В густом дыму комнаты на третьем этаже он минут десять проторчал над вращающимся крутом рулетки. Потом неверными шагами сошел вниз и был выброшен на улицу надменным стражем. Сорок центов серебром, все, что осталось от пятидолларового капитала, бренчали в его кармане. На углу он в нерешительности замедлил шаги.
В ярко освещенных окнах расположенной через дорогу аптеки ослепительно сверкали никелем и хрусталем сатуратор и стаканы. К этому учреждению направлялся пятилетний малец, выступая так важно, что не оставалось сомнений: ему поручена ответственная миссия, быть может, знаменующая вступление в пору зрелости. Он что-то сжимал в кулачке, крепко, всем напоказ, гордо, демонстративно.
Морли остановил его с обворожительной улыбкой и ласково заговорил.
- Куда? - переспросил малыш. - Я в аптеку иду, за лекавством. Мне мама доллав на микстуву дала.
- Ах, вот оно что! - воскликнул Морли. - Мы уже такие взрослые мужчины, что мама дает нам поручения. Провожу-ка я тебя, пожалуй, человечек, а то как бы ты не угодил под автомобиль. По дороге купим шоколадку. Или мы предпочитаем лимонные леденцы?
Морли ввел ребенка за руку в аптеку. Взяв рецепт, в который были завернуты деньги, он вручил его аптекарю.
На его лице играла хищная, отеческая, тонкая и мудрая улыбка.
- Aqua pura, одна пинта, - сказал он. - Хлористый натрий, десять гран. Изготовить раствор. И не пытайтесь меня облапошить, потому что мне известно, сколько галлонов Н2О содержится в Кротонском резервуаре, а второй ингредиент я неизменно употребляю с картофелем.
- Пятнадцать центов, - сказал аптекарь, выполнив заказ подмигнул. - Вижу, вы разбираетесь в фармацевтике. Вообще-то мы берем за это доллар.
- С дураков, - усмехнулся Морли.
Заботливо сунув малышу в объятия обернутую бумагой бутылку, Морли довел его до перекрестка. Восемьдесят пять центов, сэкономленные благодаря познаниям в химии, он опустил в собственный карман.
- Не забывай об автомобилях, сынок, - бодро посоветовал он своей юной жертве.
Внезапно два трамвая устремились с двух сторон на малыша. Морли ринулся им наперерез, схватил за шиворот несовершеннолетнего посланца и оттащил в безопасное место. Лишь на углу своего квартала дитя было отпущено восвояси, обманутое, счастливое и липкое от дешевого дрянного леденца, купленного во фруктовом ларьке у итальянца.
А Морли зашел в ресторан и заказал филе и пинту недорогого шато брейе. Он хохотал беззвучно, но от всей души, и официант позволил себе высказать предположение, что посетитель получил приятное известие.
- Да вовсе нет, - ответил Морли, редко вступавший в разговоры. - Приятное известие тут ни при чем. Можете вы мне назвать три категории людей, которых проще всего одурачить во всяческих сделках?
- А как же, - сказал официант, разглядывая изысканно повязанный галстук Морли и прикидывая в уме, какие он сулит чаевые. - В августе месяце это оптовые закупщики одежды из южных штатов, потом молодожены со Статен-Айленда, потом…
- Чушь, - фыркнул Морли. - Мужчины, женщины и дети - вот правильный ответ. Мир… или, скажем, Нью-Йорк в пределах той черты, куда заплывают летом купальщики с лонг-айлендских пляжей, кишит простаками. Две лишних минуты на рашпере, Франсуа, превратили бы этот кусок в блюдо, достойное джентльмена.
- Если вы считаете, что мясо недодержано, - сказал официант, - я могу…
Морли остановил его жестом… чуть страдальческим жестом.
- Сойдет и так, - сказал он великодушно. - А теперь зеленый шартрез, холодный и demi-tasse.
