- Превращайтесь в короля, сэр! И вы сразу поймёте, как тяжела корона. Тот, кто не обрёл самого себя и не стал двуглавым, как орёл нашей империи, тому не следует тянуть руки к короне - будь то земной королевский венец или тиара адептата.
И император погружается в сон, как давным-давно выбившийся из сил путник. Голова моя шла кругом… Ну откуда знать этому фантастическому старику, сидящему передо мной в выцветшем кресле, о моем самом сокровенном?! Как он мог догадаться?.. И мне сразу вспомнилась королева Елизавета: разве и с её губ не слетали порой слова, явно внушенные свыше, которые она лишь, как медиум, повторяла?! Слова из мира иного, бросить якорь в потусторонних бухтах которого надменная английская королева, занятая сугубо земными делами, никогда бы не помыслила!.. И вот теперь: император Рудольф! Он тоже! Какая все же странная аура окружает тех, кто восседает на троне! Быть может, они - тени, проекции каких-то абсолютных существ, коронованных "по ту сторону"?!
Император внезапно вскидывает голову:
- Ну так как же порешим с вашим эликсиром?
- Как пожелает Ваше Величество.
- Хорошо. Завтра в это же время, - коротко бросает император. - О нашей встрече - никому. Это в ваших же интересах.
Я молча кланяюсь… Свободен? Как будто да… Император вновь начинает клевать носом… Я подхожу к низкой двери, открываю - и в ужасе отшатываюсь: угрожающе обернув ко мне жуткий зев, за порогом вскакивает какое-то огненное чудовище. Демон, явившийся из преисподней? Присмотревшись, я понимаю, что передо мной гигантский лев, но мне от этого не легче. Зверь близоруко и зло щурит на меня свои зелёные кошачьи глаза, потом, оскалившись, с голодным видом облизывается… Шаг за шагом я отступаю пред этим стражем порога, который бесшумно и лениво протискивается в дверь. Вот он по-кошачьи выгибает спину, явно готовясь к прыжку… Парализованный смертельным ужасом, я вдруг понимаю: это не лев! Дьявольский лик в огненно-рыжей гриве… он ухмыляется… скалит зубы в свирепом смехе… это - лицо Бартлета Грина! Я хочу закричать, но язык не повинуется мне…
Тогда император как-то особенно цокает языком, рыжее чудовище поворачивает голову, послушно подходит к креслу Рудольфа и, урча, вытягивается рядом; в прихожей что-то зазвенело, когда могучее тело опустилось на пол. Слава Богу, это всё же лев! Гигантский экземпляр берберского льва с огненной гривой.
Снаружи, за окном, Олений ров шелестит кронами деревьев…
Император кивает мне:
- Видите, какая у нас надёжная стража. "Алый лев" всегда на пороге тайны. Для пущего устрашения самозваных детей доктрины. Ступайте!
В мои уши врывается дикий шум. Дым коромыслом… Гремит разухабистая танцевальная мелодия… Какое-то огромное помещение… Ах, ну да: это же пир, который мы с Келли даём в честь славного града Праги в большой зале ратуши. В голове гудит от грохота и топота хмельной толпы, от заздравных криков, которые одновременно вырываются из множества глоток. Келли, качаясь как в сильнейший шторм, бредёт ко мне с братиной, полной пенного богемского пива. Выражение лица самое вульгарное… Омерзительно пошлое… Крысиную физиономию бывшего продувного стряпчего сейчас не скрывают начесанные волосы. Отвратительные пунцовые шрамы пылают на месте отрезанных ушей.
- Братан, - брызжет слюной мой подгулявший компаньон, - бр… братан, до… доставай алую пу… пудру… Э-эх, до дна, г… говорю я тебе, всё р… равно н… ни гроша, бр… братан!
Брезгливая тошнота подступает к горлу - и страх…
- Как? Уже все спустил? То, что я, надрывая душу, месяцами вымаливал у Ангела?!
- Ч… что мне до т… твоей р… рваной души, бр… братан? - лепечет блаженно пролет. - Д… давай пудру и с… сматываемся отсюда!
