Митя соскользнул с кресла.
НА КОНЧИКЕ НИТКИ
Мама сидит на диване. Перед ней стоит Маняша. На руках у девочки растянут моток ниток. Мама сматывает нитки в клубок, берет две тоненькие блестящие спицы и показывает дочке, как надо вязать.
Едва заметно шевелятся мамины руки, и с левой спицы на правую, словно голубое ожерелье, нанизываются петли.
Маняше все понятно. Теперь она свяжет Мите шарф, и брат больше не будет болеть ангиной.
Дочка берет из маминых рук спицы, крепко сжимает их в пальцах, но поддеть и вытянуть кончиком спицы петлю не так-то просто.
- Вот если бы кончики были загнуты крючками, тогда было бы легче, - говорит Маняша.
А такими гладкими спицами могут управлять только мамины руки - они всё умеют. Не прекращая вязания, мама может заглянуть в учебник и объяснить задачу. Слушать, как Оля играет на рояле, и уловить неправильно взятую ноту. Спросить у Володи про дела в гимназии и продолжать считать петли.
Легко шевелятся кисти рук у мамы, указательный палец все постукивает да постукивает о кончик спицы. У нее все легко и просто. А Маняша ковыряет спицами и зевает до слез. Обернулась - чему это так заразительно смеются Володя и Оля? - и вязанье выпало из рук. Мурка спрыгнула с дивана и подцепила вязанье лапкой, и со спицы, как капельки, соскользнули петли и пролились на пол извилистой ниткой.
Маняша тяжело вздыхает.
- Мамочка, мне не хочется вязать, - говорит она, откладывая спицы в сторону. - Я лучше буду учиться шить.
- И шить ты научишься и вязать, - отвечает мама. - Нужно все уметь делать.
- А зачем? - простодушно спрашивает Маняша.
- Мамочка, а если человеку не нравится какое-нибудь занятие, зачем же его заставлять? - заступается за сестру Оля.
Мама покачала головой:
- Человек должен уметь все делать, чтобы обслуживать себя. Тогда он будет независимым, ему не потребуется просить других. А занятие в жизни надо выбрать то, которое по душе.
- Поэтому ты и Митю учишь шить на машинке? - спросила Оля.
- Да, он учится быть самостоятельным.
После обеда мама опять засадила Маняшу за работу.
- Это волшебный клубок. Когда весь вывяжешь, на кончике нитки получишь сюрприз.
- А нельзя сейчас размотать клубок и посмотреть, что там?
- Нет сюрприз надо заработать.
Маняша старается. Руки уже не так напряжены, и петли перебегают с одной спицы на другую почти как у мамы, только медленнее.
К вечеру можно было видеть, что Маняша вяжет шарф, голубой, пушистый.
Клубок с каждым днем становился меньше, шарф - длиннее.
И каждый раз, вернувшись из гимназии, Митя торопит Маняшу с уроками, хочет, чтобы она поскорее кончила вязанье.
На Свияге устроили каток, а мама без теплого шарфа не пускает. И Маняша поэтому не ходит на каток. Дети катаются парами: Володя с Олей, Митя с Маняшей.
Сегодня Маняша закончит шарф. Клубок сильно похудел и из круглого стал угловатым. Интересно, что это там, на кончике нитки?
Спицы в Маняшиных руках ходят легко и быстро. Теперь она может взглянуть на Мурку, когда кошка крадется к корзиночке, в которой бьется клубок, и отогнать ее ногой. Митя сидит на диване и торопит сестру.
- Потерпи немножко, совсем чуть-чуть осталось, - говорит ему Маняша.
Вот и последний ряд. Шарф закончен. Нитка натянулась.
Маняша тянет нитку - на кончике привязана маленькая дощечка шоколада.
Сюрприз!
Когда же мама сумела запрятать в клубок шоколадку, ведь она наматывала нитки вместе с ней, Маняшей?
- Мамочка, ты волшебница! - восхищается Маняша.
- А по-моему, волшебник тот, кто умеет простую нитку превратить в очень красивый и теплый шарф.
Мите шарф тоже очень понравился, он сразу повязал его на шею.
Оля и Володя в полном снаряжении ждут у дверей.
