- А за хлопоты - с него! - крикнул Робби, удаляясь, и помахал нам рукою.
Едва мы остались одни, майор с обычной своей невозмутимостью поглядел на меня в упор.
- Да, - сказал он, - смелости вам не занимать.
- Смелость моя столь же неоспорима, как ваша честь, сэр, - отвечал я с поклоном.
- Могу ли поинтересоваться: вы ожидали застать меня здесь? - осведомился он.
- Во всяком случае, как вы сами видели, я просил меня вам представить, - отвечал я.
- И не побоялись? - спросил Шевеникс.
- Я был совершенно спокоен. Я знал, что предо мною джентльмен. Это могло бы послужить вам даже эпитафией.
- Но вас ищут и другие, - возразил он, - и эти другие нимало не заботятся о чести. Разве вы не знаете, дорогой сэр? Полицейские прямо с ног сбились, разыскивая вас.
- Весьма невежливо с их стороны, - заметил я.
- Видели вы уже мисс Гилкрист? - спросил майор, явно желая переменить разговор.
- Ту, чьей благосклонности, как я понимаю, мы равно добиваемся? - в свой черед, спросил я. - Да, я ее видел.
- А я как раз искал ее, когда мы с вами встретились, - сказал Шевеникс.
Я уже с трудом сдерживал гнев; думаю, он испытывал то же. Мы смерили друг друга взглядом.
- Забавное положение, - заметил майор.
- Вы правы, - отвечал я. - Но позвольте сказать вам прямо: ваши усилия будут напрасны, и предупредить вас об этом мой долг, ибо вы были добры к узнику Шандиверу.
- Вы хотите сказать, что сердце молодой леди уже занято и судьба оказалась благосклоннее к вам? - заметил Шевеникс с усмешкой. - Весьма признателен. Но откровенность за откровенность: выслушайте же и вы меня. Честно ли это, деликатно ли, достойно ли порядочного человека - компрометировать молодую девушку вниманием, которое, как вы и сами прекрасно понимаете, ни к чему хорошему привести не может?
Я молчал: я просто не находил слов.
- Прошу прощения, но я вас покидаю, - продолжал Шевеникс. - Надо полагать, разговор наш бесплоден, а меня ждет беседа более приятная.
- Да, - сказал я. - Вы правы, говорить нам с вами не о чем. Вы бессильны, связаны по рукам и ногам путами чести. Вы знаете, что меня обвиняют ложно, да если бы и не знали, вы мой соперник, и потому у вас только два выхода: либо молчать, либо совершить подлость.
- Этого я бы не сказал, - возразил майор, побледнев. - Мое терпение может лопнуть. - И он направился туда, где среди унылых желторотых юнцов сидела Флора, мне же оставалось лишь последовать за ним да по пути немилосердно корить себя за недостаток самообладания.
Замечали ли вы когда-нибудь, как тушуются молодые люди, еще не достигшие двадцати лет, при одном появлении мужчин постарше - лет двадцати пяти и более? Едва подошли мы с майором, как желторотые юнцы бежали с поля брани, даже не подумав сопротивляться; правда, иные еще помешкали неподалеку с видом глупейшим и беспомощным, но затем скрылись и они, и перед Флорой остались только мы двое. В этом углу залы от дверей слегка тянуло сквозняком, и Флора накинула пелерину на обнаженные плечи и руки; обшитый темным мехом край пелерины оттенил ее дивную кожу, и она как бы засияла в лучах света, а лицо от волнения вспыхнуло румянцем... Поистине Флора была ослепительна! Какую-то долю секунды она переводила взор с одного поклонника на другого и словно колебалась. А затем обратилась к моему сопернику.
- Вы, разумеется, приедете на бал в Благородное собрание, майор Шевеникс? - спросила она.
- Боюсь, что нет; в этот вечер я, вероятно, буду занят, - отвечал Шевеникс. - Долг превыше всего, превыше даже удовольствия танцевать с вами, мисс Флора.
