Был у него еще один пунктик, делавший его подозрительной фигурой в глазах многих родителей, а следовательно, и их сыновей (достаточно большое число мальчишек в школе принадлежало к партии антирамзиистов). А именно - его интерес к святым. Изучение истории, говорил он, это частично и изучение мифов и легенд, которые человечество сплело вокруг таких выдающихся личностей, как Александр Македонский, Юлий Цезарь, Карл Великий, Наполеон. Они были смертными, а когда факт можно соотнести с легендой, крайне любопытно узнать, что почитатели героев приписали своим кумирам. Он нередко показывал нам известную картину девятнадцатого века, изображающую отступление Наполеона из Москвы: император трагически поник в санях, на его лице и на лицах окружающих офицеров печать поражения, романтической обреченности. А потом он зачитывал нам из дневника Стендаля об этом отступлении, где говорилось, каким жизнерадостным был тогда Наполеон, как он выглядывал из окон кареты - в открытых санях он не ездил, можете не сомневаться, - и приговаривал: "То-то они все удивились бы, если б узнали, кто с ними рядом!" Наполеон был одним из любимых примеров у Рамзи. Он показывал нам знаменитую картину, изображающую Наполеона на Эльбе, - тот сидит на скале, при всех регалиях и размышляет о былом своем величии. А потом он зачитывал из ежедневных докладов коменданта острова, и главной заботой, согласно докладам, было состояние желудочного тракта великого изгнанника, а наилучшей возможной новостью являлся врачебный бюллетень, гласящий: "Сегодня утром в 11 часов 22 минуты у императора был нормальный стул".
Но почему, спрашивал Рамзи, ограничиваем мы изучение истории выдающимися военными и политическими деятелями, которым приписываются необычайные, почти сверхъестественные качества, и не обращаем внимания на целый мир святых, которым человечество приписывало феноменальные добродетели? Тривиальна мысль о том, что власть и даже порок интереснее, чем добродетель, но те, кто это говорит, просто не дали себе труда рассмотреть добродетель и увидеть, насколько она в самом деле удивительна, а подчас даже бесчеловечна и невыносима. Святые тоже принадлежат к разряду героев, и, в противовес тому, что думают несведущие люди, дух Игнатия Лойолы сродни духу Наполеона.
Рамзи был крупным авторитетом по святым и написал о них несколько книг, хотя мне они и не попадались. Можете себе представить, какой неудобной фигурой был он в школе, куда принимались мальчики из любых семей, но главным образом воспитанные в духе слегка модернизированного протестантизма девятнадцатого века. И, конечно, наших родителей смущал неподдельный интерес к вещам духовным, они подозрительно относились к любому, кто воспринимал дух как неизбывную реальность, а именно так относился к духу Рамзи. Он любил ставить нас в положение интеллектуального неуюта, побуждал отыскивать в его речах противоречия или нелогичности.
- Логика похожа на крикет, - предупреждал он. - Все очень хорошо, пока вы играете по правилам. Но что будет с вашей крикетной партией, если кто-нибудь вдруг решит вынести на поле футбольный мяч или возьмется за хоккейную клюшку? А ведь именно это постоянно случается в жизни.
Война предоставила Рамзи как историку счастливую возможность. Легенды, которыми обрастали фигуры Гитлера и Муссолини, были для него хлебом насущным.
- Фюрера ведут голоса - как и Жанну д’Арк. Дуче не чувствует боли в кресле у стоматолога - не чувствовала и святая Аполлония Тьянская, когда язычники выбивали ей зубы. Эти свойства присущи великим, но присваиваем героям сверхъестественные качества именно мы. Только после смерти Наполеона стало известно, что он боялся котов.
Тогда Рамзи мне нравился. Он не давал нам спуску, но был неистощим на всякие выдумки и отпускал в классе презабавные шутки. За стенами школы их повторяли как "Уховерткины остроты".
Мои чувства к нему претерпели мучительную перемену, когда умерла мама.
