- Так пусть всегда живет это теплое слово "здравствуй"! - закончил Амбако.
- Хороший тост!.. Подумать только, что такое доброе приветствие? Пустяк! А вот находятся люди, которые не хотят сказать человеку этого доброго слова! Вот есть у меня товарищ, вместе в университете учились…
- Вы из какого села, уважаемый?
- Из Нигоити!
- Хорошее село, а какой нынче урожай?
- Благодарю, неплохой… Так вот, есть у меня товарищ…
- Который с тобой не здоровается? Знаем мы про это!.. А ты-то знаешь, что у нас всего один стакан? Выпей. ради бога, поскорей!
…Очередь снова дошла до меня. Я держал в руках стакан с водкой, смотрел на живительную жидкость, наполняющую тело теплом, и мне хотелось рассказать этим незнакомым людям про бабушку, про Илико и Иллариона, про Мери, хотелось петь и кричать. Но я стыдился чего-то, стыдился так, как стыдится каждый деревенский мальчик своих залатанных брюк и дырявых чувяков.
- Будьте здоровы, друзья, - сказал я, прослезившись, и быстро сел.
- Э-э-э… наш герой, никак, плачет! - обратился "топор" к "яйцу". - Сколько же в водке градусов?
- Все восемьдесят!
- Двадцать, готов биться об заклад! - сказал я и вытер слезы. - И плачу я вовсе не от водки, просто в глаз что-то попало!
- Ладно, не беда… Я продолжаю, товарищи! - повысил голос тамада. - Вот мы говорили, что бог создал обезьян, потом от обезьян произошли мы. Ерунда это… Большинство людей произошло от собственных! родителей! Не будь наших родителей, мы и этой водки бы не выпили. А не имей мы водки, не смогли бы выпить за родителей. Я не видел еще пьяного человека, который не вспомнил бы своих родителей!
- Когда я напиваюсь, я ничего не помню, - сказал молодой блондин.
- Хорошо еще, что ты хоть об этом помнишь! - сказал "индюшиное яйцо". После тоста за родителей мы осторожно подняли блондина и уложили на третьей полке, рядом с его бочонком.
- Поверните его лицом к стенке, что-то он подозрительно икает! - предупредил нас "топор", но было уже поздно.
Блондин взорвался, словно вулкан. Не успели мы опомниться, как башлык нашего тамады окрасился в пурпурный цвет, "Индюшиное яйцо" и чисто одетый пассажир с билетом в ужасе глядели друг на друга. Один лишь я, чудом спасенный от неожиданного извержения, стоял, словно Христос среди грешников, и дико хохотал.
- Ах ты, мерзавец! - взвизгнул "топор" и, сорвав с плеч свой поруганный башлык, вышвырнул его в окно.
- Стащите его вниз, свинью этакую! - зарычал "индюшиное яйцо".
- Представляете, какой ужас! Что же мне теперь делать? Главное - не моя! - стонал пассажир с билетом, вытирая платком сорочку.
- Завяжите ему рот полотенцем, - посоветовал кто-то из соседнего купе.
- В чем дело, товарищи? Неужели лопнул бочонок? - раздался вдруг тихий голос блондина. С верхней полки, из полумрака, выглянуло его сконфуженное, бледное, словно мел, лицо.
- Ты еще издеваешься над нами, подлец?! "Лопнул бочонок"! У тебя что, винегрет в бочонке?! А?! Вот я тебе!.. - Разъяренный Амбако ринулся на полумертвого от страха блондина. Его с трудом удержали.
…Спустя полчаса тосты возобновились. Вскоре за трапезой остались лишь я и Амбако.
- Я хочу, чтобы ты, дядя Амбако, познакомился со мной ближе, попросил я.
- Кто ты такой?
- Я - Зурикела Вашаломидзе!
- Что ж, фамилия у тебя хорошая, и выпить ты, видать, не дурак. А чей ты сын?
- Я сын моей бабушки, Иллариона и Илико. Амбако вытаращил глаза.
- Может, еще чей-нибудь? - спросил он наконец.
- Больше ничей. Только троих. Я петь хочу.
- И потому едешь в Тбилиси?
