* * *
А дни проходили, и каждый из дней заканчивался одинаково. Удаляясь в ложницу, князь Даниил наказывал дворецкому Ивану Клуше разбудить его в любой час, в полночь и за полночь, если приедут вестники от боярина Протасия или Шемяки Горюна.
Иван Романович Клуша, прижившийся на покойном и почетном месте княжеского дворецкого, преданно мигал редкими ресницами, силился склониться в поклоне. Боярин стал дородным без меры, чрево носил впереди себя с трудом, и поклон был для него подвигом немалым. Заверял:
- Исполню, княже! Как велел, так и исполню!.
Спать боярин пристраивался, являя усердие, в каморке перед княжеской ложницей, вместе с телохранителями, только перину велел принести из дома, чтобы не отлежать бока на жесткой скамье. Засыпая, в свою очередь наказывал холопу:
- Если будут вестники, буди меня в полночь и за полночь!
Но ночные вестники не приезжали, и Иван Клуша успокоился, начал по привычке выкушивать для крепости сна чару-другую хлебного вина. Если б он мог предугадать, что чарки эти обернутся позором, после которого он не посмеет показываться на глаза князю! Если б знал!..
А случилось так: вестник приехал, а боярина Клушу не могли добудиться. Давно уже прошел в княжескую ложницу сотник Шемяка Горюн, оставляя на полу комья дорожной грязи. Уже и сам Даниил показался на пороге, поправляя перевязь меча. А холоп безуспешно старался разбудить боярина Клушу, тряс его за плечи, испуганно шептал в ухо: "Очнись, господине! Очнись!" Иван Клуша только мотал головой и снова заваливался на скамью. Толстые губы его шевелились, но только холоп, низко склонившийся к боярину, мог разобрать слова: "Ис-пол-ню-ю-ю…" От Ивана Клуши шибко попахивало хлебным вином.
Князь Даниил презрительно скользнул взглядом по распростертому боярину и вышел из каморки.
Холоп в сердцах пнул сапогом скляницу из-под вина; скляница покатилась по чисто выскобленному полу и разлетелась вдребезги, ударившись о стену.
А дворецкий Иван Романович Клуша, оставленный наконец в покое, снова повернулся лицом к стене и, удовлетворенно почмокав губами, затих. Наверное, ему снились хорошие сны.
3
Сквозь непроглядную темень, сквозь дрожащую пелену дождя, разбрызгивая копытами стылые лужи, спотыкаясь об обнаженные корневища, скакали в ночь всадники с горящими факелами.
Ошеломляющим был переход от уютного тепла княжеского дворца к бешеной скачке по лесной дороге.
Наперерез всадникам кидались черные ели, угрожающе взмахивали колючими лапами и будто опрокидывались за спиной на землю. Даниилу казалось, что это не он с ближней дружиной мчится по ночному лесу, а сам лес бежит навстречу, расступается перед багровым пламенем факелов и снова смыкается позади, и нет перед ним никакой дороги - лишь враждебный, нескончаемый лес.
Но дорога была, хоть знали о том, куда она ведет, всего два человека - сам Даниил да сотник Шемяка, и отпущено было на эту дорогу времени до рассвета.
Князь Иван, переяславский наследник, ждал москвичей в лесной деревеньке возле устья речки Всходни, отъехав тайно от своего обоза…
Князь Даниил Александрович не осуждал племянника за подчеркнутую потаенность встречи. Понимал, что иначе Иван поступить не мог, и хорошо, что возле него нашелся кто-то мудрый, подсказавший княжичу опасность людской молвы о встрече с Даниилом Московским. В Переяславле ведь еще сидели наместники великого князя Андрея, и неизвестно было, как они поступят. Не воспользуются ли слухами о переговорах Ивана с московским князем, чтобы не пустить его в Переяславль?
