Вот и всё. Практически больше ничего и не было сказано. Мы подхватили плащи и шляпы и направились к выходу; я шёл, безо всяких на то причин ощущая в душе гнетущую скованность, мне кажется, даже в движениях моих появилось что-то шарнирное, неестественное…
Спустились вниз, перед нами гибко и бесшумно скользил высоченный шофер.
С сиденья лимузина Асайя помахала нам рукой. Странно, даже это приветствие княгини, такой всегда грациозной, показалось мне каким-то деревянным и вымученным.
Мы уселись в салон машины.
Буквально каждый волосок на моей коже вздыбился, и каждая клеточка моего тела, казалось, надрывалась в отчаянном крике: "Не надо! Не надо ехать!"
Но мы, парализованные, как мёртвые марионетки, уже провалились в податливо мягкие кресла и отдались на волю сидящего за рулем трупа. Так началась наша вторая увеселительная поездка в Эльзбетштейн.
Всё, что я пережил во время той прогулки, скованное ужасом в одну прозрачную ледяную глыбу, так и осталось в моей душе вечным настоящим; "вот уже проносятся мимо склоны, покрытые сплошными виноградниками, обрываясь круто вниз, они принуждают пенящийся на дне узкой расщелины поток извиваться самым немыслимым образом, шоссе, бегущее по краю, тоже выписывает вслед за ним весьма прихотливые зигзаги; иногда, в промежутках, становится виден нежно-зелёный, без единой складочки луговой плат - и в ту же секунду луга исчезают в пыли и пляшущих солнечных бликах, от которых рябит в глазах, сменяясь клочком деревни, оборванным сумасшедшей скоростью нашего "линкольна" или смутной неопределенной мыслью, смазанной тем же неистовым вихрем; тревоги, опасения, страхи - все осталось позади, подобно жухлой листве, унесенной безжалостным осенним сквозняком, даже предостерегающие крики души уже не слышны - пустота, вакуум и усталое, отрешенное недоумение безвольных, разом обессилевших чувств…
Автомобиль подлетает к покосившимся, но по-прежнему гордо устремленным ввысь башням Эльзбетштейна и, описав головокружительно рискованный вираж, чудом не закончившийся для нас на дне расщелины, встает как вкопанный, с дрожащими от ревущего мотора боками, перед глубоким порталом внешней крепостной стены.
Парами входим в замковый двор. Мы с Липотиным впереди, женщины, всё больше замедляя шаг, за нами. Оглянувшись, вижу, что между ними завязался оживленный разговор, до меня доносятся характерные переливы смеха Асайи Шотокалунгиной. Успокоенный зрелищем этой мирной беззаботной болтовни, отворачиваюсь.
Искрящихся на солнце фонтанов уже не видно - сбылось пророчество Липотина: на источники нахлобучены какие-то отвратительные дощатые будки. Сонно и лениво ковыряются во дворе рабочие. Мы идём к ним, пытаемся выяснить назначение этих нелепо раскрашенных сооружений, но что-то мне подсказывает, что этот наш показной, притворный интерес - всего лишь весьма условное прикрытие чего-то совсем другого, что именно оно привело нас сюда и его-то мы и ждём, старательно скрывая от самих себя нервное напряжение. Словно по какому-то молчаливому уговору, мы направляемся к массивным воротам главной башни, которые, как и в прошлый раз, лишь слегка притворены. В воображении я уже взбираюсь по крутой, ветхой, полутемной лестнице на кухню к выжившему из ума садовнику; я даже знаю, что именно влечет меня туда: мне нужно задать странному старику один… Тут Липотин останавливается и хватает меня за руку:
- Посмотрите-ка, почтеннейший! Думаю, мы можем поберечь силы и не карабкаться наверх. Наш полоумный Уголино уже заметил нас и спускается вниз.
В то же самое мгновение нас окликает негромкий голос княгини; мы резко оборачиваемся… С шутливым ужасом на лице княгиня машет на нас руками:
- Нет, нет, только не сейчас! Давайте не пойдём к этому несчастному старику!
