- Не наш ли беглый дьякон-печатник Иоанн Батуре страницы эти тиснуть пособляет? - царь нахмурил лоб и осмотрел присутствующих бояр.
- Сказывают, что так и есть... А еще он литвинам придумал новые пушки-мортиры. Многоствольные, что под Полоцком били!.. Надо было самого добить, собаку! - в разные голоса прозвучал ответ.
В конце августа 1579 года Полоцк перестал быть московским. Войско Батуры заняло Сокол и ближайшие к нему крепости, князь Константин Острожский дошел с верными ему полками по Северской земле к Стародубу, оршанский староста Кмита своевал Смоленщину, а Иван с непослушным бедным войском, лишенным в опальные годы талантливых воевод, не имел сил на сопротивление.
Царь сбежал. Сначала в Новгород, затем в Псков. И послал литовскому канцлеру Воловичу и воеводе Радзивиллу письма о том, что отказался от защиты Полоцка, дабы не лить попусту братскую кровь. "Верую, что в свой черед и вы сделаете все, дабы на наших христианских землях восстановился мир", - мягко намекал Иван. И лютел до эпилептического припадка, прослышав, что за взятие Полоцка римский папа выслал Батуре освещенные на Рождественской мессе меч и копье, и тот безродный король снова сел на коня и выступил на Великие Луки.
Иван вынужден был послать Батуре в Вильно мирную эпистолу, в которой назвал короля братом. За мир предлагалась вся Ливония; если необходимо, Иван соглашался даже отказаться от своего титула, поскольку, как завершалось письмо, он - государь не со вчерашнего дня, а Богом помазанный царь - выше державы.
Но Батура рассчитал Иваново ехидство - и затребовал от Московии вместе с Ливонией Новгород со Псковом и Смоленском. И, получив ответ с оскорблениями, направился в Полоцк - готовить новую кампанию. А чтобы не проиграть войны словесной, королевская канцелярия подготовила Ивану ответ на сорока печатных страницах, ставший известным во многих европейских дворах. "Напоминаем тебе, кто повсюду хвалится своим Божьим избранием и родством с римскими императорами, что мать твоя была дочерью простого литовского предателя, а предки твои слизывали молоко с хвостов татарских кобыл. Кровь же свою ты навечно испакостил в поганых оргиях... И кура спасает цыплят своих, а ты, орел двуглавый, боязливо прячешься!"
А что ему, загнанному в ловушку между западом и югом, было делать - с пустой казной да без единого союзника? Отправил все полки на защиту Пскова, а сам с несколькими сотнями верных опричников спрятался в пьянках и загулах. И вымаливал хоть временного перемирия. И скрежетал зубами, когда витебский воевода захватил его крепости под Смоленском и Луками - и приказывал лучше отдать всю область, а не противиться врагу.
И всеми своими жилами и венами чувствовал он, что нет человеку на земле худшей кары, как пережить взлет свой поднебесный, изведав крах сотворенного! Сосед-король, о существовании которого он, царь и властелин большого земного пространства, еще несколько лет назад и не догадывался, способен отобрать у него не только добытое, но и затеянное - Батура жаждет доказать, что путь из Константинополя в Москву шел через Киев и Полоцк, что третьим Римом, как и новым Константинополем, является его, а не Московское государство!
Ивана добивали снаружи и изнутри, и страшные предчувствия уже не покидали царскую голову. Он разослал по всем монастырям грамоты с просьбой молиться за свои грехи - и сам возжелал монашеского пострига.
Царь искривился и стал меньше ростом. Некогда широкая грудь его ссохлась и выявляла тяжелое дыхание мученика. Нос изогнулся и заострился, глаза втянулись под потемневшие скулы. Он уже не брил голову, и на уши опадали тонкие седовато-рыжие пряди, сливаясь со скомканной бородой. Тело его распухло и покрылось незаживающими язвами. Ноги не держали, и царя вынуждены были носить.
Подобная слабость случалась еще несколько лет тому, но лекарь Бомелий снимал ее какой-то белой золой. Теперь же он сам - зола, поскольку был обвинен в крамольных связях с Батурой и сожжен. Новые же врачи ничем помочь не могли. Да и не доверял им царь, ел и пил только с рук нового выдвиженца Бельского, проверенного опричниной. Этот курчавый и не по времени растолстевший боярин с нервной краснотой на щеках и пухло-влажными губами в последние месяцы был с царем неотлучно...
