Но что знаем мы, пакеты, о содержимом посылки? Кажется мне, оно может меняться по усмотрению того источника, из которого исходит наша флюидическая субстанция. И тогда сквозь нас просвечивают совершенно иные сущности!.. Например, княгиня Шотокалунгина?! Конечно! Она совсем не то, что я о ней думал в состоянии крайней раздражительности последних дней: совершенно понятно, что она… не призрак! Разумеется, она такая же женщина из плоти и крови, как и я, как любой из смертных, появившийся на свет там-то и там-то в таком-то и таком-то году… Но потусторонняя эманация Исаис Черной почему-то собирается в фокусе души именно этой женщины и трансформирует её в то, чем она являлась изначально. У каждого смертного есть свой бог и свой демон: "ибо мы им живем, и движемся, и существуем", по словам апостола, от вечности до вечности…
Ну хорошо, во мне живёт Джон Ди. Что это означает? Кто это - Джон Ди? И кто я? Некто, видевший Бафомета, тот, который должен стать Двуликим либо погибнуть!
Я вдруг, вспоминаю о Яне… то есть о Иоганне Фромм. Странно: Яна Фромон - Иоганна Фромм… Очевидно, игра судьбы отражается даже в именах!.. И в этом нет ничего удивительного, это закон, такой же непреложный, как все законы природы: ведь наши имена вписаны в книгу жизни!
Заглянув в спальню, я обнаружил, что Яна - отныне буду называть её только так - уже не спит. Она сидела в постели и, откинув голову на подушки, чему-то кротко улыбалась, уйдя в себя настолько, что даже не заметила моего появления.
Сердце моё гулко забилось: как она была прекрасна в эту минуту! Две мелодии, одна из моего настоящего, другая - доносившаяся из чёрной бездны времени, сплетались в моей душе в таком величественном контрапункте, что я застыл потрясенный, словно только теперь открылось мне поразительное сходство этой замечтавшейся Иоганны Фромм и покинутой несколько минут назад в Праге - в Праге императора Рудольфа - Яны!
Потом, присев на край кровати, я целовал её. Мне и в голову не приходило задуматься: как это я, старый холостяк, оказался вдруг связанным неразрывными, освященными самой судьбой узами брака с Иоганной? Но и она, видимо, воспринимала моё присутствие в своей спальне как вполне естественное и отвечала на мои поцелуи со спокойной уверенностью законной супруги.
И всё же не совсем так, как мне бы хотелось. Мягко, стараясь меня не обидеть, она отстранялась от моих всё более настойчивых ласк. Глаза её были по-прежнему нежны, но в них появилась странная отчужденность. Я осыпал её вопросами, пытаясь найти путь к её душе, осторожно пробудить скрытые источники страсти… Все напрасно…
Яна, - вырвалось у меня, - я тоже ошеломлен нашей… нашей чудесной встречей, - и холодок пробежал у меня по спине, - но теперь-то ты можешь наконец открыться для жизни, для настоящей жизни! Прими меня таким, каков я есть - живой современный человек! И будем жить! Забудем обо всём! И… вспомним о самих себе!
- Я себя вспомнила! - губы её слабо улыбнулись.
- Ну так забудь!
- Как скажешь, любимый. Уже… забываю…
От сознания своей беспомощности у меня перехватило дыхание: вот тонет, захлёбывается душа любимого человека, а я ничем не могу помочь.
- Иоганна!.. Яна! Ведь Провидение не зря свело наши пути вновь!
Она лишь грустно качнула головой:
- Нет, любимый, наши пути не сходятся. Мой путь - это путь жертвы!
Я вздрогнул: неужели душа Яны сопровождала меня в путешествии в прошлое? - и пролепетал:
- Это обман Зелёного Ангела!
- О нет, любимый, это мудрость высокого рабби Лёва. - И она с такой светлой, невыразимо кроткой печалью заглянула в мои глаза, что слёзы, потоки слёз хлынули у меня по щекам.
Не знаю, как долго лежал я, прижавшись к её груди, пока выплакался и мои до предела натянутые нервы расслабились, утешенные исходящим от неё глубоким материнским покоем…
Я уже понимал её ласковый шепот, а мягкая рука, не переставая, гладила меня по голове.
