Москве. Впрочем, два кучера, выезжавшие с барином на тележке, молчали, как немые, когда их расспрашивала дворня о том, где князь был и что делал. Это был строжайший приказ барина - не болтать. Зато толстый и важный кучер Гаврила, выезжавший с князем в карете с гербами, получал менее жалованья и был менее близким и доверенным лицом князя, чем кучера Игнат и Семён, выезжавшие с тележкой, иногда в драных кафтанах и шапках. Они были очевидцами "чудес" барина и были поэтому любимцами. Князь поехал на этот раз далеко от себя, поблизости от палат фельдмаршала Разумовского, на Гороховое поле. Здесь в глухом переулке он вместе с Семёном разыскал дом по данному адресу, а в глубине грязного топкого двора нашёл и мужика.
- Где у вас тут живёт вдова Леухина? - спросил он, пока молодец и ражий детина Семён остался ждать барина на улице. Во дворе можно было утопить коня.
Мужик указал на лачугу, куда князь поднялся по тёмной и грязной лестнице и очутился в смрадной комнате. Молодая женщина, худая, болезненная на вид, встретила его, недоумевая. Двое детей-оборвышей, девочка и мальчик, дико таращили глазёнки на незнакомого господина.
Оглядевшись, князь обратился к женщине с вопросом:
- Ваша как фамилия, сударыня моя?
- Леухина.
- А это ваши дети?
- Да-с.
- Вы, сказывали мне люди, в нужде большой?
- Да-с… Совсем плохо приходится, и если…
- Почти есть нечего?..
- Чёрным хлебом обходимся, милостивый барин. Когда есть. А то и хлеба нет. Мне бы самой одной…
- Погодите. Не расписывайте. Отвечайте только на вопросы, - перебил князь.
- Слушаю-с.
- Горничная есть у вас?
- Нету-с… Было и трое холопов, да когда…
- Прошу вас, сударыня, вторично не болтать, а отвечать кратко и толково на то, что я буду у вас спрашивать… Стало быть, всякое прислужническое дело и себе и детям вы сами справляете.
- Точно так-с.
- Давно ли вы в эдаком положении?
- Вот уже скоро год… Сначала было…
- Чего бы вы желали?
- Как то есть?
- Я спрашиваю, чего бы вы желали себе теперь?
Женщина глядела удивлённо.
- Неужели, сударыня, нельзя ответить на такой простой вопрос? Чего бы вы желали себе?
- Дети совсем впроголодь, и если можно…
- Получив немного денег, - продолжал за неё князь, - вы бы прежде всего озаботились их накормить?
- Да-с.
- Прекрасно. Деньги сейчас будут… Погодите, помолчите… Бельё и платье есть у вас?.. Или вот только то одно, что на вас теперь?
- Одна перемена белья и у детей, и у меня…
- Прекрасно. Квартира сырая…
- Теперь ничего, а зимой - беда…
- Ну-с. Желали бы вы иметь должность с жалованьем? Или вы ленивы и предпочитаете бедствовать и жить подачками?
- Я была бы счастливейшим человеком! - воскликнула Леухина. - Если бы я могла работать и иметь пропитание для детей… Но я дворянка… Я не могу идти в ключницы… Воля ваша… Стыдно.
- Верно, сударыня. Верно. Но должность и занятие подходящие - примете?
- Счастлива буду, сударь… Мы уже третий день голодаем совсем.
Мальчик смело приблизился к князю, дёрнул его за сюртук и, закинув назад головку, чтобы видеть его лицо, сказал:
- Дяденька. Дай хлебца.
- Сейчас, сейчас будет и хлебец и варенья, - улыбнулся князь.
- Какое варенье, - отозвалась женщина. - И есть нечего. И надеть нечего.
- Всё это сейчас будет, - сказал князь. - Всё это немудрёно устроить. Потихонечку, понемножечку всё наладится. А покуда собирайтесь-ка со мной! Пожитков и рухляди у вас, как я вижу, немного, почти ничего нет!
- Какие же пожитки? - отозвалась Леухина. - Что и было - продала, а то бы мы совсем с голоду померли.
- Так самое лучшее, сударыня моя, не берите ничего. Всё, что я вижу, лучше оставить тут.
Князь высунулся в окошко и крикнул Семёну через двор:
- Поезжай и приведи извозчика!
Семён вместо того, чтобы двинуться, обернулся и начал махать рукой. Далеко послышалось громыхание дрожек, и у ворот показался извозчик.
- Ну-с, пожалуйте! Забирайте ребятишек - и поедемте!
- Куда же-с? - отчасти робко спросила женщина.
- Это, моя сударынька, не ваше дело! Ведь не резать же я вас повезу Я приехал помочь. Коли желаете из беды выкарабкаться, то и повинуйтесь!
И через минут пять князь садился на свои дрожки, а Леухина с детьми и с узелком садилась на извозчика.
- В Тверскую гостиницу? - спросил кучер, когда князь сел.
- Вишь, какой умный, сам догадался!
- Мудрёное дело. Как же не догадаться, - отозвался Семён, - завсегда ведь этак же!
