Она хотела сказать еще что-то, но не нашла нужных закругляющих слов.
На крыше, за столиком, на котором стоял кувшин с ромом, разговор долго не начинался. Эшли чувствовал, что в воздухе нависло что-то серьезное.
- Мистер Толланд, это правда, что вас разыскивает полиция?
- Да, правда.
- Ваше имя значится в "списке крыс" мистера Бристоу?
- Очень может быть. Я этого списка не видел.
- И вы уверены, что вас не поймают?
- Совсем не уверен. Я знаю, что рискую. Но лучше уж рисковать, чем всю жизнь убегать и прятаться. От себя мне убегать нечего. Я неповинен в том, в чем меня обвиняют.
- Мистер Толланд, из вашей комнаты ничего не пропало за последнее время?
- Пропало несколько очень для меня дорогих фотографий. Я уверен, что их у меня украли.
- А не случилось ли чего-нибудь необычного, что можно поставить в связь с исчезновением этих фотографий?
- Я как раз думал рассказать вам, но все не решался. Дело в том, что несколько дней назад кто-то подмешал снотворного в вино, которое я пил в клубной комнате. Я вообще сплю очень чутко, но на этот раз я далеко не сразу почувствовал среди ночи, что в комнате кто-то есть. А когда почувствовал, то не смог стряхнуть с себя сон. Кто-то дергал меня за бороду. На меня падал свет фонарика - над кроватью склонялся человек, может быть, не один, а двое. Почти бессознательным движением я попытался оттолкнуть его руку от своего подбородка. В ответ послышался смех. Даже не смех, а хихиканье. Я замахнулся, чтобы ударить, но рука у меня была как ватная. Потом его - или их - не стало. Я было подумал, что все это мне привиделось в ночном кошмаре. С большим трудом я поднялся с кровати и зажег лампу. Мне не привиделось. Все вещи в комнате были сдвинуты с места.
- Как вы объясняете это?
- Ну, я решил, что это очередная шуточка мистера Бристоу.
- Если ваше имя стоит в "списке крыс", мистер Толланд, нет ли у вас на теле рубцов или шрамов, которые могут быть указаны в качестве особых примет?
Эшли поднес руку к подбородку.
- Есть шрам. - Он погладил подбородок у правой щеки, потом пристально посмотрел в темноте на свою собеседницу. - Вот, значит, в чем дело!
- Он хочет получить деньги, обещанные за вашу голову, мистер Толланд.
- Но как это возможно?
- У него есть какое-то удостоверение, с которым он не расстается. О том, что он - почетный помощник шерифа в каком-то городишке Соединенных Штатов. Никаких официальных полномочий оно ему, вероятно, не дает, но выглядит достаточно внушительно, чтобы произвести впечатление на здешнюю полицию. Все там есть в избытке - и гербы, и печати, и национальные флаги.
- И как же он, по-вашему, станет действовать?
- Для начала он отправился в Рокас-Вердес, чтобы поговорить о вас с доктором Маккензи.
- Доктор Маккензи мне друг.
- Мистер Толланд, доктор Маккензи предаст кого угодно просто так, для удовольствия… Который теперь час?
Эшли чиркнул спичкой.
- Четверть второго.
- Зажгите, пожалуйста, лампу… Я нашла "список крыс" в чемодане мистера Бристоу. И переписала оттуда параграф, который относится к вам. Вот, прочтите. - Он взял из ее рук листок бумаги. - Почему вы не рассказали мне об этом раньше? Поверили в свою удачу? Поверили в особое провидение, которое вас будто бы охраняет? Нет никаких особых провидений, мистер Толланд; есть только человеческая смекалка. Почему вы не открылись мне? Чтобы иметь друзей, нужно доказать свое право на дружбу. Бы сейчас находитесь в большой опасности. Поскольку уже известно, кто вы такой, остается один только выход: Джеймс Толланд должен умереть. Джон Эшли и Джеймс Толланд должны умереть удостоверенной по всем правилам смертью, так, чтобы никто не мог в этом усомниться. Если станет официально известно, что вы умерли, розыск будет прекращен. Вы получите от нас подложные документы. Вас тайно переправят в маленькую гавань под названием Тибуронес близ перуанской границы. Туда заходят небольшие грузовые суда, перевозящие селитру. На одном из них вы доберетесь до Центральной Америки. Мы вас сделаем чилийцем по отцу и немцем по матери. Деньги у вас есть?
