Он потерял всякую надежду выйти из тюрьмы. Перестал считать дни. Но однажды солнечным весенним утром, когда он пил чай, в камеру вбежал мальчик-уборщик с криком: "Джевдета освобождают!" Джевдет вздрогнул, словно его кто-то ударил. Сначала не поверил. Но вдруг вскочил с места и, не стыдясь слез радости, бросился на шею мальчишке, принесшему долгожданную весть.
Мустафа так и застыл, как стоял. Весь красный от волнения, он растерянно смотрел на Джевдета и… неожиданно тоже заплакал. Джевдет подошел к нему, обнял. Мустафа не мог успокоиться. И зачем только они подружились? Лучше бы они не знали друг друга!
- Не надо, не плачь, друг, я буду навещать тебя каждую неделю. Может быть, объявят амнистию и тебя тоже выпустят. Знаешь, что мы тогда устроим?
Мустафа посмотрел на него пустыми, заплаканными глазами. Он не надеялся на амнистию.
- Что?
Джевдет и сам не знал, что они устроят, но надо было что-то сказать.
- Откроем столярную мастерскую!
- Столярную мастерскую? А денег где возьмем?
- Как-нибудь достанем.
- Ведь к тому времени, когда я выйду, тебя уже не будет здесь?
- Это почему же?
- Ты, наверное, уедешь в Америку!
Джевдет не ответил. Мысли его путались, как в тумане. Промелькнул рыжебородый капитан с огромной трубкой во рту, затем бескрайные голубые просторы океана, нью-йоркский порт, высоченные небоскребы, сын миллионера, сам "мистер", отправляющий телеграмму президенту Ататюрку, завертелись широкополые ковбойские шляпы, длинноствольные пистолеты.
- Ты прав: уеду, но…
- Что?
- Я не забуду тебя. Вернусь из Америки и привезу с собой много денег. Ты уже будешь на свободе, и мы откроем столярную мастерскую…
Мустафа только безнадежно вздохнул.
А через несколько часов ворота тюрьмы распахнулись перед Джевдетом. Вот так неожиданность! Он увидел не только Хасана, Кости и Джеврие, но и отца Хасана, мать Кости, его сестру и бабку Джеврие. Мать Кости плакала, словно из тюрьмы выходил ее собственный сын.
Но Джевдет, сам Джевдет не радовался: его преследовали мысли о Мустафе, он не мог забыть его полные слез глаза, поникшую голову.
Они дошли до конторы адвоката. Только здесь Джевдет узнал причину своего освобождения: задержаны Адем и Шехназ, укравшие деньги отца. Разве он не читал в газетах об Изверге?
- Так это шофер Адем? - Джевдет был поражен.
- Он самый. И эту женщину с собой таскал. Она даже простудилась, воспаление легких схватила. Ее положили в больницу.
Джевдет, чтобы только избежать расспросов о его жизни в тюрьме, произнес:
- Хорошо, но ведь в газетах ничего не было сказано об Адеме и Шехназ!
- Писали о Вели и Эмине, так ведь? Ее, оказывается, зовут и Эмине и Шехназ… Адем убил какого-то беднягу и взял его документы…
Начался разговор о том, что теперь будет делать Джевдет, где будет жить. Адвокат поймал взгляд Хасана.
- Если хочешь, оставайся у нас, - сказал он. - Будешь нам сыном. Захочешь учиться - пожалуйста…
Джевдет нахмурил брови.
- Ну как, идет? - добавил адвокат.
Джевдет молчал, опустив глаза.
- Ты против? Мы тебя усыновим по-настоящему. Мы не собираемся сделать из тебя слугу. Ты нам будешь как родной сын… Ну смотри, тебе виднее. Не торопись, подумай.
В разговор вмешался отец Хасана:
- По-моему, сынок, тебе лучше всего остаться у бея-эфенди!
- Разве я не прав? - продолжал адвокат. - Надумаешь учиться - учись. Не пожелаешь, никто неволить не будет; а может быть, захочешь выучиться какому-нибудь ремеслу, тоже отговаривать не стану!
Кости, выглядывая из-за голов матери и сестры, с волнением ждал ответа друга.
Ему хотелось крикнуть: "Не соглашайся!" Тогда бы он уговорил мать, и Джевдет остался бы жить у них в семье. Вот было бы здорово! Правда, Кости уже не был уличным разносчиком, а служил в лавке на Тахтакале. Но ведь им останутся воскресные дни. Они уходили бы из дому рано утром, ходили бы на футбол и даже на концерты.
Говорят, что в одном из кинотеатров в Бейоглу выступают приехавшие из Европы скрипачи и пианисты, что все они выходят на сцену в черных костюмах. Он даже видел собственными глазами одного из них, когда тот выходил из остановившегося у кинотеатра автомобиля. Небрежно кивнув красиво одетым дамам в черных накидках и их кавалерам, уступившим ему дорогу, он быстро вошел в двери.
