- Вы понимаете, я должен стать рабом капиталистической системы, - мысленно говорил я ей, употребляя выражения, какие в ходу у социалистов, - отказаться от всех своих убеждений. Мы пойдем в гору, разбогатеем, но разве это даст нам моральное удовлетворение?
Она ответит:
- Нет, нет! Это недопустимо!
- Но тогда нам остается только ждать!
И вот тут-то она внезапно превратится в богиню. Сияющая, раскроет мне свои объятия и скажет благородно и честно:
- Нет, мы любим друг друга, и ничто низменное не должно коснуться нас. Мы любим Друг друга. Зачем же нам ждать, дорогой? Разве имеет значение для нас, что мы бедны и останемся бедняками?..
Но в действительности наша беседа приняла совсем другой оборот. Как только я увидел ее, все мое ночное красноречие показалось мне смехотворным и все моральные ценности поблекли. Я дождался ее у дверей мастерской "персидского одеяния" на Кенсингтон-хай-стрит и проводил домой. Она появилась передо мной в сумерках теплого вечера. На ней была коричневая соломенная шляпка, в которой она выглядела не только хорошенькой, но даже красивой.
- Какая у вас чудесная шляпка! - сказал я, чтобы завязать разговор, и получил в награду редкий дар - ее очаровательную улыбку.
- Я люблю вас, - прошептал я, когда мы шли рядом по тротуару, пробираясь в толпе пешеходов.
Продолжая улыбаться, она укоризненно покачала головой и сказала:
- Будьте благоразумны!
На узких тротуарах людной улицы разговаривать было трудно. Некоторое время мы молча шли в западном направлении, пока не удалось наладить беседу.
- Я хочу, чтобы вы стали моей, Марион, - сказал я. - Разве вы не понимаете? Я не могу без вас.
- Опять? - одернула она меня.
Не знаю, поймет ли это читатель, но иной раз даже самое пылкое чувство, самое страстное обожание на мгновение уступает место чувству откровенной ненависти. Именно такую ненависть испытал я к Марион при этом высокомерном "опять?". Правда, эта вспышка тотчас же погасла, и я не успел осознать, что это было как бы предупреждением судьбы.
- Марион, - сказал я, - для меня это не пустяк. Я люблю вас. Я готов умереть - только бы вы были моей… Разве вам безразлично это?
- Какое это имеет значение?
- Вам это безразлично! - воскликнул я. - Совершенно безразлично!
- Вы знаете, что не безразлично, - ответила она. - Если бы я… если бы вы не нравились мне, разве я разрешала бы вам встречать меня, разве я была бы сейчас с вами?
- Тогда обещайте, что вы станете моей женой.
- Если я и пообещаю, разве это что-нибудь изменит?
Нас неожиданно разъединили двое рабочих, несших лестницу.
- Марион, - сказал я, когда мы снова очутились рядом, - я прошу вас быть моей женой.
- Мы не можем пожениться.
- Почему?
- Мы не можем жить на улице.
- Но отчего бы нам не рискнуть!
- Прекратим этот никчемный разговор.
Она внезапно помрачнела.
- Что хорошего в семейной жизни для нас? - сказала она. - Будешь чувствовать себя несчастной - только и всего. Я насмотрелась на замужних. Пока ты одна и у тебя есть карманные деньги, еще можно позволять себе кое-какие развлечения. Как подумаешь, что ты выйдешь замуж и у тебя не будет денег, появятся дети - разве можно избежать…
Она излагала эту житейскую философию людей своего класса отрывистыми фразами, нахмурив брови, рассеянно всматриваясь в зарево огней на западе, и, казалось, на мгновение даже забыла о моем присутствии.
- Послушайте, Марион, - прервал я ее. - При каких условиях вы согласились бы выйти за меня замуж?
- Зачем вы меня об этом спрашиваете? - удивилась она.
- Вы согласитесь выйти замуж за человека, который будет получать триста фунтов в год?
Марион быстро взглянула на меня.
