- Простите меня великодушно, если я докучаю вам своими вопросами, - с изящной церемонностью проговорил Ван Суэллер, - но некоторые особенности вашего творческого метода немного непривычны для меня. Должен ли я надеть полный вечерний костюм с безупречно белым галстуком, или мне предстоит и здесь нарушить устоявшуюся традицию?
- Вы наденете, - отвечал я, - вечерний костюм, какой обычно надевают все джентльмены. Если он почему-либо окажется неполным, пеняйте на своего портного. Те начатки образования, коими вы, предположительно, должны располагать, подскажут вам, что ни один белый галстук не становится белее оттого, что он безупречен. И я оставляю на совести вашей и вашего лакея вопрос о том, может ли галстук, если он не белый и к тому же еще не безупречный, составлять каким-либо образом принадлежность вечернего костюма джентльмена. Если нет, тогда понятие "вечерний костюм" уже включает в себя такой галстук, какой положено, и дополнительное упоминание о нем либо свидетельствует об излишнем многословии автора, либо рисует пугающую картину человека, повязавшего на шею сразу два галстука.
Сделав этот мягкий, но заслуженный упрек, я оставил Ван Суэллера в гардеробной, а сам в ожидании его расположился в кабинете.
Примерно через час из гардеробной вышел его лакей, и я услыхал, как он вызывает по телефону электромобиль. А затем появился и сам Ван Суэллер - он улыбался, но по глазам его я снова с тревогой понял, что у него продолжает тайно созревать какой-то коварный план.
- Я, пожалуй, заеду к…, - небрежно промолвил он, натягивая перчатки, - и пообедаю там.
При этих словах я в бешенстве вскочил со стула. Так вот какую подлую штуку надумал он сыграть со мной! Я бросил на него такой свирепый взгляд, что даже его патрицианское самообладание было поколеблено.
- Ни под каким видом! - воскликнул я и продолжал, все более распаляясь: - Какая черная неблагодарность! И это после всех поблажек, которые я вам делал! Я наградил вас приставкой "Ван" к вашей фамилии, в то время как мог бы назвать вас "Перкинс" или "Симпсон". Я даже унизился до того, что начал похваляться вашими автомобилями, вашими пони для игры в поло, вашими стальными бицепсами, которые вы себе нагуляли, будучи загребным на университетской спортивной "восьмерке", или "девятке", или как там она называется. Я сотворил вас героем моего рассказа и не позволю вам его уродовать. Я старался сделать вас типичным представителем самых фешенебельных светских кругов нью-йоркской молодежи. Вы никак не можете пожаловаться на мое отношение к вам. Эми Ффоллиотт, девушка, любовь которой вам предстоит завоевать, - идеал совершенства в глазах любого мужчины и к тому же непревзойденная красавица… если, разумеется, художник-иллюстратор окажется на высоте. Не понимаю, зачем вы стараетесь все испортить? Мне казалось, что вы как-никак джентльмен.
- А что вас, собственно, так возмущает, старина? - удивленно спросил Ван Суэллер.
- То, что вы собрались пообедать у… - отвечал я. - Для вас это, понятное дело, удовольствие, а я расхлебывай. Вы преднамеренно хотите превратить мой рассказ в рекламу ресторана. Где вы сегодня будете обедать, не имеет ни малейшего отношения к фабуле моего рассказа. Вам очень хорошо известно, что в соответствии с авторским замыслом вам сегодня надлежит появиться перед зданием оперного театра "Альгамбра" ровно в одиннадцать часов тридцать минут, дабы вторично спасти жизнь мисс Ффоллиотт, когда в ее кабриолет врежется пожарная машина. Что вам мешает скромненько пообедать где-нибудь не на виду, как это делают очень многие литературные герои, не стремясь то и дело самым неуместным и вульгарным образом выставлять себя напоказ?
- Послушайте, дружище, - сказал Ван Суэллер вежливо, но я заметил, что упрямая складка залегла у его губ. - Очень жаль, конечно, что мой образ действий вам не по вкусу, но что ж поделаешь. Ведь и литературный персонаж тоже обладает кое-какими правами, и автор не может ими пренебрегать. Если герой принадлежит к великосветским кругам Нью-Йорка, он должен хотя бы раз на протяжении своей литературной жизни пообедать у…
- Должен? - саркастически повторил я. - Это почему же он "должен"? Чье это требование?
- Редакторов журналов, - отвечал Ван Суэллер, бросая на меня многозначительный и предостерегающий взгляд.
- Да почему? - не сдавался я.
