– Возможно, тем, кто занимается торговлей, живется неплохо. У них баснословные прибыли. Однако в землю приходится вкладывать очень много, чтобы получить что-нибудь взамен. Гортензий – сенатор и не может опуститься до торговли, и потом ему, пока он на службе, приходится тратиться на всякие празднества. Ему нужно самому оплачивать поездки в провинцию. Кроме того, ему и так почти нечего вкладывать в землю.
– Он живет лучше меня. Вы видели его носилки? – пожаловался Август.
Худощавый человек улыбнулся:
– Ему приходится жить так. А тебе нет. Но я согласен, Гортензий превзошел себя. Что ты предпримешь?
– Дам ему денег, – нахмурился Август, – потому что не могу допустить, чтобы вымерли самые знатные семьи. Но ты не представляешь, как меня раздражают все эти наглые нищие. Я на днях встретил в термах старика, обычного ветерана со шрамами и собственной историей войны. Я заметил, что он трет спину сам, и послал к нему своего слугу. Я также дал ему немного денег, потому что он ни о чем не просил. А потом мне сообщили, что это все было подстроено.
За спиной Августа возник слуга:
– Господин, у двери человек с говорящей птицей. Он хочет подарить ее вам…
Август поднялся:
– Еще один! Нет времени даже пожаловаться. Может, перейти в парную? Скажи своему торговцу, что вокруг меня и так довольно льстецов и мне не нужны другие. Но поблагодари его за добрые намерения. Говори очень вежливо. Кстати, чуть не забыл, из Африки прибыл пигмей. Вы таких когда-нибудь видели?
Юстус был ошеломлен и подавлен. Стеная, добрался он до дома.
– Какая беда! И все зря! О боже! Что мне теперь делать?
Он осознал, что напрасно потратил время, и вот опять беден. Хуже всего было то, что над ним смеялись. Его даже не утешила мысль о том, что на какое-то время он произвел фурор в Риме. Несколько дней в его лавку толпами стекались люди. Юстус мог бы продать им множество башмаков, но у него не было ни сил, ни башмаков, ни его прежней хитрости и ловкости. Он просто открыл клетку и оставил птицу на произвол судьбы.
– И все зря! О боже!
Юстус чуть не плакал, и люди, вдоволь насмеявшись, оставили его в покое. В доме было нечего есть, и жене приходилось вымаливать еду у соседей, но Юстуса это не волновало. Он даже не додумался запереть лавку и исчезнуть на день или на два. Целыми днями он сидел и плакал, а люди приходили поглядеть на говорящую птицу и помучить его своими замечаниями.
Юстус и не заметил, что стали приходить смотреть уже не столько на птицу, сколько на него самого. Было что-то нелепое в его безумной надежде и отчаянии.
– Сто золотых монет, может, даже тысяча! И все зря! Боже мой!
– Давайте послушаем птицу, – предложил молодой знатный господин, который привел с собой друзей, чтобы насладиться зрелищем, – мне сказали, что она умная.
Юстус механически протянул руку и снял покрывало с клетки. Птица послушно заговорила:
– Привет тебе, Август! Привет тебе, отец империи! Август, привет! – Потом замолкла, склонила голову набок и грустно свистнула: – Фью! Все зря! Все зря! Боже мой!
Это было так похоже на Юстуса, что все трое друзей разразились хохотом, а терпению Юстуса пришел конец.
– Убирайтесь! – Он схватил кривой нож для резки кожи и гнал их по улице, пока его не остановили добросердечные соседи, отняли нож и посоветовали вернуться домой и поспать. Вырвавшись от них, Юстус излил гнев на ни в чем не повинные деревянные двери своей лавки. Он захлопнул их с силой и задвинул засов, не думая о том, что жена осталась на улице. Потом он потащился наверх, твердо решившись уморить себя голодом, если ничто не изменится. Юстус с головой накрылся соломенным матрацем и лежал в полном отчаянии, представляя, как толпа передает его нелепую историю на площади.
– Точь-в-точь как этот несчастный… "Все зря!" – вот что сказал скворец. Жаль, что вы не слышали. – Как и предполагал Юстус, сплетники даром время не теряли.
– Август должен был слышать, как жаловалась птица, – заметил кто-то.
– Вот бы мне такую! В следующий раз Август придет на пир, а я ее возьму и вытащу. Вот потеха!
Мысль понравилась. Стенания Юстуса были прерваны стуком в дверь. Сначала он не обратил внимания, но потом не удержался и осторожно выглянул в окно.
– Убирайтесь! – завопил он. – Оставьте меня! Я сверну птице шею и успокоюсь. Как вы все мне надоели!
– Но я хочу купить твою птицу! – Хорошо одетый слуга у двери казался расстроенным. Но Юстус был расстроен не меньше.