- Больше, чем мне требуется.
- Этой ночью вы тяжело заболеете. Вас сразит редкий и опасный недуг. Мы подобрали такой, который страшен, но не заразен, иначе пришлось бы тут объявить карантин. Слыхали вы о ядовитом сумахе? Так вот, вам предстоит заболеть кой-чем в десять раз хуже отравления ядовитым сумахом. Вы умрете от tachaxa espinosa, мистер Толланд, умрете в страшных мучениях. Доктор Мартинес напишет свидетельство о вашей смерти. Мэр, мать Лауренсия и я сама скрепим его своими подписями. Консульский отдел в Сантьяго его зарегистрирует. Газеты оповестят о случившемся весь мир. Беглый преступник Джон Эшли умер, добропорядочные люди могут спать спокойно. Ваши похороны станут сенсацией дня. Вас положат в землю, которая считается чуть ли не священной, неподалеку от моей будущей могилы. А потом вы вторично родитесь на свет. Допивайте свой ром.
- Я не достроил новую прачечную.
Миссис Уикершем сердито фыркнула.
- И вы не помогли мне возвести новые Афины. Жизнь - это цепь разочарований, мистер Толланд. Цепь надежд, которым не суждено сбыться… Ну, я устала говорить. У меня даже голос сел. Теперь говорите вы. Я хочу, чтобы вы рассказали мне все - и про убийство, и про то, как вам удалось бежать из-под стражи.
Он говорил около получаса. Рассказал все, что мог, и замолчал.
- Так, - сказала она. - Так… Стало быть, его застрелил кто-то другой.
- Никого другого поблизости не было. Но если б и был, не мог этот другой выстрелить с точностью в ту же секунду, что и я. А все слышали только один выстрел.
- И вы не догадываетесь, кто были те люди, что устроили ваш побег?
- Понятия не имею.
- Вероятно, шахтеры, чувствовавшие себя обязанными вам.
- Миссис Уикершем, шахтеры почти всю жизнь проводят под землей. Они мало подвижны. Их мысль работает туго. Невозможно предположить, чтобы они придумали такой план и осуществили его с ловкостью цирковых акробатов.
- Все это очень странно, мистер Толланд. От вашего рассказа я даже словно помолодела лет на двадцать. В чудеса я не верю, но я не могла бы жить, если бы не знала, что вокруг меня каждый день происходит что-то очень похожее на чудо. Конечно, все, что вы рассказали, имеет свое объяснение, но объяснения существуют для тех людей, которые скучно мыслят и скучно живут. Я словно даже на тридцать лет помолодела. А вот сегодня за обедом мне просто кричать хотелось, когда я слушала все эти бредни про новый город в долине и про университет и медицинские училища, и даже про театр и концертный зал! В самых своих смелых мечтах я не заходила так далеко! И кто должен осуществлять эти прекрасные замыслы - семидесятилетняя старуха и человек, который не смеет открыть свое настоящее лицо? Этот старый ученый осел собрался строить новые Афины в местности, где бывает по двести землетрясений в год. А при землетрясении случаются пожары. Обваливаются потолки. Церкви в наших краях так часто рушатся, что строители уже не рискуют сооружать купола… Опера! Да на такой высоте у певцов перехватывает дыхание. Почему идеалисты так глупы?
Мысли ее неслись беспорядочно, обгоняя друг друга.