Потом Морли степенно вышел из ресторана и остановился на углу, где перекрещивались две торговые артерии города. С сиротливым десятицентовиком в кармане он, стоя на краю тротуара, обозревал уверенным, скептическим и веселым взглядом катившие мимо потоки людей. В эти воды ему предстояло забросить невод и выудить рыбку для обеспечения своих насущных запросов и нужд. Почтенный Исаак Уолтон и вполовину не был так уверен в себе и так сведущ в тайнах наживкологии.
Веселая компания - две женщины, двое мужчин - налетела на него с восторженными воплями. Они спешат на вечеринку - куда он исчез? - две недели ни слуху ни духу - какая счастливая встреча! Они окружили его, закружили - пойдем с нами и никаких - и так далее и тому подобное.
Одна из дам, с чьей шляпки склонялось к плечу пышное белое перо, тронула Морли за рукав, метнула на спутников победный взгляд "смотрите, мол, как он послушен мне" и добавила к просьбам друзей свое августейшее повеление.
- Не берусь описать вам, - патетически произнес Морли, - как печально мне отказываться от такого удовольствия. Но я жду моего друга Карузерса из нью-йоркского яхт-клуба, он должен заехать за мной сюда в восемь на автомобиле.
Белое перо взметнулось; четверка, суетливая, как мошкара под фонарем, устремилась навстречу забавам.
Поигрывая десятицентовиком в кармане, Морли весело смеялся про себя.
- Фасад, - бормотал он в упоении, - фасад важнее всего. Фасад - козырь в любой игре. Чего им только не подсунешь - мужчинам, женщинам и детям - фальшивки, пузырьки с соленой водой, чего им только не подсунешь, прикрывшись солидным фасадом!
Старик в мешковатом костюме, с внушительным зонтом и неухоженной бородой, выпрыгнул из пучины трамваев и кебов на тротуар рядом с Морли.
- Прошу прощения за беспокойство, приятель, - сказал он. - Вам случайно не попадался тут такой Соломон Смозерс? Он приходится мне сыном, и я приехал из Элленвилла его навестить. Сдохнуть мне, коли я помню, куда задевал адрес.
- Нет, я его не знаю, сэр, - сказал Морли, опуская веки и пряча радостный блеск глаз. - Советую вам обратиться в полицию.
- В полицию! - возмутился старик. - Ничего я такого не сделал, чтобы таскаться по полициям. Я приехал в гости к Солу, вот и все. Он живет в пятиэтажном доме, так он написал мне. Ежели вы кого-нибудь знаете, кого так зовут, и можете…
- Я ведь сказал уже, что не знаю, - холодно отрезал Морли. - Ни с какими Смизерсами я не знаком и советую вам…
- Не Смизерс, а Смозерс, - с надеждой поправил приезжий. - Плотный такой, конопатый, двадцать девять лет, нет двух передних зубов, пять футов росту…
- Ах, Смозерс, - вскричал Морли. - Сол Смозерс? Как же мне его не знать, он живет на нашей улице в соседнем доме. А я думал, вы сказали Смизерс.
Морли взглянул на часы. Часы нужны непременно. Стоят они всего доллар. Лучше поголодать, нежели лишить себя механизма, прикрытого латунными крышками, или девяностовосьмицентового хронометра из тех, по которым, как уверяют часовщики, регулируется железнодорожное движение.
- Мы с епископом лонг-айлендским, - сказал Морли, - условились встретиться в восемь на этом углу, чтобы отобедать вместе в Клубе Зимородков. Но не могу же я покинуть посреди улицы папашу моего друга Сола Смозерса. Мистер Смозерс, клянусь вам святым Суизином, нигде люди не работают так тяжко, как у нас на Уолл-стрит. Сказать, что мы устаем, - значит ничего не сказать! В тот момент, когда вы ко мне обратились, я как раз собирался перейти на ту сторону и пропустить стакан имбирного пива с глоточком хереса. Я непременно хочу проводить вас к дому вашего сына, мистер Смозерс. Однако прежде чем мы сядем в трамвай, вы, надеюсь, не откажетесь составить мне…
Часом позже Морли присел отдохнуть на тихую скамейку в Мэдисон-сквере. В его зубах дымилась двадцатипятицентовая сигара, во внутреннем кармане пиджака покоилось сто сорок долларов в изрядно помятых купюрах. Довольный, беспечный, ироничный и язвительно философичный, он смотрел, как мелькает луна в летящем лабиринте облаков. На другом краю скамейки, понурившись, сидел оборванный старик. Внезапно он зашевелился и взглянул на соседа. Наверно, обратил внимание, что Морли не похож на те жалкие существа, которые ночуют обычно на скамейках.