– Как ты смеешь издеваться надо мной? – завизжал он. – Получай! – Схватив горшок с грязной водой, который жена оставила на полу, он выплеснул содержимое за окно. – Теперь уберешься?
Слуга заплясал на месте, отряхиваясь и проклиная Юстуса:
– Ох! Ох! Ты меня испачкал, негодяй! Подожди, я до тебя доберусь!
– Правильно! Так ему и надо! – По оживленной улице проталкивался другой слуга, который, однако, счел благоразумным остановиться на некотором удалении от опасного окна. – Поделом тебе, Луций, за то, что ты хотел опередить моего хозяина! Чья это была выдумка? А теперь послушай, добрый человек, что бы он ни предложил, я дам вдвое больше. Моему хозяину нужна эта птица.
Луций, все еще приводивший в порядок свою одежду, вытащил золотую монету:
– Видишь? Лови! Можешь попробовать на зуб. Настоящая. Возьмешь двадцать?
– За такую ценную птицу? Я дам сто. – Второй слуга достал мешочек со звонкими монетами. – Желание моего хозяина стоит сотни монет или вовсе ничего. Он не будет покупать по дешевке. Ему это не нужно!
Юстус, зажав в руке золотую монету, глядел на слуг. В первый и единственный раз в жизни он не знал, что сказать. С усилием он произнес первое пришедшее на ум:
– Я продам птицу, – Юстус с усилием сглотнул слюну, – тому, кто предложит больше.
– Двести! – выкрикнул Луций, решив, что другой слуга располагает ограниченной суммой.
– Слышал его? Двести!
– Двести!
Эти слова передавались по всей улице, запруженной заинтригованными прохожими. Из окон домов по обеим сторонам дороги торчали головы любопытных.
– Тысяча!
– Ну и ну!
Юстус молчал.
Слуга дошел до предела, надеясь победить соперника. Луций тоже мог предложить тысячу, но мог и постепенно набавлять цену. Он не знал ответа на щекотливый вопрос: сколько потянет его хозяин. Если он предложит слишком мало, противник может перекупить птицу, и все же – больше тысячи! Принимая во внимание общественный характер сделки, Луций рисковал.
– Тысяча пятьсот!
– Соглашайся, Юстус! – крикнул кто-то.
Юстус был бы рад согласиться, но не мог. Он словно окаменел.
– Пять тысяч!
Луций злобно глянул на слугу:
– Замечательно. Продолжай. Но советую предупредить своего хозяина, что ему придется иметь дело с моим. Мы не терпим вмешательства.
Слуга пожал плечами и крикнул Юстусу:
– Послушай, ты согласен? Я должен принести деньги, но ты смотри меня не обмани. Никому не вздумай продавать. Теперь эта птица наша.
– По рукам. – Голос Юстуса звучал хрипло, и лицо побледнело. Он блуждал взглядом по окаменевшей толпе, пока не заметил знакомые черты, щетинистую бороду и черную волосатую грудь. Вид человека вывел Юстуса из оцепенения.
– Эй, Деметрий! Можешь сшить мне пару башмаков, нет, две или три пары из самой лучшей кожи! Но не закрывай свою лавчонку. Мне она больше не понадобится. – Он небрежно махнул рукой. – Я, может быть, куплю виллу и буду жить как захочу, с птицами, вероятно. Я слишком непостоянен, чтобы заниматься одной торговлей. Согласен?
Деметрий и другие сапожники молчали.
Юстус выпятил грудь и просиял:
– Я же вам говорил. Мысль приносит деньги. И вот так оно и вышло!
Ветер Гиппала
Моряка звали Гиппал, и он выполнял особую миссию. Вне всякого сомнения, он был грек. Удивительный человек, посвятивший всю жизнь доказательству научной теории. Я встретил его на пути из Коптоса на Ниле в Беренис, откуда наши товары отправляли по Персидскому заливу арабам в обмен на товары из Индии или с Африканского побережья. Через Персидский залив шла торговля Рима с Востоком. Большое значение в то время имели арабские гавани и острова у южного берега залива, потому что именно там располагались самые оживленные рынки. Сегодня торговля ведется уже в самом Беренисе, и все благодаря Гиппалу.
Мы путешествовали уже три дня, но обменялись всего лишь несколькими замечаниями относительно жары или упрямства верблюдов. Мне сказали, что Гиппал сопровождает груз с вином и, по слухам, с золотом, соблазнительным для разбойников, поскольку в большинстве случаев за перец, жемчуг и корицу приходилось платить золотом. Гиппал охранял караван на протяжении всего пути, после того как потерял у арабского берега свой корабль из-за безрассудной авантюры, с которого сам еле спасся – единственный из всей команды. Я узнал об этом только во время нашей третьей остановки в пустыне.