- Шесть фунтов в неделю, - подсчитала она. - На эти деньги можно прожить без нужды. Брат Смити… Нет, он получает только двести пятьдесят фунтов. Он женился на машинистке.
- Пойдете вы за меня, если я буду получать триста фунтов в год?
Она снова посмотрела на меня, и в ее глазах вспыхнул огонек надежды.
- Если! - произнесла она с ударением.
Я протянул руку и поглядел ей прямо в глаза.
- По рукам! - воскликнул я.
Марион секунду колебалась, затем слабо пожала мне руку.
- Это глупо. Ведь это означает, что мы… - Она не договорила.
- Что? - спросил я.
- Помолвлены. Но тебе придется ждать годы и годы. Какой тебе от этого толк?
- Не так уж долго придется ждать, - ответил я.
Марион на минуту задумалась, потом посмотрела на меня с ласковой и грустной улыбкой, которая осталась в моей памяти навсегда.
- Ты нравишься мне, - сказала она, - и мне будет приятно думать, что я помолвлена с тобой.
Тихим шепотом она дерзнула добавить: "Мой дорогой".
Странно, что, описывая это, я забываю все последующие события и снова чувствую себя юным возлюбленным Марион, способным испытывать огромную радость даже вот от такой скупой, маленькой ласки.
Наконец я все же отправился к дяде на Гоуэр-стрит. Здесь я застал только тетушку Сьюзен, которая ожидала мужа к чаю.
Мне сразу же бросилось в глаза, как и раньше, когда я увидел новый цилиндр дяди, что успех Тоно Бенге уже сказывается и здесь. Мебель была новая, почти роскошная. Кресла и диван были обиты лощеным ситцем, смутно напомнившим мне Блейдсовер. Каминная доска, карнизы, газовые рожки выглядели солиднее и наряднее, чем в других лондонских домах, где мне довелось бывать. Меня встретила настоящая горничная, с традиционными рожками на чепчике и пышными рыжими волосами. Тетушка казалась оживленной и хорошенькой. На ней была накидка с голубыми узорами, отделанная лентами, которую я воспринял как последний крик моды. Она сидела в кресле у открытого окна, а на столике рядом с ней высилась стопка книг в желтых обложках. Перед внушительным камином стояла высокая ваза с печеньем различных сортов, а на столе в центре комнаты красовался на подносе чайный сервиз, но без чайника. На полу лежал толстый ковер и несколько крашеных овечьих шкур.
- Здравствуйте! - воскликнула тетушка при моем появлении. - Да ведь это Джордж!
- Прикажете подавать чай, мадам? - спросила горничная, холодно наблюдая за нашей встречей.
- Нет, Мегги, подождите, пока не придет мистер Пондерво, - ответила тетушка и, как только горничная повернулась к нам спиной, состроила ехидную гримаску.
- Она величает себя Мегги, - сказала тетушка, едва за девушкой закрылась дверь, и тем самым дала мне понять, что они обе не слишком симпатизируют друг другу.
- Ты чудесно выглядишь, тетя, - сказал я.
- Что ты думаешь об этом деле, которым он сейчас занимается? - спросила тетушка.
- Мне оно кажется многообещающим, - ответил я.
- Вероятно, у него есть контора?
- Разве ты еще не видела его предприятия?
- Боюсь, Джордж, что я навела бы критику, если бы увидела. Но он не пускает меня туда. Все это произошло как-то неожиданно. Он много размышлял, писал письма и порой ужасно шипел - как каштан на жаровне, который вот-вот лопнет. Как-то раз он вернулся домой и без конца твердил о Тоно Бенге, так что я подумала: уж не рехнулся ли он? И все напевал… Постой, что же он пел?
- "Я плыву, я плыву", - подсказал я.
- Вот, вот! Ты, значит, уже слышал. Потом он сказал, что наше будущее обеспечено, и потащил меня обедать в Холборнский ресторан. Мы пили шампанское, которое щекочет в носу, и от него кружится голова. Он сказал, что наконец-то может создать вполне достойные меня условия, и на следующий день мы переехали сюда. Это замечательный дом, Джордж. Мы платим три фунта в неделю. И он уверяет, что его бюджет это выдержит.