Скоро, скоро все разъяснятся! От Москвы до устья Всходни всего двадцать верст лесной дороги…
* * *
Всадники выехали из леса на большую поляну, за которой стояли избы, едва различимые в предрассветном сумраке. Даниил придержал коня, повернулся к Шемяке:
- Здесь, что ли?
- Будто бы здесь, - нерешительно отозвался сотник. - Прости, княже, отъезжал я в темноте, доподлинно не сметил… Но стог помню, что по правую руку от избы стоял, и колодезь тоже… Здесь!
Всадники поехали через поляну, заросшую высокой травой. Ветер стих. Дождь моросил неслышно, оседал водяной пылью на шлемы дружинников, на спины коней, каплями скатывался по жесткой осоке.
Из деревни выехали навстречу всадники с копьями в руках. Окликнули издали:
- Кто такие?
- Москва!
- Переяславль! - донесся ответный условный крик.
К князю Даниилу приблизился не старый еще, плотный боярин с русой бородой, в меховой шапке, надвинутой на глаза, в суконном плаще, полы которого опускались ниже стремян. Даниил сразу узнал его: дворецкий покойного великого князя - Антоний. По словам сотника Шемяки ныне Антоний был первым советчиком княжича Ивана.
Боярин Антоний коротко поклонился, сказал вялым, недовольным голосом:
- С благополучным прибытием, княже. Который час ждем. Рассветает скоро. Князь Иван Дмитриевич уже отъезжать собрался. Еще немного, и не застали бы его…
Даниилу не понравились ни слова боярина, ни то, как он произнес их. Давненько уже никто с ним, князем Даниилом, не осмеливался так разговаривать. Можно было так понять, что боярин Антоний упрекает москвичей за промедление, как будто Даниил не торопился, как только мог, не скакал всю ночь через лесную глухомань!
Но что удивляться? Высокомерие боярина Антония запомнилось Даниилу еще по детским годам, когда он жил у старшего брата. Тогда приходилось терпеть, но нынче…
"Пора бы менять боярину обхождение, пора!" - раздраженно подумал Даниил, но обиды своей не выдал, ответно поприветствовал:
- Рад видеть тебя, боярин, в добром здравии. Веди к князю. Я тоже заждался.
Стремя в стремя, будто ровня, князь и боярин поехали вдоль забора из кривых осиновых жердей, свернули в ворота.
Княжич Иван - высокий, слегка сутулый юноша с длинными белокурыми волосами - стоял на крылечке избы, близоруко щурился.
Даниил соскочил с коня, обнял племянника за узкие плечи.
Иван всхлипнул по-детски, уткнулся ему в грудь мокрым от дождя, безбородым лицом. Даниил коснулся ладонью его волос, легких, будто пух, и ему вдруг захотелось приласкать и утешить Ивана, как обиженного ребенка.
"Не в нашу породу Иван, не в Александровичей! - подумал Даниил. - Отец его Дмитрий в те же восемнадцать лет прославленным воителем был, а этот дите сущее…"
Боярин Антоний, будто почувствовав слабость Ивана и желая уберечь от нее, властно взял его за локоть, громко сказал:
- Зови гостя в избу, княже. Зови.
Не отпуская руки, боярин Антоний повел Ивана в избу, усадил в красный угол и сам уселся рядом.
"Будто дитенка привел!" - опять отметил Даниил и подумал, что, видно, не с Иваном придется ему разговаривать, а больше с этим упрямым боярином, который, как видно, совсем подмял под себя слабого волей княжича.
Так оно и вышло. Иван больше молчал, только голову наклонял, соглашаясь с боярином. А боярин Антоний настырно требовал от москвичей одного - войска! Пусть-де московский князь пришлет конные дружины, но не под московским стягом, а под переяславским, и не со своими воеводами, а под начало воевод князя Ивана, чтобы никто не догадался о московской помощи.