- И что дальше?
- Д… дальше? Обер-бургграф им… императора Урсин граф Розенберг, п… придворный дурак, уж… жо не откажет нам в монете…
Слепая ярость вскипает во мне. Ничего не видя перед собой, бью наудачу… Братина с грохотом летит на пол, забрызгав мой лучший камзол вышгородским пивом. Келли изрыгает проклятия. Дрожащее жало ненависти то здесь, то там мелькает вокруг меня в пелене кутежа. А музыка в зале наяривает:
Три гроша, три кружки,
три шлюхи - и хва…
- Строишь из себя, аристократишка?! - вопит шарлатан. - Пу… пудру, тебе говорят!
- Пудра обещана императору!
- Пусть ваш император меня…
- Молчать, негодяй!
- Ты, баронет с большой дороги! Кому принадлежат шары и книга?
- Интересно, что бы ты без меня с ними делал?
- А кто свистит Ангелу: апорт?! Э?..
- Ничтожество!
- С… святоша!
- Прочь с моих глаз, мерзавец, или…
- Чьи-то руки обвиваются сзади вокруг плеч и парализуют удар моей обнаженной шпаги… Яна, рыдая, повисает у меня на шее.
На мгновение я снова тот, кто сидит за письменным столом, не сводя завороженных глаз с чёрного кристалла, - но лишь на один краткий, мимолетный миг, потом моё Я, как влага в сообщающихся сосудах, опять переливается в причудливую ёмкость по имени Джон Ди и меня вбирает в себя самый древний и запущенный квартал средневековой Праги. Иду куда глаза глядят… Чувствую смутную потребность занырнуть в самую глубину мёртвых стоячих вод, зарыться с головой в донный бархатный ил той безымянной, бессовестной, бесчестной черни, которая заполняет тупое однообразие беспросветных будней удовлетворением своих чадных инстинктов: утроба, похоть…
Что есть конец всякого устремления? Усталость… Отвращение… Разочарование… Дерьмо аристократа ничем не отличается от дерьма плебея. Процесс пищеварения у императора такой же, как у золотаря. Какое заблуждение взирать на свитое на вершине Градчан императорское гнездо как на небеса! Да и небеса… Чем, собственно, одаривают они нас? Дождь, промозглый туман, бесконечная слякоть грязного, мокрого снега… Часами хлюпаю я в этих небесных экскрементах, которые мерзкой липкой массой - нечего сказать, манна небесная! - обрушиваются со свинцовой высоты… Ангелическая перистальтика - отвратительно, отвратительно… Тут только я замечаю, что меня опять занесло в гетто. К отверженным из отверженных. Ужасная вонь царит здесь, где обитает по чьей-то злой воле скученный на нескольких переулках целый народ, который совокупляется, рожает, растёт и умирает слоями - на кладбище настилая мёртвых на истлевшие останки своих предшественников, а в сумрачных жилых башнях - живых над живыми, как сельдь в бочках… И они молятся и ждут, стирают себе колени в кровь, но - ждут, и ждут, и ждут… век за веком… ждут Ангела. Ждут исполнения Завета…
Джон Ди, что твои молитвы и ожидание, что твоя вера и надежда на обещания Зелёного Ангела рядом с ожиданием, верой, молитвой и надеждой этих несчастных евреев?! А Бог Исаака и Иакова, Бог Илии и Даниила - разве Он менее велик и менее твёрд в своих обещаниях, чем Его слуга Западного окна?..
И ноги сами несут меня к дому великого рабби, мне непременно - непременно! - нужно поговорить с ним о тайнах ожидания Бога…
И вот я уже в низенькой каморке каббалиста… Мы ведём беседу о жертве Авраама, о неотвратимой жертве, которую Бог требует от тех, с кем Он хочет породниться кровно… Тёмные, таинственные речения о жертвенном ноже, узреть который дано лишь тому, чьи очи отверзлись для невидимых простым смертным вещей не от мира сего, но куда более действенных и действительных, чем их жалкие земные подобия; намекнуть на эти потусторонние реалии могут слепому пилигриму лишь символы - буквы и числа традиционного алфавита. До мозга костей пронизывает меня завораживающая энигматика этих боговдохновенных глаголов, которые как призраки выходят из беззубого рта безумного старца!.. Безумного?.. Безумного, как и его августейший друг на той стороне Мольдау, который сидит нахохлившись в своем фантастическом градчанском гнезде. Монарх и еврей из гетто - братья, связанные одной тайной… И тот и другой - боги, явленные в этот мир в шутовских обносках земной иллюзии… Какая между ними разница?