Она с сомнением посмотрела на меня.
- Или выдержит, или лопнет, - глубокомысленно изрек я.
Некоторое время мы продолжали безмолвно, с помощью одних только взглядов обсуждать этот вопрос. Затем тетушка хлопнула рукой по пачке книг, взятых в библиотеке Мюди.
- Я так много читаю сейчас, Джордж! Ты никогда столько не читал.
- Что ты сама думаешь о дядином деле? - спросил я.
- Оно дает ему деньги, - задумчиво наморщив брови, сказала она. - Ну и времечко же это было! Сколько разговоров! Я сижу себе и ничего не делаю, а он все время носится и носится с быстротой ракеты. Он делает чудеса. Но ты ему нужен, Джордж, до зарезу нужен. Иногда он окрылен надеждами, мечтает, что мы войдем в общество и у нас будет своя карета. Когда он говорит, все кажется просто и в то же время выглядят так, словно поставлено дыбом. Иногда мне кажется, что я сама, слушая его, лечу кувырком. Потом он падает духом. Говорит, что его нужно сдерживать, что он может наделать глупостей. Говорит, если ты не войдешь в компанию, все рухнет… Но ведь ты же решил войти?
Она умолкла и взглянула на меня.
- Но…
- Ведь ты же не сказал, что не войдешь!
- Слушай, тетя, - сказал я, - ты понимаешь, о чем идет речь? Это же шарлатанское средство. Форменная дрянь!
- Но ведь нет никакого закона, который запрещал бы продавать шарлатанские лекарства, - сказала тетушка. Лицо ее стало серьезным, и она снова задумалась. - Это наш единственный шанс, Джордж. Если дело не пойдет…
В соседней комнате хлопнула входная дверь и послышался зычный голос дяди.
- Тим-бом-бом-бом! Тра-ля-ля! - напевал он.
- Глупая старая шарманка! Ты только послушай его, Джордж! - И она крикнула: - Не пой эту ерунду, старый морж! Пой лучше "Я плыву".
Дверь распахнулась, и появился дядя.
- Привет, Джордж! Наконец-то! Какое у тебя печенье к чаю, Сьюзен?.. Ты обдумал мое предложение, Джордж? - внезапно спросил он.
- Да, - ответил я.
- Ты входишь в компанию?
В последний раз я задумался на мгновение, но тут же утвердительно кивнул головой.
- О! - воскликнул дядя. - Но почему ты не сказал мне этого неделю назад?
- У меня были неправильные взгляды на жизнь, - сказал я. - Но теперь это неважно. Да, я буду участвовать в твоем деле, я решил рискнуть вместе с тобой и больше колебаться не буду.
И действительно, я больше не колебался. В течение семи долгих лет я не отступал от принятого решения.
3. Как мы сделали Тоно Бенге известным
Так я помирился с дядей, и мы занялись продажей не совсем безвредной водички по одному шиллингу и полтора пенса и два шиллинга девять пенсов за флакон, включая налог. И мы сделали Тоно Бенге известным. Он принес нам богатство, влияние, уважение и доверие множества людей. Все обещания дяди полностью сбылись, успех даже превзошел наши ожидания. Тоно Бенге дал мне такую независимость и такие широкие возможности, каких я не добился бы за всю свою жизнь, занимаясь научно-исследовательской работой или ревностно служа человечеству.
Всем этим мы были обязаны дядиной гениальности. Он, конечно, нуждался во мне - не стану скрывать, что я был его правой рукой, - но все замыслы зарождались в его голове. Он сам придумывал рекламы, а для некоторых даже набрасывал рисунки. Надо помнить, что в то время "Таймс" еще не превратился в коммерческую газету, а старомодная "Британская энциклопедия" не продавалась вразнос горластыми торгашами. Тогда считался еще новостью нынешний броский стиль газетных объявлений с выделением отдельных мест жирными буквами, тот современный газетный стиль, когда человека словно хватают за шиворот и говорят ему: "Спокойно. Мы только ознакомим вас с тем, что вам обязательно нужно знать".