И они с Яной поворачивают назад. Невольно мы двинулись вслед и догнали их. Взгляд Яны был серьёзен и сосредоточен, княгиня же нервно рассмеялась и сказала:
- Мне бы не хотелось с ним встречаться. Душевнобольные внушают мне ужас. Да и на памятный сувенир мне рассчитывать нечего, так как всю свою давно не чищенную… кухонную утварь он уже раздарил…
Шутка, однако, не получилась, слишком отчетливо послышался в словах княгини отзвук задетого тщеславия, даже что-то похожее на ревность.
В дверях башни появился старый садовник, издали он принялся наблюдать за нами. Потом поднял руку. Он как будто подавал нам какие-то знаки. Княгиня заметила и, зябко поведя плечами, плотнее запахнула свой широкий плащ. И это в августе месяце!
- С какой стати нам снова бродить по этим жутким развалинам? В них есть что-то зловещее! - вполголоса сказала она.
- Но ведь вы сами ещё совсем недавно этого хотели! - без всякой задней мысли возразил я. - А сейчас как раз представляется возможность выяснить, откуда взялся у старика этот кинжал.
Тон, которым княгиня обратилась ко мне, был, пожалуй, излишне резок:
- Что нам до этого погрязшего в старческом маразме идиота! Предлагаю, милая Яна, предоставить нашим галантным кавалерам возможность удовлетворить их мужское любопытство, мы же с вами тем временем лучше полюбуемся живописными руинами, в которых, несомненно, обитают привидения, с более интересного ракурса.
При этом княгиня доверительно взяла Яну под руку и повернулась к выходу с замкового двора.
- Так вы что, уже уходите? - удивленно спросил я, и даже Липотин недоуменно дёрнул плечом.
Княгиня быстро кивнула. Яна обернулась и, как-то странно усмехнувшись мне, сказала:
- Так уж мы договорились. Хотим вместе объехать замок кругом. Ну, а как тебе известно, дорогой, всякое кругосветное путешествие всегда кончается там, где оно началось. Итак, до… - порыв ветра заглушил последнее слово.
Мы с Липотиным, ошарашенные, так и застыли на месте. Растерянность наша была недолгой, но и этого оказалось достаточно: женщины удалились настолько, что все наши призывы оставались неуслышанными.
Мы поспешили за ними, но княгиня была уже в машине. Яна открыла дверцу, собираясь садиться… Охваченный каким-то необъяснимым страхом, я крикнул:
- Яна, куда?! Он зовёт нас! Надо его спросить! - Задыхаясь, я бессвязно выкрикивал первое, что приходило мне на ум, лишь бы как-то задержать её.
Она как будто на секунду заколебалась, повернулась в мою сторону, что-то сказала, но что, я не разобрал: шофёр зачем-то на холостом ходу дал полный газ, мотор взревел, как смертельно раненное чудовище, и этот сатанинский рёв заглушил всё и вся. Лимузин так резко дёрнулся с места, что Яна просто упала, прижатая к спинке сиденья. Княгиня сама захлопнула дверцу.
- Яна! Остановись!.. Что ты хочешь?.. - вырвался дикий вопль из глубины моего сердца. Но машина, словно обезумев, уже унеслась прочь; сидящая за рулем каменная фигура - последнее, что я увидел.
Подобно "фоккеру" на бреющем полете, лимузин пронёсся с крутого склона, и вскоре оглушительная пальба выхлопных газов эхом затихла вдали.
В полной растерянности я перевёл глаза на Липотина. Тот стоял и смотрел, высоко вздёрнув брови, вслед исчезнувшему автомобилю. Жёлтая, пергаментная кожа, неподвижные зрачки, ни один мускул не дрогнет на этом мёртвом лике, ни дать ни взять высушенная мумия, отрытая при раскопках, немой свидетель минувших веков… Но эта кожаная фуражка на голове и подбитое мехом пальто современного автомобилиста!.. Контраст более чем странный!..
Не говоря ни слова, будто и в самом деле связанные каким-то таинственным договором, вернулись мы на замковый двор. Старик садовник с блуждающим взором уже шёл нам навстречу.