В шоколадке четыре дольки. Маняша отламывает и протягивает одну Оле, другую - Володе, третью - Мите, а четвертую разламывает пополам: маме и себе.
Сейчас все четверо побегут на каток.
Как много радости на кончике нитки!
ЛУЧШАЯ ОТМЕТКА
Весело возвращаться домой из гимназии в сентябрьский погожий денек: пышные сады расцвечены багряными красками, воздух напоен запахом созревающих яблок и горьковатых астр.
Дома ждут братья и сестры, веселые игры, прочитанная до самого интересного места книга, гигантские шаги во дворе. А вечером вернется из губернии папа, и ему можно будет с гордостью показать свой дневник, в котором красуются круглые пятерки.
По дороге Володя завернул к женской гимназии, подождал, пока выбежит Оля.
- Ну как? - задал он обычный вопрос.
Оля весело помотала головой, отчего ее коса, похожая на тугую рыбку, описала в воздухе полукруг.
- Из истории двенадцать, и из физики двенадцать, - пропела она тоненьким голоском.
- А у меня из латыни пять, - сказал Володя.
Пять - это высшая отметка в мужской гимназии, а двенадцать - в женской. Схватившись за руки, брат и сестра, цокая башмаками по деревянному тротуару, помчались вниз по Покровской улице.
- Ты знаешь, как я волновалась за физику? - вдруг остановилась Оля. - Сижу за партой и ничегошеньки не помню, а когда учительница вызвала к доске, в голове все пришло в порядок. Ух, как я рада, что не срезалась!
- Ты же вчера свою физику при луне повторяла, - засмеялся Володя. - Я вылез на балкон и видел, как ты пальцем на стекле формулы выводила.
Володя по-хорошему завидовал сестре, ее усидчивости и терпению. Вот кто умел упорно трудиться!
- Нас кто-то ждет у калитки, - сказала Оля.
Володя прищурил левый глаз.
- Да, какой-то парнишка. Я его не знаю.
Подошли ближе. У изгороди стоял мальчик лет двенадцати, ровесник Володи. Видно было, что он пришел издалека: лапти на ногах совершенно разбиты, длинный кафтан покрыт пылью, за спиной болтается мешок.
- Ты к нам? - спросил Володя.
- Я к главному учителю Ульянову. Люди сказали, что он живет здесь.
- Здесь, здесь, - живо подтвердил Володя. - Это наш папа. Почему же ты не входишь?
- Боязно. Мой отец стращал, что в Симбирске в каждом дворе злая собака.
- У нас никакой собаки нет. Заходи, заходи. - Володя распахнул калитку; Оля прошмыгнула первой и побежала вперед. - Только папу тебе придется ждать, он вернется вечером. Зачем он тебе? - полюбопытствовал Володя.
- В школу мне надо. Учиться.
- Как зовут тебя?
- Иваном.
- Меня зовут Володя, сестру - Оля. Будем знакомы.
- Твой отец сердитый? - спросил Ваня и замедлил шаг.
- Увидишь сам.
Мама с Олей накрывали на стол в беседке, а Володя с Ваней пошли мыться в сарай. Натаскали из кадушки воды, нагретой солнцем. Ваня с любопытством смотрел, как Володя мылил себе голову и как у него под пальцами вырастала пушистая снежная шапка.
И Ваня захотел такую же шапку. Он никогда не видел мыла и не знал его волшебных свойств. Володя фыркал - и Ваня фыркал. Володя обливался из ведра - и Ваня обливался. А потом, вымытый, чистый, с довольным видом осматривал себя в Володиных холщовых брюках и в серой рубашке.
За обедом мама подкладывала Ване самые большие куски. Ваня уплетал за обе щеки и рассказывал, что он давно, еще с весны, решил учиться. А отец не пускал в школу - незачем, говорит, бурлаку учиться. Бурлак бедный, ему ничего не надо знать; если будет много знать, невзлюбит свою жизнь. Отец у Вани бурлак, и дед был бурлаком, а Ваня хочет стать учителем. Люди сказали, что занятия в школе начинаются осенью, когда пожелтеют листья. Вот Ваня и ждал, пока береза под окном вызолотит свои листочки. Ночью он тайком ушел из дому искать школу. Много деревень прошел - нигде нет школы. Люди сказали, что в Симбирск надо идти, к главному учителю Ульянову, он поможет…
Володя внимательно слушал, подавшись вперед, ссутулив плечи, сдвинув брови, и только тихонько произносил: "Гм… гм… да… да…"
После обеда Володя с Олей повели Ваню к себе наверх, показали ему книжки с картинками.
