- И мое тоже, сэр, - отвечал Роули.
- Да, и твое тоже, - согласился я. - И ты будешь плясать на моей свадьбе. - С этими словами я кинул в него пачкой кредиток, и только успел высыпать ему на голову горсть золотых, как дверь распахнулась и на пороге встал мистер Роумен.
Глава XVIII
Мистер Роумен разносит меня в пух и прах
Застигнутый врасплох за таким занятием, я почувствовал себя последним дураком, неловко поднялся и поспешил приветствовать гостя. Он не отказался пожать мне руку, но сделал это с такой сдержанностью и холодностью, что я растерялся, и лицо его при этом выражало крайнюю озабоченность и суровость.
- Итак, сэр, вы здесь? - сказал он голосом, не предвещавшим ничего хорошего. - И ты здесь, Джордж? Можешь идти, у меня дело к твоему господину.
Он выпроводил Роули и запер за ним дверь. Потом опустился в кресло у камина и посмотрел на меня взглядом строгим и непреклонным.
- Право, не знаю, как начать, - заговорил он. - Вы завели нас в такой редкостный лабиринт грубейших промахов и препон, что я решительно не знаю, с чего начать. Пожалуй, лучше всего, если вы сперва прочитаете вот это сообщение.
И он протянул мне газету.
Заметка оказалась совсем краткой. Она извещала о том, что схвачен один из военнопленных, совершивших недавно побег из Эдинбургской крепости: имя его - Клозель. Далее говорилось, что он рассказал подробности случившегося недавно в крепости гнусного убийства и открыл имя убийцы:
"Это рядовой солдат Шандивер, он также бежал из крепости и, по всей вероятности, разделил судьбу своих товарищей. Несмотря на тщательные поиски вдоль залива Форт и по Восточному побережью, до сих пор не удалось обнаружить никаких следов шлюпа, который эти лиходеи захватили в Грейнджмуте, и теперь можно сказать почти с полной уверенностью, что они покоятся на дне морском".
При чтении этой заметки сердце у меня упало. Мигом рушились мои воздушные замки, и сам я, минуту назад всего лишь беглый военнопленный, обратился в преследуемого властями убийцу, которого ждет виселица; теперь нечего было и мечтать о возлюбленной, которая еще несколько мгновений назад казалась мне столь близкой и достижимой. Но отчаяние, охватившее было меня, длилось недолго. Я понял, что товарищам моим все же удалось осуществить их почти фантастический план и что считается, будто я был вместе с ними и погиб при кораблекрушении - по общему мнению, именно так и окончилось их дерзкое предприятие. Ежели полагают, что я покоюсь на дне Северного моря, я могу не опасаться, что ко мне станут особенно приглядываться на улицах Эдинбурга. Им нужен был Шандивер, а что у него общего с Сент-Ивом? Конечно, повстречайся я с майором Шевениксом, он безусловно меня узнает - на этот счет не могло быть никаких сомнений: он так часто меня видел, его интерес ко мне под конец так разгорелся, что его не обмануть никакими хитростями и маскарадами. Ну что ж, даже если и так, ему придется выбирать между объяснениями, которые я дал ему одному, и показаниями Клозеля. Он знает Клозеля, знает меня и, конечно же, решит в пользу человека чести. К тому же перед моим мысленным взором так ослепительно засиял образ Флоры, что я позабыл обо всех прочих соображениях; кровь во мне закипела, и я поклялся, что увижу и завоюю ее, хотя бы и ценою собственной жизни.
- Да, это неприятно, - сказал я, возвращая газету мистеру Роумену.
- Вы полагаете это всего лишь неприятным? - спросил он.
- Если угодно, весьма досадным, - отвечал я.
- И это правда? - спросил он.
- Что ж, в известном смысле правда, - отвечал я. - Но, быть может, дело станет вам яснее, если я изложу все обстоятельства?
- Разумеется, - согласился он.