Вот стать бы таким знаменитым музыкантом!
Джевдет, казалось, не слышал обращенных к нему слов. Кости понял: он не хочет оставаться у адвоката и в то же время не решается прямо сказать об этом.
Все встали, и вышли из конторы. На улице ярко светило солнце. Теперь мальчики и Джеврие могли распрощаться с отцом Хасана и старой Пембе и пойти к Кости.
За обедом смеялись и весело болтали. Убрав со стола, мать Кости и сестра занялись своими делами. Ребята остались одни.
- Тебе, видно, не очень-то понравилось предложение адвоката? - спросил Хасан.
И тут произошло неожиданное.
- Перестань! - раздраженно бросил Джевдет.
- Как? - изумился Кости.
- Будут любить как родного сына! Знаю я все эти разговоры. Пусть даже они будут ко мне добры… Ну, а их близкие? Родственники адвоката? Родные его жены, друзья? Разве они не спросят: "Откуда взялся этот мальчик?" Что им ответит адвокат или его жена?.. "Его выпустили из - тюрьмы, и вот мы взяли мальчика к себе"? Нет, Кости, когда говорят "взять на воспитание", это значит - вместо прислуги!
- Пусть так, но ведь он хотел тебя…
- Усыновить? Так вот, пусть даже и не надеется, что я им буду прислугой! - резко оборвал его Джевдет.
- Ты какой-то чудной стал…
- Чудной? Почему же? - в свою очередь, удивился Джевдет.
- Ну ладно, оставим это, - уже дружелюбно проговорил Хасан.
А Джевдет думал: "Почему он сам мне ничего не предлагает?" Он все ждал, что Хасан скажет: "Пойдем к нам, а там видно будет…" Так бы сказал тот Хасан, которого он знал в тюрьме. Где его прежняя уверенность в себе? Он стал какой-то другой, осторожный.
- По-моему, ты должен работать, как и я!
- Где? На фабрике?
- Да. Только тогда мы сможем быть вместе. Мой отец… - Хасан долго рассказывал о своем недавнем разговоре с отцом. Джевдет молчал. Теперь ему все было ясно. "Кто знает, - думал он, - может, старик сказал Хасану: "Ведь это не мой сын. Какое тебе до него дело? Оставь его в покое, пусть идет куда хочет. Я не могу, чтобы в моем доме жил чужой человек!""
Джевдет покосился на товарища.
- Скажи, почему ты не хочешь? - спросил Хасан.
- Не хочу, и все тут… - буркнул Джевдет.
- И к адвокату отказался пойти…
- Да, отказался. Лучше опять буду торговать.
- Ладно, это дело твое. Но почему все-таки ты не хочешь работать на фабрике? Разве это плохо?
- Сам не знаю почему, но не хочу ни прислуживать у адвоката, ни работать на фабрике!
- По-твоему, работать на фабрике и быть слугой у адвоката - одно и то же?
- Нет, но…
- Тогда в чем же дело?
Джевдет повернулся к Кости:
- Будем торговать как раньше, идет?
Кости улыбнулся.
- Ну, конечно!
Хасан вспыхнул. Его душила злость: "Вот так друг!" Он думал, Джевдет сразу согласится и даже обрадуется, что они будут работать вместе, бросится к нему на шею. Теперь Хасану тоже казалось, что Джевдет сильно изменился.
Он встал.
- Извини меня. Скоро полдень. Мне на работу.
Джевдет, Кости и Джеврие не стали его удерживать. Проводили до дверей. Перед тем как выйти, Хасан обернулся к Джевдету:
- Если тебе придется туго или вдруг надумаешь работать вместе со мной…
- Разыщу тебя! - оборвал его Джевдет.
- И придешь ко мне только… только когда тебе надо будет устроиться на работу или окажешься в тяжелом положении?
Джевдет обнял его.
- Что ты! Какой ты стал обидчивый! Я всегда буду заходить к тебе!
- Нет, не всегда. Ты просто можешь не застать меня дома. По субботам, после полудня, и в воскресные дни…
- Хорошо.
Хасан, все еще хмурый, вышел.
Трое старых друзей остались одни.
- Он обиделся на тебя, Джевдет-аби, - проговорила Джеврие.
Джевдет и сам это понял.
- Что поделаешь! - ответил он. - Мне больше нравится торговать на улице с Кости.
Голубоглазый Кости обнял его.
- И мне тоже, но…
- Что?
- Я уже работаю в другом месте!
- Где?
- У лавочника на Тахтакале… помнишь, он отпускал нам в долг товар?
- У него? Брось ты это! Скоро лето. Помнишь, как в прошлом году?… Эх!
