– Разумеется! – поспешно отвечал он. – Как можете вы меня спрашивать об этом! Конечно, теперь я не могу, я не в силах вас оставить, но в конце лета, когда я совершенно успокоюсь насчет вашего здоровья, я отправлюсь в Дрезден и выхлопочу себе у моего двора отставку. Мне, конечно, хотелось бы совсем избежать этой поездки, но она необходима.
– Отчего необходима? – перебила Анна Леопольдовна. – Разве нельзя написать? Я сама напишу, я надеюсь, мне не откажут.
– Да, конечно. Но все же такое дело невозможно будет решить без моего присутствия. К тому же мне необходимо тем на родине покончить все свои дела. Впрочем, я долго не буду в отлучке…
Анна Леопольдовна задумалась.
– Скажите, граф, – вдруг спросила она, пристально взглянув на него, – нравится ли вам Юлиана?
– Что за вопрос? Конечно, нравится. Она не может мне не нравиться уже хоть бы потому, что она преданный друг ваш.
– Нет, но как вы находите ее? Не правда ли, она красивая, милая и умная девушка?
– Конечно! Только я не понимаю, к чему вы меня об этом спрашиваете…
– Постойте, я сейчас объясню вам. Вы согласны навсегда расстаться с родиной, согласны сделаться нашим, следовательно, надо позаботиться о том, чтобы вы здесь хорошо, твердо устроились. Жена ваша давно умерла, вам необходимо вторично жениться, и я нахожу, что лучшей невесты для вас и придумать нельзя, как Юлиана…
Линар невольно остановился и изумленно взглянул на принцессу. Но она не смутилась от этого взгляда: то, что она говорила, было давно уже ею обдумано, взвешено и представлялось ей необходимостью.
– Вы изумляетесь, – проговорила она, – вам не нравится моя мысль? Она и мне самой, может быть, очень не нравится, но иначе нам поступить нельзя. Разберите хорошенько – и сами увидите, что вы непременно должны быть женаты именно на Юлиане, на моем лучшем, дорогом друге. Вы будете моим обер-камергером, тогда никто не посмеет вмешиваться в наши дела и расстраивать нашу дружбу.
Она замолчала. Линар тоже не говорил ни слова, и несколько минут они шли молча.
Он обдумывал слова ее и видел, что она права, предложенная ею комбинация действительно одна только и может обеспечить для них в будущем спокойствие. В том кругу общества, где он провел всю свою жизнь, установились свои собственные взгляды на многие вещи, то, перед чем остановился бы в смущении простой, дышащей более здоровым воздухом человек, что показалось бы этому человеку невозможным, унизительным, позорным, казалось совершенно естественным придворному и дипломату. Но все же Линар иногда, неожиданно для самого себя, оказывался более человеком, чем это допускалось при его общественном положении. И теперь комбинация принцессы его смутила, ему вдруг сделалось как-то неловко.
Его смущение сообщилось и Анне Леопольдовне. Она вспыхнула, опустила глаза.
Она хорошо все обдумала, но по легкомыслию своему не отдавала себе хорошенько отчета в том, какие нравственные трудности ей обходить придется.
Но все же ни он, ни она не могли отказаться от этой ловкой комбинации, все же они продолжали понимать, что она единственная и им не миновать ее.
– А фрейлина Юлиана, она знает? – спросил, наконец, Линар.
– Да! – робко прошептала принцесса.
В это время Юлиана показалась в конце аллеи.
При взгляде на нее опустились глаза Анны Леопольдовны и Линара.
Но она спешила к ним, сияя весельем. Она что-то издали им кричала, чего они не расслышали в своем волнении.
Она подошла к ним, и от ее проницательного взгляда ничто не ускользнуло. Она поняла сразу, что между ее другом и Линаром произошло нечто важное, она знала, что именно, и смущалась. Ей самой первой пришла мысль о комбинации, и она ничего дурного и страшного не находила в ней. Она с чистым сердцем жертвовала собою ради спокойствия своего друга… Но все же и ей было бы неловко, если б пришлось теперь говорить открыто. Все так будет… все так должно быть… но только нет… нет, не теперь… Неужели они заговорят?
Нервная дрожь пробежала по ее членам. Однако ее опасения были напрасны. Линар и принцесса ничего ей не сказали, и разговор свелся на предполагавшийся завтра праздник, на прекрасную погоду, на то, что скоро в городе будет душно и куда бы переехать.
Проходя мимо новой калитки, в которую вошел Линар, они услышали какой-то громкий голос.
– Что же ты с ума сошел, что ли? Как ты смеешь меня не пропускать! – раздражительно кричал кто-то. – Что ты, пьян, что ли? Не узнаешь меня?
– Никак нет-с, ваше высочество! Как же я смею не признать вас? – раздался другой тихий и почтительный голос. – Только, по приказанию ее высочества, никого, как есть никого, не могут пропускать в эту калитку. Принцесса сама изволила устно отдать мне это приказание; хоть убейте меня, не смею.
Послышалось немецкое проклятие, и голоса стихли.
– Это принц, – прошептал Линар.
– Итак, что же? – ответила Анна Леопольдовна. – Часовой исполняет мое приказание и может быть спокоен, ему ни от кого не достанется. Кажется, я могу быть хозяйкой у себя и запереть этот сад для всех.
– Но ведь принц может обойти и через дворец пройти сюда.
– Нет, не может – и у дворца есть часовые. Когда я гуляю, сад заперт для всех. Я разрешила гулять в нем только птицам, да и то потому, что у меня нет власти над ними. А из людей в мой сад допускается одна Юлиан и ее жених, граф Линар.
Линар и Юлиана никак не ожидали подобного заключения и оба вздрогнули. Но Анна Леопольдовна, на которую как-то электрически подействовал голос мужа, спорившего с часовым, забыла свое смущение, не нее нашло нервное состояние. Она протянула руки к своим спутникам и торжественно сказала:
– Да, так нужно! Так должно быть! Так и будет: вы жених и невеста!
Линар и Юлиана ничего не ответили ей, не взглянули друг на друга.
Несколько минут продолжалось странное, тяжелое молчание.
III
Принц Антон, убедясь, что часовой ни за что не пропустит его в новую калитку сада и что из дальнейших препирательств с ним выйдет только одна неприятная и унизительная история, отправился во дворец и прошел прямо на половину Анны Леопольдовны.
– Где принцесса? – спросил он первую попавшуюся фрейлину. – Мне надо ее немедленно видеть.
– Ее высочество гуляет в саду, – отвечала фрейлина.
Принц Антон направился к дверям, ведшим в сад, но и тут два часовых заградили ему дорогу.
Он до такой степени раздражился, что накинулся на этих часовых с кулаками. Но они стояли перед ним, скрестив ружья, как истуканы, не повертывая головы и не мигая смотрели в одну точку, если ему было угодно, он мог кричать, бить их – они не шевельнутся. Он отступил в бессильной ярости.
В эту минуту из сада к двери подошла Анна Леопольдовна в сопровождении Юлианы. Часовые немедленно отдали ей честь и пропустили.
– Что же это, наконец, такое? – начал было принц Антон.
Жена мельком взглянула на него, как в пустое пространство, и прошла мимо.
Он бросился за нею.
– Что же это такое? – снова повторил он еще громче и раздражительнее.
– Потише, – спокойно перебила его принцесса.
– Да ведь это, наконец, ни на что не похоже! – даже начинал задыхаться он от бешенства. – Это унизительно! Вы Бог знает какие порядки заводите. Я хочу гулять в саду – меня не пропускают, меня… Вы вон там Бог знает для кого и для чего калитку проделали и доводите меня до неслыханных унижений! Передо мной часовые заграждают дорогу. Что все это, наконец, значит? Почему я не могу гулять в саду?
– Потому что я не желаю, чтобы там гулял кто-либо, кроме меня и Юлианы, – тем же спокойным голосом прошептала принцесса.
Это раздражающее, невыносимое ее спокойствие и презрительность доводили его до исступления.
– Да вы, наконец, совершенно забываетесь! – закричал он. – Я не могу допустить этого!
– Это вы забываетесь! – отвечала Анна Леопольдовна. – И я прошу вас меня оставить.
Он сжал кулаки, его зубы стучали.
– Вас оставить?.. Я давно это сделал. Мы, кажется, в последнее время почти и не видимся, ваши двери для меня вечно заперты. Да ведь есть же предел всему, и я советую вам образумиться и не доводить меня…
Но она не желала его дальше слушать.
– Оставьте меня в покое, – проговорила она, – мне некогда выслушивать ваши дерзости, я утомлена… я больна… оставьте меня!
Она прошла дальше. Но он удержал Юлиану.
– Юлиана, послушайте, остановитесь, – заговорил он, – мне нужно сказать вам два слова…
Юлиана повиновалась. Анна Леопольдовна на мгновение оглянулась, но не позвала ее и скрылась за дверью.
Принц Антон огляделся; они были в пустой комнате.
Он бросился в кресло и знаком просил Юлиану сесть возле него.
– Что вам угодно, принц? – тихим и каким-то скучающим голосом спросила она.
– Да войдите же хоть вы в мое положение, – торопливо начал он. – Она живет вашим умом, вы имеете над ней такое влияние, образумьте ее, ради Бога, растолкуйте ей, до какой степени возмутительно ее поведение относительно меня.
– Извините, принц, – отвечала Юлиана, – избавьте меня от таких щекотливых поручений. Я не могу, я не должна вмешиваться в дела ваши и вашей супруги, и вы совершенно заблуждаетесь, предполагая, что мое влияние так уж велико. Есть вещи, о которых я просто не смею говорить принцессе, она меня не станет слушать и прикажет мне замолчать.
Принц Антон взглянул на Юлиану. Она сидела перед ним нарядная, красивая.
В последнее время, весь поглощенный своими делами, большою интригою, хлопотами, переговорами по поводу Миниха, наконец, торжеством своим над фельдмаршалом, он редко встречался с Юлианой. Он забыл о ней думать, забыл о том, какое впечатление производила на него красота ее. Но теперь перед ним было это живое, задорное лицо, и он даже забыл обо всем своем негодовании и любовался ею.
– Я когда-то верил вашей дружбе, Юлиана, – грустно проговорил он, – и жестоко обманулся.
– Я не знаю, принц, чем я подала вам повод быть недовольным мною, я, кажется, всегда выражала вам чувства глубокого моего почтения и преданности…
– Оставьте эти фразы, – перебил принц Антон, – я говорю не о чувствах глубокого почтения и преданности, а о дружбе вашей, на которую действительно рассчитывал. Мне казалось, что вы мне сочувствуете, что вам жалко меня!
– Когда вы находились в тяжелом положении, принц, когда регент оскорблял вас, я вас жалела от всей души. Но теперь обстоятельства переменились… и я, признаться, не думала, что теперь вы нуждаетесь в жалости.
– Обстоятельства переменились… – с печальной улыбкой сказал принц Антон. – Переменились, да не улучшились… О! Какое же вы коварное существо, Юлиана; как вы зло издеваетесь надо мною!
– Я, принц? Я издеваюсь?.. Извините меня, но я, право, не подала повода вам к подобному предположению.
– Ну, вас не переговоришь! – Он махнул даже рукою. – Всегда найдете, что ответить. Нет, серьезно скажите мне: есть ли у вас сердце?
Она пожала плечами.
– Пожалейте меня, Юлиана, и помогите мне!
Он взял ее руку и прижал ее к губам своим.
Она не отняла ее.
– Послушайте! – заговорил принц, оглядываясь. – Послушайте, дорогая Юлиана, я давно собираюсь по душе побеседовать с вами… не здесь… теперь здесь неудобно!.. Скажите мне, когда вы будете свободны сегодня вечером? Мы можем встретиться где-нибудь, не опасаясь свидетелей. Пожалуйста! Прошу вас!
Юлиана поднялась со своего кресла.
– Что ж это, принц, – сказала она, сверкнув глазами, – кажется, вы назначаете мне свидание? Но вы ошибаетесь, если думаете, что я соглашусь на это. Я постоянно с принцессой, у меня мало свободного времени, а если оно и окажется, то я обязана посвятить его жениху моему.
– Что! Жених? – вскрикнул изумленно принц. – У вас есть жених? Кто это такой?
Она секунду подумала и спокойно отвечала:
– Мне сделал предложение граф Линар, и я согласилась.
Сразу все стало ясно для принца Антона. Он думал, что стоит ему только хорошенько поухаживать за Юлианой, и она окажется к нему очень благосклонной. Он рассчитывал, что непременно, в отмщение жене, приблизит к себе Юлиану и сделает ее своей союзницей, что с ее помощью можно будет сделать еще много неприятностей Анне Леопольдовне и Линару, и вдруг!.. Вдруг она сама, прямо, ничего не боясь и не стесняясь, объявляет ему, что Линар ее жених. Вот что они выдумали!.. Он должен был сознаться, что придумано хитро.
– А! Так вот как! – прошептал он. – Я давно должен был видеть, что вы враг мой. А! У вас заговор против меня! Но погодите, вы слишком уж плохого мнения обо мне! Я еще так-то наступать на себя не позволю. Не торжествуйте заранее, есть всему мера! И покажу ей, вашему другу, что до такой степени забываться невозможно! Ее титул правительницы не спасет ее.
– Если вы так говорите, принц, то я имею полное право не слушать слов ваших и позволю себе вас оставить, – проговорила Юлиана и быстро вышла из комнаты.
Принц Антон опустился в кресло и долго сидел не шевелясь, только его губы вздрагивали да по временам на лице вспыхивала краска.
"Так вот они как! – думал он. – Но еще посмотрим! Сейчас же надо ехать к Остерману и, делать нечего, посвятить его во все… Да и во что посвящать? Боже! Все отлично все видят, понимают. Когда же, наконец, кончится эта пытка? Неужели всю жизнь мне придется только выносить оскорбления ото всех и отовсюду? Вот, думал, отдохнуть можно – врага свергнул, над врагом посмеялся… А тут в семействе… Нет, господин Линар, я от вас отделаюсь!"
И вдруг ему стало казаться, что отделаться от Линара очень легко, что можно даже пустить в ход вечное и верное средство. "Да я просто отравлю его!" – едва громко не сказал принц.
И он не спросил у себя, способен ли он на подобное дело? Он даже не заметил, как при одной мысли об отравлении он вдруг задрожал всем телом.
Он встал, прошел к себе и приказал закладывать экипаж, чтобы ехать к Остерману.
IV
Андрей Иванович Остерман сидел в своем кабинете. Глаза его не были прикрыты теперь зеленым зонтиком, он откинул толстую шаль, которой закутал было себе ноги, что-то быстро писал, потом оставлял работу и прохаживался по комнате, опираясь на палку. Лицо его было оживлено, глаза блестели. Вообще в последнее время он чувствовал себя гораздо лучше. Дни невзгод прошли; его промах, сразу показавшийся ему непоправимым, ничто не принес, кроме пользы. Враг свержен, и положение Андрея Ивановича теперь так прочно, как даже еще никогда и не было: он один царствует, и даже за границей, говоря о нем, называют его "настоящим русским императором". Из числа сановников нет ни одного, кто бы мог с ним соперничать; все у него в повиновении.
Принц Антон слушается его как ребенок, что же касается до правительницы, то хотя она и не питает к нему особенного расположения, видя его дружбу с мужем, все же не смеет его ослушаться, знает, что им одним держится огромная машина управления государственного, в котором сама она ровно ничего не понимает и понимать не хочет.
Однако много и тревожных мыслей у Андрея Ивановича. Внешние дела далеко не блестящи: грозит близкая война со Швецией, а внутри государства беспорядки, ропот, недовольство правительством. Да, тревожное время! Андрей Иванович чует, что пришла полоса переворотов, что настоящее положение дел долго не продержится, и он думает, думает, работает неустанно, так работает, что жена его просто иной раз обливается слезами горючими: ей кажется, что совсем изводит себя друг ее сердечный.
Андрей Иванович только что окончил составление важной бумаги, перечел и остался доволен. Он снова приподнялся с кресла, простонал немного, единственно по привычке, и уже потянулся к своей палке, чтобы походить, да в это время раздался стук в двери. Он сейчас же оставил палку и снова грузно опустился в кресло.
– Кто там?
– Я, – раздался голос графини, – принц приехал.
– Хорошо.
Остерман поспешно надел зеленый зонтик, закутал ноги шалью и ожидал появления принца.
Принц Антон вошел бледный, расстроенный, присел к письменному столу Остермана и опустил голову на руки с видом глубочайшего изнеможения.
Андрей Иванович из-под своего зеленого зонтика пристально наблюдал за принцем. Его губы почти незаметно кривились усмешкой.
"Вот человек! – думал он. – Даже и владеть-то этим человеком как-то стыдно становится, ну что ему теперь?"
– Что вы так печальны, принц? Разве случилось что-нибудь нехорошее? – ласковым и почтительным голосом проговорил он.
– Ах, граф, я совершенно расстроен! Я доведен до полного отчаяния; право, кажется, если б не вы, то и не знаю, что бы сделал с собою. Но мне нужно окончательно и серьезно переговорить с вами, так продолжаться не может. Я не в силах больше выносить моего положения.
– Что же? Что такое? Я вас слушаю.
– А то, что моя супруга окончательно забывается. Вы знаете, перед вами у меня нет секретов, я вам уже говорил, что с первого же дня приезда этого Линара она стала неузнаваема. Ну, конечно, и прежде нашу жизнь нельзя было назвать примерной; мы часто ссорились, но все эти ссоры не заходили слишком далеко. А ведь теперь… теперь, что же это такое? Я получил окончательную отставку, я ее совсем не вижу, я не знаю, где она, что она делает. Она со мной не говорит, она запирает перед моим носом двери; всюду наставила часовых, не пускает меня даже в саду погулять, и вечно, вечно с Линаром.
– Да-а, – протянул Андрей Иванович, – Линар и меня очень смущает, я сам уже давно думаю, как бы ему указать его настоящее место. Ведь я его не с сегодняшнего дня знаю, очень хорошо помню и первое его пребывание у нас; это самый невыносимый, самый зазнающийся и честолюбивый человек, какого можно себе представить. Если мы вовремя его не остановим, то еще наплачемся.
– Все это я отлично знаю, – перебил принц, – но что же делать? Как его остановить? Ведь вы же все выбрали ее правительницей, теперь она и делает что ей угодно.
– Я-то, положим, не выбирал принцессу правительницей, – заговорил Остерман, – и если б вы раньше ко мне обратились, то еще неизвестно, как бы повернулось дело наше. Однако что же говорить о том, что прошло, теперь надо придумать, как выпутаться из настоящего положения.
– Затем-то я к вам и приехал, – почти закричал принц Антон, сжимая кулаки и бешено вращая глазами при воспоминании о сегодняшнем утре. – У нас там, положительно, целый заговор, знаете ли, до чего дошло? Линар – жених Юлианы.
– Как?
Андрей Иванович даже привскочил на своем кресле.
– Да, да, жених! Юлиана мне сама об этом объявила, понимаете? Ловко они придумали: принцесса не расстается с Юлианой, Юлиана не будет расставаться с мужем, понимаете, ведь это новый Бирон, несравненно еще худший, нежели первый.
Андрей Иванович задумался.
– Принц, – вдруг произнес он и взял принца Антона за руку, – нужно действовать.
– И скорей, скорей! – закричал тот.
– Да, нужно спешить, нужно, чтобы вы, наконец, решились перейти в православие.
– Да зачем же, Андрей Иванович? Как будто без этого обойтись невозможно.
Остерман улыбнулся.