- Чтобы потрафить вкусам подписчиков из Канкаки, штат Иллинойс, - без запинки отвечал Ван Суэллер.
- А откуда вам это стало известно? - спросил я, чувствуя, как во мне снова зашевелилось подозрение. - Вас же до нынешнего дня не существовало в природе. Вы же в конце концов всего лишь художественный вымысел, и не более того. Я сам создал вас. Каким образом можете вы что-либо знать?
- Не в обиду вам будь сказано, - сочувственно улыбнувшись, промолвил Ван Суэллер, - но я как-никак был уже героем не одной сотни рассказов подобного сорта.
Я почувствовал, что краснею.
- Ну, мне казалось… - пробормотал я. - Я все-таки надеюсь… В общем, я хочу сказать… конечно, полностью оригинальная концепция художественного произведения - вещь недостижимая в наш век.
- Тип столичного денди, - мягко продолжал Ван Суэллер, - не представляет широких возможностей для проявления авторской самобытности. Кочуя из рассказа в рассказ, я веду себя везде примерно одинаково. Время от времени женщины-писательницы заставляют меня выкидывать несколько странные для джентльмена фортели, но авторы-мужчины, как правило, уступают меня один другому без каких-либо существенных изменений. Но, так или иначе, еще не было случая, чтобы я в каком-нибудь рассказе не пообедал у…
- Ну, на сей раз вам придется обойтись без обеда у… - решительно заявил я.
- Воля ваша, - сказал Ван Суэллер, поглядывая из окна на улицу, - но в таком случае это будет впервые за всю мою жизнь. Все авторы посылают меня туда. Мне кажется, многие из них с удовольствием составили бы мне компанию, если бы не такой пустяк, как материальные издержки.
- Повторяю: я не стану делать рекламу какому-то там ресторану, - сказал я, повысив голос. - Вы целиком зависите от моей воли, и я заявляю, что в этот вечер вы не будете фигурировать в рассказе до тех пор, пока не придет время снова броситься на выручку мисс Ффоллиотт. Если наши читатели не в состоянии вообразить, что в промежутке между двумя подвигами вы пообедали в одном из многочисленных заведений, созданных в городе для этой цели, но не удостоившихся рекламы в беллетристических произведениях, то пусть себе думают, что вы объявили голодовку, мне наплевать.
- Премного благодарен, - холодно промолвил Ван Суэллер, - нельзя сказать, чтобы вы были очень любезны. Но берегитесь. Вы рискуете многим, пренебрегая одним из фундаментальных принципов построения рассказа из светской жизни столицы, принципом, одинаково дорогим как автору, так и читателю. Я, разумеется, исполню свой долг, когда настанет время спасать вашу героиню, но предупреждаю: вы сильно рискуете, лишая меня возможности пообедать у…
- Я готов нести любые последствия, если таковые неизбежны, - отвечал я. - Я еще не дошел до такой степени падения, чтобы служить ходячей рекламой для кабаков.
Я направился к столу, на котором оставил свои перчатки и трость. С улицы до меня донесся гудок автомобиля, и я поспешно обернулся. Ван Суэллер исчез.
Я опрометью кинулся вниз по лестнице и выбежал на тротуар. Мимо проезжал свободный извозчик. Я в крайнем возбуждении замахал ему рукой.
- Видите там, в конце квартала, такси? - закричал я. - Следуйте за ним. Не выпускайте его из виду ни на секунду и получите от меня два доллара!
Конечно, будь я не я, а один из персонажей моих рассказов, мне бы ничего не стоило посулить ему десять, или двадцать пять, или даже сто долларов. Но для меня два доллара были крайней суммой, которую я считал допустимым потратить при нынешних литературных гонорарах.
Извозчик, вместо того чтобы бешено настегивать свое животное, умышленно плелся трусцой, словно рассчитывая на почасовую оплату.
Но я предугадал замысел Ван Суэллера и, когда мы с извозчиком потеряли из виду такси, приказал моему вознице немедленно отвезти меня к…
Я нашел Ван Суэллера за столиком под сенью пальмы: он просматривал меню, а преисполненный радужных надежд официант маячил возле.
- Ступайте за мной, - безжалостно приказал я. - Больше вам не удастся от меня улизнуть. Я не спущу с вас глаз до одиннадцати тридцати.
Ван Суэллер отпустил официанта и поднялся с места. Больше ему ничего не оставалось. Вымышленный персонаж обладает весьма ограниченными возможностями оказывать сопротивление реально существующему, хотя и голодному автору, который пришел, чтобы увести его из ресторана. Он произнес только:
- Вы все-таки успели меня выследить. Но, мне кажется, вы совершаете большую ошибку. Нельзя не считаться с запросами широкой читательской массы.