- Обедали вместе у моря…
- Гоняли в футбол, купались…
- Ходили в кино…
Кости уже хотел ответить согласием. Конечно, он уйдет из лавки. Да и работает-то он там всего третий день… Но в этот момент в комнату вошла мать, услышавшая их разговор.
Ей, конечно, было жаль мальчика, ни за что просидевшего так долго в тюрьме. И все же она не хотела, чтобы он опять был вместе с ее сыном. Рядом с Кости Джевдет казался взрослым. Мало ли чего он мог набраться в тюрьме? Вдруг сын попадет под его влияние?
Она подошла к ним.
- Торговал бы, как и раньше, с лотка, сынок, - мягко сказала она Джевдету. - А Кости пусть остается в лавке. Ты тоже мог бы работать там, но…
Радостные огоньки в глазах Джевдета сразу померкли. Он догадался, чего добивается мать Кости, и ему стало не по себе. Значит, так? Для него уже не существовало ни Кости, ни его матери, ни сестры. Конечно, они уже считают его "испорченным".
Мать Кости приводила какие-то доводы в подкрепление своих слов, но он уже не слушал.
- Мой лоток дел?
- Конечно, сынок, - ответила она. - Целехонек, я его убрала. Обожди-ка, сейчас найду!
Она принесла лоток. Он и в самом деле был в полном порядке - как в тот злосчастный день, когда Джевдет носил его в последний раз.
- Не подумай чего-либо плохого, сынок. Кости надо, наконец, по-настоящему пристроиться… Я ведь люблю тебя как родного сына.
- Спасибо.
- Вот и ты бы занялся каким-нибудь делом. Что толку болтаться с лотком по городу?
- Каким делом?
- Ну, поступил бы, к примеру, на фабрику, где работает Хасан!
- Нет. Я сейчас поторгую на улице. Может быть, потом.
- Посмотри на Кости. Теперь он за два дня зарабатывает столько же, сколько раньше не зарабатывал и за неделю. Хозяин его очень хороший человек. Обещал скоро прибавить жалованье.
Джевдет испытывал какое-то мучительное чувство - каждое слово матери Кости кололо, унижало его. Он думал только о том, как побыстрее уйти. Пыхтя носом, весь красный, неловко поднялся.
- Ты куда? - забеспокоилась мать Кости.
- Я пойду.
- Куда же?
- Сходим в квартал с Джеврие, ненадолго.
- Вечером придешь?
- Ага!..
- Ты обиделся? - озабоченно спросил Кости.
- Я?
- Так ты ночуешь у нас? К вечеру я тебя жду обязательно!
- Ладно, приду. Только вот не знаю, может, соседи в квартале…
- Тогда придешь завтра. Договорились?..
Джевдет не ответил. Пожав Кости руку, он почти выбежал из дому.
Джеврие взяла его за руку.
- И у этих делать нечего, правда, Джевдет-аби?
Она словно задела его самое больное место.
- Нечего! - закричал он. - Ни у кого делать нечего! Я ни к кому не пойду, ни с кем не буду дружить!
- А со мной?
- Не знаю!
Он весь кипел. Понятно: Хасан дуется из-за адвоката. Хорошо же! Сам пусть прислуживает! Ну, а Кости…
Джеврие была довольна. Теперь все ясно: Джевдет-аби не останется у Кости. А где еще ему жить, как не у них с бабкой?
- Никто не может понять меня! - удрученно проговорил Джевдет.
- И я? - обиделась Джеврие.
Он смерил ее взглядом:
- И ты тоже.
- Почему же, Джевдет-аби?
Джевдет остановился, взглянул ей в глаза.
- Можешь умереть, если я скажу: умри?
- Могу! - ни секунды не колеблясь, ответила маленькая цыганка.
- А как же твоя бабка?
- Плевать на нее!
- Ты пошла бы со мной в ад?
- Конечно!
Глаза Джевдета сразу подобрели, он улыбнулся.
- Я еще в тюрьме знал, что так будет! Все против меня. Одна ты - нет. Молодец! Вот увидишь, ты станешь Прекрасной Нелли. А я - Храбрым Томсоном. На голове у меня будет ковбойская шляпа, за поясом - два длинноствольных пистолета. Я войду в трактир "Зеленая обезьяна"… Бам! И гоню разбойников с алыми платками на шее прямо к твоему дому. Ты стоишь на балконе и аплодируешь мне!
Джеврие захлопала в ладоши:
- Вот здорово! И я стану ханым-эфенди, правда?
- Конечно.
- А во что я буду одета?
- На тебе будет красивое платье из голубого шелка. Дорогое-дорогое! Такого никто не может купить здесь, в Турции! Ты помашешь мне рукой. А я отвечу тебе вот так - кивком головы!
- Ты никому не будешь улыбаться? Только мне?
- Никому.
- И никому не будешь кивать головой, кроме меня?