Несколько времени мы беседовали о каких-то безобидных пустяках, - кажется, о погоде - потом разговор как-то коснулся войны. Никто в этом не был повинен, просто война была у всех на языке, и упоминания о ней не удалось избежать.
- С театра военных действий поступают хорошие вести, - сказал майор.
- Вести эти хороши, пока положение не меняется, - возразил я. - Но не выскажет ли нам мисс Флора свое мнение о войне? Конечно, она восхищается победителями, но не примешивается ли сюда и малая толика жалости к побежденным?
- О да, сэр! - с живостью отвечала Флора. - И отнюдь не малая. Мне кажется, с девушками о войне говорить не следует. Я ведь волей-неволей... как бы это сказать... не воин. Зачем же напоминать мне о том, что приходится совершать другим, и о том, как они страдают? Это просто несправедливо.
- У мисс Гилкрист нежное, истинно женское сердце, - заметил майор.
- Напрасно вы так в этом уверены! - вскричала Флора. - Я была бы очень рада, если бы мне позволили сражаться!
- На чьей же стороне? - спросил я.
- Вы еще спрашиваете! - горячо воскликнула она. - Ведь я шотландка.
- Она шотландка, - повторил майор, выразительно глядя на меня. - Она вас жалеет, но в этом вам никто не позавидует.
- А я упиваюсь каждой каплей ее жалости, - возразил я. - Ведь жалость - сестра любви.
- Что ж, давайте спросим у нее самой. Мисс Гилкрист решать, а нам - покорно склоняться перед ее решением. Скажите, мисс Флора, что ближе к любви - восхищение или жалость?
- Полноте, - прервал я, - будем говорить прямее. Нарисуйте перед дамой всю картину, без утайки: опишите вашего кавалера, а я опишу моего - и пусть мисс Флора сделает выбор.
- Кажется, я вас понимаю, - сказал Шевеникс. - Что ж, попробуем. Вы полагаете, что женское сердце прежде всего подвластно жалости и родственным ей чувствам. Нет, я более высокого мнения о женщинах. Я убежден, что тот, кого женщина полюбит, должен сначала завоевать ее уважение: он тверд, ему смело можно довериться; он горд; если угодно, быть может, суховат... но превыше всего тверд. Вначале она будет глядеть на него с сомнением, но под конец поймет, что лицо его, суровое для остального мира, смягчается для нее одной. Прежде всего доверие, говорю я. Так любит женщина, достойная героя.
- О да, сэр, он у вас большой честолюбец и несомненный герой, - сказал я. - Мой кандидат проще и, смею думать, человечнее. Он и сам не особенно уверен в себе и не обладает столь необыкновенной твердостью, чтобы ею восхищаться; он видит прекрасное лицо, слышит милый голос - и вот без всяких пышных слов он уже влюблен. О чем же ему просить, как не о сострадании, о сострадании к его слабости, к его любви, которая составляет всю его жизнь! Для вас женщина всегда в подчинении у героя, она должна глядеть на него снизу вверх, а он стоит, точно мраморное изваяние, задравши нос! Но господь бог мудрее вас, и даже самый неколебимый ваш герой может в конце концов оказаться всего лишь человеком. А теперь выслушаем приговор королевы, - закончил я, оборотясь к Флоре, и низко пред нею склонился.
- Но как же королеве судить, кто из вас прав? - спросила Флора. - Мне придется дать ответ, который вовсе не послужит ответом на ваш вопрос. Кто прикажет ветру, куда дуть? Кто прикажет девушке, кого любить?
Говоря это, она закраснелась, и мои щеки тоже вспыхнули, ибо я услышал в ее словах признание, и сердце мое переполнилось радостью. Шевеникс же побледнел.
- Вы превращаете жизнь в весьма опасную лотерею, сударыня, - сказал он. - Но я не стану отчаиваться. Наперекор всему я отдаю предпочтение чести и безыскусственности.