- Пора показать вам сад! - шепчет он, взирая куда-то поверх наших голов. - Древний сад. Прекрасный сад. И очень большой. Вскопать такой - работа не на один день!
Губы его, не останавливаясь ни на миг, шевелятся словно сами по себе, но извлечь из того сплошного потока, который с них льется, нечто членораздельное просто непредставляется возможным.
Садовник идёт вперёд, и мы послушно следуем за ним сквозь бреши в стенах, через крепостные переходы, лавируя в хитроумно извилистых коридорах - справа и слева сплошными живыми стенами тянутся кусты роз, - и вновь ныряем под тенистую сень величественных крон. Мне уже кажется, что самим нам выбраться из этого зелёного, благоухающего лабиринта будет не под силу.
Иногда наш безумный проводник останавливается у того или иного дерева и что-то бормочет себе под нос. Потом вдруг речь его снова становится внятной, и он, ни к кому в особенности не обращаясь, пускается в пространный рассказ о том, когда посадил это дерево, а когда разбил те цветочные клумбы, которые внезапно, как по волшебству, возникают среди замшелых обломков и осыпей стен со снующими по ним фантастически пестрыми ящерицами. Остановившись перед купой многовековых тисов, он доверительно поведал нам шёпотом, что посадил их суровой зимой совсем хилыми, в палец толщиной саженцами, что принес их "оттуда" - при этом он делает неопределенный жест, - чтобы украсить могилу.
- Какую могилу? - Я словно очнулся ото сна.
Долго ещё старик тряс головой, пока до него наконец не дошёл смысл моего многократно повторенного вопроса. Тогда он кивает, подзывая нас. Мы подходим к рыжевато-коричневым тисам.
Между могучих стволов виден небольшой холмик, подобный тем, которые можно встретить в любом старинном задумчивом парке, над ними обычно возвышаются печальные ротонды и замшелые обелиски. Однако здесь ничего подобного нет - розы, одни только розы, но какие… Настоящий купол из пылающих, алых, как кровь, королевских цветов венчает зелёный бугорок. А там, дальше, на заднем плане, - серая громада крепостных стен, в проломе которых открывается бескрайняя панорама зелёной долины с серебряной лентой реки.
Но почему, почему у меня такое чувство, словно я здесь уже был?..
Как это нередко случается, мне вдруг почудилось, что всё это я уже где-то видел: деревья, розы, пролом в крепостной стене, панораму с серебряной лентой! Мне до боли знакомо это место, словно сейчас, после долгих лет странствий, я вернулся наконец домой. Мелькнуло подозрение, а не реминисценция ли это, связанная с каким-то геральдическим символом?.. Во всяком случае, несомненно одно: это место поразительно - как две капли воды - похоже на руины Мортлейка, которые я совсем недавно видел в магическом кристалле Джона Ди. Но, быть может, - и ведь это мне тогда ещё показалось! - те развалины, которые я в прострации принял за родовое поместье моего предка, были вовсе не Мортлейком, а Эльзбетштейном?!
Старик раздвигает заросли роз и указывает на поросшее мхом и папоротником углубление в земле, неуверенно усмехается, бормочет:
- Могила. Да, да, могила! Там, внизу, покоится распятый в кресте; недвижный лик с открытыми глазами созерцает вечность. Кинжал я взял у него из правой руки. Только его, господа! Ничего больше. Можете мне верить! Только кинжал!.. Ибо я должен был передать его той прекрасной юной леди, которая так же, как и я, всматривается в даль в ожидании госпожи!
Я покачнулся и, чтобы не упасть, прислонился к стволу тиса; мне надо сказать Липотину одно слово, одно-единственное, но выговорить его я не могу, язык не повинуется… Лишь лепет, бессвязный лепет:
- Кинжал?.. Здесь?.. Могила?..
Однако старик меня понимает. Он ревностно закивал, и улыбка озарила его изборожденное морщинами лицо. И тут в каком-то внезапном наитии я спрашиваю:
- Ответь же мне, добрый человек, кому принадлежит замок?