- А вы знаете, отчего здесь так часты землетрясения? Оттого, что Анды растут. Скоро они будут выше Гималаев. Они будут самыми высокими горами в мире. Но потом снова начнут уменьшаться - солнце и льды сделают свое дело. Вот вершины Альп, говорят, уже осыпаются понемногу. Оглянуться не успеешь, как земля здесь станет ровная, точно ладонь. И величие не одних маленьких Афин канет в прошлое подобно величию настоящих Афин. Города возникают и разрушаются, мистер Толланд, как те песочные замки, что детишки строят на берегу океана. Человеческая порода не становится лучше. Люди злы, ленивы, вздорны и эгоистичны. Будь я помоложе, а вы вольная птица, может, нам и удалось бы тут что-нибудь сделать - тут или там. У нас с вами есть одно большое достоинство, которое не часто встретишь. Мы трудимся. И в труде умеем забывать себя. Люди чаще всего только воображают, что трудятся, даже если усердствуют до потери сил. Воображают, что строят Афины, на самом же деле только начищают до блеска свои башмаки. В молодости я дивилась тому, как ничтожен прогресс, достигнутый в мире, - как мало стоят все прекрасные речи, все благородство тех, кто их охотно произносит, все планы, все краеугольные камни, все идеальные конституции для идеальных республик. Все это и краешком не задевает обыкновенного человека. По-прежнему жены, как Далила, в любую минуту готовы остричь своих мужей; по-прежнему отцы душат свое потомство. Время от времени со всех сторон поднимается шум вокруг нового чуда цивилизации - то это прививка оспы, то пуск первого поезда железной дороги. Но потом все стихает, и оказывается, мы те же, что были, - волки и гиены, волки и павлины… Который теперь час?
Ей было стыдно за себя. Она плакала. Давно уж ей не случалось обронить слезу, лет тридцать, а может быть, и сорок. Но плача, она в то же время и смеялась тем протяжным, негромким, почти беззвучным смешком, который так часто вторил ее размышлениям в одиночестве.
- Да, - продолжала она. - Все кругом безнадежно, а мы все же остаемся рабами надежды. Ну ладно. Уже ночь, и я, кажется, пьяна. Вам пора в постель, мистер Толланд. Проснетесь вы тяжелобольным. Около половины восьмого вас понесут на носилках по городским улицам, так чтобы все видели, что вы при смерти. Вот пузырек красных чернил. Разрисуйте себе ими грудь, да постарайтесь, чтобы у ключичной ямки "сыпь" была поярче. В паху и под мышками у вас должны появиться большие бубоны. Их вы тоже изобразите с помощью красных чернил. А тут черные чернила. От этой болезни должны почернеть зев и вся слизистая оболочка во рту. Разевайте как можно шире рот, лежа на носилках. Нам нужно успеть вас похоронить до того, как вернется мистер Бристоу. Завтра, уже после вашей смерти, я приду к вам и объясню, что нужно делать дальше. Спокойной ночи, мистер Эшли.
Он поставил стакан на стол, по-прежнему улыбаясь.
- Я вернусь. Мы еще поработаем вместе над будущими Афинами.
- Нет! Но найдутся другие глупцы - другая Ада Уикершем, другой Джон Эшли и, конечно, другой Веллингтон Бристоу.
В пятом часу утра миссис Уикершем разбудил громкий стук в дверь ее комнаты. Стучался Томас.
- Что случилось?
- Padrona, полицейские уводят дона Хаиме.
- Какие полицейские?
- Капитан Руи, а с ним Ибаньес и Панчо.
- Скажи капитану Руи, чтобы подождал, пока я сойду вниз. Кто там еще есть?
- Дон Велантон ("Веллингтон" в произношении Томаса).
- Дон Велантон вчера уехал!
- Он там.
- Скажи капитану, пусть ждет меня в холле вместе с арестованным. И еще скажи, что я просила его вспомнить Фернана.
Фернан был сын капитана. Миссис Уикершем однажды выручила его из большой беды. Она принялась одеваться. Она не торопилась. Двадцать минут спустя она входила в холл. Эшли, в наручниках, сидел между двумя полицейскими. Веллингтон Бристоу бросился ей навстречу, захлебываясь словами.
- Миссис Уикершем, мистер Толланд - беглый преступник. Он убил своего лучшего друга…
- Вы как будто вчера уехали из Манантьялеса?