Я отвез Ван Суэллера к себе, в свои… свою комнатенку. Ему еще никогда не доводилось бывать в таких местах.
- Присядьте сюда, на сундук, - сказал я ему, - а я погляжу, не подкарауливает ли нас хозяйка. Если ее нет, я сбегаю вниз, раздобуду чего-нибудь в кулинарной лавочке и сварганю вам поесть на газовой горелке. У меня тут где-то есть сковородка. Увидите, это будет не так уж плохо. Но на страницы рассказа это, разумеется, не просочится.
- Черт побери, старина! - сказал Ван Суэллер, с интересом оглядываясь по сторонам. - Какой чудесный маленький чуланчик! И вы тут живете? А на чем же, черт побери, вы спите? О, эта штука откидывается от стены? А что это у вас тут засунуто под ковер? А-а, сковородка! Понимаю, здорово придумано! И вы стряпаете на газовой горелке? Надо же! Забавно!
- Ну, надумали, чем вас покормить? - спросил я. - Может, зажарить котлетку?
- Да чем хотите, - восторженно сказал Ван Суэллер, - только не крылышком фазана.
Две недели спустя почтальон принес мне большой толстый конверт. Я вскрыл его и извлек оттуда нечто уже знакомое мне по виду вместе с отпечатанным на машинке письмом из редакции журнала, охотно публикующего рассказы из светской жизни.
"Одновременно с этим письмом возвращаем вам рукопись вашего рассказа "Бляха полицейского О’Руна".
Очень сожалеем, что ваш рассказ не получил у нас достаточно благоприятной оценки. Но, на наш взгляд, он не отвечает некоторым требованиям, которые мы предъявляем к публикуемым в нашем журнале произведениям.
Композиция вашего рассказа безупречна, стиль вашей прозы выразителен и неповторим, развитие сюжета и характеры героев - выше всяких похвал. Рассказ как таковой превосходит все, что нам приходилось читать за последнее время. Но, как мы уже сказали, он не удовлетворяет кое-каким принятым у нас стандартам.
Не могли ли бы вы переработать ваш рассказ таким образом, чтобы в нем больше ощущалась атмосфера светской жизни, и возвратить его после этого нам для нового рассмотрения? Было бы весьма желательно, чтобы ваш герой раз-другой позавтракал или пообедал у… Это было бы вполне в духе тех коррективов, какие нам бы хотелось внести в ваш рассказ.
Примите уверение в совершенном почтении.
Редакция".
Шум и ярость
Перевод Л. Каневского.
Действующие лица драмы
Мистер Пенн - автор
Мисс Лор - секретарь
На сцене - кабинет мистера Пенна на фабрике по производству романов.
Мистер Пенн. Доброе утро, мисс Лор! Очень рад, что вас ничто не задержало. Мы должны сегодня закончить главу для июньского номера "Эпохи". Левертт меня торопит. Ну, вы готовы? Начнем с того, где остановились вчера (начинает диктовать): "Кейт, вздохнув, встала с его колен и…"
Мисс Лор. Прошу прощения. Но мы, вероятно, хотели сказать поднялась с ее колен, а не с его колен?
Мистер Пенн. Ну что вы, мисс, - именно с его колен, если вам будет угодно. Это ведь любовная сцена, она происходит в саду (снова начинает диктовать): "Поднялась с его колен, на которых она посидела с мгновение, вспыхнув от обворожительной девичьей скромности, после того как Кортлэнд признался ей в любви. Это были самые высокие, самые нежные мгновения, доставлявшие им радость. Когда Кейт видит сцену, которую Кортлэнд никогда…"
Мисс Лор. Прошу прощения. Как она может видеть сцену? Может, логичнее и правильнее сказать, она видит Кортлэнда?
Мистер Пенн. Из контекста будет ясно (продолжает диктовать): "Когда Кортлэнд видит, - эту сцену ему вовек не забыть, - как Кейт бежала к нему вприпрыжку по садовой дорожке, то такой прелестной картины его глаза еще не видывали…"
Мисс Лор. О боже!
Мистер Пенн(продолжает диктовать). "Кейт отдавалась вся, целиком, без остатка чудесной радости новой обретенной ею любви, что на ее личике не сохранилось и следов ее прежней печали. Кортлэнд, крепко обняв ее рукой за талию, не догадывался о… размере ее…"
Мисс Лор. Делов-то! Разве трудно, обнимая рукой женщину, узнать размер ее талии…
Мистер Пенн(нахмурившись). О размере ее горя и выплаканных ею накануне ночью слез…
Мисс Лор. О боже!