Перед сном Иван восхотел посетить сокровищницу. Он долго рассматривал ценные камни и подарки, рассказывал, кто и когда их подарил или прислал.
- Этот алмаз - самый большой в мире. Он укрощает гнев и помогает человеку совладать с собой. Но я не дотрагивался до него... Теперь только... - Царь покрутил камень перед огнем светильни и положил назад в шкатулку. - А вот этот скипетр из слонового бивня, называемый "Единорог", отжалел мне некогда император Максимилиан. Послы говорили, что он лечит от тяжелых болезней, даже мор отгоняет.
- Так, может, государь прикажет его в опочивальню перенести? - предложил Бельский, и в его выпученных, как у рака, глазах блеснула надежда.
- Поздно... - царь облизнул губы и тяжело вздохнул. - Призывают отцы к себе. Да и Отец небесный вопросы готовит... Помнишь? - он поднял длинную голову и прошептал: - "Разошлось тогда известие меж братьями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему: "Не умрет", а только: "Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока прииду, что тебе до того?"... Многое и другое сотворил Иисус, но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг". - Вдруг царь встрепенулся, насторожился и, срывая до хрипоты голос, закричал: - Где книга?! Где книга?! По которой я перед Макарием читал, которая в Адашеву смуту у меня под головой лежала!..
Бельский недоуменно моргал красными глазищами, а царь аж задыхался:
- Где, спрашиваю, книга?.. Евангелие от Иоанна... рукописное... из Византии мне привезенное... где?!.
Ему сделалось дурно, лихорадочно задрожали руки и голова, в глазах потемнело.
- Худо мне... Худо... Несите отсель... В другой раз досмотрим...
Назавтра, 18 марта 1584 года, царю стало лучше. Вся дворня, архивники и писчий приказ испуганно искали византийский манускрипт, а Иван первый раз за неделю поел и велел нагреть баню. Позвал сына Федора - и долго поучал, как подобает управлять державой и народом: с благодетелью, любовью и добротой, избегать войны с христианами, уменьшать налоги-тягло, освобождать из тюрем пленников и узников. Больной на голову Федор внимательно слушал и, удовлетворенно покачиваясь, улыбался.
После бани царь возлег около невысокого шахматного столика и начал расставлять фигуры: короля, королевну, пешки. Ослабевшая рука подняла коня - и сделалась неподвижной.
"И вот конь синий, и на нем всадник, имя которому смерть", - то ли прошептал, то ли подумал Иван, провалившись в черный квадрат шахматной доски...
8.
- Не знаю, как и сказать... - по закрытой линии звучал напряженно-испуганный голос главы Службы госбезопасности Бадакина. - Заяц... захватил поезд в метро. Состав почти под вашей администрацией, а у него - бомба...
- Витя, ты что - укололся?! - президент удивленно провел пальцем по губам.
- Никакое не укололся! Что делать-то?!
Раньше подобным тоном говорить с хозяином председатель госбезопасности даже и в мыслях не осмеливался, и это - как нашатырь - отрезвило Мороза.
- Так он же ноги лечил... И как тогда захватил поезд?.. Зачем?! - во рту стало сухо и горько.
- Захватил, говорю же. Он не один. По электронке письмо пришло... И в диспетчерскую по рации сообщили. У Зайца бомба в кейсе! Проверили - не блефует. У него на хате нашли все причиндалы! Тротил, все такое... И несколько "эргэдэшек"... Мои пробили по номерам - начинка из Горно-Косовской автономии. Вероятно, помощники у него оттуда же...
- А чего он хочет? - Мороз переставал понимать действительность.
- С вами поговорить... Обменяю всех заложников, трындит, на президента.
- Он что, белены объелся?!
- Да кто б его знал…
Растянулась длинно-тревожная пауза.
- Свяжите меня с ним, - наконец очнулся президент, переждал горькие протяжные гудки в трубке и услышал Зайца:
- Слушаю.
- Николай Семенович, здрасьте! Это, я понимаю, шутка? - он даже через силу попробовал улыбнуться.
- А... Иван... Здоров будь, - тихо прошептала трубка. - Знаешь, я сожалею, что не научил тебя когда-то, что жизнь - не шутка. Она - вещь серьезная. Ну и рад я, конечно, что с тобой поговорить могу. Великим ты стал, занятым... Что тебе со мной время-то терять... Дороговато, правда, за такую связь платить - все запасы отдал, квартиру и дом над рекой заложил, чтобы бомбочку прикупить...