Старик колеблется.
- Замок Эльзбетштейн? Кому? - И он снова уходит в себя, и звук, уже разомкнувший его губы, умирает, так и не став внятным одухотворенным словом. С безумным видом трясёт несчастный головой и делает знак следовать за ним.
Всего лишь в нескольких шагах мы замечаем готическую арку ворот, сплошь увитую зарослями бузины и роз, сквозь которые смутно просматривается что-то вроде древнего орнамента. Старик в необычайном возбуждении тычет пальцем в направлении этих малопонятных контуров. Подобрав лежащую неподалеку длинную сухую ветвь, я раздвигаю пышные гирлянды цветов, и моему взору открывается замшелый герб, вырубленный в камне над архитравом. Весьма искусная работа неизвестного каменотеса, датировать которую следовало бы, судя по всему, шестнадцатым веком, представляла собой косо положенный крест, правый конец его перекладины пророс прихотливо вьющимся побегом розы с тремя цветами: первый - бутон, второй - полураскрытый цветок и третий - она, капризно распустившая нежные лепестки королевская роза.
Долго рассматривал я таинственный герб, не заметив, что остался один. Эти седые древние камни, это замшелое запустение, этот странный крест с розой в трех разных стадиях своего цветения - во всем присутствовало что-то щемяще ностальгическое, бесконечно близкое, почти родное; какие-то смутные, проникнутые неизъяснимой меланхолией воспоминания окутывали меня зыбким; неуловимым флёром, сотканным из мимолётных запахов, звуков, оттенков… Мало-помалу эта фата-моргана начала уплотняться, становясь всё отчетливей, и вот наконец я увидел… могилу моего предка Джона Ди в чудесном саду адепта Гарднера! И обе эти картины: одна, всплывшая из глубин моей памяти, другая, та, которую я видел сейчас воочию перед собой, стали постепенно налагаться друг на друга - дерево к дереву, камень к камню, куст к кусту, пока не совпали вплоть до мельчайших деталей, так что уже нельзя было понять, где копия, а где оригинал…
Всё ещё находясь в состоянии какого-то непонятного транса, пытаясь стряхнуть с себя наваждение, я вдруг вздрогнул при виде странной фигуры, которая вышла на меня из сумрака ворот. То, что это Яна, сомнений не вызывало, но её походка… Она так бесшумна и паряща… И насквозь мокрое, облепляющее тело лёгкое летнее платье… Как все это понимать?.. А выражение лица - такое застывшее, неумолимо сосредоточенное, почти страшное той нечеловеческой, всепрощающей кротостью, которая запечатлелась в каждой чёрточке неподвижной маски.
"Двойник, действующий на расстоянии!" - кричит что-то во мне. Потом я слышу слова, которые роняют её губы:
- Свершилось… Свободен… Полагайся только на себя!.. Будь стоек!..
- Яна! - вскрикиваю я и замираю как громом пораженный, так как это уже не Яна! Передо мной стоит какая-то высокая, величественная дама с короной на голове, её неземной, словно идущий из глубины веков взгляд проходит сквозь меня, как будто там, далеко позади, в каком-то умозрительном временном зоне, отыскивает он завоеванное совершенство моего истинного Я…
- Так вот ты какая, королева роз в сокровенном саду адептов!.. - единственное, что смогли прошептать мои губы.
Ни жив ни мертв, словно опутанный по рукам и ногам сотней невидимых уз, стою я пред чудесной дамой голубой крови, и ураганы не поддающихся описанию прозрений, фантастических идей, видений, колоссальных энергий проносятся мимо моего земного сознания - не касаясь его, ибо они не от мира сего, - и трансцендентным сквозняком всасываются в бесплотный универсум духа, порождая там космических масштабов турбуленции, перевороты, катастрофы… А для моих внешних органов чувств ничего не изменилось, всё остается на своих местах: слышу, как вернулись Липотин и сумасшедший садовник, вижу, как старик упал на колени. С просветленным лицом стоит он, коленопреклоненный, рядом со мной и, обливаясь слезами счастья, лепечет, воздев взор свой к величественной даме:
- Слава Богу, госпожа, ты вернулась! К ногам твоим преклоняю я усталую главу и верное сердце. Тебе одной судить, честно ли я служил все эти годы!