Я поведал ему все, что мне казалось необходимым, о нашей ссоре, дуэли и смерти Гогла и о том, что представляет собою Клозель. Мистер Роумен слушал мрачно и безмолвно, что отнюдь меня не радовало, и ничем не выдавал своих чувств, только при описании поединка на ножницах его багровый румянец заметно слинял.
- Надеюсь, я могу вам верить? - сказал он, когда я закончил свою повесть.
- В противном случае беседа наша окончена, - отвечал я.
- Неужто вы не в состоянии понять, что мы обсуждаем сейчас дела величайшей важности? Неужто вы не в состоянии понять, что я обременен тяжким грузом ответственности за вашу судьбу и что сейчас не время разыгрывать забияку, да еще перед кем - перед вашим же поверенным! Бывают минуты, от которых зависит вся дальнейшая жизнь, мистер Энн, - продолжал он сурово. - Вы совершили тяжкое уголовное преступление, оно носит поистине зверский характер и осложнено на редкость неприятными обстоятельствами: налицо этот Клозель, который (судя по вашему же отзыву) относится к вам с крайней враждебностью и способен под присягой утверждать, что черное есть белое; все прочие свидетели рассеяны по свету или утонули в море; прибавьте к этому естественное предубеждение против француза, да еще в придачу беглого военнопленного; все это в совокупности ставит перед вашим поверенным чрезвычайно трудную задачу, и ваше неисправимое легкомыслие и безрассудство нисколько ее не облегчают.
- Виноват, как вы сказали?!
- О, я весьма тщательно выбирал выражения, - отвечал он. - За каким занятием я застал вас, сэр, когда пришел объявить о сей катастрофе? Вы, точно неразумное дитя, сидели на ковре и играли со своим слугой, не так ли? И весь пол был усыпан золотом и кредитными билетами. Хороша картинка, нечего сказать! Ваше счастье, что вошел я. А ведь с таким же успехом вместо меня мог войти кто угодно - хотя бы, скажем, ваш кузен.
- Мне нечего вам возразить, сэр, - признался я. - Я пренебрег всеми предосторожностями, и вы вправе негодовать. À propos, мистер Роумен, как вы-то сами оказались в этом доме и давно ли вы здесь? - прибавил я, задним числом удивившись, что не слышал, как он подъехал.
- Я приехал в карете, запряженной парой лошадей, - отвечал он, - Любой мог бы меня услышать. Но вы, я полагаю, не прислушивались? Вы были веселы и беззаботны, несмотря на то, что находитесь в доме своего заклятого врага и к тому же вам грозит смертная казнь! Я здесь уже достаточно давно и успел уладить ваши дела. Да-да, я сделал это, бог мне судья, сделал, даже не спросив объяснений по поводу сей заметки. Завещание подготовлено было раньше, теперь оно подписано, и ваш дядя ничего не знает о вашем последнем художестве. Вы спросите, почему? Да потому, что я не желал тревожить его на смертном одре; могло оказаться, что обвинение ложное, а кроме того, по мне уж лучше убийца, нежели шпион.
Да, спору нет, поверенный был на моей стороне, однако столь же бесспорно, что дурное расположение духа и тревога за исход всего предприятия побуждали его выражаться весьма неделикатно.
- Быть может, вам покажется, что я излишне чувствителен, - заговорил я, - но вы употребили одно слово...
- Я употребляю слова, которые точно определяют суть дела, сэр! - воскликнул он, хлопнув ладонью по газете. - Вот тут все написано черным по белому. И напрасно вы так спокойны: суда ведь еще не было и вас еще не оправдали. Это - скверное дело, оно дурно пахнет. Сейчас все это весьма некстати. Я отдал бы на отсечение собственную руку... вернее сказать, я выложил бы сотню фунтов, лишь бы не иметь к этому никакого касательства. Но при том, как все сложилось, нам надо действовать немедля. Выбора нет. Вам следует немедля покинуть Англию и отправиться во Францию, или в Голландию, или хоть на Мадагаскар.