Одно из первых дядиных объявлений начиналось так: "Большинство людей считают себя совершенно здоровыми…" И дальше крупными буквами: "Им не нужны лекарства - только правильный режим для поддержания своих жизненных сил". Затем следовало предупреждение не доверять аптекарям, "которые навязывают вашему вниманию беззастенчиво рекламируемые универсальные средства". Они приносят больше вреда, чем пользы. В действительности же человеку нужен только режим, ну и, конечно… Тоно Бенге!
В самом начале нашей деятельности мы обычно помещали в вечерних газетах на четверть колонки следующее объявление: "Тоно Бенге - это бодрость. Он освежает нашу кровь, как горный воздух". Затем следовали три настойчивых вопроса: "Вас утомили ваши дела? Вам приелись ваши обеды? Вам наскучила ваша жена?" Все это происходило в те дни, когда мы работали на Гоуэр-стрит. Оба эти объявления мы использовали во время нашей первой кампании, завоевывая юг, центр и запад Лондона. Затем мы выпустили наш первый красочный плакат "Здоровье, Сила, Красота - в одном". Мысль о плакате тоже принадлежала дяде; он же сделал первый набросок, который до сих пор хранится у меня.
Сам я занимался подобными делами только от случая к случаю. В мои обязанности входило окончательно отделывать дядины наброски, перед тем как передавать их художнику, затем сдавать в типографию и рассылать для расклейки готовые плакаты. После того как в газете "Дэйли Регюлэйтор" у дяди произошла с заведующим отделом объявлений бурная и совершенно ненужная ссора (дяде показалось, что газета выделила слишком мало места для одного из особенно удачных рекламных объявлений, придуманных им), я взял на себя и переговоры с газетами.
Все наши замыслы в области рекламы мы разрабатывали и обсуждали сообща - сначала в гостиной в доме на Гоуэр-стрит, причем тетушка иногда помогала нам очень дельными советами, а затем, когда мы перешли на более дорогой сорт сигар и на виски высшего качества, в уютных комнатах их первого дома в Бекенхэме. Нередко мы засиживались до глубокой ночи, а порой и до рассвета.
Мы работали с дьявольским упорством и с подлинным энтузиазмом, который испытывал и я, не говоря уже о дяде. Это была глупая, но необычайно увлекательная игра, причем наш выигрыш выражался во все возрастающем количестве ящиков с флаконами Тоно Бенге. Некоторые думают, что можно разбогатеть на одной только удачной идее, не затратив на это упорного труда. Любой миллионер, за исключением нескольких счастливчиков, подтвердит, что это - заблуждение. Не думаю, чтобы сам Рокфеллер на заре "Стандарт Ойл" трудился больше нас. Мы сидели за работой до глубокой ночи, а потом продолжали работать весь день напролет. Мы взяли за правило неожиданно появляться на фабрике, чтобы посмотреть, как идут дела, - в то время нам было еще не под силу нанять ответственных помощников. Мы сами разъезжали по Лондону и вели всевозможные деловые переговоры, выдавая себя за представителей своей же собственной фирмы.
Но все это не входило в мои обязанности, и, как только мы смогли нанять помощников, я прекратил всякие разъезды; дядя же находил в них особую привлекательность и продолжал разъезжать еще в течение нескольких лет. "У меня веселее на душе, Джордж, когда вижу за прилавком таких же парней, каким был когда-то я сам", - объяснял он. Мне приходилось следить за тем, чтобы Тоно Бенге бесперебойно появлялся на свет и имел соответствующее оформление, претворять в жизнь великие замыслы дяди - создавать ящик за ящиком заведомой дряни во флаконах с красивыми этикетками и обеспечивать аккуратную доставку нашей продукции по железным и грунтовым дорогам и пароходами к месту назначения - прямо в желудок потребителя. С точки зрения современной общественной морали наше дело, как сказал бы дядя, было вполне "bona fide". Мы продавали свой товар и честно расходовали заработанные деньги на расширение торговли с помощью лжи и шумихи. Мало-помалу мы распространили свою деятельность на все Британские острова. Сперва мы обработали буржуазные пригороды Лондона, затем отдаленные предместья, а вслед за ними расположенные вокруг столицы графства. После этого мы проникли (предварительно придав нашей рекламе более благочестивый тон) в Уэльс, который всегда являлся прекрасным рынком для новых патентованных лекарств, и, наконец, в Ланкашир.