- О, как это нелегко - уничтожить себя, любимый! Корни кровоточат, и это очень болезненно. Но всё это уже в прошлом. По ту сторону всё иное. Хочется верить, что иное… Я ведь могу верить, любимый? Слишком сильно любила я тебя… когда-то… Впрочем, какое это имеет значение, когда?.. Любовь ничего не желает знать о времени. В ней есть что-то от вечности - и от рока, правда, любимый? Да, но ведь я тебе изменила… О Боже, я тебе тогда изменила… - Её тело внезапно окаменело в жестокой судороге, но она с непостижимым самообладанием пересилила мучительную боль и тихо продолжала: - …наверное, это и был мой рок. Ведь всё произошло помимо моей воли, любимый. Сейчас мы бы это могли сравнить с железнодорожной стрелкой. Такое, казалось бы, простое устройство, но именно его скромное неприметное присутствие на обочине мерцающих в лунном свете рельс является причиной того, что экспресс, который проносится мимо, празднично сверкая огнями, вдруг неудержимо уводит на заросший бурьяном боковой путь, и вот он, не в силах что-либо изменить - ибо это привилегия стрелочника! - летит к тем роковым горизонтам, откуда уже нет возвращения на родину. Пойми, любимый: моя измена тебе - это что-то вроде стрелки. Поезд твоей судьбы уходит направо, моей - налево; разве могут однажды разошедшиеся пути слиться снова? Твой путь ведет к "Другой", мой -…
- Ну к какой ещё "Другой"? - Я с облегчением перевёл дух, засмеялся - так вот оно в чём дело! - возмутился даже: - Иоганна, ну как ты только могла подумать обо мне такое! Ревнивая маленькая Яна! Неужели ты в самом деле решила, что княгиня может представлять для тебя хоть какую-то опасность?!
Оттолкнувшись от подушек, Яна села прямо, растерянно посмотрела на меня.
- Княгиня? Кого ты имеешь в виду? Ах, да… та русская! Но я и думать уж забыла о её… существовании…
И вдруг она замерла, словно вслушиваясь в себя, зрачки её резко расширились… Потом, обреченно глядя невидящими глазами в одну точку, Яна едва слышно простонала:
- Господи, как же я могла о ней забыть!
И с такой силой вцепилась в мои руки, что я в тисках её страха не мог и пальцем пошевелить. Что за странные слова? И этот внезапный ужас… Внимательно следя за выражением её лица, я осторожно спросил:
- Что за страхи, Иоганна, маленькая глупышка?..
- Значит, всё ещё впереди, и мне вновь предстоит пройти через это! - прошептала она, по-прежнему обращаясь к самой себе. - О, теперь-то я знаю, что должно произойти!
- Ровным счетом ничего ты не знаешь! - засмеялся я, но смех мой безответно повис в пустоте; мне стало не по себе.
- Любимый, твой путь к королеве ещё не свободен, и стрелочник тут уже не поможет… Я… я сделаю его свободным!
Какой-то смутный ужас - даже не знаю перед чем - прошёл сквозь меня ледяной молнией. Не зная, что сказать, как завороженный, смотрел я на Яну. Грустно усмехнулась она мне в ответ. Кажется, я что-то внезапно понял - и словно оцепенел…
Снова сижу за письменным столом - Яне захотелось побыть одной - и, продолжая записи, пытаюсь разобраться в моих ощущениях.
Это что - ревность! Женская игра в осторожность перед лицом воображаемой опасности?