- Вот это библия! - воскликнул Ваня, разглядывая книжку.
- Какая библия? - удивился Володя. - Это "Хижина дяди Тома". Самая лучшая книжка на свете.
- Нет, библия, - настаивал Ваня. - Я сам видел такую штуку в церкви, только еще красивее.
Брат с сестрой переглянулись. Они поняли, что мальчик никогда не держал в руках книги. Володя был потрясен. Он ровесник Ване и успел прочитать много-много книг, а этот чудесный мир был закрыт для сына бурлака.
Ваня вертел в руках книгу, перелистывая ее, как слепой, ощупывал пальцами строчки, и глаза его оживлялись, когда он встречал картинку.
- Хочешь, почитаю? - предложила Оля.
- Почитай. Покажи, как ты это делаешь.
Ваня слушал и следил за Олиным пальцем. Палец двигался по строчкам-бороздкам, и все бороздки были одинаковые, и каждая страница похожа на аккуратно вспаханное поле. Как же эта девочка высматривает в этих бороздках такие интересные истории и почему, как ни пялит глаза Ваня, он сам ничего этого не видит?
Володя сидел рядом и старался углубиться в латынь. И не мог. Его подавляло смутное чувство недовольства собою, какое-то сознание вины перед Ваней. Илья Николаевич часто рассказывал детям об ужасающей нищете и бесправии в деревне. А теперь Володя сам услышал это от мальчика. Чем порадовать Ваню? Подарить ему свою любимую книгу? Но Ваня не умеет читать. Отдать свои сокровища - коллекцию перышек? Но он не умеет писать. Выпросить у Саши для Вани календарь?.. Нет, не то, не то…
Вечером приехал Илья Николаевич. Он был на открытии двух новых сельских школ, вернулся в отличном настроении, и ему не терпелось поделиться своей радостью с Марией Александровной, с детьми.
- Папочка, тебя ждет мальчик Ваня, - начал было Володя.
Но отец уже все знал от мамы.
- Мы поговорим с молодым человеком, а ты иди к себе.
Володя и Оля уселись на сундуке в передней и с нетерпением ждали решения отца.
Ваня вышел из кабинета счастливый. Он ничего не говорил, только смеялся.
Смеялись его глаза, губы и даже кончик сморщенного носа.
Володя побежал к отцу:
- Папочка, как хорошо, что ты определил Ваню в школу! Он такой счастливый!
- Нет, - ответил Илья Николаевич, - он опоздал, и ребята в занятиях ушли далеко вперед.
- Но он опоздал не по своей вине. Ему сказали, что занятия в школе начинаются, когда пожелтеют листья на деревьях. Вот он и ждал, а потом искал школу. Он шел до Симбирска две ночи и два дня. Разве можно, чтобы он вернулся ни с чем? - Перед глазами Володи стояло улыбающееся лицо Вани. - Папочка, разве ты не хочешь, чтобы он учился?
- Ты сам понимаешь, что нельзя задерживать целый класс из-за одного ученика. - Илья Николаевич внимательно смотрел на сына.
Володя вдруг весь вспыхнул, зарделись щеки, заискрились глаза.
Он подошел ближе к отцу:
- Он догонит, папочка. Мы поможем ему - я и Оля. Даю тебе слово.
Складка на лбу у Ильи Николаевича разгладилась, густые брови вскинулись вверх, губы дрогнули в улыбке.
- Вот именно этого я и ждал от тебя. Я буду просить, чтобы Ваню приняли в школу.
Володя порывисто обнял отца и помчался наверх…
Над садом висел серп луны, по небу плыли облака, оставляя за собой рассыпанные звезды. Огромные вязы в саду сильными изогнутыми сучьями, казалось, подпирали небо.
Володя стоял на балконе, вцепившись руками в перила, вглядывался в Млечный Путь.