Мистер Пенн(продолжает диктовать). "Кортлэнда больше всего очаровывало в ней ее невинность и отрешенность от мира сего. Никогда еще монашка…"
Мисс Лор. Может, лучше - никогда прежде еще монашенка…
Мистер Пенн(подчеркнуто). "Никогда еще монашка в своей келье не имела более приятного, более чистого цвета лица…"
Мисс Лор. О боже!
Мистер Пенн(продолжает диктовать). "Но Кейт пора возвращаться домой, чтобы там не заметили ее отсутствия. Нежно попрощавшись с ним, она, повернувшись, легко побежала прочь. Кортлэнд следил за ней глазами. Он следил за ее подъемом…"
Мисс Лор. Прошу прощения, мистер Пенн. Как он мог следить за ее подъемом, если он видел только ее пятку?
Мистер Пенн(стараясь быть как можно вежливее). Может, вы лучше поймете то, что я имею в виду, если потрудитесь до конца выслушать мою фразу? (Продолжает диктовать.) "Он следил за ее подъемом по крыльцу на восточную террасу, который был таким грациозным…"
Мисс Лор. О боже!
Мистер Пенн(продолжает диктовать). "Социальное положение Кортлэнда никак нельзя было сравнить с положением этой сельской скромной девицы, и он с ужасом представлял себе, какой социальный взрыв произойдет, если он на ней женится. Что за сим последует…"
Мисс Лор(испуганно). Не может быть, мистер Пенн. Вы, наверное (хихикнув), хотите добавить мистер Галлегер?
Мистер Пенн(холодно). Прошу меня простить. Должен заявить вам, что мне вовсе не нужен соавтор. Постарайтесь задавать вопросы, имеющие отношение к тексту.
Мисс Лор. О боже!
Мистер Пенн(продолжает диктовать). "На одной стороне были Кейт и их любовь, на другой - его наследство, высокое социальное положение, гордость семьи…" (Пенн чувствует, что мисс Лор устала, смотрит на часы.) Ну, получился довольно большой кусок. Может, прервемся? (Мисс Лор промолчала.)
Мистер Пенн. Послушайте, мисс Лор, я говорю, что получился довольно большой кусок. Не угодно ли вам немного отдохнуть?
Мисс Лор. Ах! Это вы мне? А я все записала. Мне показалось, что эти ваши слова из рассказа. Все так здорово совпадает. Нет, что вы, я совсем не устала.
Мистер Пенн. Ну и отлично! В таком случае продолжим (начинает диктовать): "Несмотря на все угрызения совести, на все гложущие его сомнения, Кортлэнд, можно сказать, был человеком счастливым. В ту ночь в клубе он наслаждался яркими глазками Кейт через наполненный до краев стакан редкого вина старой выдержки. После этого он пошел на прогулку с Кейт на взводе…"
Мисс Лор. Прошу прощения, мистер Пенн. Могу ли я внести поправку? Нельзя ли обо всем этом сказать не в столь грубой манере.
Мистер Пенн(ошарашен). Гм-гм. Боюсь, я вас не понимаю.
Мисс Лор. Ну, я о его состоянии. Почему не сказать "нагрузившись, опьянев"? Так будет куда элегантнее, чем у вас…
Мистер Пенн(мрачнея). Не будете ли вы столь любезны, мисс Лор, указать, где это я утверждал, что Кортлэнд "нагрузился", если вам угодно предпочесть такое слово?
Мисс Лор(внимательно сверяется со своими записями). Вот я все точно записала, слово в слово (читает): "После этого он пошел на прогулку с Кейт на взводе…"
Мистер Пенн(сердясь). Пых! Боже мой! Не угодно ли вам записать исправленную фразу: "После этого он отправился на прогулку, на которую его уговаривала однажды Кейт, которая шла, опираясь на его руку".
Мисс Лор. О боже!
Мистер Пенн(продолжает диктовать). Итак, глава тридцать четыре. Заголовок "Что нашла Кейт в саду". "В это чудесное летнее утро у всех находилась работа. Пчелы собирали мед с расцветших кустов у крыльца. Кейт, что-то напевая, перебирала упругие веточки своей любимой жимолости. Солнце раздаривало…"
Мисс Лор. Может, лучше - раззадоривало?
Мистер Пенн(медленно, упрямо повторяет): "Солнце раздаривало лучи розоватым гвоздикам, алтее, гиацинтам и терпеливо ожидало, когда они высушат влагу из их маленьких чашечек".
Мисс Лор. О боже!