Я мог бы убедить себя, что в высказанном Яной желании отказаться от меня в пользу какого-то фантома - иллюзия? плод романтического воображения? - содержится какой-то скрытый, второй смысл. И я даже догадываюсь, в чём он заключается… Но где эта "Другая"? Кто она?.. Королева?! И кто послал мне видение Бафомета? Хорошо, назовём этот фантом высшей миссией, духовной целью, символом сокровенной жизни, который я, впрочем, до сих пор не могу до конца постигнуть, - не важно, и всё равно: что общего между бесплотной запредельной королевой и живой любимой женщиной?! Ибо для меня теперь очевидно, что я люблю, люблю эту женщину, зовут ли её Яна Фромон или Иоганна Фромм; она - моя награда, подарок судьбы, вошедший в мой дом вместе с наследством кузена Роджера, - так море после кораблекрушения выбрасывает иногда на берег бесценные сокровища…
С Яной я либо забуду о королеве, либо она, одаренная феноменальной способностью ясновидения, проложит мне путь в потустороннее… А если этот её фантом - княгиня Шотокалунгина? Ну, это вообще несерьёзно, просто смешно… Когда я так подтруниваю, полный уверенности в своём мужском превосходстве, передо мной вдруг возникает лицо Иоганны, серьёзный, непроницаемый взгляд которой, похоже, действительно видит цель - а что это за цель, я даже предполагать не могу. Мне кажется, у этой женщины есть какой-то определенный план, она знает то, о чём я и не догадываюсь… словно она - мать, а я… гм… я - не более чем её дитя…
Нужно многое наверстать. Придётся быть кратким: в этом водовороте жизни время, проведенное за письменным столом, кажется мне теперь почти потерянным…
Позавчера меня оторвал от писанины поцелуй Яны, неслышно подкравшейся сзади.
Она пришла выяснить какие-то хозяйственные мелочи… Видеть её в роли заботливой супруги, которая после долгого отсутствия вступает в свои законные владения, было до того странно, что я не удержался и слегка поддразнил её, она доверчиво и невинно рассмеялась. Руки мои сами тянулись к ней… Это несравненное ощущение материнской ласки… Внезапно, без какой-либо видимой причины, её просветленное нежностью лицо вновь стало отрешенным и застыло в той непроницаемой серьёзности, которую я уже не раз замечал у неё.
- Любимый, нужно, чтобы ты навестил княгиню.
- Что я слышу, Яна? - удивленно воскликнул я. - Ты сама отсылаешь меня к той самой женщине…
- …к которой ещё на днях тебя ревновала, не так ли, любимый?! - И она улыбнулась, но как-то рассеянно, словно мысли её были далеко.
Я ничего не понимал. Отказывался от визита: с чего вдруг? Кому это нужно?
Яна - это имя для меня как глоток свежего воздуха, как прозрачная родниковая вода из глубокого колодца прошлого, - Яна не уступала. Она приводила довод за доводом, выдумывая всё новые причины, одна другой наивнее: визит вежливости и т. д. Очевидно, Яне было важно - и даже в большей степени, чем это явствовало из её отчаянных попыток спровадить меня к княгине, - чтобы наши отношения с Асайей Шотокалунгиной не прерывались. В конце концов она даже упрекнула меня в трусости. Тут уж я не стерпел. Трус? Хорошо же! Если нужно оплатить старые счета Джона Ди или моего кузена Роджера, то я готов заплатить все до последнего геллера. Я вскочил и сказал об этом Яне. И тогда… тогда она соскользнула к моим ногам… и, ломая руки, зарыдала…
Всю дорогу у меня из головы не выходили эти странные метаморфозы Яны. Когда в ней оживает прошлое и она чувствует себя Яной Фромон, женой Джона Ди, во всем её существе появляется что-то покорное, заботливое, немного сентиментальное; когда же эта женщина становится Иоганной Фромм, от неё исходит какая-то непонятная сила, она - сама уверенность, определенность и… материнская доброта.
Погруженный в свои мысли, я не заметил, как вышел из города; и вот уже предместье, первые склоны, переходящие дальше в горные отроги… Вилла княгини Шотокалунгиной стояла на отшибе…
Лёгкое беспокойство коснулось меня, когда я нажал кнопку электрического звонка. С чего бы это? Беглый взгляд, которым я успел окинуть дом и палисадник, не заметил ничего необычного, что могло бы меня смутить. Дом как дом - такой же, как и большинство в округе; построенный лет тридцать назад, он, конечно же, сменил немало сомнительных хозяев - земельных спекулянтов. Княгине явно сдавали его внаём - ничем не примечательная вилла в маленьком, ничем не примечательном саду в предместье большого города, какую за известную сумму вам предложат в любое время года.