- Я хотел бы сказать два слова.
- Ни единого звука, - возразил он. - Тут не о чем спорить. Все ясно как божий день. Вы умудрились поставить себя в такое чудовищное положение, что следует надеяться единственно на отсрочку разбирательства. Возможно, придет время, когда дело примет другой оборот. Но не сейчас, сейчас вам грозит виселица.
- Вы сильно заблуждаетесь, мистер Роумен, - сказал я. - Я вовсе не стремлюсь на скамью подсудимых. Напротив того, я не менее вас желаю отложить свое первое там появление. С другой стороны, я вовсе не намерен покинуть Англию: она чрезвычайно пришлась мне по вкусу. Я малый не промах, у меня хорошо подвешен язык, вполне приличный выговор, и благодаря дядюшкиному великодушию карманы полны денег. При столь удачном стечении обстоятельств странно было бы, ежели бы мистер Сент-Ив не обрел где-нибудь тихого пристанища, покуда власти тешат себя поисками Шандивера. Вы забываете, ничто не связует эти две личности.
- А вы забываете о своем кузене, - возразил Роумен. - Вот вам и связующее звено. Вот вам и ключ к загадке. Он-то знает, что Шандивер - это вы. - Роумен приставил ладонь к уху, словно прислушиваясь, и тут же воскликнул: - Пари держу, вот и он сам!
Со стороны подъездной аллеи донесся своеобразный звук - словно портной кинул штуку материи на стол и отрывает от нее кусок: то мчалась к дому карета четвериком. Слегка раздвинув шторы, мы увидели на пологом склоне холма огни фонарей, с каждым мгновением они становились все ярче.
- Да-а, - молвил Роумен, протирая стекло, чтобы лучше видеть. - Да-а, так гнать лошадей может только он, больше некому! Сыплет деньгами, дурак набитый! Швыряет золото каждому встречному и поперечному, лишь бы поскорей поспеть, а куда? В долговую яму, вот куда, а то и похуже - в уголовную тюрьму!
- Так вот он каков?! - спросил я, вглядываясь в фонари кареты, словно они могли открыть мне, что за человек мой кузен.
- Он таков, что иметь с ним дело опасно, - отвечал поверенный. - Для вас эти огни - грозный знак, будьте начеку. Да, вот заговорил о нем - и призадумался: какое почтение и трепет внушал он прежде, как был представителен! И как близка минута, когда он будет повержен во прах! Здесь никто его не любит, скорее, мы даже ненавидим его, и, однако, у меня такое чувство... вряд ли в мои лета это можно назвать состраданием... вернее сказать, не хочется погубить нечто столь огромное и живописное, словно бы это даже не человек, а огромная фарфоровая ваза или огромная картина, которой нет цены. Ага, вот этого я и ожидал! - прибавил Роумен, когда замерцали огни второй кареты. - Теперь уже нет никаких сомнений. Первая карета была подпись, вторая - росчерк. Две кареты, во второй следует багаж - он всегда велик числом и увесист - и один из лакеев: без лакея виконт не может шагу ступить.
- Вы все повторяете "огромный", - заметил я, - но вряд ли он такого уж крупного сложения.
- Нет, - отвечал поверенный, - он примерно вашего роста, я так и сказал портным и, как вижу, не ошибся. И, однако, он всюду и везде главенствует, у него во всем особенный размах, и своими каретами, скаковыми лошадьми, игрой в кости и уж не знаю, чем еще, он всю жизнь создает вокруг себя такой шум, что поневоле проникаешься к нему почтением. Мне кажется, когда комедия окончится и его запрут во Флитской тюрьме и больше некому будет поднимать в мире шум, кроме как Буонапарте, лорду Веллингтону да атаману Платову, - в подлунном мире станет куда тише и спокойнее. Но это к делу не относится, - прибавил Роумен с усилием и отворотился от окна. - Теперь мы под огнем, мистер Энн, как говорит ваш брат военный, и нам давно пора готовиться к бою. Виконт не должен вас видеть: это было бы губительно. Пока ему известно только, что вы на него похожи, - этого тоже сверхдостаточно. Если возможно, было бы очень хорошо, чтобы он не знал, что вы здесь, в доме.