- Добрый господин! - заныл он. - Если у вас найдется десять центов или хоть грош для человека…
Морли оборвал эту стереотипную мольбу, швырнув ему доллар.
- Да благословит вас Бог! - сказал старик. - Я ищу работу вот уже…
- Работу! - эхом отозвался Морли и звонко рассмеялся. - Вы дурак, мой друг. Мир, без сомнения, неотзывчив, как камень, но уподобьтесь Аарону и ударьте по нему жезлом. Вы исторгнете из камня кое-что получше, чем водичка. Вот как нужно обходиться с миром. Мне он дает все, что я хочу.
- Господь взыскал вас Своей милостью, - сказал старик. - Сам я умею только работать. А теперь и работы достать не могу.
- Мне пора, - сказал Морли, вставая и застегивая пиджак. - Я тут только присел покурить. Желаю вам найти работу.
- Да вознаградит вас Бог за вашу доброту, - сказал старик
- Ваше желание уже исполнилось, - заметил Морли. - Я всем доволен. Удача бегает за мной, как собачонка. Ночевать я буду в том отеле, огни которого сверкают за деревьями. А какая сегодня луна, все улицы освещены, и фонарей не надо. Я думаю, никто, кроме меня, не способен так наслаждаться лунным светом и прочими подобными нюансами. Доброй ночи.
Морли направился к перекрестку, чтобы перейти через дорогу к отелю. Струйки дыма от его сигары неторопливо плыли к небесам. Встречный полицейский отдал ему честь и удостоился кивка. Луна была великолепна.
Часы пробили девять, и тут девушка, едва вступившая в свою лучшую пору расцвета, остановилась на углу, поджидая приближающийся трамвай. Она, видимо, спешила домой со службы или задержавшись где-то по делам. Глаза у нее были ясные и чистые, белое платье сшито очень просто, и она смотрела на подходивший трамвай, не поглядывая ни направо, ни налево.
Морли знал ее. Восемь лет назад они сидели за одной партой в школе. Между ними не было и намека на влюбленность - всего-навсего юношеская дружба тех невинных лет.
Но он свернул в безлюдный переулок, уткнулся запылавшим вдруг лицом в холодный железный фонарный столб и с тоской сказал:
- Господи! Лучше бы я умер.
Закупщик из Кактус-сити
Перевод Е. Коротковой
Здоровый климат Кактус-Сити, штат Техас, не способствует простудам и насморку, и это очень хорошо, ибо начхать на расположенный там универсальный магазин "Наварро и Платт" было бы неразумно.
Двадцать тысяч жителей Кактус-Сити щедрой рукою расточают доллары, приобретая, что душе угодно. Этот ливень полудрагоценных монет почти целиком изливается на "Наварро и Платта". Их магазин, огромный кирпичный домина, занимает площадь, на которой разместилось бы пастбище для дюжины овец. У "Наварро и Платта" вы можете купить галстук из кожи гремучей змеи, или автомобиль, или последний крик моды - восьмидесятипятидолларовое коричневое дамское пальто любого из предлагаемых вам двадцати оттенков. Бывшие владельцы ранчо к западу от Колорадо-Ривер, Наварро и Платт первыми в своей округе переключились на коммерческую деятельность. Деловая сметка подсказала им, что даже в мире, где не осталось свободных пастбищ, простор для частной инициативы остается.
Каждую весну Наварро, старший компаньон фирмы, полуиспанец и космополит, оборотистый, обходительный, "наведывался" в Нью-Йорк за товаром. В этом году его устрашила поездка в такую даль. Пятьдесят пять лет все же давали себя чувствовать: в ожидании послеобеденной сиесты он не раз поглядывал на часы.
- Джон, - сказал он младшему компаньону, - нынче ты наведаешься за товаром.