Всего в пустыне одиннадцать остановок, похожих друг на друга как две капли воды. Они окружены крепкой стеной из обожженной глины, а в середине имеется открытое пространство для верблюдов. Изнутри стена защищена черепичным козырьком, чтобы лучи солнца не обжигали путников. Это самый обычный и простой караван-сарай на Востоке. Иногда там имеются вырезанные в скале колодцы. Вокруг растут две-три чахлые пальмы да грубая трава – единственный корм для верблюдов. Есть и будка часового. В нашем караван-сарае тоже была такая будка, но без часового. Я думаю, что в таком месте солдатам легко сойти с ума, и, возможно, каждые два-три месяца стража занимала свой пост, чтобы отразить набеги разбойников или починить стену. Вода была неплохой. Император Август следил за ремонтом колодцев, когда отправил экспедицию в Аравию. В Персидском заливе продолжали собирать подати, и именно с этой целью я направлялся туда.
Мы добрались до привала в темноте. Так всегда получалось, потому что днем мы отдыхали в каком-нибудь пустынном овраге в тени, памятуя о том, что легче переносить жар, исходящий от камней, чем изнуряющие лучи солнца. Мы тихо лежали, ругаясь про себя, пили воду из фляжек и пытались спать, не обращая внимания на мух. Вечером собирали вещи и шли дальше по раскаленной докрасна пустыне. Нас подстегивала мысль о близком привале, воде и спокойном сне. Но никогда не удавалось как следует отдохнуть, потому что мы отправлялись в путь с первыми лучами солнца.
Я впервые был в пустыне, и долгий вечерний переход отнял у меня все силы. Я рухнул на землю, позволив погонщикам выпить свою воду. Есть мне не хотелось, зато я мог бы проспать целую неделю, если возможно назвать сон в условиях пустыни здоровым и освежающим. Гиппал подошел ко мне, когда я уже засыпал, и попросил последить за обстановкой в лагере, пока он сам отдохнет. Последние мои силы были растрачены на то, чтобы рассердиться.
– Вы же выставили разведчиков! – отрезал я. – Разве этого недостаточно?
– Да, но разведчики следят за пустыней. А кто будет следить за разведчиками? Хотите, чтобы вам перерезали горло?
Я был молод и вынослив. Минуту назад у меня едва хватало сил, чтобы выслушать Гиппала. При последних словах я проворно вскочил и уставился на него при свете луны, когда в каменистой пустыне было видно лучше, чем в лучах палящего полдневного солнца.
Гиппал был старше меня, возможно, лет сорока, с вьющимися волосами и кудрявой черной бородой, подстриженной по-моряцки. На голове у него был тюрбан, защищающий от солнца, но тюрбан восточного типа, а не египетский, который можно было купить в Коптосе. Восточным было его одеяние с длинными рукавами, доходящее до земли, и широкий пояс с заткнутым длинным кинжалом. Его лицо, загорелое до такой степени, что Гиппал мог сойти за араба с примесью африканской крови, было классического греческого типа. Все это я заметил машинально, после того как три дня мельком видел Гиппала. Я знал, что с погонщиками он говорит на египетско-арабском жаргоне, с еврейским купцом, продавшим ему свои товары в Коптосе, он общался по-арамейски, а со мной беседовал на чистейшем греческом языке. Он производил впечатление умного человека.
– Но почему именно сегодня? – недоумевал я. – Почему опасность подстерегает нас именно в эту ночь? Почему не в первую или во вторую?
Гиппал улыбнулся и пожал плечами:
– Потому что мне иногда тоже надо спать.
– Ясно, – в глазах человека, который не спал две ночи и просил меня последить часок, я выглядел бодрым, – конечно, я послежу.
Гиппал произнес извиняющимся тоном:
– Это все золото. Глупый купец должен был запрятать его между товаров, но среди погонщиков слухи распространяются быстро. Теперь они все знают. Проще простого разыграть нападение разбойников, в схватке с которыми погибнут начальник каравана и помощник сборщика налогов. Золото можно закопать и взять позже.
– Будет расследование. Центурион в Беренисе никого не пощадит.
– Исчезнет только один или, может, два верблюда и столько же погонщиков, чтобы все выглядело правдоподобно. Как вы думаете, неужели кто-нибудь осмелится пройти по этому опасному маршруту, чтобы все выяснить? Я бы не рискнул.
Путь из Коптоса в Беренис занимал двенадцать дней, из которых пройдено было всего-навсего три. Я всегда гордился своей юношеской любовью к путешествиям, но не до такой же степени! Однако не нашел в себе силы признаться.
– Что ж, – ответил я, стараясь сохранять спокойствие, как Гиппал, – лучше вам действительно отдохнуть.