Потом каббалист вобрал мою душу в свою… Я долго упрашивал его, чтобы он помог мне прозреть, но рабби отказывался, говорил, душа моя не выдержит страшного зрелища. Поэтому он притянет её к своей душе, находящейся по ту сторону этого бренного мира. О, как отчетливо вспомнил я при этих словах всё то, что мне рассказывал в своё время Бартлет Грин!.. Рабби Лёв коснулся моего плеча, чуть ниже ключицы… В том же месте… что и главарь ревенхедов много лет назад в подземелье Тауэра… И я увидел, увидел спокойными, невозмутимыми, безучастными глазами старого адепта: моя жена Яна стоит перед Келли на коленях… Она унижается ради меня… Всё это происходит в доме доктора Гаека на рынке… Келли хочет взломать сундук, в котором хранятся книга и шары Святого Дунстана, и под покровом ночи вместе со своей добычей исчезнуть из Праги, бросив меня на произвол судьбы. Стоя на коленях, Яна не дает ему подойти к сундуку, ключ от которого вне досягаемости грабителя: он всегда при мне. Она торгуется с этим подонком, умоляет его, бессильная предпринять что-либо иное…
Я… усмехаюсь!
Келли приводит самые немыслимые доводы. Грубые угрозы сменяются коварной хитростью, холодный расчет - попытками разжалобить… Он ставит условия. Яна соглашается на всё. Предатель бросает жадный взгляд на мою жену… Она по-прежнему на коленях, платок на груди сбился… Яна хочет его поправить, но Келли останавливает её руку… Заглядывает за вырез… Огонь вспыхивает в его мышиных глазках…
Я… усмехаюсь.
Келли подхватывает Яну на руки. Его объятия похотливы и бесстыдны… Яна слабо сопротивляется: страх за меня парализует её волю.
Я… усмехаюсь.
Келли поддается на уговоры: всё дальнейшее - как решит Зелёный Ангел, и заставляет Яну поклясться, что так же, как и он, до и после смерти будет беспрекословно подчиняться любым приказаниям Ангела. Лишь в этом случае, угрожающе говорит он, есть хоть какая-то надежда на спасение… Яна клянется. Страх делает её лицо мертвенно-бледным…
Я… усмехаюсь; но быстрый пронзительный сквозняк боли, словно отточенный как бритва жертвенный нож, полоснул меня вдоль артерии жизни. Надрез сделан… Это почти приятно, как… как щекотка смерти…
Потом я снова прихожу в себя и, хоть в глазах у меня всё ещё темно, что-то уже различаю: надо мной парит древнее, изборожденное морщинами крошечное детское личико рабби Лёва. Доносятся слова:
- Исаак, нож Господень приставлен к горлу твоему. Но в терновнике трепещет агнец. Если согласен ты принести вместо себя в жертву агнца сего невинного, будь милостив отныне, как Он, будь милосерден, как Бог моих отцов…
И мрак полчищами непроглядных ночей проносится мимо… Господи, что было бы со мной, если бы я всё это увидел не глазами души рабби, а моими собственными?.. И чувствую я, как воспоминание об увиденном тускнеет и улетучивается… Остается лишь ощущение кошмарного сна.