И должен признать, что в эту минуту он был на диво хорош и в то же время презабавно походил на мраморную статую с задранным носом, с которою я его сравнил.
- Просто понять не могу, как это у нас зашел такой разговор, - молвила Флора.
- Из-за войны, сударыня, - сказал майор Шевеникс.
- Все дороги ведут в Рим, - заметил я. - О чем же еще мы с мистером Шевениксом можем разговаривать?
Тут я ощутил позади себя в комнате какое-то оживление, суету, но отнесся к этому без должного внимания - и совершенно напрасно! Флора переменилась в лице, поспешно замахала веером; глаза ее жалобно молили меня о чем-то; я с несомненностью понял, что она от меня чего-то ждет... Неужто она хочет, чтобы я отступил и оставил поле брани сопернику? Ну нет, не бывать этому! Наконец она в нетерпении поднялась.
- Мне кажется, вам пора откланяться, мистер Дьюси, - сказала она.
Но я не видел к тому никакой причины и так прямо и сказал.
- Моя т-е-т-у-ш-к-а вышла из карточной комнаты, - был устрашающий ответ.
Во мгновение ока я откланялся и был таков. В дверях я на секунду оглянулся и имел честь узреть величественный профиль и лорнет в золотой оправе: миссис Гилкрист выплывала из карточной комнаты. При виде ее у меня словно выросли крылья, сам не помню, как я вылетел вон; через минуту я уже стоял на тротуаре на Касл-стрит, а надо мною сияли освещенные окна, в которых, точно в насмешку, мелькали тени тех, кто остался на вечере у мистера Робби.
Глава XXIX
Что произошло во вторник
Сеть затягивается
Этот день начался с неожиданности. Сев завтракать, я обнаружил у своего прибора письмо, адресованное "его милости Эдуарду Дьюси", и в первое мгновение перепугался свыше всякой меры. Поистине нечистая совесть всех нас обращает в трусов! Я вскрыл письмо; это оказалась всего лишь записка от мистера Робби, а в нее вложен был пригласительный билет на четверг на бал в Благородное собрание. Вскоре после завтрака, когда я курил сигару у окна гостиной и понемногу приходил в себя, а Роули, выполнив свои немногочисленные обязанности, сидел неподалеку и с воодушевлением дудел на флажолете, явно питая пристрастие к самым высоким нотам, нежданно явился Рональд. Я предложил ему сигару, пододвинул для него кресло к камину и заставил сесть... я чуть было не сказал, удобно расположиться в нем, да не хочу грешить против истины: Рональд сидел как на иголках, долго не мог решить, взять ли у меня сигару или отказаться, а когда, наконец, взял, то снова очутился перед неразрешимой задачей, то ли ее закурить, то ли вернуть мне. Я сразу же понял, что ему надобно о чем-то со мной поговорить и притом не по своей воле, и готов был побиться об заклад, что тут не обошлось без майора Шевеникса.
- Ну вот вы меня навестили, - заметил я с холодной любезностью, ибо отнюдь не желал облегчать ему разговор. Если он и вправду выполняет поручение моего соперника, я поведу с ним честную игру, но уж, конечно, не дам никаких преимуществ.
- Собственно, я бы хотел побеседовать с вами наедине, - начал Рональд.
- Извольте, - сказал я. - Роули, поди-ка в спальню. Однако, дружище, - продолжал я, обращаясь к Рональду, - такое начало меня пугает. Надеюсь, ничего дурного не случилось?
- Скажу начистоту, - отвечал Рональд. - Я, и правда, очень встревожен.
- Держу пари, я знаю причину! - вскричал я. - И держу пари, что могу вас выручить!
- Что вы хотите сказать? - спросил озадаченный Рональд.
- У вас, верно, нужда в деньгах, - пояснил я, - и могу вас заверить, вы пришли как раз туда, куда нужно. Если вам понадобился какой-нибудь пустяк - ну, скажем, сотня фунтов или около того, вам стоит только заикнуться. Они всегда к вашим услугам.