Платт приуныл.
- Слыхал я, - сказал он, - этот Нью-Йорк на редкость нудный городишко. Ну уж, ладно, съезжу. По дороге для встряски кутну в Сан-Антонио, пришвартуюсь там на несколько деньков.
Две недели спустя мужчина в полном парадном облачении техасца - черный сюртук, широкополая поярковая шляпа, стоячий воротничок четыре дюйма в высоту, с отворотами, и черный кованого железа галстук - входил в помещение оптовой фирмы "Зиззбаум и Сын, готовое платье" на Нижнем Бродвее.
Старик Зиззбаум обладал глазомером морского орла, слоновьей памятью и умом, быстрым и точным, как складная линейка. Он вразвалку подошел к дверям, похожий на белого медведя с черной шерстью, и пожал Платту руку.
- Ну и как же поживает там в Техасе милейший мистер Наварро? Не рискнул в этом году пуститься в путь? Рад приветствовать мистера Платта.
- В самую точку, - сказал Платт, - и я бы дал сорок акров неорошаемой земли в округе Пекос, чтобы выяснить, как вы догадались.
- Я просто знаю, - усмехнулся Зиззбаум. - Точно так же, как знаю, что в этом году в Эль-Пасо выпало двадцать восемь и пять десятых дюйма атмосферных осадков, то есть на пятнадцать дюймов больше нормы, и поэтому "Наварро и Платт" нынешней весною купят одежды на пятнадцать тысяч долларов, а не на десять, как в засушливый год. Но это завтра. А сейчас вас ждет в моем кабинете сигара, аромат которой изгонит из вашего рта привкус контрабандного курева, которое вы вывозите из-за Рио-Гранде и считаете хорошим… потому что оно контрабандное.
День клонился к вечеру, торговля кончалась. Покуда Платт докуривал сигару, Зиззбаум заглянул в кабинет Сына. Собираясь уходить, тот стоял перед зеркалом и закалывал галстук брильянтовой булавкой.
- Эйби, - сказал старик, - сегодня вечером тебе придется поводить по городу мистера Платта. Они уже десять лет покупают у нас. С мистером Наварро мы играли в шахматы каждый раз, когда выдавалась свободная минутка. Прекрасное занятие, но мистер Платт человек молодой и в Нью-Йорке впервые. Развлечь его будет нетрудно.
- Хорошо, - ответил Эйби, старательно завинчивая замочек булавки. - Я им займусь. Когда он налюбуется на небоскреб "Утюг" и метрдотеля гостиницы "Астор" да послушает, как граммофон играет "Под старой яблоней", будет половина одиннадцатого, то есть самое время для мистера Техасца завернуться в одеяло. В половине двенадцатого я ужинаю с друзьями, но наш гость к этому времени будет уже спать сном младенца.
На следующее утро в десять Платт явился в магазин Зиззбаума в полной деловой готовности, с букетиком гиацинтов в петлице. Зиззбаум лично встретил посетителя. "Наварро и Платт" были хорошими клиентами и неизменно пользовались скидкой, как не прибегающие к кредиту.
- Ну и как вам понравился наш городок? - с простодушной улыбкой манхэттенца спросил Зиззбаум.
- Жить тут я бы не стал, - ответил Платт. - Мы с вашим сыном кое-где успели вчера побывать. С водой у вас хорошо, зато у нас в Кактус-Сити освещение получше.
- На Бродвее попадаются иногда светлые местечки, вам не показалось, мистер Платт?
- Темные личности там попадаются гораздо чаще, - ответил Платт. - Пожалуй, больше всего мне понравились тут лошади. Таких, чтобы сразу же на живодерню, я пока не встретил.
Зиззбаум повел его наверх смотреть образцы.
- Попросите. сюда мисс Эшер, - велел он приказчику.
Вошла мисс Эшер, и вот тут-то Платта из фирмы "Наварро и Платт" озарило дивным светом романтического восторга. Он застыл, как гранитный утес над каньоном, вытаращив на нее глаза. Она это заметила и слегка покраснела, что было не в ее привычках.