Князь Даниил не отказывался помочь Ивану, отнюдь нет! Конное войско было готово и уже двигалось - и Даниил знал это - к условленному месту встречи. Но требования боярина Антония показались Даниилу чрезмерными: московские полки никогда не ходили под чужими стягами!
К тому же Антоний только требовал, а сам ничего не обещал. А Даниилу нужны были взаимные обязательства Ивана, навечно скрепленные крестоцелованием.
Но от этого-то и старался уклониться боярин Антоний.
- Отложим до другой поры, княже! - упрямо повторял он. - Вернется Иван Дмитриевич на отцовский удел, тогда и поговорим, что Переяславль может для Москвы сделать…
И еще одно настораживало князя Даниила, казалось неверным и даже опасным: боярин Антоний мыслил не как думный человек маленького удельного владетеля, а как великокняжеский большой боярин. Видно, ничему не научили Антония горькие неудачи последнего года, и он по-прежнему мечтал войти хозяином в стольный Владимир, хотя за этой мечтой не было больше ни прежних многолюдных полков, ни громкого имени великого князя Дмитрия Александровича. Понять Антония было можно - всю жизнь отдал боярин возвышению старшего Александровича, но оправдать - нет!
В невозвратные времена были обращены глаза боярина Антония. Он не понимал, что его время прошло, что мечтания о власти над Русью, не подкрепленные ничем, кроме собственного тщеславия, приведут к гибельной для Ивана усобной войне с великим князем Андреем…
А Ивана напыщенные речи боярина будто заворожили, он смотрел на своего советчика преданно и восхищенно, поддакивал:
- Верно говорит боярин! Отцовское наследство - не только Переяславль, Владимир - тоже…
Князь Даниил Александрович с жалостью смотрел на разволновавшегося племянника. "Неужто не понимает, что нелепо мечтать о великом княжении, когда и малого-то в руках нет? Надо развеять пустые мечтания, пока они не привели Ивана к опасности!"
Князь Даниил повернулся к Антонию, ударил кулаком по столу:
- Куда зовешь своего князя, боярин? С огнем играешь?
- Не привыкли Александровичи бояться врагов… - начал было Антоний, но князь Даниил прервал его:
- Бояться не привыкли, но и неразумными не были. Смири гордыню, боярин! Гибельна твоя гордыня!
- Жизни не жалел, служа господину моему Дмитрию Александровичу! - вскинулся Антоний. - И сыну его служа, жизни тако же не пожалею!
- Кому нужна твоя жизнь, боярин? - жестко и презрительно спросил вдруг Даниил после минутного молчания. - Окупишь ты жизнью своею конечное разорение Переяславского княжества? Нет, не окупишь! - И добавил угрожающе: - Если б не знал твою верность старшему брату, боярин, то подумал бы, что недруг подсказывает Ивану недоброе, погибельное… Смири гордыню, боярин!
Антоний вскочил, оскорбленный. Губы его дрожали, с трудом выговаривая бессвязные слова:
- Мыслимо ли?! Слуге верному?! Обидно се! Защити, господин Иван Дмитриевич, от поношения!
Иван съежился, боязливо переводя взгляд с обиженного боярина на князя Даниила, грозно сдвинувшего брови, и снова на Антония, ждавшего его слова в свою защиту.
Тяжелое молчание повисло в избе, и никто не решался первым нарушить его, чтобы не омрачить взаимным недоброжелательством встречу, от которой так много ждали и москвичи, и переяславцы.
Зашевелился в своем углу сотник Шемяка Горюн, будто нечаянно стукнул по полу ножнами меча.
Заскрипела, отворяясь, дверь. И все повернули головы на этот скрип, почувствовав неожиданное облегчение.
Заполнив дверной проем широкой окольчуженной грудью, наклонив под притолокой голову в островерхом шлеме, в избу тяжело шагнул седобородый мрачный великан. С конца плети, зажатой в могучем кулаке, падали на пол капли воды.