Благосклонно кивнула призрачная королева. И в тот же миг старик рухнул навзничь и затих.
Ещё раз неземное видение повернулось ко мне, и до меня донесся далекий голос, похожий на эхо запредельного колокола:
- Избран… Обнадежен… Но не испытан!..
И этому потустороннему благовесту словно вторил земной голос моей Яны, ещё раз отозвавшийся в моих ушах робким призывом:
- …полагайся только на себя… Будь стоек!..
И видение сразу поблёкло, как будто напуганное страшным грохотом, донесшимся из-за стены, со стороны замкового двора.
Я вздрагиваю и вижу Липотина, который ошалело переводит взгляд с меня на простертого без движений садовника. Антиквар, очевидно, ничего не видел и не слышал из того, что сейчас произошло! Встревожило его лишь странное поведение старика.
Но прежде чем Липотин решился к нему прикоснуться, наши взоры привлекла группа возбужденно кричавших мужчин, которая приближалась к нам. Мы поспешили навстречу. Подобно сокрушительной прибойной волне обрушились слова их на мой мозг, и я вдруг как прозрел: посреди потока, на мелководье, там, где грунтовая дорога, повторяя изгиб реки, делает крутой виток, высоко над отвесно обрывающимися вниз скалами, в пенном ореоле струящихся вод лежит разбитый лимузин княгини…
Медленно доходят до моего сознания возбужденные голоса людей:
- Насмерть! Все трое! Ничего удивительного, он ведь разогнался так, словно собрался в небо взлететь, как будто там был мост! Это в пустоте-то! Шофер либо спятил, либо сам дьявол лишил его глаз!
- Яна! Яна! - повисает над парком чей-то отчаянный крик. Господи, да ведь это кричу я! Хочу позвать Липотина: он сидит на корточках рядом со стариком, по-прежнему недвижно лежащим в траве. Приподнимает ему голову, потом поворачивается ко мне, и я вижу его остановившийся взгляд. Тело несчастного садовника клонится на сторону и выскальзывает из разжавшихся рук антиквара. Он мёртв.
Липотин с отсутствующим видом продолжает смотреть на меня. Я не в состоянии произнести ни слова. Лишь молча указываю ему через стену вниз, на реку… Он надолго замирает перед проломом, глядя на долину с серебряной лентой, потом с каким-то обреченным спокойствием трогает висок:
- Итак, вновь назад, в зелёные воды! Какие крутые берега… Я устал… Но вот!.. Разве вы не слышите?.. Меня зовут!..
Отряд спасателей в лодках вытащил тела обеих женщин из мелкого, но бурного потока… Тело шофёра унесло вниз по течению. "Не припомним случая, чтобы хоть раз эта река выпустила свою добычу, - объяснили мне, - течение не дает телу всплыть и так и волочит по дну в открытое море". При одной только мысли, что мы, я и труп моего кузена Джона Роджера, могли бы и не разминуться и тогда бы я непременно встретился с мёртвым взглядом, взирающим на меня сквозь тонкую амальгаму прозрачных вод, меня охватывает ужас…
И ещё, самое страшное: был ли это несчастный случай? В груди княгини торчит мизерикордия Яны!
Удар - если то был удар - нанесен точно, в самое сердце!
Нет, не может быть! Просто наконечник копья случайно вонзился в тело при катастрофе, пытаюсь убедить самого себя…. Долго, очень долго не могу отвести я глаз, сам превратившись в труп, от мёртвых женщин: Яна как будто спит, на лице выражение покоя и блаженного умиротворения. Кроткая, скромно замкнутая красота цветёт на холодной плоти с таким трогательным целомудрием, что у меня даже слезы иссякли, и лишь губы мои еле слышно повторяют:
- Святой Ангел-хранитель души моей, дай силы мне вынести это…