- Никому. У нас будет свой автомобиль. Куча денег… Приедем в Турцию… Ни полиция, ни кто другой не осмелится нас тронуть.
- А если осмелятся?
- Мы заставим их пожалеть об этом!
- Как?
- Тогда увидишь! Мы приедем с кучей денег. Щедро отблагодарим тех, кто нам помогал. Потом, знаешь, что я сделаю?
- Что?
- Бам! Разыщу нашего адвоката! Он меня, конечно, не узнает. Я прикажу ему: "Руки вверх!" Он испугается, начнет умолять: "Пощади!" Я наведу на него пистолеты: "Выкладывай денежки!" Он отдаст все - до последнего куруша.
- И не стыдно тебе, Джевдет-аби?
- Да я нарочно, глупая! Когда адвокат выложит деньги, я рассмеюсь: "Ты узнал меня?"…
Они вошли в парк у мечети Султанахмед. Сели на скамейку.
Джевдет рассказывал ей об Америке. Делился мечтами и планами, возникшими у него в долгие дни раздумий в тюрьме. Джеврие слушала, только слушала. Не двигалась, словно завороженная. Рука Джевдета вспотела в ее маленькой ладони. Они не замечали вокруг ничего, не видели даже голубей, спокойно расхаживавших у их ног. Вот они плывут в Америку по бескрайным голубым просторам океана. Капитан парохода - рыжебородый, с голубыми глазами и трубкой во рту. На горизонте возникают небоскребы… Нью-Йорк, статуя Свободы. Океанский лайнер бросает якорь неподалеку от статуи. Держась за руки, они спускаются по трапу на берег. Восхищенные, гуляют они по улицам, стиснутым высоченными небоскребами, и вдруг слышат жалобный детский плач. Они спасают от кулаков уличных бродяг заблудившегося мальчугана и отводят его домой. Мальчик рассказывает отцу-миллионеру, как его спасли. Обезумевший от радости "мистер" обнимает их, целует. А потом, узнав, что они турки…
- Но ведь я не турчанка, Джевдет-аби! - вздохнула Джеврие.
- Почему же?
- Не знаю. Я цыганка.
- И не хочешь стать турчанкой?
- Хочу… Но все зовут меня поганой цыганкой. А разве цыгане плохие люди?
- Что ты! Всякие есть цыгане. Плохие и хорошие. И турки тоже.
- Я хочу стать турчанкой!
- Да? Хорошо. Смотри… Раз, два, три! Вот ты и турчанка!
- А если все люди на земле захотят стать турками, то смогут?
- Смогут, но разве турки не такие же, как и другие?
- Ну, а что будет потом, Джевдет-аби?
- Потом… Отец мальчика пошлет телеграмму президенту Ататюрку, так ведь?
- Пошлет, конечно. Ну, а если мы не встретим такого мальчика?
- Что ты говоришь] В Америке много таких людей!
Они поднялись. Медленно вышли из парка. Повисли на трамвае и доехали до памятника Фатиху. Вечерело. Когда они спускались по переулкам к своему кварталу, было уже совсем темно. Они остановились у "Перили Конака". Джевдет долго смотрел на мрачное здание. Потом подошел ближе: розовая стена была чистой. Он вдруг ясно представил себе рисунок - голову в овальных очках и надпись: "Рогоносец". В памяти чередой замелькали воспоминания: вот он дерется с Эролом, вот подбегает отец, набрасывается на него, таскает за волосы, бьет… Взбешенный зубной врач - отец Эрола… Он что-то кричит, размахивает руками… Вот он в полицейском участке, добрый комиссар полиции, потом… Отец выгоняет его из дому…
Глаза Джевдета наполнились слезами. Он сел на корточки у стены "Перили Конака", обхватил руками голову и заплакал. Перед ним возникло лицо отца в овальных очках. Ихсан-эфенди улыбался: "Ты часто грубил мне и не слушался. Сейчас меня уже нет в живых. Ну и как? Теперь ты спокоен? Вспоминаешь нас с матерью?"
Как и раньше, над почерневшей от времени черепичной крышей "Перили Конака" висел огромный диск луны. Ни Джевдет, ни Джеврие не замечали его. Джеврие опустилась на корточки рядом с Джевдетом и, так же как он, обхватила руками голову.
Они встали. Спустились от "Перили Конака" к бараку старой Пембе. Старуха рассердилась, увидев рядом с девочкой Джевдета, но промолчала и только зло посмотрела на "внучку". Джеврие догадалась, что мог означать этот взгляд. Ну и пусть злится! Все равно они скоро уедут в Америку!
Старуха пригласила Джевдета войти, а сама, отозвав в сторону девочку, шепнула:
- Ты зачем притащила его сюда, бесстыжая?
Джеврие обняла бабку и поцеловала в морщинистую щеку. Старая Пембе не поддалась на эту хитрость.