- И…
- До этого "и" были у нас с тобой, Ваня, еще и "а", и "бэ", и "вэ"… Помнишь, как я рассказывал о тезке твоем - царе Иване Грозном, о Евангелии от Иоанна и царстве слова?
- Ну… - заморгал президент. - Как там?.. Вначале было слово… Так?
- Нет! Не так. Не было слово, а - есть. Вначале было, есть и будет слово! И будет - даже когда и нас позабудут. Вот чего ты так и не понял…
Мороз недовольно чмокнул и скривился:
- Ну и чего ты хочешь?
- Хм... Тебе же, наверное, доложили уже. Давай!.. - Заяц прислонил к мобильнику ладонь и, чуть не сбросив пальцем очки, зашептал еще тише, чтобы в вагоне не было слышно: - Дава-а-ай... Это же проще, чем в той твоей плаценте: раз - и ждать не надо! Бах - и ты сразу в вечности, как спаситель людей, - голос стал распевным, с заметным волнением. - Понимаешь, это как в "Тарасе Бульбе": я тебя породил - я и... А мне же все равно терять нечего - два-три месяца доктора отмерили... Когда-то ж ляпнул, помнишь: "И пусть отсохнут мои ноги, если ты не станешь президентом…" Вот и сбылось сказанное... Ноги диабет съел, а ты - ты так и не стал настоящим президентом…
Мороз взорвался:
- Так ты что - всю эту байду устроил, чтобы мне лекцию прочитать?!
- Нет, Ваня, нет... - голос Зайца сделался спокойным. - Чтобы сказать то, что сказал. И засвидетельствовать перед народом, что ты, его правитель, побоишься спуститься, дабы сограждан от старого маньяка спасти.
Наступило терпкое молчание, оборвавшееся задумчивым:
- Ну все... Не могу больше говорить. Начинают люди оглядываться...
- Что б это было, если бы руководитель страны слушал каждого маразматика… Взрывай! Давай! Тарас Бульба выискался...
- И я тебя, Ваня, люблю. Прощай! - в трубке застреляли короткие гудки.
А затем Заяц поправил очки, пригладил совиную бровь, словно ненароком прислонился коляской к стенке и постучал в дверь. В кабине это услышал усач и потянулся к микрофону.
- Товарищи пассажиры! - захрипели его голосом вагонные динамики. - Сбой в электроснабжении линии устранен. Сейчас мы продолжим движение. Только на несколько секунд отключится освещение... Осторожно, следующая станция "Ноябрьская".
- Ну вот, наконец-то! А то я чуть на встречу не опоздала... - радостно проговорила брюнетка в коротком черном платье со стразами. Та, с ямочками на щеках.
- Наверно, на свидание? - улыбнулся ей в ответ Заяц. - Успеете, обязательно! А похожие задержки, - он сказал это нарочно громко, - и в лондонском метро случаются.
- Давай зеленую, мы едем! - хрипло сообщил в диспетчерскую усач, уволенный после подзабытой уже забастовки метрополитеновцев железнодорожник-краснодипломник, а ныне - ночной грузчик, оторвал приклеенные усы, снял затемненные очки, семафорный фиолетовый пиджак, выбросив все в форточку. Щелкнул рубильником - и в составе стало темно. Приставил к носу сонного машиниста нашатырь и незаметно выбрался из кабины в вагон, где спрятал в карманы штанов перчатки.
- Это диспетчерская! Какую зеленую? Кто говорит?! - закричала в кабине рация.
Машинист очнулся, недоуменно заморгал вокруг, схватил микрофон:
- Алло! - во рту сушило, и он проглотил терпкий комок. - Алло! Диспетчерская, что случилось? Это Марченко с "Восьмерки". Я тут, кажется, отключился. Кто-то с проверкой пришел... И дальше ничего не помню...
Жизнь - не мед, и люди - не пчелы. Однако многоэтажные универмаги и кофейни около закрытых станций метро напоминали растревоженные ульи. Растревоженные собравшимися над городом дождевыми тучами, дизельным дымом переполненных автобусов, а еще - пугающей неизвестностью.
- Чего это метро не работает? Снова забастовка? - интересовались горожане.
- Нет... Говорят, там террорист с бомбой. Видите, сколько милиции и солдат нагнали.