Поросшая лесом горная гряда вздымается предо мной. Брезжит холодное утро. Усталый, стою я на скальном выступе и зябко кутаюсь в тёмный походный плащ. Здесь мой ночной проводник - не то угольщик, не то лесник - покинул меня… Мне надо подняться туда, к той серой полоске стен, которая проглядывает сквозь обрывки густого туманй на фоне безлиственных замшелых деревьев. Сейчас, мощные зубчатые стены, двойным кольцом опоясывающие крепость, становятся отчетливей: готический замок… Перед ним, прямо на голых скалах, - сторожевой бастион, а уже дальше - приземистая массивная башня, на которой гигантским флюгером вращается двуглавый орёл Габсбургов из потемневшего от времени железа. А надо всем, за декоративным парком, - мрачная семиэтажная башня с узкими щелями стрельчатых окон. Не то неприступный каземат, не то скрывающий драгоценные реликвии храм - одним словом, Карлов Тын, как назвал эту башню угольщик, сокровищница Священной Римской империи…
Я поднимаюсь по узкой горной тропинке. Там, за этими стенами, меня ждет император Рудольф. Ночью от его имени явился проводник и велел мне следовать за ним - всё было, как всегда, тайно, внезапно, без каких-либо объяснений, но с соблюдением самых немыслимых мер предосторожности… Зловещий безумец!
Боязнь измены, болезненное недоверие ко всем без исключения подданным, презрение к людям и отвращение к миру - от всего этого старый орёл, поправ заповеди любви и естественное благородство своей королевской крови, запаршивел и одряхлел… Каков император!.. И что за странный адепт!.. Неужели ненависть к миру и есть высшая мудрость? Оплачивать своё посвящение постоянным страхом перед отравителями?! Такие мысли обуревают меня по мере приближения к горному провалу, через который на головокружительной высоте к Карлову Тыну переброшен подъемный мост.
Стены и потолок искрятся золотом и драгоценными камнями: часовня Св. Креста - святая святых "цитадели". За алтарём, в нише, - вмурованный реликварий с коронационными регалиями.
Император, как всегда, в своем поношенном, чёрном плаще; в роскошных королевских покоях контраст между той властью, коей облечен этот странный человек, и его обличьем особенно режет глаза.
Я передаю Рудольфу протоколы наших ночных церемоний в Мортлейке, содержащие подробное описание тех "action", которые мы проводили с Зелёным Ангелом с первого до последнего дня. Каждый протокол удостоверен подписями участников. Император скользнул взглядом по подписям: Лестер, князь Ласки, польский король Стефан…
Нетерпеливо поворачивается ко мне:
- А остальные? Быстрее, сэр, место и время не таковы, чтобы мы долго могли оставаться неуслышанными. Ядовитые гады преследуют меня даже на пороге священного реликвария моих предков.
Я извлекаю отвоеванные у Келли остатки алой пудры и передаю императору. Подернутые прозрачной пленкой глаза блеснули.
- Непорочное дитя, облаченное в королевский пурпур! - вырывается стон из страдальчески приоткрытого рта. Голубоватая нижняя губа, словно сдаваясь, бессильно падает на подбородок. Острый взгляд адепта мгновенно определил, какой аркан попал к нему в руки. Быть может, впервые в жизни… Сколько было в ней разочарований, к каким только немыслимым попыткам надувательства не прибегали наглые и глупые шарлатаны, чтобы обмануть озлобленного, отчаявшегося старателя!..
- Как вы добыли это? - голос императора дрогнул.
- Следуя указаниям мудрой книги Святого Дунстана, как Ваше Величество могли уже давно заключить из речей моего компаньона Келли.
- Книгу сюда!
- Книга, Ваше Величество…
Жёлтая шея императора вытягивается вперед, точь-в-точь как у египетского коршуна.
Книга! Где она?
- Книгу я не могу вручить Вашему Величеству, хотя бы уже потому, что не имею её при себе. Не думаю, чтобы карман одинокого ночного путника служил ей надёжным пристанищем в богемских лесах.
- Где книга? - шепчет император.
Я не даю вывести себя из равновесия.
- Криптограммы книги, Ваше Величество, мы пока что сами не смогли расшифровать полностью…
Император чует обман… Как заставить его поверить в помощь Ангела?! Ясно одно: до поры до времени я не могу дать Рудольфу… взглянуть на манускрипт; он его увидит только тогда… когда мы проникнем в тайну.