И тихой рысью, чтобы не дать извозчику отстать, князь двинулся и только через час был на краю Тверской, где начиналась Ямская слобода. Он остановился у крыльца большого двухэтажного постоялого двора, рядом с ямским двором вольных ямщиков, нанимаемых во все ближайшие к Москве города. С этого двора съезжали постоянно на "вольных" в Тверь, в Калугу, во Владимир, в Рязань и во все города, которые были не далее двухсот вёрст расстояния.
Князь вышел первым и спросил:
- Где Спиридон Иванович?
Но едва он назвал это имя, как пожилой мужик вышел к нему навстречу с поклоном.
- Господину Князеву наше почтение! Комнаты нужны-с?
- Верно-с! - отозвался "господин Князев", то есть князь.
- Прикажете те же самые две, что прошлый раз брали?
- Отлично, давайте! Хотя можно и одной обойтись. Видите, всего одна барынька с двумя ребятишками.
И через несколько минут Леухина с детьми была уже в простой, но чистой комнате постоялого двора, который величался гостиницей.
Через четверть часа новым постояльцам подали обедать.
- Ну, вот-с и ваше помещение! Спрашивайте, что вам нужно, кушайте на здоровье и помните одно: всё, что нынче или завтра к вам доставят сюда, всё то будет ваше собственное. Сегодня вам доставят бельё.
Выйдя и садясь в дрожки, князь сказал провожавшему его хозяину:
- Ну, Спиридон Иванович, кормите на убой! Слышите!
- Уж положитесь на меня, господин Князев, - ответил тот, - Я - человек с совестью. И не первый раз, да и не последний, конечно. Поверьте, что всех несчастных, коих вы у меня помещаете, я держу на особом положении. Всё лучшее им отпускается. Если я сам, по моему малому состоянию, не могу благодетельствовать, то я хоть помогать в благородном деле стараюсь.
Князь приказал кучеру ехать и прибавил:
- В разбойное место…
Через несколько минут дрожки остановились пред большим зданием Верхнего суда, и князь, войдя по большой лестнице, очутился в прихожей, где, как и всегда, сидела куча просителей. Князь разыскал чиновника и попросил доложить о себе главному начальнику. Через минуту он уже входил в его кабинет.
- Что прикажете, дорогой мой? - сказал Роман Романович, вставая навстречу.
- А вот что, дорогой мой: уже давненько, кажется, с месяц, что ли, толковали мы с вами об этом самом здании. Я сказывал, что все-то у вас грабители, душегубы, разбойники, а вы сказывали, что есть у вас и хорошие люди. Так ли?
- Так! Так! - рассмеялся Романов.
- Называл я вам главного грабителя, господина Скрябина, а вы даже как будто обиделись, говоря, что это клевета и что господин Скрябин не такой совсем, а якобы ваша правая рука. Так ли?
- Ну нет, князь, правой рукой я его не называл, а говорил, что он человек хороший, знающий своё дело и уж во всяком случае честный. Припоминается мне, что разговор наш шёл о лихоимцах. Ну, вот я вам на это и ответил, что другой кто, может быть, у меня тут и прихрамывает на этот счёт, а Скрябин человек честный.
- Ну вот, больше мне ничего и не надо. Пожалуйте, выслушайте… Тому сколько-то дней, я добился чести переговорить лично с господином заседателем и дал ему из рук в руки пять тысяч рублей за то, чтобы завершить дело в пользу ябедника и в ущерб правого. Скрябин взялся за дело так усердно, что мой правый уже нищ. Разумеется, он принял взятку не от князя Козельского, а от господина Телятева, коего я изобразил.
Романов глядел изумлённо в лицо князя.
- Если не верите, Роман Романович, то выслушайте дальше всё по порядку. И не одно, а два дела. Одно Баташева, а другое госпожи Калининой.
И князь передал обе тяжбы подробно.
- Да зачем же, князь, вы вмешались в пользу неправой стороны и повернули дело сами, деньгами, взяткой, в ущерб правого… Это уж совсем удивительно.
- А затем, Роман Романович, чтобы иметь верные доказательства, что деньгами можно заставить вашего Скрябина живого человека в землю зарыть. Дело Баташева тому образчик и доказательство. А затем, желание моё сердечное, кровное, избавить Москву от Скрябина.
Романов, озадаченный, переменился даже в лице и, очевидно, сильно взволновался.
- Я вам во всём верю на слово, князь, - признаюсь, это для меня некоторого рода удар.
- Так пожалуйте сейчас к нему, и докажем всё, приказав поличное подать. Оба дела кляузных, разбойных…
- Нет, князь, это совсем не нужно, - вздохнул Романов. - Я его вызову сюда… А покуда два слова о нашем деле. Я был у Александра Никитича, он боялся обиды от вас, оскорбления. А теперь будет тотчас же. Я заезжал от него к вам, сказать вам, но не застал вас дома.
- Спасибо вам. А сейчас, при мне же, побеседуйте с господином Скрябиным, - ответил князь, усмехаясь. Он боялся, как бы дело это не отложилось.