Щёлкнула дверная ручка. Я вошёл, в крошечном тамбуре меня уже ждали.
Свет, проникая сквозь матовый застекленный потолок, окрашивал лицо и руки слуги в бледно-голубой цвет с таким отвратительным синюшным оттенком, что мне стало не по себе при виде этого трупа в тёмной черкеске. Тип лица, несомненно, монголоидный. Веки сощурены так плотно, что в узких щёлках глаза едва различимы! На мой вопрос, принимает ли княгиня, ответа не последовало, лишь резкий, механический кивок, и тело со скрещенными по-восточному руками сложилось пополам в традиционном поклоне - такое впечатление, что кто-то невидимый стоит за этой безжизненной куклой и дёргает за веревочки.
Мертвенно-голубой швейцар исчез за моей спиной, и я увидел в сумрачном холле ещё двоих… Деловито, без единого звука, чёткими автоматичными движениями приняли они у меня пальто и шляпу - так почтовые служащие, сноровисто и безразлично, принимают бандероль… Бандероль!.. Ну вот, теперь я стал живой иллюстрацией своей же собственной метафоры, которую недавно употребил в записях как символ земного человека.
Одна из монгольских марионеток распахнула створки двери и каким-то чрезвычайно странным жестом пригласила меня.
"Да человек ли это? - невольно подумал я, проходя мимо. - А может, эта обескровленная, землистого цвета мумия, пропитанная запахом могилы, - лемур?" Нет, это, конечно, бред: просто княгиня пользуется услугами старого азиатского персонала, привезенного с собой. Великолепно выдрессированные восточные автоматы! Нельзя же всё видеть в романтическом свете, присочиняя фантастические подробности там, где их нет и в помине.
Занятый своими мыслями, я послушно следовал за слугой через многочисленные покои, которые ни за что не смогу вспомнить из-за какого-то нежилого унылого однообразия.
Зато комнату, в которой меня оставили одного, забыть было бы трудно. Интерьер её носил явно восточный отпечаток: роскошное изобилие азиатских ковров, множество оттоманок, меха и шкуры, в которых ноги утопали по щиколотку, - все это больше напоминало шатер, чем обстановку обычной немецкой виллы, но своеобразие убранства этим ещё далеко не исчерпывалось.
Взять хотя бы покрытое тёмными пятнами оружие, которое в большом количестве мрачно мерцало на фоне тканых орнаментов. Сразу бросалось в глаза, что это не декоративные подделки - сталь, покрытую кровавой ржавчиной, её горьковатый, щекочущий нервы запах не спутаешь ни с чем; в мои уши уже вползал вкрадчивый шорох ночной измены, врывались вопли безжалостной резни, стоны и скрежет зубов в чудовищной пытке…
Или эта грозная фундаментальность книжных шкафов - забитые древними фолиантами в кожаных переплетах, почти полностью закрывали они одну из стен… На самом верху стояла потемневшая от времени бронза: позднеантичные, полуварварские головы богов, на обсидиановой чёрной патине которых демонически тлели ониксы и лунные камни коварных глаз…
Или же…
В углу, как раз за моей спиной, словно охраняя вход, - какое-то возвышение из чёрного мрамора с золотыми инкрустациями, напоминающее алтарь. На нём статуя обнаженной богини из чёрного сиенита, чуть более метра высотой, - насколько я мог разглядеть, египетское, а скорее всего греко-понтийское изображение пантероголовой Сехмет - Исиды. Зловеще усмехающийся кошачий лик казался живым; точность, с какой искусная рука древнего мастера воспроизвела женское тело, граничила с неприличием. В левой руке кошачьей богини был её традиционный атрибут - египетское женское зеркальце. Пальцы правой сжимали пустоту. Когда-то в них, очевидно, находился второй, бесследно пропавший атрибут.
Рассмотреть лучше это произведение, исполненное с редким для своего варварско-фригийского происхождения совершенством, мне не удалось…
- Строгий критик уже вынес свой суровый приговор? - мурлыкнула княгиня мне на ухо; должно быть, она бесшумно, подобно своим азиатским лемурам, возникла из-за какого-нибудь ковра, которыми сплошь завешаны стены.