- Это, конечно, очень любезно с вашей стороны, - отвечал Рональд. - По совести сказать, хоть я и не пойму, как вы догадались, я и правда поиздержался. Только я пришел говорить с вами совсем не об этом.
- Конечно, конечно! - вскричал я. - Об этом и говорить нечего. Но помните, Рональд: я всегда готов помочь вам всем, чем могу. Помните, в свое время вы оказали мне такую услугу, что я вам друг навеки. И раз уж мне посчастливилось получить изрядное наследство, вы меня очень обяжете, если хоть столь малую его долю станете считать своею.
- Нет, - сказал Рональд. - Я не могу принять от вас эти деньги, право, не могу. Да и пришел я к вам совсем по другому делу. Речь пойдет о моей сестре, Сент-Ив, - тут он покачал головой и поглядел на меня с угрозою.
- Вы уверены, что деньги вам сейчас не нужны? - настаивал я. - Они здесь, при мне, и к вашим услугам, извольте, хоть пятьсот фунтов, хотите? Ну, да ладно, когда они вам понадобятся, просто приходите и берите.
- Ах да перестаньте вы ради бога! - с досадой вскричал Рональд. - Я пришел для весьма неприятного разговора, а как мне к нему приступить, если вы не даете слова сказать? Я уже говорил, речь пойдет о моей сестре. Вы и сами понимаете, дальше так продолжаться не может. Своим вниманием вы ее только компрометируете, это все равно ни к чему не приведет, и вообще я бы ни одной моей родственнице не позволил с вами знаться, неподходящий вы человек, вы и сами должны это понимать. Мне до крайности неприятно говорить вам все это, Сент-Ив... как будто бьешь лежачего... и я сразу сказал майору, что все это мне ужасно претит. Но так или иначе вам пришлось бы это выслушать. Ну, а теперь все сказано и, надеюсь, нам больше незачем об этом говорить, мы ведь оба джентльмены.
- Компрометирует... ни к чему не приведет... неподходящий человек... - повторял я задумчиво. - Да, кажется, я вас понимаю и потому не замедлю поступить en règle.
Я встал и отложил сигару.
- Мистер Гилкрист, - продолжал я с поклоном, - в ответ на ваши вполне естественные замечания имею честь просить у вас руки вашей сестры. У меня есть титул, - этому у нас во Франции не придают особого значения, но род мой очень древний, а это высоко ценится в любой стране. Могу предъявить вам герб, на котором запечатлены тридцать два союза между безупречно родовитыми семействами моих предков. Мне предстоит получить весьма недурное состояние: доход моего дядюшки - примерно тридцать тысяч фунтов в год, хотя, признаюсь, я не удосужился узнать точнее. Во всяком случае, не менее пятнадцати тысяч, а пожалуй, ближе к пятидесяти.
- Сказать можно что угодно, - заметил Рональд и снисходительно улыбнулся. - К сожалению, все это пока еще воздушные замки.
- Извините, вполне земные, - в Бакингемшире, - тоже с улыбкой возразил я.
- Видите ли, дорогой мой Сент-Ив, вы же ничего не можете доказать, - продолжал Рональд. - А вдруг все это вовсе не так? Вы меня понимаете? Вы не можете представить нам свидетеля, который подтвердил бы ваши слова.
- Ах вот оно что! - воскликнул я, вскочил и кинулся к столу. - Прошу прощенья. - Я написал на листке бумаги адрес Роумена. - Вот мои доказательства, мистер Гилкрист. И до тех пор, пока вы не напишете ему и не получите отрицательный ответ, я имею право на то, чтобы со мною обходились, как с джентльменом, более того, я на этом настаиваю.
Рональду ничего не оставалось, как переменить тон.