- …убил выстрелом в затылок. Он очень опасный человек…
- Подтяните штаны, мистер Бристоу. - Эта грубая фраза, которой часто шпыняют друг друга мальчишки, в устах взрослого выражает крайнюю степень презрения.
- Миссис Уикершем!!!
- Капитан Руи!
- Да, Padrona.
- Как поживает ваша жена?
- Хорошо, Padrona.
- А Серафина и Люс?
- Хорошо, Padrona.
- А Фернан?
У капитана чуть дрогнул голос.
- Хорошо, Padrona.
- Здравствуйте, Панчо. Здравствуйте, Ибаньес.
- Здравствуйте, Padrona.
Пауза.
- Вчера я навещала вашу матушку, Панчо. Она себя чувствует уже лучше, должно быть, скоро совсем поправится.
- Да, Padrona. Спасибо, Padrona.
Она села и устремила тяжелый взгляд в пространство перед собой. Смотреть на Эшли или на Бристоу она избегала.
- Капитан Руи, вот уже много лет я держу гостиницу в Манантьялесе. Дело это нелегкое. Одинокой, беспомощной женщине оно не под силу. И если я как-то справляюсь, то лишь потому, что есть сильные и честные люди, на которых я всегда могу опереться, - вы в том числе, капитан Руи. ("О, Padrona!") Я - мать, у меня материнское сердце. Простите мне мое волнение… Капитан Руи, можете ли вы припомнить хоть один случай, когда в "Фонде" произошло бы что-то скандальное, что-то неподобающее? ("Нет, Padrona!") Пусть я старая, беззащитная женщина, но с божьей помощью дом мой всегда был почтенным домом!
Снова пауза, на этот раз более длительная. Миссис Уикершем концом шали отерла глаза.
- Но вот вчера здесь случилось нечто позорное, нечто чудовищное. Этого человека - дона Велантона Бристоу - я считала своим другом. Я считала его порядочным человеком. А он оказался гадом!
- Миссис Уикершем, у меня есть доказательства, что…
- Он пробрался в комнату к одному из моих постояльцев и украл очень ценную вещь. Нет, не могу рассказывать… мне стыдно! Капитан Руи, кто тот, кого вы схватили?
- Padrona… Дон Хаиме Толан.
- Верно. Человек, который от зари до зари трудился на благо жителей Манантьялеса, трудился безвозмездно, не получая от меня ни единого цента. Он сделал нашу больницу достойной принять короля - ту самую больницу, Панчо, где сейчас лежит ваша матушка.
- Я это знаю, Padrona.
- А знаете ли вы, как недавно назвала дона Хаиме Толана мать Лауренсия? Ангел - вот какое слово произнесли ее святые уста.
Веллингтон Бристоу упал на колени.
- Миссис Уикершем! Он - Эшли, убийца. У меня есть доказательства…
- Капитан Руи, этот гад, что теперь пресмыкается на полу, по своей несказанной чернейшей гнусности обвинил этого ангела в преступлениях, которые язык мой не поворачивается упомянуть… Так снимите же наручники с дона Хаиме Толана и наденьте их на этого вора и лжеца, да простит ему бог!
Приказание было исполнено.
- Смилуйтесь, миссис Уикершем! Обещаю вам половину вознаграждения!
- Капитан Руи, когда поведете его в тюрьму, не причиняйте ему вреда. Будьте терпеливы, как подобает христианину. Но не вступайте с ним в разговоры. И не давайте ему разговаривать ни с кем другим. Утром я пойду к мэру и расскажу ему всю эту позорную историю. А вы поместите дона Велантона в "закром". Первые три дня - хлеб и тарелку супу в полдень. Не будьте чересчур круты с ним, но смотрите, чтобы никаких разговоров - даже с вами, даже с тюремными надзирателями… Поздно теперь лить слезы, мистер Бристоу!.. Дон Хаиме, что с вами, вы нездоровы?
Эшли пальцем показал на свое горло в знак того, что не может говорить. Он расстегнул пуговицу воротничка.
- Откройте-ка рот, дон Хаиме!
Миссис Уикершем глянула ему в горло, вскрикнула и в ужасе отшатнулась.