- Нет, в Тбилиси я еду учиться. Ведь у меня есть аттестат зрелости. А у тебя есть? Нету? Ты и знать не знаешь, что такое аттестат зрелости. Да здравствует учение! - сказал я и опорожнил стакан.
- Я вот что тебе скажу… Ты, видать, неплохой парень… Ты слушаешь меня? Да перестань же смеяться как дурак! Слушай! Я - Амбако Горделадзе и тоже еду учиться. "Куда тебе, старый хрыч, учиться!" - скажешь ты. Вот и напрасно. Учиться, брат, никогда не поздно… Вот когда царя Николая с престола свергли… Да ты держись, не падай!.. Когда Николая, говорю, свергли с престола, я был таким же, как ты, молокососом. И думал я, что сидел царь на большой тахте, а потом пришли к нему рабочие и крестьяне, взяли его за ноги и стащили с той тахты… Так я тогда думал. А почему я так думал, знаешь? Неучем был, вот почему! Зато сыновья у меня ученые. Понял? Да здравствует учение!..
- Да здравствует дядя Илларион!
- Амбако мое имя!
- Нет, Илико!
- Амбако!
- Говорю тебе - Илико! Но когда у тебя вырос второй глаз?
- Слышь, сынок, меня зовут Амбако!
- Дядя Илларион, дай-ка я тебя поцелую!
- Черт с тобой, Илларион - так Илларион, но если, бог даст, протрезвишься, зови меня Амбако!
- Не хочешь меня поцеловать?
- Чудак ты! Отчего не поцеловать хорошего парня? Амбако вытер губы рукавом и громко чмокнул меня. Я положил голову на плечо Амбако и закрыл глаза.
- Помнишь, Илларион, как ты подстрелил бедного Мураду?
- Помню, сынок, как же не помнить!
- А помнишь, что ты тогда сказал?
- А ну-ка напомни!
- Утешал меня: не плачь, мол, Зурикела}
- Да, да, вспомнил!
- А ты? Ты ведь тоже плакал!
- Я плакал? Ну да, конечно, плакал!
- А табак помнишь? Тот, которым нас угощал Илико?
- Как же, отличный был табак!
- Да нет, я спрашиваю про наперченный табак!
- Помню и про наперченный.
- Ты ведь знаешь: ты и Илико для меня дороже всех на свете!
- Знаю, знаю, сынок… А теперь засни!
- Бабушка уже спит… Нет, не спит… Думает обо мне…
- Конечно, думает, а как же? Ведь любит тебя…
Мчится поезд, плавно покачиваются вагоны, качается земля и все вокруг… Как бы поезд не сошел с рельсов… Впрочем, мне бояться нечего - я сплю на груди Иллариона… Мозолистая шершавая рука его нежно гладит меня по влажному лбу… Постукивают на стыках колеса… Поезд мчится, гудит.
- Аа-у-у, Зурикела, куда ты, ау-у-y!
- Иду, иду, бабушка! - кричу я и бегу сквозь легкий туман.
- Спи, сынок… - успокаивает меня кто-то.
ЧТО ТАКОЕ ДОМ
Я уже студент экономического факультета. Богатство мое по-прежнему состоит из одной пары брюк и одного "хвоста" - по политической экономии. Пока я учился на первом курсе, мою стипендию аккуратно получала моя домохозяйка, причем при каждой получке она упрекала меня:
- Мог бы, лентяй, стать отличником… Теперь в связи с "хвостом" домохозяйку лишили стипендии, и поэтому к политэкономии мы готовимся вместе.
- Ну как, когда сдаешь? - спрашивает она каждое утро.
- Отвяжись, ради бога, тетя Марта! - злюсь я. - Что ты пристала, точно моя бабушка!
- Пропадите вы оба пропадом! - кричит хозяйка. - Нужны вы мне… Ты думаешь расплатиться со мной или нет? Или забыл про управдома? Сегодня опять он меня предупредил - держишь, говорит, непрописанного жильца, а про благодарность забыла.
- Ну и поблагодарила бы его! Жалко тебе хороших слов, что ли!
- Не скаль зубы, дурак! Садись и занимайся! Если тебе через два дня не восстановят стипендию, выгоню из дому!