- Простите меня, Сент-Ив, - сказал он. - Поверьте, я вовсе не хотел вас оскорбить. Но в том-то ведь и беда: что я бы ни сказал вам об этом деле, всякое мое слово звучит оскорбительно. Еще раз прошу прощенья, это не моя вина. Но, во всяком случае, вы и сами должны понять, что ваше предложение просто... просто немыслимо, дружище! Это вздор какой-то! Наши страны воюют друг с другом, да вы еще вдобавок военнопленный!
- Мой предок во времена Лиги женился на гугенотке из Сентонжа, проехал двести миль по вражеской стране, чтобы увезти свою невесту, и это оказался очень счастливый брак.
- А еще... - начал Рональд, посмотрел на огонь в камине и умолк.
- Что же еще? - спросил я.
- Еще эта история с... с Гогла, - пробормотал Рональд, все еще глядя на жар в камине.
- Что?! - вскричал я, резко выпрямляясь в кресле. - Что вы сказали?
- История с Гогла, - повторил Рональд.
- Рональд, - сказал я, - это не вы придумали. Это не ваши слова. Я знаю, откуда они идут: вам вложил их в уста какой-то негодяй!
- Как-то трудно с вами говорить, Сент-Ив! - воскликнул Рональд. - Ну зачем вы меня мучаете? И какой толк оскорблять других? Повторяю вам ясным и понятным языком: ни о каком браке с моей сестрой не может быть и речи, я и слушать не стану, пока вас обвиняют в таком ужасном преступлении. Как же вы сами этого не понимаете? В жизни не слыхал ничего нелепее! И вы еще заставляете меня пререкаться с вами!
- Значит, вы, молодой солдат или почти солдат, отвергаете мое предложение только потому, что я дрался на дуэли и в честном поединке имел несчастье убить противника? Так ли я вас понял? - вопросил я.
- Но послушайте! - взмолился Рональд. - Конечно, вы можете истолковать мои слова, как вам вздумается. А я должен верить вам на слово, что это была настоящая дуэль. Конечно, я не могу сказать вам, что... то есть... ну, вы же понимаете, в том-то и суть! Так ли все это было на самом деле? Ведь я-то ничего этого не знаю!
- А я имею честь вам это сообщить, - сказал я.
- Но поймите, другие говорят прямо противоположное!
- Они лгут, Рональд. Придет время, и я вам это докажу.
- Короче говоря, человек, которому настолько не повезло, что о нем ходят такие толки, не может стать моим зятем! - в отчаянии вскричал Рональд.
- А знаете, кто будет моим первым свидетелем в суде? Артур Шевеникс, - объявил я.
- Мне все равно! - закричал он, вскочил с кресла и вне себя принялся шагать по комнате. - Чего вы добиваетесь, Сент-Ив? Что это такое в самом-то деле? Право, дурной сон какой-то! Вы сделали предложение моей сестре, и я вам отказал. Мне оно не нравится, я не согласен; да хоть бы я и согласился, что за важность... согласился или отказал. Тетушка все равно и слушать об этом не станет! Поймите же, другого ответа вам не будет!
- Не забывайте, Рональд, что мы играем с огнем, - сказал я. - Предложение руки и сердца - предмет деликатный, с этим надо обходиться с осторожностью. Вы мне отказали и объяснили свой отказ несколькими причинами. Первая - я мошенник, вторая - наши страны воюют между собой, третья... Нет, дайте мне договорить, вы ответите, когда я кончу. Итак, третья - я бесчестно убил - по крайности так про меня говорят - этого Гогла. Так вот, мой милый, приводя подобные доводы, вы ступаете на скользкую почву. Надо ли говорить, как бы я принял эти обвинения из любых других уст, но сейчас руки у меня связаны. Я исполнен столь глубокой благодарности к вам, не говоря уже о моей любви к вашей сестре, что вы можете оскорблять меня совершенно безнаказанно. Мне больно слушать вас, очень больно, но я должен все это сносить и не могу защищаться.
Поначалу Рональд все пытался меня перебить, когда же я кончил, он долго молчал.