На балкон выбралась Оля.
- Я показала папе свой дневник. Он посмотрел на двенадцать по физике и сказал: "Это еще не самая лучшая твоя отметка". А какая же может быть лучше, Володя? - Она взглянула в лицо брату.
Володя молчал.
- О чем ты думаешь?
- О Ване… Ты слышишь? - Володя указал рукой вниз.
Через двор, по дорожке, посыпанной лунным светом, шли папа, мама и старшие - Аня и Саша. Илья Николаевич смеялся особенно задушевно, и, как маленький колокольчик, звенел голос мамы.
- Ты слышишь? - повторил Володя. - Папа рассказывает про Ваню и радуется, словно открыл новую школу. Вот бы научиться так радоваться!.. - Володя схватил Олю за руку.
- Я знаю, знаю, что такое лучшая отметка! - Оля посмотрела на брата, на его сияющее лицо. - Лучшая каша с тобой отметка будет первая пятерка Вани. Правда?
Володя спрыгнул с перил и заглянул в окно. Ваня спал, крепко ухватив обеими руками "Хижину дяди Тома", которую Володя получил в подарок за успехи и учении.
СОЧИНЕНИЕ
В доме тихо. Слышится только, как потрескивают дрова в печке да пронесется вдруг по комнатам дуновением легкого ветра мелодичный звон часов. За окном двор и сад в белом зимнем убранстве. С отяжелевших ветвей березы опадают пушистые снежные хлопья и рассыпаются в воздухе серебристой пылью.
Тихо и спокойно на сердце у Марии Александровны. Мелькает иголка в ее руках. На столике растет стопка починенного и аккуратно сложенного детского белья. Сделав последний стежок и закрепив нитку, Мария Александровна воткнула иголку в подушечку, подошла к окну. С высокой ледяной горки, крутясь волчком, скатывается вниз на круглой ледянке Маняша. Митя стоит наверху, ждет своей очереди.
Мать постучала наперстком в стекло, позвала малышей домой. А сама пошла в столовую накрывать стол к обеду.
Заскрипела дверь с черного хода, зашуршал веник: Митя и Маняша очищают друг друга от снега. Не раздеваясь, заглянули в столовую.
- Вот и мы, - заявила Маняша.
- Вот и мы, - повторил Митя.
Оба как из снежной купели, на пунцовых щеках, на ресницах блестят капли от растаявших снежинок.
- Раздевайтесь-ка скорее, - улыбается мать. - Сейчас наши гимназисты придут, будем обедать.
- А потом спать? - вздыхает Маняша.
- Немножко отдохнете.
Стук-стук-стук… - стучат каблучки по ступенькам.
- Оля идет! - взвизгивают малыши и несутся навстречу сестре.
Оля целует Митю и Маняшу.
- Ой, как вам снег щеки нагрел!
- Не нагрел - наморозил, - поправляет Маняша.
Распахивается дверь с улицы на веранду, кто-то скачет через две ступеньки: раз, два, три, четыре… Это Володя.
В тесной передней возня, смех. Володя затеял с Митей борьбу - кто сильнее, Маняша рассказывает, как летела "вот с такой высоченной горы", перевернулась и "чуть не утонула в сугробе".
Но вот слышно, как кто-то сбивает с башмаков снег на веранде.
- Саша пришел!
И в передней сразу водворяется порядок.
Мария Александровна улыбается. Пришел наставник, старший брат Саша, и все, как по мановению волшебной палочки, становится на свои места.
- Саша, у меня валенки не снимаются, помоги… - жалобно просит Маняша.
Саша наклонился, Маняша обхватила брата за шею и повисла на нем.
Володя расчесывает волосы перед зеркалом и искоса поглядывает на брата. Не получается у него такая же прическа. У Володи волосы светлые, с рыжинкой, и закручиваются в разные стороны, а у Саши шапка темных волос, блестящих, чуть волнистых и послушных.
Маняша уже сидит у старшего брата на закорках, Оля потерлась щекой о его плечо и произнесла свое привычное ласковое "мур-мур". Никому другому Саша не позволил бы таких "телячьих нежностей", это можно только двум младшим сестрам.