- Сей муж Илья Кловыня, воевода московской конной рати! - торжественно возгласил Даниил. - Где твои люди, воевода?
- Семь сотен ратников, как велено было, возле деревни стоят, - прогудел Кловыня. - Может, сам посмотришь, княже?
Переяславцы удивленно переглянулись. Видно, даже многоопытный боярин Антоний не ожидал столь скорого прибытия московской конницы.
"Вот случай удалить боярина и остаться с Иваном наедине!" - решил Даниил, направляясь к двери. За ним нерешительно потянулся Иван.
Боярин Антоний тоже вскочил со скамьи, с неожиданным проворством обогнал княжича, прижался к косяку, чтобы пропустить его вперед, - решил, видно, не оставлять своего воспитанника без присмотра и на улице.
Но князь Даниил вдруг остановился возле порога, обнял Ивана за плечи и небрежно бросил Антонию:
- Ты пойди, боярин, посмотри воинство. Воевода тебя проводит. А мы с братиничем, пожалуй, в избе останемся, поговорим по-родственному…
Антоний замахал руками, не соглашаясь.
- Иди, боярин! - настойчиво повторил Даниил.
Оттесняя Антония за порог, глыбой надвинулся воевода Илья Кловыня:
- Иди!
Подскочивший Шемяка Горюн крепко взял Антония под руку, будто желая вежливо подержать, а на самом деле чуть не силой вытолкнул его за дверь.
За прикрытой дверью малое время слышалась какая-то возня, приглушенные голоса, потом все стихло.
Даниил и Иван остались одни.
Они опять сели за стол, каждый на свое место. Даниил отодвинул в сторону железный светец с тремя тонкими свечами. Свечи были из плохого воска, чадили и потрескивали, как сырые поленья в печи. Дрожащие язычки пламени отражались в серых глазах Ивана, и взгляд этих глаз казался Даниилу каким-то зыбким, ненадежным.
А Даниилу хотелось найти в глазах Ивана твердость, веру в общее дело, которое объединило бы их, самых близких людей покойного Дмитрия Александровича.
Даниил верил, что такое единение возможно, если Иван пойдет за ним, московским князем, и если дорога, которую выберет для себя переяславский наследник, будет направлена не к призрачному блеску стольного Владимира, а к достижимой цели - сохранению Переяславского княжества.
Но эти оба "если" зависели от того, сумеет ли он, Даниил, убедить Ивана в своей правоте, оторвать его от боярина Антония. И Даниил начал:
- Ответствуй, как на исповеди, как перед отцом твоим, ибо я тебе отныне вместо отца: по плечу ли тебе великокняжеское бремя? Чувствуешь ли твердость и силу в себе, чтобы спорить с князем Андреем? Готов ли на вечные тревоги, на кровь и вражду? Отвечай, как думаешь сам, ибо как мыслит боярин Антоний, я уже слышал…
И Иван на каждый вопрос без промедления отвечал:
- Нет! Нет! Нет!
- Так почему же ты идешь за боярином? - настойчиво допытывался Даниил. - Боярин прошлым жив, тебе же о будущем думать надо. Почему его слушаешь?
Иван опустил глаза, проговорил тихо, с усилием:
- Стыдно мне слабость перед отцовскими боярами показывать. Говорят они, что я-де от дела родителя своего отказываюсь, если не думаю о великом княжении…
- Стыдно? - насмешливо переспросил Даниил. - А чужим умом жить не стыдно? Запомни, Иван, княжескую заповедь: бояр выслушай, но поступай по своему разумению. Князь над боярами, а не бояре над князем. Так Богом установлено - князь над всеми! Только так можно княжить!
- Трудно мне…
- А какому князю легко? - перебил Даниил. - Думаешь, мне было легко, когда сел неразумным отроком на московский удел? Бояре замучили советами да увещеваниями, вроде как тебя Антоний. Не сразу я их гордыню переломил…
- И у тебя, значит, подобное было?