4
Это случилось поздней осенью 1942 года, когда мне шел пятнадцатый год. У нее было воспаление легких, и она уже выздоравливала, но, думаю, у нее почти не осталось желания жить. Как бы то ни было, но она шла на поправку, и каждый день ей следовало отдыхать. Доктор строго предупредил, что простужаться ей ни в коем случае нельзя, но она не любила тяжелых одеял и лежала на своей кровати под легким пледом. Однажды была натуральная буря, со снегом, а окна ее спальни оказались распахнутыми, хотя им положено было быть закрытыми. Мы решили, что она сама их открыла. Она простудилась и через несколько дней умерла.
Рамзи вызвал меня в свой кабинет в школе и там сообщил о ее смерти. Он был сердечен именно в той мере, в какой требовалось. Не перебарщивал с сочувствием и не говорил ничего такого, из-за чего я мог бы расплакаться. Но в течение следующих двух или трех дней он не отпускал меня от себя. Похороны организовывал он, потому что отцу было не вырваться из Лондона, и он прислал Рамзи телеграмму, в которой просил его обо всем позаботиться. Похороны были ужасны. Каролина отсутствовала, потому что директриса школы, где она училась, и Нетти считали, что девочки не должны ходить на похороны, а поэтому я был с Рамзи. Пришло совсем немного людей, но "те, у ручья" присутствовали, и я попытался заговорить с ними. Они, конечно, едва знали меня, да и что тут можно было сказать? И бабушка, и дедушка Стонтоны были уже мертвы, а потому, думаю, самым близким из присутствующих родственником покойной - люди из похоронной конторы спросили, кто это лицо, но Рамзи тактично ушел от ответа - был я. Чувствовал я лишь какое-то безутешное облегчение, поскольку (хотя я так и не облек эту мысль в слова) знал, что в течение нескольких лет моя мать была несчастна, и, как я думал, из-за того, что она ощущала: в чем-то она не оправдала надежд отца.
Я вспоминаю, как сказал Рамзи, что матери, возможно, теперь лучше, потому что она была так несчастна в последнее время. Я таким образом пытался поддержать взрослый разговор, но Рамзи посмотрел на меня как-то очень странно…
Гораздо важнее для меня, чем собственно смерть матери и похороны (потому что она, такое впечатление, прощалась с нами уже довольно давно), был субботний семейный обед на следующий вечер. Каролина всю неделю провела дома под присмотром Нетти, а я приехал домой из школы на выходные. В воздухе явно витало чувство облегчения, и в доме была необычная атмосфера, потому что отец находился далеко и мы с Каролиной ощущали себя свободно как никогда. Не знаю, как бы я распорядился этой свободой. Может, расхаживал бы чванливо по дому и, наверное, выпил бы стакан пива, чтобы показать, какой я взрослый. Но Каролина была иного мнения.
Из нас двоих она была отважней. Когда ей было восемь, а мне - десять, она разрезала пополам одну из отцовских сигар и сказала, что я ни за что не выкурю половинку, а она - выкурит. Мы устроились на качелях и дымили в такт их раскачиванию, по очереди. Каролина выиграла. В школе имени епископа Кэрнкросса, где она училась, у нее была репутация любителя розыгрышей. Однажды она поймала жука, ярко раскрасила и попросила биологиню его идентифицировать. Биологиня быстро нашлась:
- Это нонсенсикус нахалиус, или чепухенция членистоногая, - сказала она Каролине и прослыла среди учениц записным острословом.
Но когда умерла мама, Каролине было двенадцать - она находилась в том странном возрасте между детством и половозрелостью, когда некоторые девочки знают, можно подумать, все (хотя, казалось бы, с чего?), а мыслить так же ясно они будут, пожалуй, лишь после менопаузы. В эту субботу Каролина напустила на себя важный вид и сказала, чтобы во время трапезы я вел себя как нельзя лучше.