Романов высунулся в дверь и приказал позвать к себе главного заседателя. Через минуту появился чиновник, но вид у него теперь уже был совсем иной. Важности, которая была в нём, когда он беседовал с просителем Телятевым, не было и в помине. Явившись к главному своему начальнику, он остановился у порога, руки по швам.
- Притворите двери плотнее! - выговорил Романов несколько сурово. - Объясните, господин Скрябин, что, собственно, на днях произошло между вами и князем?
Чиновник вытаращил глаза, поглядел на начальника и выговорил:
- С каким князем, ваше превосходительство?
- А вот с этим самым князем! - показал старик на своего гостя.
Скрябин глядел поочерёдно на начальника и на господина Телятева, оказавшегося князем, и, наконец, произнёс:
- Я не понимаю-с, извините!
- Позвольте мне вкратце объяснить! - сказал князь. - Именуя себя Телятевым, я на прошлых днях передал господину Скрябину пять тысяч рублей в качестве простой взятки. Следовательно, Скрябин - лихоимец! Вот в чём заключается всё дело! Соизвольте, ваше превосходительство, спросить у него, получил ли он пять тысяч по делу Баташева и как дело решено теперь.
Романов обратился к чиновнику и выговорил:
- Правда ли всё это?
- Ваше превосходительство, это недоразумение… Они очень просили, а я, виноват, из жалости решился… Они просили ходатая, это для ходатая… по делу секунд-майора…
- Довольно! Вы признаёте, что деньги получили?
- Но, ваше превосходительство…
- У вас ли деньги? Или истрачены? Переданы?
- У меня-с…
- Ну-с, ступайте домой и пришлите мне их тотчас сюда, а сами подайте рапорт о болезни. Болеть вы будете месяца два, а за это время приискивайте себе должность где хотите.
- Ваше превосходительство!.. - вскрикнул Скрябин. - Я могу объяснить…
- Ступайте вон! Я сам делом займусь…
- Ваше превосходительство! - захрипел Скрябин и упал на колени.
- Полноте! Полноте! - резко произнёс Романов. - Со мной такими глупостями ничего не сделаете. Вставайте и выходите!
- Ваше превосходительство!
- Ступайте вон! - вскрикнул Романов.
Скрябин поднялся и, как бы ощупью или в темноте, нашёл дверь и вывалился вон.
- А что вы думаете, дорогой мой? Ведь мне этого мерзавца жалко стало! - сказал вдруг князь. - Сам же я настряпал, да сам же тут и раскаялся. Впрочем, это так. Минута такая. Когда я подумаю, что вы сотни людей в Москве избавите от этого кровопийцы, то, конечно, стоит радоваться. Спасибо вам, однако, за то, что так много мне верите.
VI
Сашок волновался наутро, сильно робел и был тревожен. Он одевался, собираясь не к князю Трубецкому, а к дяде, князю Козельскому. Этот дядя всегда представлялся ему сказочным Кощеем, злыднем, "отвратительным" человеком, и стал представляться теперь ещё страшнее. Вдобавок всё случилось вдруг, и он не успел мысленно приготовиться к тому, чтобы предстать пред лицом человека, которого никогда не видал и о котором, кроме худого, ничего никогда не слыхал.
Через сутки после того, как Романов побывал у Сашка, молодой человек уже подъезжал к большому, великолепному дому в глубине двора. Отдав свою лошадь конюху, Сашок вошёл и, встреченный швейцаром в епанче и с булавой, объявил своё имя.
Один из лакеев, по виду старший, особенно вежливо поклонившись князю, тотчас быстро побежал по парадной лестнице с докладом. Через полминуты он уже спускался обратно со словами:
- Пожалуйте! Князь приказал просить и сказать, что рад дорогому гостю, коего давно ожидает.
Сашок, ободрённый этими словами, стал подниматься по лестнице, но всё-таки чувствовал, что сильно робеет. Пройдя огромную залу, затем три парадные гостиные разных цветов, Сашок увидал в глубине лакея, стоящего у запертых дверей и, по-видимому, ожидающего его. При его приближении лакей растворил дверь и посторонился. Сашок вошёл. Мысленно он готовил фразу "По долгу родственному и особливому почтению имею честь явиться к вам, дядюшка…"
Фраза была длинная, хорошо составленная дома, потом прибавленная в дороге, но теперь, когда Сашок переступил порог, всё до последнего слова выскочило у него из головы. К нему навстречу шёл высокий человек, статный, моложавый, в тёмном бархатном шлафроке. Он протянул руки, обнял молодого человека и расцеловался с ним трижды.
Но Сашок, глядевший дяде в лицо, был так ошеломлён, что стоял истуканом, вытаращив глаза и разинув рот.
- Удивился, голубчик? - выговорил князь.
Сашок двинул губами, но ничего произнести не мог.
- Садись! Сейчас всё узнаешь!
Удивление молодого человека объяснялось тем, что вместо дяди - князя Козельского перед ним был, не в поношенном платье, а в богатом шлафроке, Вавилон Ассирьевич Покуда.
Сашок ничего сообразить не мог и только изумлялся поразительному, неслыханному сходству двух людей. Мысль, что это тот же человек, не пришла ему на ум.