Мисс Эшер была самой элегантной манекенщицей у "Зиззбаума и Сына". Оттенок ее волос принадлежал к так называемым "притушенно белокурым", а ее габариты несколько превосходили совершенством даже идеальную пропорцию 38–25–42. Она служила у Зиззбаума два года и знала свое дело. Сияние ее глаз обдавало холодом, и если бы ей вздумалось скрестить взгляд с пресловутым василиском, легендарное чудище спасовало бы первым. Знала она, кстати, и закупщиков.
- Так вот, мистер Платт, - сказал Зиззбаум, - мне бы сперва хотелось показать вам эти платья фасона "принцесса", светлых тонов. Именно то, что требуется у вас на юге. Пожалуйста, начните с этого, мисс Эшер.
Суперманекенщица скрылась в гардеробной и запорхала туда и назад, становясь все восхитительнее в каждом новом туалете. С блистательной невозмутимостью демонстрировала она их ошарашенному закупщику, а тот, недвижный и безгласный, внимал медоточивым рассуждениям Зиззбаума о моде и фасонах.
На лице манекенщицы застыла профессиональная бесстрастная улыбка, казалось, прикрывавшая что-то похожее на скуку или презрение.
Когда показ окончился, Зиззбаум с некоторой тревогой приметил нерешительное выражение на лице Платта. Не вздумал ли клиент заглянуть к другим поставщикам? Но Платт просто перебирал в памяти лучшие участки в Кактус-Сити, раздумывая, где построить дом для будущей жены… которая в этот момент снимала в гардеробной вечернее платье, все сплошь из серебристой голубизны и тюля.
- Не спешите, мистер Платт. - сказал Зиззбаум. - Подумайте до завтра. Такой товар, как наш, за эту цену вам никто не уступит. Боюсь, что вы скучаете в Нью-Йорке, мистер Платт. Молодой человек ваших лет… без дамского общества, вам, конечно, тоскливо. Что, если вы пригласите на обед какую-нибудь симпатичную молодую леди… Вот, скажем, мисс Эшер очень симпатичная молодая леди; с ней вам будет куда веселей.
- Но ведь она меня не знает, - изумился Платт. - Она обо мне слыхом не слыхала. Разве она согласится? Мы даже не знакомы.
- Согласится ли? - переспросил Зиззбаум, подняв брови. - Конечно, согласится. Я вас познакомлю. Конечно, она согласится.
Повысив голос, он позвал мисс Эшер.
Она вошла, невозмутимая и чуть презрительная, в белой английской блузке и простой черной юбке.
- Мистер Платт вас просит доставить ему удовольствие пообедать с ним сегодня вечером, - сказал Зиззбаум, выходя из комнаты.
- Да, конечно, очень приятно, - глядя в потолок, ответила мисс Эшер. - Западная двадцатая, девятьсот одиннадцать. К какому часу быть готовой?
- Скажем, в семь?
- Отлично. Но не приходите раньше времени. Я снимаю комнату с одной учительницей, и она не разрешает, чтобы к нам заходили мужчины. Гостиной у нас нет, вам придется ждать в коридоре. Но к семи я буду готова.
В половине восьмого Платт и мисс Эшер уже сидели в ресторане на Бродвее. На мисс Эшер было нечто черное, полупрозрачное, простого покроя. Платт не знал, что его спутница лишь выполняет одну из своих служебных обязанностей.
С ненавязчивой помощью опытного официанта ему удалось заказать вполне приемлемый обед, в котором не хватало лишь традиционной бродвейской затравки.
- Вы не возражаете, если мне принесут что-нибудь выпить? - сверкнув улыбкой, спросила мисс Эшер.
- Ну, конечно, - отозвался Платт. - Все что угодно.
- Сухой мартини, - сказала она официанту. Но когда бокал был перед ней, Платт протянул руку и отставил его в сторону.
- Что это? - спросил он.
- Коктейль, конечно.
- Я думал, вы заказываете себе что-то вроде чая. А это ведь спиртное. Вам не надо его пить. Как вас зовут?
- Близкие друзья, - ледяным тоном отозвалась мисс Эшер, - называют меня Элен.