Херес до обеда! Раньше нам этого никогда не позволяли, но Каролина выставила бутылку в гостиной, застав врасплох Нетти, которая начала протестовать, лишь когда мы уже взялись за бокалы. Сама Нетти не пила - она была убежденной трезвенницей. Но Каролина попросила ее отобедать с нами, и Нетти, вероятно, была потрясена, ей и в голову не пришло, что она могла бы отказаться. Она надела какое-то парадное платье вместо повседневного одеяния, и Каролина разоделась в лучшее и даже помадой прошлась по губам. Но все это было лишь тихой прелюдией к дальнейшему.
Накрыто было на троих, и мне явно полагалось занять стул отца, но когда Каролина подвела Нетти к другому исполненному значения месту - маминому, - я подумал, что это неспроста. Нетти пыталась протестовать, но Каролина настояла, чтобы Нетти заняла это почетное место, сама же она уселась справа от меня. Я и не догадывался, что Каролина таким образом хочет лишить Нетти власти: она обращалась с Нетти как с высокой гостьей только для того, чтобы исподволь перехватить у нее бразды правления. Нетти совсем потерялась и вовремя не отреагировала, когда слуга принес вино и налил мне глоток на пробу. Она едва успела прийти в себя и вовремя перевернула свой бокал вверх дном. Мы уже пили вино прежде. По большим праздникам отец давал нам вино, разведенное водой, что, как он говорил, было правильным способом познакомить детей с одним из величайших удовольствий в жизни. Но в тот день вино было неразведенным, и одобрительно кивнул слуге не отец, а я, и бокалы наполнялись, а глаза Нетти вылезали из орбит - это все было внове и головокружительно.
"Головокружительно" - самое подходящее слово, потому что вино после хереса оказалось для меня чересчур крепким, и я понимал, что говорю слишком громко и авторитетно киваю, когда никакого разрешения не требуется.
Ничего подобного с Каролиной. К вину она едва прикоснулась, - хитрюга! - но всецело сосредоточилась на том, чтобы направить разговор в нужное русло. Мы все бесконечно тоскуем по маме, но нам нужно держаться и жить дальше. Именно этого и хотела бы мама. Она была таким жизнерадостным человеком - и категорически возражала бы против длительного траура. Да, она все время была жизнерадостна - кроме последних лет пяти-шести. Что же тогда произошло? Известно ли об этом Нетти? Мама так доверяла Нетти, и не может быть, чтобы Нетти не знала того, что нам по молодости лет знать не полагалось, - конечно, мы ведь были тогда совсем маленькими. Но прошло столько времени. Теперь мы стали старше.
Нетти не поддавалась.
Папа много отсутствовал. Он с этим ничего не мог поделать, к тому же он был нужен стране. Мама, вероятно, чувствовала себя одинокой. Странно, что в последние два или три года она, кажется, почти не встречалась со своими друзьями. В доме было так мрачно. Нетти не могла этого не чувствовать. На самом деле, у нас вообще никто не появлялся, кроме Данстана Рамзи. Но он был очень старым другом, верно? Разве мама и папа не знали его еще до того, как поженились?
Нетти стала чуточку общительнее. Да, мистер Рамзи тоже из Дептфорда. Конечно, он много старше Нетти, но кое-что она о нем слышала, пока росла. Всегда что-нибудь необычное.
Да? В каком смысле необычное? Мы с детства видели его в доме, может быть, поэтому и не замечали ничего необычного. Папа всегда говорил, что он умный и понимающий.
Я чувствовал, что как хозяин должен поучаствовать в разговоре, который на самом деле больше был похож на монолог Каролины, изредка разбавляемый бормотанием Нетти. Поэтому я рассказал несколько историй о Рамзи - директоре школы и поведал, что он получил прозвище Уховертка.
Нетти сказала, что мне должно быть стыдно употреблять такие словечки в присутствии сестры.