- А может, аспирантуру закончить за два дня? Подумаешь, дом! Мышеловка какая-то…
- Каков поп, таков и приход! Может, ты желал комнату с горячей ванной?
- Да, кстати, принеси-ка, пожалуйста, стакан горячего чаю!
- Гроб тебе принесу дубовый!
- И не забудь положить сахару!
Хозяйка уходит. А я грустно смотрю на свои конспекты. Тетя Марта живет в крохотном двухкомнатном домишке в конце Варазис-Хеви. Моя хозяйка - некрасивая, сварливая, но добрая женщина. У нее всего один жилец, да и тот - я. Я занимаю одну комнату, в которой, кроме меня, помещаются одна кушетка, один стол, Софья и вышитая женщина с рыбьим хвостом на стене. У Софьи - зеленые глаза. Утром после моего ухода она старательно чистит и вытирает мою единственную тарелку, потом весь день сидит на подоконнике и глядит на старое тутовое дерево и прыгающих на нем воробьев. Это дерево и тетя Марта, оказывается, ровесники, но еще никто не видел его плодоносящим. Софья - очень хитрая и себялюбивая. Вечерами она терпеливо ждет, когда я лягу и согрею постель. Лишь после этого она сходит с подоконника и осторожно лезет ко мне под одеяло. Я очень люблю Софью, нет, не то что люблю, просто очень привык к ней, - наверное, это и есть любовь. Откуда она пришла к нам, - этого не знаем ни я, ни моя хозяйка.. Было это вечером. Она молча вошла в мою комнату, задрала хвост, потерлась боком о ножку кушетки и вопросительно взглянула на меня, словно спрашивала: "Я нравлюсь тебе?" Она была похожа на соседскую девушку, и поэтому понравилась мне. "Софья, Софья! " - позвал я ее. Она повернулась ко мне спиной и не спеша направилась к двери. "Куда ты, Софья, останься, пожалуйста!" - попросил я. И Софья осталась. С тех пор мы живем вместе…
Софья чувствует, что дела мои обстоят неважно, и всячески старается поддержать меня. Я в десятый раз перечитываю конспект и в отчаянии кладу его под подушку. Вчера вечером тетя Марта сказала мне, что я отъявленный безбожник, отсюда и все мои беды. Я ответил, что, по-моему, самый безбожный безбожник - это сам бог, который лишил меня покоя, а ее - стипендии. Тетя Марта заявила, что господь не простит мне подобного богохульства. Я сказал, что чихал я на этого бога. Тогда тетя Марта потребовала, чтобы я немедленно пал на колени и вымолил у всевышнего прощения, иначе он лишит меня дара речи. На это я ответил, что всевышний уже лишил меня языка, - второй раз выхожу на экзамен и ни разу не могу вымолвить ни слова! Тогда тетя Марта испуганно перекрестилась, плюнула и с шумом захлопнула за собой дверь…
…Сегодня утром я снова иду на экзамен. На всякий случай я решаю последовать совету тети Марты, становлюсь на колени перед кушеткой, воздеваю руки к потолку и молю бога:
- Боже, прежде всего прошу тебя, сделай так, чтобы этот прогнивший потолок не обрушился мне на голову… Потом, боже всемогущий, сегодня, в десять часов утра, у меня экзамен по политэкономии. Ты знаешь, что такое товар? Корова, свинья и козел - это не товар, как я думал раньше. Но, с другой стороны, корова, свинья и козел могут стать товаром. Не понимаешь? Я тоже не понимаю. Потому и прошу тебя - помоги мне сдать этот предмет! Не позорь меня перед Илико, Илларионом и бабушкой! Только не говори, что в мои годы ты учился на круглые пятерки! Это ты брось! Илларион тоже так говорит! Вы, старики, только и умеете, что читать молодым нравоучения!.. Если уж ты такой умный, забудь про вчерашнее и помоги мне на экзамене! Вот это будет по-божески! Нет, в самом деле, что тебе стоит подбросить мне одну захудалую тройку?!. Ну как, боже, ты слышишь меня?!
- Эй, кто ты такой?! - раздался вдруг громкий окрик.
У меня со страха кровь застыла в жилах, во рту пересохло.
- Тебя спрашивают! - повторил голос.
- Я… Я… Я - Зурико…
- Вашаломидзе?