В дядином кабинете висела большая карта Англии. Она красноречиво свидетельствовала о нашем победоносном шествии: мы отмечали флажками каждый новый район, где появлялись в газетах наши объявления, и подчеркивали красным карандашом названия мест, откуда поступали заказы на наш товар.
- Романтика современной коммерции, Джордж, - любил говорить дядя, потирая руки и втягивая воздух сквозь зубы. - Романтика современной коммерции, э? Завоевание. Провинция за провинцией! Мы те же полководцы!
Мы покорили Англию и Уэльс и появились в горной Шотландии. Для нее мы подготовили особый сорт Тоно Бенге под названием "Чертополоховый" (одиннадцать процентов чистого спирта!) и выпустили плакат с изображением британца в клетчатой юбочке на фоне туманных гор.
Не ограничиваясь нашим основным продуктом, мы вскоре начали выбрасывать на рынок под его маркой и некоторые разновидности. Первой такой разновидностью явился "Тоно Бенге - средство для ращения волос". Затем последовал "Концентрат Тоно Бенге - средство для улучшения зрения". Оно успеха не имело, зато "Средство для ращения волос" вызвало большой интерес. Мы предложили вниманию покупателя маленький вопросник: "Почему выпадают волосы? Потому что истощены фолликулы. Что такое фолликулы?.." Эти вопросы и ответы подводили к кульминационному утверждению, что "Средство для ращения волос" содержит все "основные элементы сильнодействующего тонического вещества Тоно Бенге, а также смягчающее и питательное масло, добытое из жира, содержащегося в копытах рогатого скота, путем рафинирования, сепарации и дезодорации. Для каждого научно подготовленного человека совершенно ясно, что в жире, извлеченном из копыт и рогов скота, содержится естественная смазка для кожи и волос".
Мы обделали такое же блестящее дельце с "Пилюлями Тоно Бенге" и "Шоколадом Тоно Бенге". Мы уверяли публику, что эти средства представляют исключительную ценность благодаря своим питательным и укрепляющим свойствам. Об этом кричали плакаты и иллюстрированные объявления, на которых были изображены альпинисты, штурмующие неправдоподобно отвесные скалы, чемпионы велосипедного спорта, мчащиеся по треку, жокеи на бегах в Экс-Генте, солдаты, расположившиеся на бивуаках под палящими лучами солнца. "Вы можете без устали прошагать целые сутки, - утверждали мы, - питаясь только "Шоколадом Тоно Бенге". О том, сможете ли вы вернуться после этого назад с его помощью, мы, по правде говоря, умалчивали.
На одном из наших плакатов красовался типичный адвокат, этакая квинтэссенция адвокатуры, в парике, с бакенбардами и раскрытым ртом. Он произносил речь, стоя у стола, а подпись внизу гласила: "С помощью пилюль Тоно Бенге говорит уже четыре часа подряд - и ни малейших признаков усталости". Эта реклама привела к нам целую армию учителей, священников и политических деятелей. Я уверен, что возбуждающее действие этих пилюль, особенно приготовленных по нашей первоначальной формуле, объяснялось наличием в них стрихнина. Я упомянул о "нашей первоначальной формуле". Дело в том, что по мере увеличения спроса на нашу продукцию мы изменяли формулы, резко сокращая количество вредных веществ.
В скором времени мы завели своих коммивояжеров и завоевывали все новые районы Великобритании по сотне квадратных миль в день. Общую схему организации дела довольно запутанно и примитивно набросал дядя в порыве вдохновения, а я разрабатывал практические мероприятия и определял сумму расходов.