- Уверяю вас, это совершенно невозможно, - сказал я. - Кое-кто из слуг явно держит его сторону, пожалуй, даже состоит у него на жалованье, к примеру, Доусон.
- Я тоже так думаю! - воскликнул Роумен. - И к тому же, - прибавил он в ту самую минуту, как лошадей первой кареты круто осадили перед портиком, - слишком поздно. Вот и он.
Мы стояли и тревожно прислушивались к разнообразным звукам, что возникли в безмолвном дотоле доме: хлопали, отворяясь и затворяясь, двери, совсем близко и в отдалении слышались торопливые шаги. Было очевидно, что для всех домочадцев приезд моего кузена - поистине событие, едва ли не торжество. И вдруг среди этой отдаленной и невнятной суматохи раздались быстрые, легкие шаги. Они приближались, становились все отчетливей - вот они уже на лестнице, в коридоре, вот затихли у моей двери, и тут же раздался негромкий, торопливый стук.
- Мистер Энн, мистер Энн! Впустите меня, сэр! - услышал я голос Роули.
Мы впустили его и мигом снова заперли дверь.
- Это он самый, сэр, - запыхавшись, вымолвил Роули. - Прикатил.
- То есть виконт? - переспросил я. - Мы так и полагали. Еще что, Роули? Выкладывай! У тебя еще какие-то новости, по лицу вижу!
- Верно, мистер Энн, - сказал мой слуга. - Мистер Роумен, сэр, ведь вы ему друг, правда?
- Да, Джордж, я ему друг, - отвечал Роумен и. к величайшему моему удивлению, положил руку мне на плечо.
- Так вот, стало быть, - сказал Роули, - мистер Поуль пристал ко мне с ножом к горлу! Чтоб я заделался доносчиком! Я знаю, он с самого начала метил меня к этому делу приспособить! С самого начала видать было, чего ему надо... все ходит вокруг да около, говорит все обиняками да намеками! А нынче ввечеру взял да напрямик и выложил! Чтоб я ему вперед говорил все, что вы собираетесь делать; и вон что дал, чтоб я не думал, будто задаром стараюсь. - И Роули показал нам монету в полгинеи. - Ну, я, понятно, взял! Почернеть мне и посинеть! - закончил он словами той шуточной клятвы и искоса глянул на меня.
Он совсем забылся и сам уже это почувствовал. Выражение его глаз мгновенно изменилось: из многозначительного стало умоляющим, то был уже не сообщник, а провинившийся, и с этой минуты перед нами предстал образцовый, отлично вымуштрованный слуга.
- Почернеть и посинеть?! - повторил стряпчий. - Он что, бредит?
- Нет, - возразил я, - просто он мне кое о чем напоминает.
- Что ж, надеюсь, на него можно положиться, - сказал Роумен. - Так, значит, ты тоже друг мистеру Энну? - спросил он юнца.
- С вашего позволения, сэр, - отвечал Роули.
- Это несколько неожиданно, - заметил Роумен, - но, мне кажется, ему можно верить. Я полагаю, он малый честный. Его родители - честные люди. Ну-с, Джордж Роули, можешь воспользоваться случаем и, не мешкая, отработать эту монету: поди скажи мистеру Поулю, что твой господин пробудет здесь самое малое до завтрашнего полудня, а то и дольше. Скажи, что у него здесь еще миллион дел, а еще того более - дел, которые нельзя должным образом оформить, иначе как у меня в конторе на Хай Холборн-стрит. Вот что... Давайте-ка с этого и начнем, - продолжал он, отпирая дверь. - Разыщи... мистера Поуля и все ему передай. И единым духом назад, я хочу поскорей расхлебать эту кашу.