- Да, Вашаломидзе!
- И не стыдно тебе жить без прописки?
- Что?
- Ступай немедленно за мной в милицию! Там я тебе покажу "что"! Кровь снова потекла по моим жилам.
- А кто ты такой? - спросил теперь я и обернулся, Передо мной стоял высокий, тощий мужчина в видавшей виды шляпе, с истертым портфелем под мышкой, - наш управдом Доментий.
- Дядя Доментий! - состроил я гримасу.
- Черт тебе дядя! - состроил гримасу Доментий.
- Товарищ Доментий! - поправился я.
- Какой я тебе товарищ? - оборвал меня Доментий.
- Ну, тогда мне все равно, кто ты, - взорвался я, - отстань от меня, я спешу на экзамен!
- Придержи-ка язык! Одевайся поживее и марш со мной! - рявкнул Доментий и засунул руку в карман.
- Вынь руку из кармана, а потом разговаривай со мной! - повысил голос я.
Доментий даже застонал от удивления.
- Да ты!.. Да как!.. Как ты смеешь! Молокосос!..
- Говорю тебе по-человечески: оставь меня в покое, сегодня у меня экзамен! Завтра я сам пойду в милицию!
- Нет. Ты пойдешь сегодня, иначе завтра тебя поведут силой! Я понял, что Доментий не шутил. Софья догадалась, что я оказался в безвыходном положении, и начала истошно мяукать.
- Заткни ей глотку, не то вышвырну в окно! - сказал Доментий. Софья испугалась и замолчала. Я оделся. Через пять минут мы уже спускались по Варазис-Хеви.
- Нет у тебя сердца и жалости! Человек собирался на экзамен, а ты его тащишь в милицию, - сказал я.
- Это у меня нет сердца? - обиделся он.
- У тебя! У кого же еще?
- А у тебя оно есть? Вот ты живешь без прописки и не думаешь о том, что отвечать-то за тебя придется мне! Скажут - Доментий покрывает непрописанных, Доментий с них… А ты мне что-нибудь давал? Ну, cкaжи, давал ты мне хоть одну копейку?
- Нет!
- То-то! А то - Доментий взяточник, Доментий грабитель, Доментий обманщик… А кто вор и мошенник?
- Кто?
- Сколько ты платишь за комнату? - спросил вдруг Доментий.
- Двести пятьдесят в месяц, - ответил я.
- Откуда у тебя такие деньги?
- Бабушка присылает.
- А у бабушки откуда?
- Занимает у Иллариона.
- А Илларион где достает?
- Если урожай хороший - продает вино, а нет - занимает у Илико.
- А где достает Илико?
- Да что ты ко мне пристал?! А тебе-то самому кто их дает?
- Никто. Потому и веду тебя в милицию!
- Говори прямо: что тебе от меня нужно?
- Мне - ничего. Отведу тебя в участок, сдам по всем правилам правительству и доложу. вот гражданин… Какая у тебя профессия?
- Пока никакой.
- Прекрасно!.. Вот гражданин без определенной профессии, без прописки, провалившийся на экзамене… Ты по какому предмету провалился?
- По политэкономии…
- Тем хуже для тебя… Политически неграмотный, верующий… Ведь молился богу?
- Молился.
- Замечательно!.. Сдам тебя правительству, и… ты в тюрьме сидел?
- Нет…
- Ну, так пожалей же себя! В два счета оформлю тебе прописку - комар носа не подточит, - сказал Доментий и остановился около закусочной. - Понял?
- Нет…
- Болван! О чем с тобой говорить, когда ты даже не понимаешь, что значит дом и прописка!.. Ну, что ты на меня уставился? Зайдем к Риголетто, закусим… По правде говоря, я был очень голоден. Я посмотрел на Доментия благодарными глазами, нежно улыбнулся и последовал за ним в подвал.
Мы подсели к столику в углу закусочной. Доментий отогнул скатерть, чтобы не запачкаться, отодвинул тарелку с мухомором, втиснул портфель между спинкой стула и собственной спиной, вытер лоб и заботливо спросил:
- Ну, что будешь есть?
- Все! - живо ответил я.
- А пить?
- За твой счет - хоть керосин! - пошутил я. Доментий улыбнулся и стукнул по столу рукой:
- Риголетто! Из-за стойки вышел хромой буфетчик и замер на одной ноге у нашего столика.
- Аджан!
- Привет, Риголетто! Знакомься: свой парень, хлебосольный, сегодня распоряжается он! Я встал, вежливо поклонился, крепко, по-тбилисски, пожал руку Риголетто и назвал свое имя.
- Сагол, видать, крепкий парень! - сказал Риголетто и с сожалением посмотрел на меня. - Что прикажете подать?
- Два пива, два сыра, две зелени, редиску не забудь! Два хлеба и бутылку водки! Икра есть?
Риголетто глупо улыбнулся. Вскоре стол был накрыт.
Доментий наполнил стаканы, чокнулся со мной и молча выпил. Второй стакан выпили за наше знакомство. Потом Доментий произнес тост:
- Я, Доментий Хачапуридзе, - маленький человек. Но Наполеон тоже маленький был, а мой отец - еще меньше него, но горы сворачивал. Я - управляющий домами, и сердце у меня мягкое. От меня зависит жить человеку в доме или на улице. Тебе приходилось жить на улице?
- Что я, беспризорный, что ли? - обиделся я.
- А вот захочу - и выгоню тебя на улицу, потому что ты непрописанный!
- А ты возьми и пропиши меня - и делу конец!
- Я-то возьму, но ты разве даешь?
- Что? - не понял я.
- Ладно, выпей! - сказал Доментий и наполнил стаканы.
Мы выпили. И тогда я заметил, что глаза Доментия начали косить.
- Ты знаешь, что такое дом? - продолжал он.
- А что тут знать? Дом - это дом!
- А все же?
- Ну… комнаты, перекрытые черепицей, или соломой, или дранкой… Доментий захихикал и снова взялся за стакан.
- Чудак ты! Дом - это прежде всего семья! Есть у тебя семья?
- Нет!
- Ну и дурак же ты, братец мой! В твои годы, если хочешь знать, у меня была уже вторая жена. Теперь я опять живу с первой… О чем я говорил? Да! Семья и дом неотделимы друг от друга. Не имеешь дома - не сможешь жениться, не женишься - не сможешь жену в дом привести? А ты знаешь, как появился дом?
- Знаю!
- Скажи!
- Из кирпича, досок, извести, камня, черепицы…
- Замолчи, жалкий ты человек!.. До того, как придумали кирпич, человек жил на дереве…
- В пещере, - поправил я.
- Одни жили в пещерах, другие - на деревьях… Потом человеку надоело жить на дереве и он спустился на землю… А потом, знаешь, что с ним случилось?
- Прошелся туда-сюда и снова полез на дерево…
- Нет, сперва он гулял, а потом ему стало холодно! И что он сделал?
- Надел пальто и coгрелся!
- Идиот! Где тогда были пальто?! Взял он кремень, высек огонь, развел костер и согрелся. Но ты же знаешь, природа коварна. Подул вдруг холодный ветер с востока. Взял человек и возвел стену с восточной стороны, - чтоб огонь от ветра оградить. Подул потом ветер с запада, возвел тогда человек вторую стену, с запада. Потом как налетит, как засвистит сквозной ветер - с севера на юг! Что оставалось делать бедному человеку? Поставил он еще две стены - с севера и с юга. А дело было осенью. Хлынул дождь - холодный, проливной. Видит человек - плохо дело, гаснет огонь. Что делать? Тут он и сообразил перекрыть стены соломой!
- Дальше?
- Дальше - новая беда: горит костер, дым ест человеку глаза - хоть плачь! Он туда, он сюда - что делать? Не разбирать же стены? Но он все же человек был, а мы тем и отличаемся от животных, что кое-что соображаем и говорить умеем.
- Сам ты животное, Серапиона ты, вот кто! - сказал я и схватился за бутылку.
- Поставь бутылку, глупец!.. Где ты меня остановил?
- …Человек в дыму задыхался!
- Да, чуть не задохнулся, несчастный. Потом он догадался: пробил отверстие в потолке, дым вышел, вздохнул он свободно… Сидит человек у костра, греется. И захотелось ему узнать - не перестал ли дождь. А как узнать?