А в это время к пустому перрону неспешно подъехал запоздалый поезд. Раскрылись двери, начали выходить удивленные пассажиры; около турникетов каждого почему-то начинали обыскивать вооруженные люди в бронежилетах и черных масках.
- У Зайца кейс пустым оказался! - по рации надрывно сообщал президенту председатель Службы госбезопасности. - А мои же у него на кухне тротил нашли... и три "эргэдэшки" из бывшего косовского гарнизона… А тут - только ноутбук да книга в кейсе! Профессор...
- Какая книга?! - Мороз сам не узнал своего голоса.
- Старая какая-то, толстая... Сейчас... Библия, мля! Пастор хренов...
Под языком у президента сильно запершило. Что-то хотел сказать, но глубоко вздохнул и промолчал.
Словно в забытьи он уехал в Ворониху. До вечера просидел в бане. Влил в себя литр коньяка - и не смог забыться.
"На черта ему сдалась та Библия?.. Чего они уже полтысячи лет с ней носятся?.." - лихорадило воспаленный мозг.
А когда наконец отключился - увидел громадную аудиторию.
Перед ним - шеренги одинаково одетых молчаливых манекенов. Слушают, а он не может найти слов, зло и бессмысленно кусает губы, переступает с ноги на ногу. Молчит…
И видит средь пластмассовой толпы Екатерину.
Ее затаенно-презрительное лицо.
И ее недоступную красоту.
2009–2010
Мінск – Бар (Чарнагорыя) – Стамбул (Канстанцінопаль) – Мінск
Примечания
1
Благословите! (греч.)
2
Господь благословит. (греч.)
3
По старинной традиции сутки в Константинополе делились на восемь варт. Воинов на городских стенах сменяли через три часа - одну варту.
4
Ивана IV прозвали на самом деле не Грозным, а Ужасным. Англоязычные летописи живописуют его под прозвищем Terrible. В Грозного же Ивана IV перекрестили во время имперского становления России - чтобы смягчить образ "собирателя земель русских".
5
Это, как и большинство приведенных в тексте имен прошлых времен, реальное и засвидетельствованное архивными материалами. Совпадение некоторых с именами персонажей современности - на совести истории.
6
Короновать христианского правителя на царство в то время имели право только два патриарха: Римский и Константинопольский. В Москве свой патриарх появится только в 1598-м году. Через 14 лет после смерти Ивана Ужасного.
7
Подобная болезнь, когда у человека проблемы с восприятием и пониманием написанного или напечатанного текста, называется дислексией.
8
Первое письменное упоминание этой фразы дошло до нас в тексте Евсевия Кесарийского "Про жизнь Константина", написанного на греческом языке: "ἐν τούτῳ νίκα" (Этим победишь/Этим побеждай). Ее латинский вариант - "In hoc signovinces" (Под этим знаком победишь) - стал крылатым выражением и девизом, часто использовавшимся в западной культуре. Со временем стала широко известной христограмма "IHS", которая одновременно была сокращением латинизированно-греческой формы имени Иисус - IHSOVS (Ιησούς) и аббревиатурой первых трех слов латинского перевода фразы "IN HOC SIGNO".
9
Во второй половине XV - начале XVI столетия во время правления династии Черноевичей древнее название государства Зета начало меняться на Черную Гору - Черногорию.
10
Именно так позднее будет подписываться в напечатанных им книгах Ян Федорович, литвин-беларус, которого на российский лад "перекрестят" в Ивана Федорова.
11
В то время дорог между Московией и городами Великого Княжества Литовского Русского и Жамойтского не существовало. Деревни встречались редко и путешествовать было сложно. Единственная дорога на западной границе Московии соединяла Псков и Ригу.
12
Он - сын Катерины и Юхана Сигизмунд Третий - через три года после смерти Ивана Ужасного станет литовским князем и королем Речи Посполитой, а позже - королем Швеции.
13
Людвисарня - пушечная мастерская. В ХVI столетии самыми известными в Великом Княжестве были в Вильне, Несвиже и Новогородке.
14
На самом деле антимосковский поход был подготовлен собственными силами и средствами. Сейм объединенного государства утвердил двухлетний "военный" налог, который шел на вооружение. Войска же активно пополнялись крестьянами-добровольцами, которых за службу освобождали от всех повинностей.
15
Это последние строки Евангелия от Иоанна.