Едва Роули вышел, адвокат взял понюшку табаку и взглянул на меня чуть подобревшим взглядом.
- Ваше счастье, сэр, что лицо ваше говорит само за себя, оно лучше любого рекомендательного письма. Возьмите хоть меня: я старый воробей, меня на мякине не проведешь, и я берусь за ваше весьма беспокойное дело; или возьмите этого деревенского паренька: у него достало ума не отказаться от подкупа и достало преданности прийти и рассказать вам об этом. И всему причиной, я думаю, ваша наружность. Хотел бы я знать, какое впечатление она произведет на присяжных!
- И как она понравится палачу, сэр? - спросил я.
- Absit omen, - благочестиво произнес мистер Роумен.
И тут я услышал звук, от которого у меня душа ушла в пятки: кто-то осторожно нажимал на ручку двери - проверял, заперто ли. А мы до этого не слышали никаких шагов. С тех пор, как ушел Роули, в нашем крыле дома стояла полнейшая тишина. И у нас были все основания полагать, что, кроме нас, здесь никого нет, и тем самым, кто бы ни стоял сейчас под дверью, он пришел тайком, а стало быть, намерения у него недобрые.
- Кто там? - крикнул Роумен.
- Прошу прощения, это я, сэр, - послышался вкрадчивый голос Доусона. - Я от виконта, сэр. Он бы весьма желал переговорить с вами по делу.
- Передайте ему, Доусон, что я скоро приду, - сказал поверенный. - Сейчас я занят.
- Благодарю вас, сэр! - был ответ.
И мы услышали, как его шаги медленно удаляются по коридору.
- Да, - сказал мистер Роумен, понизив голос и сохраняя напряженную позу человека, который весь обратился в слух, - там и еще кто-то идет. Уж я не ошибусь!
- А ведь вы правы! - сказал я. - И вот что неприятно: мне кажется, второй остался где-то поблизости. Во всяком случае, по лестнице спускался только один.
- Гм... мы окружены? - спросил поверенный.
- Осада en règle! - воскликнул я.
- Отойдемте подальше от двери, - предложил Роумен, - и обсудим положение, черт его дери. Безусловно, Ален сейчас подходил к двери. Он надеялся войти, словно бы случайно, и посмотреть, что вы за птица. Ему это не удалось, и теперь важно понять: остался ли он сам на часах у дверей или оставил Доусона?
- Вне всякого сомнения, он остался сам. Но с какой целью? Не собирается же он торчать под дверью всю ночь!
- Если бы только можно было ни на что не обращать внимания, - вздохнул мистер Роумен. - Но тут-то и сказывается уязвимость вашей позиции, будь она неладна. Мы ничего не можем предпринять в открытую. Я должен переправить вас из этой комнаты и из этого дома тайком, точно контрабандный товар; а как за это взяться, ежели к вашей двери приставлен часовой?
- Волнением делу не поможешь, - сказал я.
- Ни в коей мере, - нехотя согласился он. - И подумать только, не забавно ли, что в ту самую минуту, когда ваш кузен явился, чтобы увидать, с кем он имеет дело, я как раз говорил о вашей наружности? Если помните, я говорил, что ваше лицо нисколько не хуже рекомендательного письма. Хотел бы я знать, окажет ли оно на мсье Алена то же действие, что и на всех нас... хотел бы я знать, какое впечатление вы произведете на него?
Мистер Роумен сидел в кресле у камина спиной к окнам, я же, опустившись на колени, машинально подбирал рассыпанные по ковру ассигнации, как вдруг в нашу беседу вторгся медоточивый голос:
- Самое наилучшее, мистер Роумен. Он просит включить его в тот круг поклонников, который, судя по вашим словам, уже существует.