- Где книга? - Зловещий вопрос императора вторично прерывает поток моих быстрых, как молнии, мыслей. Угроза уже тлеет во взоре коршуна.
- Ваше Величество, книга в надёжном месте. Открыть замок, за которым она хранится, я могу только вместе с Келли. Один ключ у меня, другой - у него; лишь два ключа могут открыть кованый ларь. Но даже если бы Келли был здесь, всё равно… Ваше Величество, кто мне поручится…
- Бродяга! Мошенник! Висельник! - клюет император.
Я с достоинством уклоняюсь:
- Прошу Ваше Величество вернуть мне алую пудру. Для вас она, очевидно, ни на что не годная дорожная пыль, ибо каким образом может попасть в руки бродяги, мошенника и висельника высочайшая тайна тайн - Lapis transformationis?
Рудольф поперхнулся, недовольно заворчал… А я быстро добавил:
- Моя оскорбленная честь, честь английского баронета, не делает чести первому дворянину империи, ибо Ваше Величество отлично понимает свою недосягаемость.
Эти неслыханные по своей дерзости слова оказывают именно то действие, которого я и добивался. Император ещё крепче когтит в своих тощих пальцах коробочку с алой пудрой, медлит, потом бросает:
- Сколько мне ещё повторять, что я не вор?! Когда книга будет у меня?
Мой мозг сверлит одна мысль: только бы выиграть время!
- Когда Ваше Величество вызвали меня сюда, Келли как раз собирался отбыть по делам, не терпящим отлагательства. Как только он вернётся, я уговорю его показать книгу Святого Дунстана Вашему Величеству.
- А когда вернется ваш Келли?
Была не была!
- Через неделю, Ваше Величество. - Итак, слово произнесено!
- Будь по-вашему. Через десять дней дайте знать бургграфу Розенбергу. А я подумаю о дальнейшем. Только не надейтесь, никакие отговорки вам уже не помогут! От святой церкви вы уже отлучены, сэр Ди! Моя власть, к сожалению, кончается у границ Богемии… И за их пределы вы будете немедленно выдворены, если я не увижу в указанный срок книги Святого Дунстана и не услащу слух мой вашими мудрыми поучениями относительно её содержания. Похоже, мы друг друга поняли? Отлично…
Часовня кружится у меня перед глазами. Вот он - конец! За десять дней мне следует расшифровать криптограммы Святого Дунстана, иначе всё пропало: как лжецов и шарлатанов нас вышвырнут за пределы Богемии и мы будем тут же арестованы шпионами инквизиции!.. В течение этих десяти дней Ангел должен помочь! Через десять дней я должен знать, что означают тёмные места пергаментной рукописи!.. Лучше бы этим страницам никогда не покидать тихой крипты епископа! По крайней мере хоть бы мне на глаза не попадались!..
Но кто ограбил склеп Святого Дунстана? Кто же, как не я, посылавший ревенхедам деньги и провоцировавший их на новые кощунства?!
Всякий грех зачтется, и исполнится правый суд. Так помоги же мне, ты, единственный, кто может мне помочь, спаситель чести моей, трудов и жизни, - Ангел Господень, чудесный страж Западного окна!
Тусклый светильник едва теплится. Одолевает сон; дни и ночи напролёт - отчаянные попытки расшифровать книгу Святого Дунстана… Мои глаза, обожженные бессонницей, воспалены и так же, как моя измученная душа, жаждут одного - покоя…
Наконец Келли вернулся. Позевывая, лениво развалился в кресле, в том самом, в котором я, прикованный как к пыточному стулу, в течение шести суток самозабвенно истощал мой мозг. Введя его в курс дела, я постарался как можно красноречивей изобразить ему нашу дальнейшую судьбу в случае, если не будут выполнены условия императора.
Лицо Келли вытянулось, глаза трусливо забегали за полузакрытыми веками, не суля ничего хорошего. О чём думает, что замышляет этот человек? И что делать мне? Меня знобило как в лихорадке, обдавая то жаром, то холодом…
Голос мой прозвучал глухо и хрипло: