- Потому что… Может, зайдете ко мне, поглядите дом, покурим, поболтаем, а? - Киппс мотнул головой, указывая куда-то назад, и тут его обуял страх: а вдруг этим приглашением он непоправимо нарушил правила хорошего тона? Подходящий ли это, например, час? - Я был бы страх как рад, - прибавил он.
Мистер Филин попросил его подождать секундочку, вручил казенного вида конверт библиотекарше и объявил, что он весь к услугам Киппса.
Они замешкались в дверях, и это повторялось у каждой следующей двери - ни тот, ни другой не желал проходить первым - и, наконец, вышли на улицу.
- Спервоначалу, знаете, прямо как-то не по себе, - сказал Киппс. - Собственный дом и все такое… Чудно даже! И времени свободного сколько хочешь. Прямо даже не знаю, куда его девать. Вы курите? - вдруг спросил он, протягивая великолепный, отделанный золотом портсигар свиной кожи, который он, точно фокусник, вдруг вытащил неизвестно откуда.
Филин заколебался было и отказался, но тут же прибавил великодушно:
- Но вы сами, пожалуйста, курите.
Некоторое время они шли молча, Киппс изо всех сил старался делать вид, будто в своем новом костюме чувствует себя непринужденно, и осторожно поглядывал на Филина.
- Да, большая удача, - сказал наконец Филин. - У вас теперь твердый доход примерно… э-э…
- Тысяча двести фунтов в год, - ответил Киппс. - Даже малость побольше…
- Собираетесь поселиться в Фолкстоне?
- Еще сам не знаю. Может, да, а может, и нет. У меня ведь тут дом, со всей обстановкой. Но его можно и сдать.
- В общем, у вас еще ничего не решено?
- То-то и оно, что нет, - ответил Киппс.
- Необыкновенно красив был сегодня закат, - сказал Филин.
- Ага, - отозвался Киппс.
И они поговорили о красотах неба на закате. Киппс не рисует? Нет, с самого детства за это не брался. Сейчас, небось, ничего бы не смог. Филин сказал, что его сестра - художница, и Киппс выслушал это с должным почтением. Филину иногда так хотелось бы располагать временем, чтобы и самому рисовать, но жизнь наша коротка, всего не переделаешь, и Киппс ответил: "То-то и оно".
Они вышли на набережную и теперь смотрели сверху на приземистые темные громады портовых сооружений в драгоценной россыпи крохотных огоньков, притаившихся у серого сумеречного моря.
- Вот если б изобразить это, - сказал Филин.
И Киппс, словно по вдохновению, откинул голову назад, склонил к плечу, прищурил один глаз и заявил, что - да, это не так-то просто. Тогда Филин произнес какое-то диковинное слово, абенд, что ли, видать, на каком-то чужом языке, - и Киппс, чтобы выиграть время и успеть что-нибудь сообразить, прикурил новую сигарету о вовсе еще не докуренную предыдущую.
- Да, верно, - оказал он наконец, попыхивая сигаретой.
Что ж, пока он не подкачал, вполне сносно поддерживает беседу, но надо держать ухо востро, чтоб не осрамиться.
Они повернули в сторону от набережной. Филин заметил, что по такому морю приятно плыть, и спросил Киппса, много ли ему приходилось бывать за морем. Киппс ответил: нет, немного, но он подумывает в скором времени съездить в Булонь; тогда Филин заговорил о прелести заграничных путешествий; при этом он так и сыпал названиями всяких мест, о которых Киппс и слыхом не слыхал. А Филин всюду бывал! Киппс из осторожности по-прежнему больше помалкивал, но за его молчанием таился страх. Как ни притворяйся, а рано или поздно попадешься. Ведь он же ничего в этих вещах не смыслит…
Наконец они подошли к дому. У порога своих владений Киппс страшно заволновался. Дверь была такая красивая, видная. Он постучал - не один раз и не два, а вроде полтора… словно заранее извинялся за беспокойство. Их впустила безукоризненная горничная с непреклонным взором, под которым Киппс весь внутренне съежился. Он пошел вешать шляпу, натыкаясь по дороге на все стулья и прочую мебель холла.
- В кабинете камин затопили, Мэри? - спросил он, набравшись храбрости, хотя, конечно, и так это знал; и, отдуваясь, точно после тяжелой работы, первый пошел наверх.
Войдя в кабинет, он хотел закрыть дверь, но оказалось, что следом за ним идет горничная - зажечь лампу. Тут Киппс совсем смешался. И пока она не вышла, не произнес ни слова. Но чтобы скрыть свое смущение, стал мурлыкать себе под нос, постоял у окна, прошелся по комнате.
Филин подошел к камину, обернулся и внимательно посмотрел на хозяина. Потом поднял руку и похлопал себя по затылку - такая у него была привычка.
- Ну вот и пришли, - сказал Киппс, засунув руки в карманы и поглядывая по сторонам.
Кабинет был длинной, мрачной комнатой в викторианском стиле с тяжелым потемневшим карнизом и лепным потолком, по которому лепка расходилась лучами от висевшей здесь раньше газовой люстры. Тут стояли два больших застекленных книжных шкафа, на одном - чучело терьера под стеклянным колпаком. Над камином висело зеркало, на окнах - великолепные узорчатые малиновые занавеси и портьеры. На каминной полке - массивные черные часы классической формы, веджвудские вазы в этрусском стиле, бумажные жгуты для зажигания трубки, зубочистки в бокалах резного камня, большие пепельницы из застывшей лавы и огромная коробка со спичками. Каминная решетка очень высокая, медная. У самого окна большой письменный стол палисандрового дерева; стулья и вся прочая мебель тоже палисандрового дерева и обиты красивой материей.
- Это был кабинет старого джентльмена, - понизив голос, сказал Киппс, - моего деда, стало быть. Он всегда сидел за этим столом и писал.
- Писал книги?
- Нет. Письма в "Таймс" и все такое. А потом он их вырезает… и вклеивает в тетрадь… То есть так он делал, покуда был жив. Тетрадка эта здесь, в книжном шкафу… Да вы присядьте.
Филин сел, деликатно высморкавшись, а Киппс стал на его место на огромной черной шкуре перед камином. Он широко расставил ноги и постарался сделать вид, будто ничуть не смущен. Ковер, каминная решетка, полка и зеркало - все словно нарочно собралось здесь, чтобы на фоне их привычного высокомерия он выглядел жалким, ничтожным выскочкой, и даже его собственная тень на противоположной стене ехидно передразнивала каждое его движение и вовсю над ним потешалась…
Некоторое время Киппс помалкивал, предоставляя Филину вести беседу. Они не касались перемены, происшедшей в судьбе Киппса, Филин делился с ним местными светскими и прочими новостями.
- Вам теперь следует интересоваться всем этим. - Это был единственный личный намек.
Но скоро стало ясно, что у Филина широкие знакомства среди людей высокопоставленных. По его словам выходило, что "общество" в Фолкстоне весьма разнородное и объединить всех на какое-нибудь совместное дело очень нелегко: каждый живет в своем узком кругу. Как бы вскользь Филин упомянул, что хорошо знаком с несколькими военными в чинах и даже с одной титулованной особой, леди Паннет. И заметьте, он называл такие имена без малейшего хвастовства, совершенно не предумышленно, а так, мимоходом. Похоже, что с леди Паннет он беседовал о любительских спектаклях! В пользу больницы для бедных. У нее здравый ум, и ему удалось направить ее по верному пути - он сделал это, разумеется, очень деликатно, но твердо.
- Таким людям нравится, когда держишься с ними независимо. Чем независимей держишься с этими людьми, тем лучше они к вам относятся.
И с лицами духовного звания он явно был на равной ноге.
- Мой друг мистер Денсмор, он, знаете ли, священник, и вот что любопытно - из весьма родовитой семьи.
После каждого такого замечания Филин сразу вырастал в глазах Киппса; оказывается, он не только знаток какого-то Вагнера или Варгнера, брат особы, представившей картину на выставку в Королевской академии художеств, для которого культура вовсе не книга за семью печатями, но человек, причастный к тем великолепным "высшим сферам", где держат мужскую прислугу, обладают громкими титулами, переодеваются к обеду, за каждой едой пьют вино - да не какое-нибудь, а по три шиллинга шесть пенсов бутылка, - и с легкостью следуют по лабиринту правил хорошего тона, а что может быть труднее?
Филин откинулся в кресле и с наслаждением курил, распространяя вокруг себя восхитительную атмосферу savoir faire; Киппс же сидел, напряженно выпрямившись, уставив локти на ручки кресла и слегка склонив голову набок. Маленький, жалкий, он чувствовал себя в этом доме еще меньше и ничтожней. Но беседа с Филином была чрезвычайно интересна и волновала его. И скоро, оставив самые общие темы, они перешли к более важным - личным. Филин говорил о людях, которые преуспели, и о тех, что не преуспели; о тех, кто живет разносторонней жизнью, и о тех, кто этого не делает; и тут он заговорил о самом Киппсе.
- Вы теперь будете весело проводить время, - вдруг сказал он, выставив напоказ все зубы, как на рекламе дантиста.
- Кто его знает, - ответил Киппс.
- Конечно, поначалу и промахов не избежать.
- То-то и оно.
Филин закурил новую сигарету.
- Поневоле, знаете, любопытствуешь, чем же вы намерены заняться, - заметил он. - Естественно… Молодой человек с характером… неожиданно разбогател… конечно, его подстерегают разные соблазны.
- Да, мне надо быть поосторожнее, - сказал Киппс. - Старина Бин меня с самого начала предупреждал.
Филин заговорил о всяческих ловушках - как опасно держать пари, попасть в дурную компанию…
- Да-да, - соглашался Киппс, - знаю.
- А возьмите Сомнение, - продолжал Филин. - Я знаю одного юношу… он адвокат… приятной наружности, очень способный. И однако, представьте, настроен весьма скептически… Самый настоящий скептик.
- Господи! - воскликнул Киппс. - Неужто безбожник?
- Боюсь, что да, - сказал Филин. - Но, право же, вы знаете, на редкость приятный юноша… такой способный! Но весь проникнут этими ужасающими новыми веяниями. Так циничен! Весь этот вздор насчет сверхчеловека… Ницше и тому подобное… Хотел бы я ему помочь.
- Да-а, - протянул Киппс и стряхнул пепел с сигареты. - Я знаю одного малого… он раньше служил у нас в магазине… Все-то у него насмешки… А потом бросил место.
Он помолчал.
- И рекомендации у хозяина не взял… - скорбно прибавил Киппс, словно повествуя о величайшей нравственной трагедии. И, немного помолчав, докончил; - Вступил в армию.
- Да-а! - протянул Филин и задумался. Потом прибавил: - И ведь обычно на дурной путь вступают как раз самые решительные юноши, самые симпатичные.
- А все соблазн, - заметил Киппс. Он взглянул на Филина, нагнулся вперед и стряхнул пепел за внушительную каминную решетку. - То-то и оно, - оказал он, - оглянуться не успеешь, хвать - и поддался соблазну.
- Современная жизнь… как бы это определить… так сложна, - сказал Филин. - Не у всякого хватает силы устоять. Половина юношей, которые вступают на дурной путь, по натуре совсем не так плохи.
- То-то и оно, - подтвердил Киппс.
- Все зависит от того, с кем человек общается.
- Вот-вот, - соглашался Киппс.
Он задумался.
- Я познакомился тут с одним, - сказал он. - Он артист. Пьески сочиняет. Умный парень. Но… - Киппс покачал головой, что должно было означать суровое осуждение нравственной позиции нового знакомца. - Конечно, зато он много чего повидал в жизни, - прибавил он.
Филин сделал вид, что понял все тонкие намеки собеседника.
- А стоит ли оно того? - спросил он.
- Вот то-то и есть, - ответил Киппс.
И решил высказаться определеннее.
- Сперва болтаешь о том о сем. Потом начинается: "Выпейте рюмочку!" Старик Мафусаил, три звездочки… И оглянуться не успеешь - готово дело. Я напивался, - сказал он тоном глубочайшего смирения и прибавил: - Да еще сколько раз!
- Ай-я-яй, - сказал Филин.
- Десятки раз, - сказал Киппс с печальной улыбкой и прибавил: - В последнее время.
У него разыгралось воображение.
- Одно за другое цепляется. Глядишь, карты, женщины…
- Да-да, - сказал Филин. - Понимаю.
Киппс уставился в камин и слегка покраснел. И вспомнил фразу, недавно услышанную от Читтерлоу.
- Не годится болтать лишнее, - сказал он.
- Ну, понятно, - согласился Филин.
Киппс доверительно заглянул ему в лицо.
- Когда денег в обрез - и то опасно идти по этой дорожке, - сказал он. - А уж при больших деньгах… - И он поднял брови. - Видать, надо мне остепениться, иначе в разврате погрязнешь и без гроша останешься.
- Иначе вам нельзя, - сказал Филин и от озабоченности даже вытянул губы, точно свистнуть собрался.
- Иначе нельзя, - повторил Киппс и снопа, подняв брови, медленно покачал головой. Потом посмотрел на свою сигарету и бросил ее в камин. Что ж, вот он и ведет светскую беседу и не ударил лицом в грязь.
Киппс никогда не умел лгать. И он первый нарушил молчание.
- Не то чтоб я уж совсем отпетый или уж вовсе пьяница. Ну, голова поболела, и всего-то раза три-четыре. Но все-таки…
- А вот я в жизни не пробовал спиртного, - не моргнув глазом, заявил Филин. - Даже не пробовал!
- Ни разу?
- Ни разу. И не в том дело, что я боюсь опьянеть. И я вовсе не хочу сказать, что выпить рюмочку-другую за ужином уж так опасно. Но ведь если я выпью, глядя на меня, выпьет и кто-нибудь другой, кто не знает меры… Понимаете?
- То-то и оно, - сказал Киппс, с восхищением глядя на Филина.
- Правда, я курю, - признался Филин. - Я вовсе не фарисей.
И тут Киппса осенило; да он же замечательный человек, этот Филин! Необыкновенный! Не только необыкновенно умный, образованный, настоящий джентльмен, знакомый с самой леди Паннет, но еще и очень хороший. Видно, он только о том и старается, как бы сделать людям побольше добра. Вот бы довериться ему, рассказать о своих тревогах и сомнениях! Да только неизвестно, в чем признаться, чего больше хочется: то ли заняться благотворительностью, то ли предаться разврату? Все-таки, пожалуй, благотворительность. Но вдруг мысли его приняли совсем иное направление, куда более серьезное. Ведь, наверно. Филин может помочь ему в том, чего он сейчас жаждет больше всего на свете.
- Многое зависит от того, с кем человек сводит знакомство, - сказал Филин.
- То-то и оно, - подхватил Киппс. - Конечно, сами понимаете, при моем нынешнем положении… в том-то и загвоздка.
И он храбро пустился рассуждать о самой сокровенной своей тревоге. Вот чего ему не хватает: лоска… культуры… Богатство - это очень хорошо… но культуры маловато… и как ее приобрести? Он никого не знает, не знает людей, которые… Эту фразу он так и не закончил. Его приятели из магазина все очень хорошие, очень славные и все такое, но ведь ему другое нужно.
- Я ж чувствую, необразованность меня заедает, - сказал Киппс. - Невежество. Не годится так, я ж чувствую. Да еще если впадешь в соблазн…
- Вот именно, - сказал Филин.
И Киппс поведал, как он уважает мисс Уолшингем и ее веснушчатую подружку. Ему даже кое-как удалось одолеть свою застенчивость.
- Понимаете, очень хочется потолковать с такими вот людьми, а боязно. Кому ж охота срамиться!
- Да-да, - согласился Филин, - разумеется.
- Я ведь, знаете, учился не в обыкновенной городской школе. Это, знаете, было частное заведение, да только, видать, не больно хорошее. Наш мистер Вудро во всяком случае не больно старался. Кто не хотел учиться, тот и не учился. По-моему, наша школа была немногим лучше обычной городской. Шапочки форменные у нас были, это верно. А что толку-то?
С этими деньгами я сейчас ну прямо сам не свой. Как я их получил - с неделю уж, - ну, думаю, теперь больше ничего на свете и не надо, чего ни пожелаю - все мое. А сейчас прямо и не знаю, что делать. - Последние слова прозвучали совсем жалобно.
- По правде сказать, - прибавил Киппс, - ну, чего уж закрывать глаза на правду: я ведь джентльмен.
Филин пресерьезно наклонил голову в знак согласия.
- И у джентльмена есть известные обязанности перед обществом, - заметил он.
- То-то и оно, - подхватил Киппс. - Взять хотя бы визиты. К примеру, если хочешь продолжать знакомство с кем-нибудь, кого знал прежде. С людьми благородными. - Он смущенно засмеялся. - Ну, я прямо сам не свой, - сказал он, с надеждой глядя на Филина.
Но Филин только кивнул, давая понять, чтобы он продолжал.
- Вот этот артист, - вслух размышлял Киппс, - он хороший малый. Но джентльменом его не назовешь. С ним знай держи ухо востро. А то и оглянуться не успеешь, как потеряешь голову. А больше я вроде никого и не знаю. Ну, кроме приказчиков из магазина. Они уже у меня побывали - поужинали, а потом стали петь. И я тоже пел. У меня ведь есть банджо, и я немного бренчу. Подыгрываю. Купил книжку "Как играть на банджо", прочитал покамест немного, но кое-что получается. Приятно, конечно, но ведь на одном банджо далеко не уедешь?.. Ну, потом есть у меня еще дядя с тетей. Очень хорошие старики… очень… Правда, малость надоедают, думают, я еще маленький, но славные старики. Только… Понимаете, это не то, что мне нужно. Ведь я же полный невежа. Вот и хочу все наверстать. Хочу водить компанию с образованными людьми, которые знают, что да как надо делать… как полагается себя вести.
Его милая скромность пробудила в душе Филина одну только благожелательность.
- Вот был бы у меня кто-нибудь вроде вас, - сказал Киппс, - добрый знакомый…
С этой минуты все пошло как по маслу.
- Если только я могу быть вам полезен, - сказал Филин.
- Да ведь вы человек занятой…
- Не так уж я занят. И знаете, с вами - это ведь очень интересный случаи. Я отчасти поэтому и заговорил и вызвал вас на откровенность. Молодой человек, с живым нравом, с деньгами и без всякого жизненного опыта.
- То-то и оно, - подтвердил Киппс.
- Я и подумал: дай-ка я погляжу, из какого он теста сделан, и, должен признаться, мне редко с кем доводилось беседовать с таким интересом…
- Я вроде с вами не так стесняюсь, не боюсь говорить, - сказал Киппс.
- Рад. Весьма рад.
- Мне нужен настоящий друг. Вот что… если говорить начистоту.
- Дорогой мой, если я…
- Да. Но только…
- Я тоже нуждаюсь в друге.
- Право слово?
- Да. Знаете, дорогой мой Киппс… вы позволите называть вас так?
- Ну ясно!
- Я и сам довольно одинок. Вот хотя бы сегодняшний наш разговор… Я уже давным-давно ни с кем не говорил так свободно о своей деятельности.
- Да неужто?
- Представьте. И, дорогой мой, если я могу как-то направить вас, помочь…
Филин широко улыбнулся доброй, прочувствованной улыбкой, глаза его заблестели.
- Дайте руку, - сказал глубоко взволнованный Киппс, и оба они поднялись и обменялись крепким, сердечным рукопожатием.
- Какой же вы добрый! - сказал Киппс.
- Я сделаю для вас все, что только в моих силах, - сказал Филин.