- Было, Иван, было.
- Что мне делать-то? Присоветуй. Как в темном лесу я.
Даниил перегнулся через стол и принялся втолковывать свой взгляд на княжеские дела, с радостью подмечая, как тает холодок в глазах племянника:
- Не та теперь Русь, что была при батюшке твоем, совсем не та. Владимирское княжество, опора всякого великого князя, силу потеряло. Не по плечу нынче Владимиру властвовать над Русью. Призрак это, не живой человек. Опору теперь нужно искать лишь в своем собственном княжестве, крепить его, расширять. Будешь своим княжеством силен, можно и о стольном Владимире подумать, но не менять на него свое княжество, а к своему княжеству присоединять, как добавку! Но и для Москвы, и для Переяславля не скоро такое будет возможным. На десятилетия счет придется вести! А пока наше дело - сохранить имеющееся. Запомни накрепко: в одиночку ни Переяславлю, ни Москве против великого князя Андрея не выстоять! В единении спасение! Как пальцы, в кулак сжатые! В железную боевую рукавицу затянутые! Всесокрушающие! Дружбу тебе предлагает Москва. Не отталкивай ее!..
Иван растроганно всхлипнул:
- Единым сердцем и единой душою буду с тобой, княже! Даниил расстегнул ворот рубахи, вытащил золотой нательный крест, протянул Ивану:
- Се крест деда твоего и отца моего, благоверного князя Александра Ярославича Невского. Поцелуем крест на взаимную дружбу и верность!
Иван благоговейно прикоснулся к кресту губами, в его глазах блеснули слезы.
- На дедовском кресте клятва нерушима! - строго, почти угрожающе возгласил князь Даниил. - Аминь…
Потом Даниил откинулся на скамью, обтер платком вспотевший лоб, вздохнул облегченно: "Наконец-то!" Продолжил уже спокойно, буднично:
- Конная рать с воеводой Ильей Кловыней пойдет следом за твоим обозом. Если понадобится - позови его, воевода знает, что делать. А лучше бы сам управился с великокняжескими наместниками. Андрею о нашем союзе ни к чему знать.
- Сделаю, как велишь…
- О кончине отца твоего, если в Переяславле не знают, молчи. Веди дело так, будто отец за тобой следом идет, а ты его опередил, чтобы перенять город у наместников отцовым именем…
- Сделаю, как велишь…
- Как в город войдешь, собирай людей из волостей, садись в крепкую осаду. Если князь Андрей ратью на тебя пойдет, шли гонцов в Москву.
- Спасибо, княже. Пошлю…
- Боярину Антонию пока не говори о решенном между нами.
- Не скажу, княже…
- Ну, с Богом! - решительно поднялся Даниил. - На твердость твою уповаю, на верность родственную. Брат для брата в трудный час! Пусть слова эти условными между нами будут. Кто придет к тебе с этими словами - тот мой доверенный человек.
Даниил обнял племянника, еще раз шепнул на прощание:
- Будь тверд!..
* * *
Небо над лесом посветлело, но дождь продолжал сыпать, как из сита, мелко и надоедливо.
То ли от непогоды, то ли от того, что не было больше подгоняющего азарта спешки, обратная дорога показалась Даниилу бесконечно длинной.
Даниил покачивался в седле, борясь с навалившейся вдруг дремотой. "Дело сделано! Дело сделано!" - повторял он про себя, но повторял как-то равнодушно, без радости. Удачные переговоры с княжичем Иваном были лишь малым шагом на бесконечной дороге княжеских забот, которыми ему предстояло заниматься и сегодня, и завтра, и через год, и всю жизнь, потому что каждое свершенное дело тянуло за собой множество новых дел и забот, и так - без конца…
Вот и теперь, возвращаясь в Москву, князь Даниил Александрович мучился новой заботой: "Как с Тверью?"