Гиппал разразился хохотом:
– Однако вы хладнокровны! Как вы научились грамоте?
– Благодаря хозяину и способности к языкам. Но у меня есть меч, как знать, может, придется им воспользоваться. Почему они не нападают?
– Это только предположение. Поэтому я и предупредил вас. Я надеялся, что здесь есть солдаты. Из Берениса постоянно присылают военные подразделения. Возможно, отряд задержался на пятой стоянке, где были жалобы насчет воды. Как только мы доберемся туда, я попрошу дать нам сопровождение. Все зависит от того, насколько погонщики доверяют друг другу и смогут ли они прийти к соглашению, пока мы доберемся до пятой стоянки.
Гиппал совсем не хотел выходить из Коптоса, но, поскольку задержка могла дать сопровождающим возможность составить заговор против него, он решился на этот путь, надеясь на третьей стоянке встретить солдат. Но их здесь не оказалось, и окажутся ли они на пятой стоянке – спорный вопрос, так что наше положение было незавидным. Гиппал сохранял философское спокойствие и не жалел, что не предупредил меня заранее, в Коптосе. Он сказал, что я ему понравился, к тому же ему был нужен союзник.
– Вы могли бы отказаться перевозить золото, – заметил я, раздраженный его странным спокойствием.
– Но за это хорошо платили! – Гиппал заговорщически улыбнулся мне, словно надеясь снискать мое сочувствие. – Мне нужны деньги, много денег. Видите ли, у меня есть теория…
И так я узнал про теорию Гиппала, о гибели его корабля, необходимости приобрести новый, намного больше и лучше прежнего. Гиппал собирался спать, однако, по-видимому, считал, что его теория важнее всякого сна.
– Я прикорну днем, – успокоил он меня. – Моя теория имеет отношение к ветру или, скорее, к торговле. Что будет с золотом, если мы доберемся до Берениса?
– Его на кораблях отправят по Персидскому заливу и обменяют в Счастливой Аравии на индийский хлопок, перец или что-нибудь в этом роде.
Гиппал кивнул:
– И арабы, которые продают товары из Индии, разбогатеют за наш счет. Почему мы сами не можем плавать в Индию, вместо того чтобы торговать с посредниками?
– Потому что Аравия очень большая, ее трудно обогнуть со всех сторон, да и удобных гаваней немного. И кроме того, насколько я понимаю, еще существует Персидский залив, за ним – берег, не знаю, на сколько миль он простирается, который не нанесен на карту, изрезан и кишит пиратами. Все это путешествие может занять больше года в зависимости от прихоти ветра, и хорошо, если мореплаватель еще вернется домой, в чем я очень сомневаюсь.
– В зависимости от ветра… Послушайте, что вы знаете о ветре?
Я пожал плечами. Я не моряк и никогда не думал об этом.
– Знаю только, что сейчас бы он нам не помешал, и больше ничего.
Гиппал не оценил моей маленькой шутки, наклонился поближе и похлопал меня по колену:
– С октября по апрель в море дует восточный ветер, а с мая по сентябрь – западный. Почему бы не пересечь океан, когда ветер будет устойчиво дуть в эту сторону, и вообще не подходить к земле?
– Не подходить к земле? Но… – Я понял, что Гиппал сумасшедший.
– Так намного ближе. Я более-менее знаком с очертаниями индийских берегов. Я годами занимался этим вопросом, можете мне поверить. Я разговаривал с индусами, их можно встретить в гаванях Персидского залива. У арабов тоже есть посредники-купцы, но некоторые сами совершают это плавание. По моим расчетам, через тридцать-сорок дней пути вдали от берега…
– Сорок дней вдали от берега! Послушайте, я не моряк, но знаю, что это невозможно. Не принимая во внимание вопрос провизии и воды, как вы будете ориентироваться в пространстве вдали от берегов? Не говорите, что по звездам. Так вы все утверждаете, но, как только небо затянется тучами и погода испортится, вы тут же потеряетесь. Со мной в жизни были такие случаи, и все же мы никогда не отходили от берега больше чем на неделю.
– Я буду ориентироваться по ветру. Он всегда один и тот же. Я поставлю корабль под определенным углом в зависимости от того, куда мне надо приплыть. Это же так просто!
Но у меня было другое мнение на этот счет. Теперь, когда мы заговорили о ветре, я вспомнил, что тоже кое-что знаю о нем. К примеру, ветер подчиняется своим собственным законам. Всем известно, в какое время года ожидать штормов или когда будет дуть западный ветер. Но даже предположив, что в южных морях ветер будет придерживаться этих неписаных правил, разве не может он хотя бы слегка изменяться? Изменчивость – это природа ветра. И откуда Гиппалу знать, что эти правила будут непреложны в открытом океане?