Я обернулся.
Ничего не скажешь, Асайя Шотокалунгина одеваться умеет! Не берусь угадать, какая из тканей могла хотя бы приблизительно воспроизвести эффект отсвечивающего чернёным серебром очень модного короткого платья княгини, - для шёлка этот отлив слишком матов, для сукна… Впрочем, сукно - и этот приглушенный металлический блеск?.. Как бы то ни было, а она, затянутая в эту сверкающую чешуйчатую кожу, была точным подобием чёрной статуи, каждое её движение изобличало несравненное совершенство форм каменной богини, как бы сообщая им вторую жизнь.
- Гордость коллекции моего покойного отца, - томно мурчала княгиня. - Исходный пункт большинства его штудий - и моих, кстати, тоже. Скажу без ложной скромности: князь обрёл во мне не только любящую дочь, но и благодарную ученицу.
Я бормотал что-то восторженное, очень вежливое, ни к чему не обязывающее, какие-то похвалы статуе, особому колдовскому очарованию этого несравненного произведения искусства, обширным познаниям хозяйки дома, а сам, глядя невидящими глазами на ироническую усмешку княгини, пытался ухватить нечто неопределенное - какую-то смутную ассоциацию или обрывок воспоминаний, который мучительно просился наружу, но мне никак не удавалось пропихнуть его в сознание, и он вновь и вновь ускользал, как кончик мимолётной тени, как клочок черного дыма… Но я уже интуитивно знал, что эта неуловимая реминисценция фатально связана с чёрной статуей. Кончик, кончик… Что-то в этом есть… Мой взгляд, как одержимый маятник, метался между княгиней, которая по-прежнему усмехалась, и непроницаемым кошачьим ликом; что я при этом лепетал - одному Богу известно.
Не представляю, чем бы всё это кончилось, если бы княгиня не вывела меня из ступора, на правах хозяйки дома мягко, но решительно взяв под руку и осыпав шутливыми упреками за то, что я так до неприличия долго тянул с ответным визитом. И ни единого мстительного намека на ту неприятную сцену, которая случилась недавно меж нами. Она, казалось, о ней забыла или никогда не принимала всерьёз - подумаешь, маленький дружеский конфликт. Быстрым грациозным жестом она сразу пресекла робкие попытки с моей стороны извиниться за моё тогдашнее поведение:
- Долго же вы добирались до меня! Просто глазам своим не верю: неприступный затворник - вас ещё не причислили к лику святых? - согласился стать моим гостем. Будем надеяться, вы покинете этот дом не раньше, чем составите более или менее полное впечатление о скромных достоинствах его хозяйки. Ну и, разумеется, вы принесли то, о чём я вас так долго и безуспешно просила. Не так ли? - И она рассмеялась, заранее предвкушая мою реакцию.
Нет, это уж слишком! Сумасшествие какое-то! Уж не сошла ли она в самом деле с ума? Меня прямо в жар бросило: снова эти намеки на проклятый наконечник!.. "Наконечник? Так вот он, тот кончик, который как заноза сидел в моем мозгу!" Моя голова сама собой повернулась, и я уставился на правую, пустую руку статуи. Богиня кошек! Это ей принадлежит символ, который так настойчиво требуют от меня! Предчувствия, судорожные попытки скомбинировать, связать воедино мимолетные всполохи озарений с обстоятельствами дела вихрем закружились в моем сознании. Я лихорадочно зачастил:
- Что статуя держала в руке? Вы знаете, ну, конечно, вы это знаете, - так скажите же мне скорее, не мучьте меня…
Разумеется, знаю! - снова смех. - Неужели это вас в самом деле так интересует? В таком случае мне будет очень приятно услужить вам моими скромными познаниями в области археологии. Итак, если позволите, я прочту вам маленькую лекцию, privatissiтит. Факультативный урок истории. Согласны?.. Значит, договорились: я - немецкий педант-профессор…- И княгиня, рассыпав свой смех искрящейся гаммой, едва слышно хлопнула в ладоши. В дверях бесшумно появился немой калмык. Движение рукой, и жёлтое привидение снова исчезло, словно растворившись под сумрачной сенью ковров.