- С нами крестная сила!
Она шепнула что-то капитану Руи; тот побледнел и перекрестился. Она позвала, выглянув в холл:
- Томас! Беги скорей к доктору Мартинесу! Пусть немедленно явится сюда!.. Встаньте с полу, мистер Бристоу. Успеете настояться на коленях, когда будете в "закроме".
Эшли понесли по городским улицам и положили в палату смертников. К полудню все было кончено. Зазвонил церковный колокол; слепых девочек повели на молитву; сестры с трудом проталкивались среди больных. После полудня в палату к умершему пришла миссис Уикершем. Для новой жизни ему требовались "бумаги". Она принесла целую кучу новых и старых метрик, документов о подданстве и паспортов. Все это было набрано в похоронных бюро, у содержателей кабаков, даже в ссудных лавках. Все это удостоверяло личность людей разного возраста и общественного положения с указанием на особые приметы - отсутствие десятка зубов, рубец на спине или бородавку на груди, грыжу, геморрой или заячью губу. Принесла она также перочинный ножик и склянки с чернилами и с кислотой. Эшли почувствовал себя в своей стихии. Они долго возились, пробуя разные способы подчистки и подделки, упражняясь в писарской каллиграфии. Результатом их стараний явился документ, в расплывшемся от сырости и пота тексте которого с трудом можно было прочесть, что владелец его, "Карлос Сеспедес Рохас, родился в Сантьяго 7-го или 9-го марта 1862 года, рост имеет средний, глаза голубые, волосы каштановые, зубы все целы, справа на подбородке шрам, семейное положение: холост, профессия: геолог".
В полночь миссис Уикершем пришла снова; с нею пришел старик по имени Эстебан и пять мулов. Он должен был доставить Эшли в Тибуронес. Путь был неблизкий, более двухсот миль - сто двадцать миль по прямой, как летят птицы, если только птицы когда-нибудь там летали. Дождь в тех краях выпадал раз в сто лет. Идти предстояло через старые селитряные рудники, заброшенные после того, как линия железной дороги прошла в стороне. У этих рудников была дурная слава - будто вокруг них скитаются души беглых преступников, нашедших там свою смерть.
К седлам мулов приторочены были бурдюки с водой, свисавшие по бокам, точно гигантские осиные гнезда; сверху навьючены были мешки с сеном и с припасами для людей - хлебом, фруктами и вином. Голову Эстебана прикрывала широкополая шляпа, другую такую же он держал в руках.
- Ну, с богом, - сказала миссис Уикершем.
Эшли молча смотрел в серые глаза на покрасневшем лице, точно хотел, чтобы знакомые черты покрепче отпечатались в его памяти. Она достала из ридикюля шелковый платок.
- Я намочила его. Повяжите себе лоб.
Эшли протянул ей конверт.
- Вот, опустите в кружку для рентгеновской установки.
Пауза.
- Надо, пожалуй, выпустить мистера Бристоу из тюрьмы на час-другой. Он ведь такой любитель похорон… Мистер Толланд, вы когда-нибудь слышали об английском поэте Джоне Китсе?
- Слышал.
- Он однажды назвал жизнь "долиной созиданья души". Мог бы добавить: и разрушения души тоже. Мы движемся или вверх или вниз - или вперед или назад. Я уже заскользила назад. Может быть, мне еще остается несколько лет. Несколько камней в фундамент каких-нибудь маленьких Афин. Пишите мне. А я буду писать вам и рассказывать, как тут идут дела… Эстебан, пора двигаться!
Эшли взял ее правую руку и медленно поднес к губам. Для умеющих верить прощание похоже на первое узнавание. Время не кажется им беспрерывной вереницей концов.
Через двенадцать дней Эстебан вернулся в Манантьялес по железной дороге. Он привез миссис Уикершем письмо от Карлоса Сеспедеса. Сена и воды мулам только-только хватило. Второе письмо, посланное медлительной каботажной почтой, дошло лишь спустя несколько недель. Завтра, говорилось в этом письме, он отплывает на север. Больше писем не было.
Он утонул в пути.