Каролина изобразила скромницу, а потом сказала, что мистер Рамзи симпатичный, хотя и страшноват, как мистер Рочестер из "Джейн Эйр", и еще она никогда не могла понять, почему мистер Рамзи так и не женился.
Может быть, он не смог заполучить девушку, которую любил, сказала Нетти.
Правда? Каролина никогда об этом не думала. Может быть, Нетти еще что-нибудь известно? Это так романтично.
Нетти ответила, что это казалось романтичным тем, кому делать больше было нечего, как только сплетничать.
Ну, Нетти, не дразни! Кто это был?
Нетти явно боролась с собой, а потом сказала, что если бы кто захотел узнать, достаточно было бы только открыть глаза.
Все это должно было быть ужасно романтично, решила Каролина: папа такой молодой и только что вернулся с войны, а мама такая очаровательная и папа такой красивый - ведь он и до сих пор красив, разве Нетти не согласна?
В жизни не видела никого краше, горячо сказала Нетти.
А Нетти доводилось его видеть в те дни?
Ну, сказала Нетти, когда война кончилась, она еще была слишком мала, чтобы обращать внимание на такие вещи. Ведь не Мафусаил же она в самом деле. Когда Бой Стонтон женился на Леоле Крукшанк в 1924 году, Нетти было десять, и все вокруг знали, что между этими двумя великая любовь и что такой красивой пары Дептфорд не видел никогда прежде и, вероятно, никогда больше не увидит. С невесты все глаз не сводили, и Рамзи в том числе. В конечном счете, он же был у отца шафером.
Тут вмешалась Каролина. Уж не хочет ли Нетти сказать, что мистер Рамзи был влюблен в маму?
Нетти разрывалась между своей естественной скрытностью и не менее естественным желанием рассказать то, что ей известно. Ну да, были и такие разговоры.
Вот, значит, почему он все время к нам захаживал! И почему он так вертелся около мамы, когда отцу нужно было уезжать по военным делам. Хотя сердце у него и было разбито, он демонстрировал рыцарскую верность. Каролина никогда не слышала ничего романтичнее. По ее мнению, мистер Рамзи такой душка.
Это слово по-разному подействовало на меня и на Нетти. Старая Уховертка - душка?! Я смеялся значительно громче и дольше, чем если бы до этого не выпил два бокала бургундского. А вот Нетти фыркнула презрительно, и ее горящий взгляд красноречиво свидетельствовал, что она думает об этом словечке применительно к Рамзи.
- Ну, ты никогда не признаешь, что кроме папы есть и другие привлекательные мужчины, - сказала Каролина. И даже чуть подалась к Нетти, положила ей ладонь на запястье.
Что такое Каролина хочет этим сказать, вскинулась Нетти.
- Это видно невооруженным глазом. Ты без ума от папы.
Ей всегда казалось, ответила Нетти, что она знает свое место. Незамысловатая, казалось бы, реплика, но для 1942 года чрезвычайно старомодная. И даже я заметил, до чего Нетти выбита из душевного равновесия, до чего потрясена.
Каролина спустила это дело на тормозах. Конечно же, от папы все без ума. Это неизбежно. Он такой красивый, привлекательный, умный и во всех отношениях замечательный - ну какая женщина устоит? Разве Нетти не согласна?
Нетти высказалась в том духе, что, пожалуй, так оно и есть.
Попозже Каролина подняла другую тему. Ну разве не странно, что мама простудилась, тогда как все знали, что именно от этого ей надо всеми силами беречься? Как случилось, что окна были открыты в такую жуткую непогоду?
Нетти сказала, что этого никто не узнает.
Уж не хочет ли Нетти сказать, что мама сама открыла окна, невинно поинтересовалась Каролина. Но ведь это - она отложила нож и вилку на стол - самоубийство! А самоубийство - это смертный грех! В школе имени епископа Кэрнкросса, да и в нашей церкви, Святом Симоне Зилоте, все в этом уверены. Если мама совершила смертный грех, то разве она сейчас не в?.. Это было бы ужасно! Могу поклясться, что в глазах Каролины стояли слезы.