- Мыть руки - и за стол! - говорит Саша, осторожно опуская Маняшу на пол, и бежит наверх положить на место портфель с книгами.
Последней приходит Аня.
И вот все за столом. Нет только Ильи Николаевича, он в разъезде по губернии. Когда отца нет дома, его во всем заменяет Саша.
Зоркий глаз матери подметил, что старший сын чем-то взволнован. Вот уже шестнадцатый год пошел ему, а мать не может вспомнить, чтобы он чем-то огорчил ее. Он не любит ласкаться, как все другие ее дети, всегда ровен, спокоен и послушен. Но покорным назвать его нельзя. "Я сам" - это были его первые сознательные слова. "Я сам буду есть ложкой… сам справлюсь с пуговицей… сам зашнурую ботинки… сам застелю постель… сам решу трудную задачу. Я - сам". Однажды она увидела, как Саша - ему было тогда три года - складывал из кубиков картинку. Пыхтел, мучился - не мог подобрать кошке ногу. Мать долго следила за мальчиком и решила помочь ему: взяла кубик, перевернула и поставила на место. У кошки появилась четвертая лапа. А Саша вдруг обмяк, вскинул темные глаза на мать, и она прочла в них упрек: она оборвала его пытливую мысль. "Я ведь хотел сам", - тихо сказал он. И это был урок для молодой матери.
Саша отличался отменным здоровьем, был сильным мальчиком, но эта сила таилась в нем, он словно стеснялся ее. С младшими был осторожен, никогда не повышал голоса, но все дети его беспрекословно слушались. Даже Аня уступила ему старшинство в семье, часто советовалась с ним, спрашивала его мнение.
Саша аккуратно ходил с отцом в церковь, знал наизусть все молитвы, хотя постоянно старался понять их суть и как-то долго допрашивал отца, что такое "иже еси на небеси". С третьего класса гимназии увлекся книгами по физике, астрономии, в летней кухне стал заниматься химическими опытами. И вот недавно, когда Илья Николаевич собирался в церковь, Саша подошел к отцу и мягко, как только он умел, но решительно сказал: "Папа, я не пойду в церковь". - "Ты чем-то занят, мой мальчик?" - спросил отец. "Нет", - коротко ответил сын. И еще несколько раз отец звал его в церковь, и наконец Саша сказал: "Я больше не буду ходить в церковь". Отец понял, что это не каприз ребенка, а решение юноши, решение зрелое. "Ну что ж, неволить не буду", - вздохнул он. Саша видел, что отец огорчен, но даже ради него, любимого отца, он не мог поступиться собственными убеждениями.
Сегодня Саша чем-то обеспокоен, что-то упорно решает для себя, даже не расслышал вопроса Володи - пойдет ли он завтра на каток. Обычно все дети рассказывали, что произошло в гимназии. Так было и на этот раз. Только Саша молчал.
После обеда Володя с Олей повели малышей наверх укладываться спать. Мария Александровна с Аней убирали со стола. Саша взял из рук сестры тяжелую стопку тарелок и понес на кухню.
- Мне кажется, у Саши какие-то неприятности, - сказала мать. - Но не будем у него выпытывать. Если найдет нужным, расскажет сам.
Саша вернулся в столовую. Преодолел минутное колебание и спросил:
- Мамочка, Аня, у вас есть несколько минут? Я хотел бы прочитать вам свое сочинение.
Мать и сестра охотно согласились послушать.
Саша побежал на антресоли за тетрадкой и привел с собой Володю.
Мария Александровна подкрутила фитиль в лампе, чтобы было светлее. Все уселись за стол. Саша раскрыл тетрадь, Володя заглянул в нее. Густо исписанные лиловыми чернилами глянцевитые страницы привлекали внешним видом.
- Нам задали сочинение на тему: "Что требуется для того, чтобы быть полезным обществу и государству". Я написал так, как понимаю свой долг перед обществом и государством, - сказал Саша.
- За этим сочинением ты и засиживался последние ночи? - спросила сестра.
- Да. Очень много думал: ради чего человек живет? Ради чего живу я? Сегодня нам раздали тетради. Господин Керенский поставил мне за сочинение четверку.
- Тебе - четверку? - изумился Володя. - Это несправедливо!