Нетти разволновалась. Да нет же, она ничего такого не имела в виду. И вообще, все эти россказни о смертных грехах - англиканское пустозвонство, и она никогда в это не верила. Никогда.
Но как же тогда окна в маминой комнате оказались открытыми?
Наверно, кто-то открыл их по ошибке, сказала Нетти. Мы никогда не узнаем. Что толку теперь копаться во всем этом. Но ее дочурка не должна думать о таких ужасных вещах, как самоубийство.
Каролина сказала, что она с ума сойдет, потому что никакое это не англиканское пустозвонство, все знают, что самоубийцы отправляются прямиком в ад. И только подумать, что мамочка…
Нетти никогда не плакала, во всяком случае я этого никогда не видел. Но в редких случаях на ее лице появлялось выражение такого внутреннего страдания, что у любой другой женщины оно сопровождалось бы слезами. Так было и в тот раз.
Каролина вскочила со своего места, подбежала к Нетти и уткнулась лицом в ее плечо. Нетти увела ее из комнаты, и я остался один на руинах пиршества. Подумал, что еще один бокал бургундского - как раз то, что мне надо в эту минуту, но дворецкий уже унес бутылку, а мне не хватило смелости позвонить ему, поэтому я взял еще одно яблоко с тарелки и задумчиво съел его в полном одиночестве. Я никак не мог разобраться в том, что происходит вокруг. Дожевав яблоко, перешел в гостиную и уселся послушать трансляцию хоккейного матча по радио, но вскоре уснул на диване.
Когда я проснулся, игра уже закончилась и передавали какие-то безотрадные сводки с театра военных действий. Голова у меня болела. Поднимаясь к себе по лестнице, я увидел полосу света под дверью в комнату Каролины и вошел. Она сидела в пижаме и сосредоточенно раскрашивала ногти на ногах алым лаком.
- Смотри, чтобы Нетти не застала тебя за этим делом.
- Спасибо за твой бесценный непрошеный совет. Нетти для меня больше не проблема.
- Чего это вы тут замышляли?
- Достигали взаимопонимания. Нетти, в отличие от меня, еще не в полной мере это осознала.
- Взаимопонимания в чем?
- Дурачок! Ты что, за обедом ничего не слышал? Ну, конечно же, не слышал. Ты был слишком занят - набивал пузо и хлестал вино, вот и не видел, что происходит.
- Я видел все, что было. Чего это я не видел? Не строй из себя слишком умную.
- Нетти раскололась и сделала несколько самоубийственных признаний. Вот что было.
- Я не слышал никаких самоубийственных признаний. Что это ты несешь?
- Если ты этого не слышал, то потому, что слишком налегал на вино. Пьянство тебя погубит. Сколько достойных мужей угодило по этой дорожке прямиком в ад, как говорил дедушка. Ты что, не слышал, Нетти призналась, что влюблена в папу?
- Что? Ничего такого она не говорила!
- Ну, может быть, не такими словами. Но это было вполне очевидно.
- Ну и ну! Как только у нее хватило нахальства!
- Любить папу? Овечка ты невинная! Как-нибудь, если напомнишь, могу прочесть тебе маленькую лекцию о взаимоотношениях полов. Все это гораздо сложнее, чем может охватить твой недоразвитый школьный умишко.
- Заткнись! Я старше тебя. Я знаю такое, о чем ты и не догадываешься.
- Это о гомосеках, что ли? Старо как мир, мой бедный мальчик!
- Карол, я тебя сейчас отлуплю.
- Хочешь заткнуть мне рот грубой силой? Ну давай, Тарзан. Тогда ты не узнаешь остального, а это самое интересное.
- Чего остального?
- Ты признаёшь за мной умственное превосходство?
- С какой стати? Что такого превосходного ты знаешь?
- Всего лишь постыдный секрет твоего появления на свет. Только и всего.
- Говори!